— Да ты, кнехт необразованный, что понимаешь?! — вскипел кок, — Да в манной каше в три раза калориев больше, чем в картохе!
— Петрович, делай жареную картошку, — сказал Русов. — Иди.
— Картоху! Жареную! А когда будете давать матросов в помощь? Ее же, проклятую, начистить бак надо, ее же...
— Попроси Шурика, может, поможет.
— Чего еще! — буркнул Мухин. — На палубе дел по ноздри.
— Ну да, Шурик, — усмехнулся Русов. — Ты ведь практичный парень. Делаешь лишь свою работу, так ведь?
— Старпом, что-то в воде! — торопливо проговорил один из матросов, тот, что стоял в левой стороне рубки.
Почти прямо по курсу судна из воды показался темный предмет. Некогда было подавать команды, Русов метнулся к рулевой колонке, нажал ладонью правую кнопку, .и танкер круто пошел вправо. С криком: «Тарелки помытые на столе!» — кок убежал. За ним Шурик. Что же это? Айсберг? Высунул из воды лишь маковку, а сам притаился в волнах?.. Если ледяная глыба, то вряд ли они успеют обойти ее. Вот сейчас, вот сейчас... надо было дать «стоп», но судно бы потеряло управление и все равно по инерции неслось бы вперед еще с добрую милю. Обошли?! Чувствуя, как потеют ладони, Русов ждал удара, но уже появлялась надежда, что все окончится благополучно, что обошли они айсберг, если это действительно он.
— Кит убитый! — вбежав, крикнул Мухин. — И гарпун в боку торчит.
Русов выбежал на крыло мостика, склонился над водой. Мерно колыхаясь, мимо танкера проплывала огромная китовая туша. Нет, не гарпун торчал из бока, а вешка с флажком, и туша была накачана воздухом. То ли потеряли ее китобои, то ли еще не подобрали, не отбуксировали к плавбазе. Кто тут промышляет? Норвежцы, японцы?
Русов вернулся на свое место. Прислушался. Всплескивались, догоняя «Пассат», волны, но они стали слабее, глаже. Прильнул к локатору. Пульсирующие желтые точечки скатились вниз, все поле экрана было чистым.
Русов курил, напряженно вглядывался в волны и нет-нет да посматривал влево, на горизонт, откуда должен был прийти рассвет.
А, вот и старые знакомые. Тройка альбатросов плавно облетала танкер с левого борта. «Тоже мне штурмана! — послышался вибрирующий, от напряжения, голос кока. — Как по ямам везуть! Пять тарелок — об палубу!.. Картоху им жареную, с соусом а-ля тортьи подавай!» Громыхнула внизу дверь, и на переходном, от надстройки до полубака, мостике показался боцман. Задрав толстый обрубок хвоста, неторопливо вышагивал впереди него кот Тимоха.
Утро. Конец вахте. Да вот и алая полоска расплеснулась по горизонту. Жорик уже, наверное, поднялся из койки. Торопится. Пританцовывает от нетерпения побыстрее подняться в ходовую рубку. И все делает сразу: надевает рубаху, сует в рот зубную щетку, нашаривает ногой ботинок. Вот-вот и послышатся его быстрые шаги по трапу, конечно же, минут на пятнадцать раньше, чем нужно, прибежит. Вот и хорошо...
— Благодарю всех за вахту, — сказал Русов. Подошел к Мухину, хлопнул его по плечу. — Молодец, Шурик. Отлично вел танкер.
— Спасибо. — Матрос порозовел от удовольствия. Кашлянул. Сказал, как бы между прочим: — Пойду-ка помогу Дмитричу.
— Что? Да, иди помоги, Шура. Сделай человеку приятное.
Стук дверей. Топот ног по трапу, ведущему на верхней, пеленгаторный мостик. По утрам там занималась группа боксеров, которую тренировал любитель природы Валентин Серегин. Запах манной каши. Ну, кок, погоди! Русов делал записи в вахтенном журнале и чутко ловил звуки просыпающегося судна. Отступали ночные волнения. Да вот и Жора. Ого, лишь на три минуты опоздал. Свежий, розовый, деятельный. Оттиск пуговицы на щеке. Вот и дверь капитанской каюты распахнулась, Русов обернулся, протянул руку. Капитан был тщательно побрит, в свежей рубашке и галстуке. Строгий и сосредоточенный, он прошел в ходовую рубку, а Жора, облокотившись рядом с Русовым о штурманский стол, сказал:
— Кэп-то наш как огурчик... Все опасности позади...
— Жора, и осуждать спешишь. — Русов поставил свою подпись, подвинул журнал Куликову. Спросил: — Как спалось?
— Отлично, старпом. Но действительно, то жалобы на ужасные головные боли, то...
— И всегда спишь хорошо?
— Всегда. Правда, иногда вдруг приснится, как однажды на моей вахте в тумане чуть на финский лесовоз не «наехали». Просыпаюсь: весь в поту. А сердце: бум-бум-бум!
— Вот видишь, мой юный, торопливый критик: «бум-бум-бум». А наш капитан уже тридцать лет пашет соленую воду. Сколько в его жизни было разных отчаянных ситуаций? И, думаю, не проходит ночи, чтобы не приснилось что-нибудь страшное, случившееся когда-то... Вот и у меня все чаще сон рушится, а потом голова будто лопается от боли... Ты все понял? Спокойной тебе вахты.
Спал Русов скверно. Вроде бы спал, а вроде бы и не спал, слышал все звуки и голоса, что доносились из коридоров и помещений танкера. Скрежетал металл о металл, боцман со своими парнями «ошкрябывал» порыжевшее от ржавчины железо, хрипло покрикивал: «Шурка, это ошкрябка? Ты не чеши, не щекоти танкер, ты сдирай с него старую шкуру!» И конечно же, яростные протесты Серегина слышались: «Куда мусор за борт валите? Боцман, ошкрябанную краску положено сжигать, а не в океан бросать. Что-о? Сам ты!.. Конечно, докладную напишу». И жалобный голос кока нет-нет да и вплетался в эту симфонию: «Восемь тарелок о палубу: бемц! И вдребезги... С консервных банок скоро есть будем».
Музыка из соседней, стармеха каюты слышна была и жесткое шарканье веника в коридоре, чьи-то быстрые шаги, смех, зов: «Тимоха, ходь до каюты, ходь...» И женщины снились Русову, вторгались в эти шумы и звуки судовой жизни, будто из океанских глубин выплывали, легкие и нежные. Женщины начинали досаждать в снах в первый же месяц плавания. И вот опять. Входит в каюту, останавливается возле койки и, обхватив себя руками, плавно качнув бедрами, сволакивает комбинашку. Русов просыпался, пил воду и снова валился в койку. Он крепко смыкал веки, отгонял волнующее видение и жаждал, чтобы женщина вновь пришла, вновь потянула с себя кружевную рубашку. В этот тяжелый, утренний, совершенно не освеживший Русова сон приходила одна и та же женщина. Смуглая, черноволосая, зеленоглазая... Кто такая? Из каких широт приплыла в его сон?
Покинутое командой судно обнаружилось на вахте второго помощника капитана. Русов гладил рубашку, когда в каюту ворвался восторженный Жора и сообщил ему об этом. И сказал, что капитан просил подняться в рубку, посоветоваться надо, что делать. «Что делать! Посоветоваться... — складывая рубашку, думал Русов. — Что тут советоваться? Коль обнаружилось в океане судно, надо высадить на его борт группу и проверить, нет ли там людей. Капитан обязан немедленно принять такое решение без всяких совещаний. Опять неуверенность в действиях, излишняя осторожность, нежелание идти на риск...»
Русов поглядел в иллюминатор. Волны были гладкими, длинными, но высокими. Высаживаться при таких волнах на покинутый теплоход будет не очень-то просто. И, одеваясь уже, застегивая пуговицы куртки, прикидывал, кого взять с собой. Он не размышлял, кто пойдет командиром шлюпки, ибо знал: ему надо. Второй помощник Волошин хоть и опытен, но рыхл, тяжел, неловок, а там придется по штормтрапу на высокий борт карабкаться. Жорка, наоборот, неопытен, тороплив, слишком эмоционален, да и капитан наверняка ему не разрешит.
В ходовой рубке звякнул звонок машинного телеграфа, и Русов понял, что капитан дал команду «самый малый ход». Сейчас танкер ляжет в дрейф. Конечно же, осторожничая, капитан остановит танкер подальше от покинутого теплохода: а, ладно, пробегутся в шлюпке по океану, все какое-никакое развлечение в этом однообразии судовой жизни.
Вид у капитана был встревоженный, утомленный. Под глазом у капитана билась жилка. Кивнул Русову, протянул бинокль. Брошенный людьми теплоход мерно покачивался в свинцовых волнах в двух примерно кабельтовых от танкера. Русов подошел к открытому окну, подкрутил окуляры бинокля. «Грузопассажир», — определил он тип теплохода. На шесть-восемь тысяч тонн водоизмещения. Так отчего же его покинули? Следов пожара не видно, хотя и корпус и надстройки какие-то серые, грязные, что ли. Краска во многих местах ободрана, видно ржавое железо. Что же тут случилось? Креп на правый борт, градусов на пятнадцать-двадцать. Шлюпок правого борта нет, возможно, они были спущены на воду, а на левом борту висят. Штормтрап опущен с борта, дверь из ходового мостика на крыло правого борта распахнута, какие-то тряпки валяются на палубе, бочка железная катается. Волна крупная, но пологая, плавная... Он оторвал взгляд от судна, осмотрел океан. Тройка альбатросов кружила над теплоходом, как бы проверяя, нет ли там кого? Ветер почти стих. Не угналась «Элла» за танкером, а вернее, просто сменила направление. Циклоны тут колобродят будто по гигантской спирали. Может быть, что, завершая очередной виток, «Элла» обрушится на этот район океана, примчавшись уже с юга.
— Волнение моря — пять. Ветер четыре балла, — сказал Степан Федорович. И, как бы намекая на что-то, помявшись немного, улыбнувшись стеснительно, добавил: — Ну и высокие борта у этого «летучего голландца»! Мне по штормтрапу и до половины не добраться. Увы, годы не те.
— А вот мне хоть бы хны! — воскликнул Жора. Он с надеждой поглядел на капитана и Русова. — Николай Владимирович, можно и мне с вами, а?
— Странно. У теплохода нет названия. И порта приписки, — задумчиво, как бы и не слыша Куликова, проговорил капитан. Он тискал желтыми от никотина пальцами висок, будто проверяя крепость черепа. И, тоже, как бы намекая на то, что можно было бы и не осматривать теплоход, добавил: — Видите? Шлюпок нет. И конечно же, ни души... Напрасно время тратим, а? — Вздохнул тяжело: — И все же мы, конечно, обязаны проверить. Отправляйтесь, старпом.
— Товарищ капитан, товарищ старпом... можно и мне туда сходить, а? — страдал Жора. — В кои годы еще такое случится: покинутое судно! Без людей... Тут какая-то тайна! Я сообразительный, в училище в соревнованиях находчивых капитанил, может, что и замечу, соображу...