Куринцы не отставали от кабардинцев. Вместе с ними начали спуск к канатному мосту, надеясь ворваться в Старый Ахульго на плечах отступающих. Вася побежал вместе со всеми, но, когда началась резня женщин, опомнился и замер. Забытые картины гибели мирняка в Миатлы, как живые, только еще более жуткие, встали перед его глазами. Вой, детский плач, взрывы снарядов и крики сражавшихся вонзились стальной иглой в мозг. Он задрожал и закричал исступленно:
— Остановитесь!
Никто его не слышал. Бой продолжался все с тем же ожесточением. Все с той же беспощадностью действовали его товарищи. Все с той же обреченностью гибли женщины, бросившие своих детей ради спасения чужих. Водопад из человеческих тел в Ашильтинку не прерывался ни на секунду.
Вдруг Васин взгляд зацепился за странное. В скальной трещине, на расстоянии вытянутой руки от тропы, на аккуратно подложенной бурке лежали два ребенка. Оцепеневшие от ужаса, брошенные матерью или родственниками, практически голые и дрожащие. Один — годовалый, второй — постарше, лет пяти. Оставалось лишь диву даваться, как они уцелели в этом аду — в грохоте рушащихся скал, визге картечных пуль и лязге стальных клинков.
Милов сместился с тропы, уступая дорогу товарищам. Плотно пристроил ноги на крохотном скальном выступе, вроде небольшой ступеньки. Ружье пришлось выпустить из рук. Оно полетело вниз, стукаясь о камни ущелья. Одной рукой Вася крепко схватился за горизонтальную трещину, вогнав в нее поглубже пальцы. Другую протянул к детям.
— Идите ко мне! — хрипло позвал он.
Мальчишки испуганно пялили на него глазенки и не двигались с места.
Позже, когда все закончилось, Вася так и не смог припомнить, как у него вышло, зависнув практически над пропастью, завернуть детей в бурку и, прижав драгоценный сверток к груди, выбраться наверх сквозь плотный поток наступавших кабардинцев. Его толкали, пихали, ругали — он не реагировал. Лишь пер, злобно огрызаясь, как медведица, защищающая своих медвежат, готовый отбросить любого, вставшего на его пути. Его узнавали, окликали, что-то спрашивали — он не отвечал, уверенно шагая в направлении рва, а потом и дальше, через залитый кровью перешеек между двумя перекопами…
Так и шел, как робот, выполнявший единственную заданную команду, пока не уперся в генерал-майора Пулло, следившего за боем на гребне Сурхаевой башни. Ему было поручено командовать сводными силами отрядов, назначенных для штурма Нового Ахульго. Он как раз отправлял роту ширванцев под командованием поручика Варваци в подкрепление отряда майора Тарасевича, действовавшего в ущелье Ашильтинки.
— Ведите своих людей, Константин Спиридонович, к подъему на Старый Ахульго. Там должны быть тропы, по которым лезгины шастали за водой. Момент решительный. Можем с налета захватить и второй аул, пользуясь суматохой, — тут его взгляд зацепился за Васю с большим свертком в руках, из которого торчали детские головки. — Девяткин! Ты совсем офонарел⁈ Где твое ружье⁈
Вася замер. Наконец, вышел из своего ступора, в котором находился с момента, как замер на тропе.
— Дети! — прорычал он, протягивая Пулло свернутую бурку.
— Какие дети⁈ Ты в армии служишь или в приказе общественного презрения⁈ Где ружье, спрашиваю⁈
— На горе оставил, — признался неохотно Вася.
— Под суд захотел, каналья⁈
— Александр Павлович! Он же детей из боя вынес! — вмешался неизвестный Милову поручик. — Потребно не карать, а миловать. Даже наградить!
— Если все из аула побегут с детьми на руках, кто воевать будет? — сварливо ответствовал генерал. — Ладно, черт с тобой, Девяткин. На первый раз прощаю. Ты вот что… В картах разбираешься?
Вася неуверенно кивнул. Топографических карт он еще в этом мире не встречал. Предчувствие его не подвело. То, что ему показал генерал, походило скорее на цветную схему в коричневых тонах.
— Мы здесь, — ткнул Пулло пальцем в надпись «Сурхаева башня». — На противоположной стороне, за рекой, стоят караулы ширванцев. А справа никого нет, — Пулло сместил палец вправо и поднял его вдоль двойной линии — условного обозначения реки Андийское Койсу. — Если Шамиль вздумает бежать, то некому его здесь встретить. Пойдешь в лагерь. Детишек сдашь маркитанту. Сам же заберешь в моей палатке свой штуцер, вернешься ко мне и вместе с полувзводом куринцев отправишься вот к этой точке, — Пулло показал на карте нужное место. — Сухарей с собой забери на три дня. Будете там сидеть в секрете. И отстреливать всех, кто попытается сбежать.
Генерал-майор промолчал о своих истинных мотивах. Его, конечно, волновала судьба Шамиля. Но куда больше его интересовало золото Ахульго — казна имама, которая, по слухам, могла быть в ауле. Как показали пленные, на широкие полотна бязи были пришиты золотые русские монеты, большей частью доставшиеся Шамилю после разграбления сокровищницы аварских ханов Гамзат-беком. Заманчивый куш! Пулло всем сердцем желал им завладеть.
Коста. Ахульго, 22 августа 1839 года.
«Девяткин, Девяткин… Знакомая фамилия. Где-то я ее слышал, — думал я, напрягая память. — Неужели это тот самый чемпион Черноморского флота, про которого мне говорил Раевский? Вряд ли… Больно далеко от кавказского побережья».
Я стоял перед входом в ущелье. Ладони были влажные, хоть отжимай. Волновался. А как не нервничать?
— Вы, Ваше Благородие, не извольте волноваться, — «успокоили» меня солдаты. — Коли убьют вас, вынесем тело и маменьке вашей отправим.
— Нету маменьки, только жена.
— Значица, супружнице вашей передадим.
Первый мой бой, да еще какой! Взобраться на почти отвесную кручу по незаметным козьим тропам под огнем противника на сорок метров — на тринадцатиэтажный дом! Сверху сыплются сплошным потоком камни. И человеческие тела, ковры, лохани… Черте что наверху творится! Бой уже идет почти над самой головой: кабардинцы почти прорвались к висячему мосту. Хорошо хоть отвлекают на себя мюридов! Но и нам придется попотеть. Все удобные площадки на подъеме перекрыты завалами общим числом десять штук. Столько насчитали апшеронцы, когда вчера лазали на противоположный склон, пока моя рота скучала в резерве. Баррикады на речке, доставившие столько неприятностей при первом штурме, мюриды бросили. Не выдержали трупной вони. А нам выбирать не приходилось: терпели, подавляя с трудом рвотные позывы.
— Пора, господин поручик! С богом! — напутствовал меня майор Тарасевич. Он снова командовал отрядом, оправившись от ранения, полученного во время несчастного дела 16-го июля. — Сейчас мои дух переведут и полезут следом за вами.
Рота двинулась вперед по моей команде, сжимая в руках не только ружья, но и крепкие веревки, а также молотки, крючья и железные клинья. Я расстарался: приказал раздербанить походную полковую кузню. Подробно объяснил подчиненным офицерам, для чего все это нужно.
— Откуда вы все это знаете, господин поручик? — удивились взводные.
— Довелось мне по горам полазить, — туманно ответил. — У Эльбруса перевал прошел.
Объяснения хватило. Офицеры разбежались инструктировать роту.
Ширванцы проникли в узкую теснину, которую могли бы оборонять буквально несколько человек. Первая пара сложила ружья ступенькой. Начала подниматься вторая. Я за ней, поторапливая. Следом остальные. У первого же завала нас встретили выстрелы мюридов. Фуражка улетела, поминай как звали, пробитая несколькими пулями.
— Вперед! — заорал я и бросился по узкой тропинке сам, выставив револьвер.
Солдаты карабкались следом. Штыками расчистили дорогу, сбросив горцев вниз.
Оглядываться смысла никакого. В затылок тяжело дышали бойцы. Их услужливые руки поддерживали, когда терял равновесие, поскользнувшись или наступив на неустойчивый камень. Так и перли от завала к завалу, теряя товарищей. Меня Бог пока хранил: все пули достались мундиру, не зацепив тела.
Наш натиск оказался неожиданностью для защитников. Пердячим паром добрались до креплений висячего моста, не позволив его срубить. Тут и соединились с кабардинцами, перебиравшимися по раскачивающейся переправе с другого утеса.
— Молодец, поручик! — хлопнул меня по плечу возбужденный Тарасевич. — Лихо с канатами да с крючьями придумал! Дальше мы, апшеронцы, а вы дух переведите!
Его рота рванула догонять егерей, шустро гнавших перед собой визжащую толпу лезгинов. Сверху стали бросаться с кинжалами в руках отчаянные смельчаки — совсем юнцы — прямо на торчащие вверх штыки кабардинцев, пробиравшихся по мосту. Они пытались перерубить канаты моста, но мои ширванцы скидывали их прикладами в пропасть. С ужасом я увидел, что подобный смертельный трюк попыталась проделать женщина! С душераздирающим криком она кинулась вниз, но была сбита метким выстрелом с противоположного утеса. Одному мальчишке «повезло». Он ловко упал сверху прямо на нужный канат, разрубил его и тут же погиб. Мост закачался на одном канате. С него посыпались егеря.
— Крепи! Крепи! — надрывал я голос, хватаясь за обрывок каната.
Кое-как его закрепили.
Бой переместился на верхнюю площадку. От передовых укреплений тоже доносились выстрелы и русское «Ура!». Видимо, Пулло, уловив замешательство мюридов и общую сумятицу, бросил роты апшеронцев на штурм первой линии окопов Старого Ахульго. В воздухе витал дух победы. Наступил тот самый неуловимый момент, когда силы нападающих удесятеряются, а у защитников опускаются руки. Лезгины растерялись. Слишком неожиданной вышла слаженная атака. Слишком уверились они в неприступности твердыни и теперь, видя гяуров на улицах аула, могли лишь с упорством отчаяния попытаться продать свою жизнь подороже.
Взлетевшие наверх две роты апшеронцев Тарасевича и две роты кабардинцев майора Денисенко встретил дружный залп мюридов, собравшихся с духом и пытавшихся выстроить грамотную оборону. И тут же их снесла картечь с другого утеса. Я увидел, что наши каким-то невероятным образом затащили в Новое Ахульго два горных орудия и теперь поддерживали наступающие войска. Когда мои ширванцы добрались до верхней площадки, нашему взору открылись страшные последствия этого залпа. Кругом валялись разбросанные тела, а люди двух майоров добивали уцелевших штыками. Без приказа моя рота устремилась вслед за ними. Меж узких улиц закипел яростная схватка, распавшаяся на десятки одиночных сражений.