е, купечество...
Сегодня в битком набитом Николаевском соборе при стечении всех высших лиц отправляющий службу кафедральный протоиерей отец Миловидов усталым, натруженным голосом возглашает «многая лета» Российскому Царствующему Дому - по случаю чудодейственного избавления от злодеев, замышлявших на жизнь священной особы государя-императора.
- Его Императорскому Величеству... - медленно начинает отец протоиерей.
- ...Благочестивейшему Государю Императору Александру Третьему Александровичу... - подхватывает рыкающим басом молодой высоченный диакон.
И, нажилив шею, обрушивает на головы слушателей ужасающий рев:
- ...мно-о-гая лета-а-а!
- Мно-гая лета-а! - разноголосо, со старческим подвыванием поют высшие симбирские чины.
- Ея Императорскому Величеству... - хило затягивает где-то вдалеке протоиерей.
- ...Благочестивейшей Государыне Императрице Марии Федоровне... - рыкает диакон.
И распахнув неправдоподобную свою кашалотскую пасть, бьет кувалдой голоса по головам!
- ...мно-о-гая лета-а-а!
- Мно-гая лета-а! - загробными голосами вторят молящиеся.
- Детям их... - дребезжит отец Миловидов.
- Де-тям и-их... - играет раскатистыми грудными мехами диакон.
Кафедральный переходит на строчную, почти полуанафемскую скороговорку.
- Его Императорскому Высочеству Благоверному Государю Наследнику Цесаревичу Великому Князю Николай Алекса-андровичу...
- А также Великому Князю Георгию Александровичу...
- А также Великой Княжне Ксении Александровне...
- Великому Князю Михаилу Александровичу...
- Великой Княжне Ольге Александровне...
- Мно-о-гая лета-а-а! - глушит диакон православный народ своим сатанинским басом.
Благодарственная служба «во избавление от супостаты» идет по всему Симбирску. Изо всех приходских и домашних церквей, изо всех монастырей и обителей доносятся многоголосые просьбы о продлении жизни многочисленных членов августейшей фамилии.
- Брату его Императорского Величества Благоверному Государю Великому Князю Владимиру Александровичу и супруге его Великой Княгине Марии Павловне Принцессе Мекленбург-Шверинской...
- Мно-гая лета-а!
- А также еще братьям Благоверным Государям Великим Князьям Алексею, Сергею и Павлу Александровичам...
- А также Сестре Его Императорского Величества Благоверной Государыне Марии Александровне, состоящей в супружестве с Его Королевским Высочеством Альфредом, Герцогом Эдинбургским...
- А также племянникам Благоверным Государям Великим Князьям Кириллу, Борису, Андрею и Елене Владимировичам...
- Мно-о-гая лета-а!
- И Великой Княгине Ольге Николаевне, состоящей в супружестве с Карлом-Фридрихом-Александром Королем Вюртембергским...
- И Ея Королевскому Величеству Государыне Ольге Константиновне, состоящей в супружестве с Его Королевским Величеством Георгом Первым Королем Гре-че-ским...
- Великому Князю Николаю Николаевичу Старшему и Великому Князю Николаю Николаевичу Младшему...
- Мно-гая лета-а!
- Детям ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Николаевны их Императорским Высочествам князьям Романовским Герцогам Лейхтенбергским Николаю, Георгию, Марии и Евгении Максимилиановичам...
- А также Князю Евгению Максимилиановичу, состоящему в супружестве с девицей Скобелевой графиней Богарнэ-э...
- Мно-о-гая лет-а-а!
Храм Петра и Павла, что в Подгорье, на Петропавловском спуске, ближе всех к Волге. Мимо него даже в праздники тянутся вверх с утра до ночи тяжело груженные сани. Торговые люди, отмаливая в храмах перед отцом небесным грехи прошлые и будущие, и в церковные дни не забывают возить товары из нижних амбаров в лабазы и склады верхнего города. В прошлом году только одна Сборная ярмарка дала оборот в десять миллионов. А помимо Сборной надо готовиться еще к двум: на явление образа Казанской божьей матери и на Ивана-постного. Симбирские ярмарки - они знаменитые, богатые. Тут разве до праздников, до благочиния христианского, до многолетия царским сестрам и теткам, заморским герцогиням да королевичам? Тут только успевай возить, пока соседи не обошли по кривой, не увели из-под носа копейку.
Обратно, под спуск, порожние подводчики катят лихо, вольно, с ветром. Кое-кто уже успел дернуть в питейном полдиковинки, да еще для артели, которая внизу под амбарами дожидается, захватить четвертную посудину. Полозья трещат, передок вот-вот оторвется, сани бросает из стороны в сторону, и захмелевший возница, кроя лошаденок в бога, душу и святые хоругви, разбрасывая в обе стороны лед и снег, проносится мимо Петра и Павла, где никак не могут «дожать» до конца многолетие Российскому Императорскому Дому - уж больно много у царя родственников развелось по всему по белому свету.
А под горой, в самом конце спуска, заложив руки в белых перчатках за спину и слегка покачиваясь с каблуков на носки и обратно, уже стоит в шинели и при полной портупейной амуниции ихнее благородие, околоточный третьей части господин Минин. Махнув рукой, околоточный останавливает раскатившиеся сверху сани и хмельного ездока.
- Пач-чему производишь шум? - спрашивает, нахмурившись, околоточный. - Пач-чему производишь шум, когда поют многие лета государю императору? Во избавление от убиения.
- Где убили? Кого убили? Карау-ул!
- Дура! Чего орешь? Не убили, а могли убить.
- Ваше благородие, отец родной, ну какая наша жизнь? Сучья!.. Кнут да хомут, одна страдания... И вот мы пьем, гуляем! Прости за все...
- Бог простит, - крестится околоточный.
Ямщичок делает головой неопределенное движение в сторону полицейского чина, как бы говоря, что меньше всего опасений у него вызывает бог - он-то простит, а вот только бы ихнее благородие господин унтер не держал бы на него сердца.
- Кто таков? - продолжает допрос околоточный. - Почему едешь? Зачем раскатился на видном месте?
Подводчик пьяно моргает, чешет затылок, сдвигает шапку на лоб, прикладывает руки к груди.
- Виноват, ваше благородие, пристяжная понесла. Как рявкнул дьякон у Тихвинской, так и понесла под откос.
Ветер доносит сверху очередную густеющую ектенью:
- ...Его Императорскому Высочеству Фельдмаршалу Генерал-Фельдцехмейстеру Председателю Государственного Совета Великому Князю Михаилу Николаевичу...
- ...и супруге его Ольге Федоровне Герцогине Баденской Цецилии-А-августе...
Подгулявший ямщичок решает исправиться.
- Ве-ечная па-амять! - орет он, дико вытаращив на околоточного глаза.
Проходящие мимо них в гору рядом с гружеными санями извозные киснут от беззвучного хохота. Смеется, прикрыв лицо перчаткой, и их благородие господин Минин.
- Лапоть, - произносит, наконец, околоточный, справившись со смехом, - дура деревенская. Не вечная память, а многая лета.
Подводчик бледнеет.
- Ваше благородие, господин унтер, - говорит он тихо и испуганно, - виноват, перепутал. Бес за язык потянул. Не погуби...
Полицейский смотрит на мужика пристально, изучающе.
- Ладно, - добродушно говорит он, - чего уж там. Не погублю. Я и сам из простых... Кроме того, сегодня я... кхм... По случаю провозглашения...
- Ваше благородие, - ободряется догадливый ямщичок, - может, покушаешь с нами белого вина, а? Тут неподалеку. Ребята меня дожидаются, артель.
Околоточный изображает лицом непродолжительное раздумье и тут же соглашается.
- Белого вина, конечно, покушать можно, - говорит он, подсаживаясь на подводу. - Отчего же не покушать белого вина, ежели артель дожидается?
И уже самое малое время спустя их благородие господин Минин сидит в теплом амбаре на рогожном куле в кругу забулдыжного вида полубосяцких личностей и, держа в одной руке кружку с белым вином (сиречь - сивухой, бракованной смирновкой), а в другой - огурец, разглагольствует о жизни вообще и о своей нелегкой службе в частности. Артель, полуоткрыв рты, смотрит на подгулявшее благородие с озорным интересом. Каждый готов прийти на помощь гостю, если красноречие его рано иссякнет, с каким-нибудь новым охальным вопросом, требующим немедленного ответа.
- Я вам, ребята, так скажу, - рассуждает околоточный, - в нашем деле главное - это видеть скрозь. Идет, к примеру, студент по улице с книгой. Все глядят, видят - книга. Ну и слава богу, так, что ли?
- Так, так, - поддакивает артель, - слава богу.
- А я смотрю скрозь. И вижу, в книге бомба заделанная, а?
- Ай, ай, - удивляется артель. - Это что же? Это непорядок.
- То-то и оно, - говорит околоточный и поднимает вверх указательный палец. - То-то и оно.
Потом он подносит правой рукой кружку ко рту и, сильно запрокинувшись, выливает в себя ее содержимое, одновременно левой рукой придерживая форменную шапку. Артель в это время вся полностью внимательно смотрит на наружное дно кружки, как бы прикидывая, сколько еще вина влезет в их благородие и не будет ли от этого утеснения остальному опчеству.
- Ыых! - выдыхает околоточный рожденное в груди жаркое пламя. - Зелено вино!
Артель, как бы убедившись в правильности своих опасений, обменивается многозначительными взглядами и тоже пьет, но бессловесно, молча - из уважения к гостю.
- Теперь другое дело, - хрустит огурцом их благородие. - Откудова идет все баловство? Опять же от студентов. Их учат, а они бунтуют. Прочел книгу, садится и динамит из ее делает, бомбу.
- Ну-у? - дивится артель пуще прежнего.
- Тогда я спр-рашиваю, - налегая на букву «р», обводит околоточный строгим взглядом устремленные к нему лица, - тогда я спрашиваю, а зачем их учить, ежели от этого властям один урон, а?
Артель молчит. В такие высоты им залетать еще не приходилось.
- То-то и оно, - снова поднимает указательный палец околоточный, - то-то и оно.
Наступает молчание. Все чувствуют: теперь говорить чего-нибудь такое, без понятия - нельзя. Теперь надо расстараться.
- Ваше благородие, - с подъемом говорит ямщичок, приведший господина Минина в компанию, - может, примешь вторую? Сделай божецкую милость!