Вахтенный помощник осторожно стучит. Прислушивается, кивает — идите за мной! — и открывает дверь. Однако апартаменты! И почему это он, Русов, считал, что в наше время каюты не обшивают красным деревом? Мягкие низкие кресла, надраенная бронза, великолепные светильники, картина в тяжелой резной раме: синь океана, айсберги, шустрый китобоец гонится за китом. Миновав эту, вошли в другую каюту. Была она раза в три большей, чем у капитана на «Пассате». Диваны, кресла, картины, массивный письменный стол и еще один стол — длинный, обширный. Белая скатерть, бутылки, хрустальные фужеры и рюмки, разная закусь в тарелочках и блюдах.
Полный розоволицый, со множеством золотых нашивок на рукавах форменной тужурки, из двери, ведущей, наверно, в спальню, вышел к ним капитан-директор, и Русов уловил запах какого-то очень хорошего одеколона. Протянул руку. Пожатие было крепким, энергичным. Взгляд прямой, властный. Голос низкий, рокочущий, как прибой в рифах.
— Добрый день. С благополучным прибытием в наши широты, друзья. Проходите. Кто капитан «Пассата», вы? Как вас величать? Очень приятно познакомиться, Михаил Петрович. Давайте-ка прямо к столу, а? Времени у нас немного... да и время-то почти обеденное... Филинов! Чтобы ровно час меня никто не беспокоил! Садитесь, друзья. Чем, как говорится, богаты, тем и рады... А, вот и мой старший помощник. Знакомьтесь.
Щеголеватый широкоплечий крепыш так стиснул ладонь Русова, что тот, в общем-то сам человек не слабый, поморщился. Взглянул в его лицо. Суровым было лицо у помощника капитан-директора. Крупные черты, мощный, разрубленный посерёдке подбородок. А потом окинул взглядом стол, к которому их подвел хозяин каюты. Усмехнулся.
«Богаты были» сегодня зверобои винами, кока-колой, и тоникам. И красной икрой были богаты зверобои, крабами, ветчиной, колбасами... М-да, неплохо живут! И, усаживаясь за стол, подумал опять Русов: «Ох, в чем-то мы им очень-очень нужны. Но чем же?»
Сидели как на дипломатическом приеме. Хозяева по одну сторону стола, гости — напротив.
Поговорили о погоде, циклоне «Элла», оказывается, она и зверобойную флотилию слегка задела. Капитан-директор с заметным интересом выслушал сообщение о ките, которого они обнаружили в океане, но тут же горько, тяжело вздохнул, нахмурился, поглядел в иллюминатор: теперь, увы, кончилась настоящая, большая охота. Промышляют они в качестве эксперимента различных антарктических Зверушек: тюленей, нерп, морских леопардов, да бельков, малышей тюленьих, но разве это сравнишь с китобойным промыслом? Капитан-директор махнул рукой, вновь вздохнул и, чуть помедля, рассказал, что моряки одного из зверобойных суденышек с неделю назад тоже видели покинутое командой судно.
— Волнение было большое, и не смогли наши охотнички побывать на нем, — рассказывал капитан-директор. — Ешьте, друзья, не стесняйтесь. Волна была очень большая... Да, как-то все это странно, таинственно. И вот что удивительно: когда зверобоец подходил к нему, видели наши, что на пеленгаторном мостике бельишко сушилось. Тельняшка, пара комбинаций, еще что-то. М-да. Сашок, откупорь-ка кока-колу.
Русов протянул руку к железке-откупорке, но старпом Сашок остановил его: минутку. Что-то должно было произойти, потому что капитан-директор улыбнулся и заговорщицки подмигнул «пассатовцам». Взяв бутылку в левую, отчего-то забинтованную руку, Сашок коротко и резко рубанул ребром правой по горлышку. Русов ахнул: срубил! Капитан-директор пояснил:
— Каратист. Мастер спорта, между прочим. Правой ладонью пять кирпичей враз перешибает. Левой три. В рейс с собой с полсотни прихватил, на праздничных вечерах демонстрирует.
— А почему левая-то забинтована?
— Рублю я наши, отечественные, — мрачно пояснил старпом-каратист. — Да вот шутник нашелся, заграничный кирпичик в стопку отечественных подсунул. А меня заело! Рубанул раз, рубанул второй... Перешиб все же и тот чертов заграничный кирпич!
— Ну что, друзья, рад, что у вас все идет нормально. — Капитан-директор откинулся на спинку кресла, вытер платком лоб. — У нас все сложнее: раньше одного кита трахнешь — уже сотая часть плана, а теперь? — Капитан-директор помрачнел. — Пока обнаружишь лежбища на каком-нибудь ледяном поле, пока выберешься на это поле, пока ребята наколошматят бельков...
— Как это? — спросил Русов. — Наколошматят?
— Как? Да все просто, дубиной бьют их, малышей тюленьих, шкурка у них белая-белая, ну точно снег. Сдирают тут же шкуры, все бегом, бегом, погоды-то скверные, не успел и оглянуться, как снег посыпал, ни зги, тогой гляди во льдах, торосах заплутаешь... Эх, то ли дело китов колошматить! Да ладно, что я в ваши души со своими заботами лезу? Давайте-ка о деле поговорим. Паренек у нас, матрос палубный, приболел. Гм... как бы вам это объяснить? Что-то с головой у него.
— Так у вас же госпиталь на базе, — сказал Горин. — Врачи.
— Внутри у него что-то не все в норме. — Капитан-директор постучал себе согнутым пальцем по лбу. — Мозги, как говорится, с фундамента слегка сдвинулись.
— Умом тронулся, что ли?
— Да, что-то вроде этого. С очень большими странностями парнишка. Как выяснилось, три рейса подряд в море, подлец, бегал. Почти полтора года без суши! Может деньжишки на «жигуленка» копил? И после тех трех рейсов и недели не отдохнул на суше, к нам устроился. Вот и не выдержала головка! Тут после одного-то рейса приходишь домой сам не свой, а он... — Капитан-директор закурил. — Так вот, о странностях... Кстати, Юрой его зовут. Юриком. Симпатичный паренек. И все умеет. Золотые, как говорится, руки. Часишки починить — пожалуйста! Фотоаппарат — будьте любезны! Желаете постричься — с большим удовольствием. Причем обкорнает не хуже, чем наш штатный парикмахер. И удивительно безотказный. Надо на подвахту, чуть тронул за плечо: «Эй, Юрик!» — быстренько поднимется, оденется и пошел безо всякого ворчания. Зашиваются коки, кого позвать на подмогу? Юрика. Спал ли, не спал: улыбнулся и пошел.
— Какие же это странности? — Русов пожал плечами. — Наверно, таким в море и должен быть каждый. Даром, что ли, говорят: «Моряки на судне — одна семья».
— Странности? А вот послушайте. Было у нас общее собрание. Социалистические обязательства принимали, а он встает и говорит: «Люди! К вам я обращаюсь от имени Вселенной. Слушайте. Там, откуда я прибыл, не бьют ни китов, ни бельков. А что же делаете вы? Природа миллиарды лет создавала это чудо, а вы убиваете их?! Маленьких, беспомощных, таких красивых? Скажите, вам нужны они? Тут я вмешался, сказал, мол, шкурки их очень ценятся. Из них во Франции, Англии, Америке шьют прекрасные женские шубки... А он свое: «Шубки! Чтобы миллионерша из Вашингтона форсила в шубке, на которую пошло пятьдесят зверьков, мы превратились в убийц природы! Откажитесь же от этого варварского промысла». Каково?
— Думаю, что к такому решению мы рано или поздно, но придем, -— пробурчал Михаил Петрович. — И лучше будет, если это произойдет возможно раньше, чем позднее.
— Такие проблемы не нам с вами решать, товарищ капитан «Пассата»! — строго произнес капитан-директор. — М-да... Так о чем же это я? Ах, да! Ну вот, шум поднялся на собрании, смех. Решили, что парнишка просто пошутил. А потом другое случилось: плакать стал...
— Плакать?
— Ну да. Вернется к себе в каюту после работы, сядет за столик, закроет лицо ладонями и плачет. Льются слезы сквозь пальцы, плачет и все спрашивает кого-то: «Зачем, зачем?» Бельков, видите ли, ему жаль! Дальше — больше. Однажды, он тогда еще на зверобойце ходил, подходит судно к ледяному полю, хвать: а где же дубины да ножи? Юрик, оказывается, их за борт покидал!
— Пингвина у меня из ванны выкрал, — насупившись, сказал старпом плавбазы. — И что удивительно: замок у меня сложнейший, а он как-то проник в каюту. Говорит: сквозь переборку прошел!
— А что за пингвин-то?
— Да ребятишки наши с Кергелена пяток привезли. Скучно, знаете ли, на плавбазе, а тут такие забавные птички. Как он накинулся: «Отпустите их. Погибнут ведь!..» А мы им бассейн устроили, рыбкой кормили... Правда, погибли все ж. Четверо. Один за другим. А последнего я к себе забрал. Правда, и он был плох. В ванной я его держал. И вот как-то прихожу, каюта заперта, а пингвина нет. Я к Юрке: «Ты похитил?» А он... Молчит, смотрит на меня как-то странно...
— В общем, как говорится, ближе к делу, — прервал своего старпома капитан-директор. — По существующему положению я обязан этого матроса отправить в порт первым же судном. Первое судно — это вы. Так что, друзья... Э, а что рюмки пустуют?
— У нас ведь танкер, товарищ капитан-директор, — решительно сказал Горин. — Что взбредет Юрику на ум? Достаточно одной спички, чтобы... Он ведь, оказывается, сквозь переборки проходит!
— И потом, мы ведь не идем в свой порт! — добавил Русов. — Нам еще предстоят большие работы: бункеровка рыбаков, тунцеловов, и потом нам надо со своим врачом посоветоваться.
— С какой стати? — Капитан-директор строго насупил брови, скрестил руки на груди. Русов взглянул в его лицо и понял, что все уже решено. Этот наделенный большой властью человек хоть до Москвы достучится, но отправит Юрика с ними... Да, собственно говоря, отчего и не взять с собой парнишку? Хоть по убитым белькам плакать не будет. А капитан-директор сказал, возвысив голос: — При чем тут доктор?! Вы командиры танкера или нет? В общем, забирайте парнишку.
Горин взглянул на Русова. И он понял, что сопротивляться бесполезно. Вздохнул. Улыбнулся.
— Хорошо. Берем. Пересаживайте его на танкер.
— Простите, товарищ капитан-директор, я еще не доложил вам, но с Юриком возникли неожиданные сложности... — Старпом базы поднялся из-за стола, вид у него был виноватым: — «Перейду на танкер, — говорит, — только дайте мне красный аккордеон». А где я возьму красный аккордеон?!
— Вопрос решен, а вы уж думайте, как быть с аккордеоном. — Капитан-директор взглянул на часы. Минуло пятьдесят семь минут, как Горин и Русов появились в его каюте. — Благодарю вас, друзья, счастливого плавания.