Мужики, похоже, говорили как раз о нем, судя по косым взглядам. Звонарь поравнялся с ними, поприветствовал и, отвернувшись, хотел пройти мимо, но один из компании окликнул его:
— Погоди, дядь Юр! Дело есть.
«Какие у них могут быть дела?» — подумал Звонарь и, не скрывая недовольства, остановился в нескольких шагах.
— Мы тут подумали… — начал один, самый высокий и крепкий с виду, в распахнутой телогрейке. То ли ему было жарко от того, что уже принял порцию горячительного, то ли хотелось продемонстрировать новую красную футболку с иностранной надписью над изображением бутылки с газировкой. То, что вещь совсем новая, можно было понять по отсутствию на ней грязных пятен, хотя чумазая физиономия владельца выдавала его нечистоплотность. «В райцентре был недавно», — определил Звонарь, зная, что ни в Кудыкино, ни в соседнем селе никакой одежды не продавалось, если не считать хозяйственную лавку Пантелеевых, где можно было приобрести разве что перчатки для сельхозработ и резиновые болотные сапоги — точно такие же, какие были на ногах у заговорившего с ним односельчанина. Тот, кстати, явно нервничал, судя по тому, как усердно ковырял носком сапога волглую землю, втаптывая в грязь первую молодую травку. От этого зрелища Звонаря почему-то передернуло, и мелькнула мысль, что такие люди могут втоптать в грязь все что угодно — и траву, и цветы, и все самое прекрасное, потому что ничего прекрасного давно уже не замечают. Он поднял взгляд на собеседника, который так и не сказал еще ничего вразумительного: все мямлил да тянул гласные, подбирая слова.
— Ну? — поторопил его Звонарь. — Спешу я, говори уже!
— Тут… это… были мы, значит, вчера в райцентре… А там «камазы» пришли, металл принимают. Деньги платят хорошие! — Глаза говорившего вдруг блеснули по-волчьи, отчего Звонарь непроизвольно сделал шаг назад.
— Ну и что? Я здесь при чем? — ответил он, делая вид, что не понимает, к чему тот клонит.
В разговор вмешался еще один из компании, в облезлой кожаной кепке, из-под козырька которой свешивались до самого носа длинные рыжие волоски.
— Да ладно, Гриш, хватит обиняков! — перебил он приятеля и обратился к Звонарю: — Колокол-то твой медный, кажись, а?
— Даже не думайте! — глухо прорычал Звонарь, замотав головой и отступая. — Не доводите до греха!
Четверо двинулись на него — медленно, но уверенно, глядя исподлобья. Казалось, они готовы были вот-вот зарычать, как голодные волки, нацелившиеся на добычу. От таких жди беды. Звонарь инстинктивно поднял воротник, прикрывая горло.
— Дядь Юр, ты же сам знаешь, что жрать в селе нечего, а до следующего урожая — как до морковкина заговенья… — На этот раз подал голос человек в женской вязаной шапке с огромным меховым помпоном. Вряд ли он купил эту вещь в магазине — наверняка где-то случайно раздобыл, и было в этом что-то такое, что казалось Звонарю отвратительным, почти непристойным.
— А медь, выходит, дорогая, — поддержал его главарь в красной футболке. — Знаешь, сколько за кило дают? Триста рэ! Колокол, поди, пару центнеров весит, а? Мы уже и подсчитать успели: это аж шиссят тыщ, а может, и больше! Деньжищи какие! Ты подумай, мы ж с тобой поделимся.
Звонарь молчал, боясь открыть рот, будто разрастающийся внутри огненный клубок гнева мог при этом вырваться наружу и превратить наглецов в кучку пепла. А те, по всей видимости, истолковали его молчание по-своему, решив, что он впечатлен озвученной суммой, и загалдели наперебой с пылом солдат, штурмующих крепость, готовую пасть:
— Серьезно, дядь Юр, деньги-то хорошие!
— Хоть толк какой-то будет!
— Проживем мы без твоего тили-тили-бом!
— Конечно! Кому этот трезвон нужен? Этим сыт не будешь!
И вдруг замолчали, так же внезапно, как и начали. Наверное, по изменившемуся выражению лица Звонаря они догадались, что он не в восторге от их предложения.
Звонарь не стал отвечать им — не смог. Повернулся спиной и двинулся прочь, чувствуя затылком их злобные взгляды. До его слуха донеслись недовольные голоса несостоявшихся дельцов:
— Говорил я тебе, что все это без толку!
— Ладно, глядишь, обмозгует все да сам придет.
— И не мечтай! Ты его рожу-то видел?
— Я слыхал, что «камазы» еще дня два простоят и уедут.
— Потом-то не скоро еще…
Поток нецензурной брани, раздавшийся где-то в конце улицы, перекрыл голоса за спиной. Звонарь вскинул голову и понял, что крик доносится со стороны дома Щукиных. «Что-то никак хозяин сегодня не угомонится», — подумал он, ускорив шаг. Добравшись до места, свернул к калитке — та оказалась не заперта. Во дворе стояли знакомые мужики, которые недавно увели Щукина-старшего от Двузубовой. Похоже, они успели закрыть дебошира в его собственном сарае рядом с домом, судя по гневным крикам, доносившимся оттуда и сотрясавшейся под ударами двери.
— Откройте, мать вашу, сказал! Откройте, гады, а не то хуже будет!
— Надо было ему кляп соорудить! — заявила появившаяся на пороге жена Щукина, но, заметив Звонаря, смутилась и пояснила извиняющимся тоном: — Дети боятся. Вот ведь озверел совсем! Как будто околдовали!
— О, слыхали?! — выкрикнул Щукин из-за двери сарая. — Издевается! Сама колдовка, а овечку из себя строит! Эй, ты, жена! Отпирай, давай! Не бойся, не трону, мараться не хочу! Уйду отсюда к черту! Достали все! Доста-али-и! — Наверное, он бы еще долго пинал дверь, истерил и сыпал угрозами, если бы не прозвучал голос Звонаря, гулкий и мощный, как уханье филина в ночном лесу:
— Куда это ты собрался, сосед?
Ответил Щукин уже совсем другим тоном — хотя и недовольным, но уже без надрыва и визга:
— Куда-куда… За Кудыкину гору!
— А детей твоих кто кормить будет? — строго спросил Звонарь, подходя ближе к сараю, на двери которого еще покачивался после встряски огромный навесной замок.
— Денег заработаю и почтой пришлю, — буркнул дебошир неуверенно.
— Ладно, — согласился Звонарь, и в тот же миг жена Щукина испуганно ахнула и звонко всплеснула руками, испугавшись, что буйный муж вот-вот окажется на свободе, но Звонарь успокаивающе подмигнул ей и продолжил, обращаясь к притихшему за дверью узнику: — Сегодня переночуешь, а завтра пойдешь. Великие перемены надо с восходом начинать, а сегодня уже полдень почти.
— Что, выпустишь, что ли? — искренне удивился Щукин.
— Выпущу. Вот прям с рассветом и выпущу, — ответил Звонарь с явной ехидцей.
— Охренели совсем! — Судя по интонации, сосед все же решил смириться со своей участью. Дверь внезапно сотряслась от удара, лязгнули в петлях дужки подскочившего от встряски замка, а потом за стенами сарая захрустело сено — похоже, глава семейства Щукиных, выместив на двери остатки зла, устроился на сеновале, сообразив, что протесты сейчас не помогут.
Звонарь с облегчением вздохнул и отошел к топтавшимся у крыльца мужикам.
— Спасибо, что помогли. За ночь остынет, думаю. Может, утром еще придете? Вместе отопрем, а то вдруг он снова буянить вздумает.
Те согласно кивнули и, попрощавшись, вышли из калитки на улицу.
Нина все еще стояла на крыльце, бледная и растрепанная, с виноватым видом.
— Прости моего дурака, — тихо сказала она, опасливо глянув в сторону сарая. — Не пойму, что на него нашло.
— А про березовый прут и заговор — это правда? — спросил Звонарь, понизив голос так, чтобы Щукин-старший не услышал вопроса.
— Так ведь… — Женщина хотела что-то сказать в свое оправдание, но запнулась и молча кивнула.
— Зря ты, Нина. Не надо было. Не знаешь разве — если нечистая сила что и дает, так только беду и горе?
— Почему же сразу «нечистая сила»? В заговоре ничего о ней не сказано.
— Кого обмануть-то хочешь? — Звонарь усмехнулся, и соседка съежилась под его укоризненным взглядом, но потом упрямо возразила:
— Когда дети голодают, кого угодно о помощи попросишь.
— Так уж и голодают! Все ведь живы-здоровы. А вот колдовством своим ты болезнь на них навлечь можешь. Заговоры эти бабыдусины — не к добру! Всем это говорил, и тебе тоже.
— А я не верю в то, что она ведьма! — шепотом, но с вызовом ответила Нина, отступая к двери. — Мало ли что в селе болтают! Болтают, болтают, а все равно к ней за помощью идут! Она всем помогает, никому зла не делает!
— Я тебе, Нина, так скажу: не ведьмы в бедах виноваты, а люди, которые к ним с просьбами обращаются. Кланяются силе темной, не замечая, как тьма окружает их со всех сторон. Когда опомнятся, глядь — а отступать уж некуда. Кругом топь.
Звонарю показалось, что в глазах Нины мелькнуло понимание, она вдруг перевела взгляд куда-то вдаль, будто хотела увидеть ту самую топь, подобравшуюся к селу, к домам, притаившуюся в зарослях камыша в ожидании неосторожного путника. Но спустя мгновение женщина, будто решив что-то про себя, отрицательно качнула головой и со словами «Не верю!» скрылась за дверью своего дома.
Глава 2. Баржа
Яхта покачивалась на воде, сверкая на солнце белыми глянцевыми боками, над которыми вызывающе рдели паруса. Алые полотнища выгнулись дугой под мощным потоком попутного ветра. Как и положено по классике жанра, Грэй в белоснежной рубахе стоял на носу, обнимая за плечи свою Ассоль, и со стороны казалось, что юноша безмерно счастлив.
На самом деле это была лишь маска, готовая вот-вот слететь, и он ее старательно удерживал с помощью отработанной улыбки, являющейся важной частью имиджа успешного, беззаботного и ни в чем не нуждающегося парня, — таких теперь называли «мажорами». Главное — чтобы Ассоль случайно ничего не заподозрила и не сбежала к более состоятельному покровителю.
Законы в современном мире не давали никакой надежды на искренние романтические отношения: девушки даже не смотрели в сторону парней, не имеющих приличного автомобиля и дебетовой банковской карты, — так он считал. Не все девушки такие, конечно. Но в том-то и дело, что Борису нравились только те, кто знал себе цену. Те, кто принимал дорогие подарки как должное, кто любил ужинать в приличных ресторанах и разъезжать на дорогих авто. Те, кто имел право рассчитывать на все это — девушки с модельной внешностью, притягивающие к себе взгляды. Лучшие. Его Ассоль (а по паспорту — Лера Красавина) была как раз из таких. Сегодня он намеревался растопить ее надменное ледяное сердце романтическим подарком ко дню ее рождения: арендовал яхту с бутафорскими парусами и вырядился Грэем.