— Ты меня увезешь?
Он спросил:
— Куда?
Я ответила:
— Куда хочешь, только подальше отсюда!
Он даже не стал уточнять, когда мы вернемся и вернемся ли. Через две минуты он впряг осла в повозку и побросал туда вещи. Мы в нее запрыгнули и уехали из города. И представь себе, я сразу же поняла: его я любила всегда, как никогда не любила никого другого… Видишь, как самое главное в нашей жизни быстро устраивается… В общем, ослик бежал всю ночь. Помню момент, когда я чуть не заплакала, вспомнив, что даже не попрощалась с сестрами. Но тут вдруг осел начал пукать. Пит мне сказал: «Прости его, он это дело любит». Осел все продолжал пукать, а мы смеялись. Получилось очень трогательно: двое сбежавших влюбленных, звездная ночь, все такое, и не хватало только осла, портящего воздух! Кадишон, которого ты видишь перед собой, — внук того самого осла, и он достоин своего деда, у тебя еще будет возможность в этом убедиться. Мы с Питом провели в дороге год, продавая фрукты и овощи. Чтобы меня никто не узнал, я потолстела. Я всегда старалась держать себя в форме, и теперь было здорово позволять себе вкусности. Питу я от этого нравиться не переставала, он обращался ко мне: «Моя пухленькая курочка!» — и покрывал меня поцелуями. Мы не были богачами, но как мы умели смеяться! Это было самое счастливое время в моей жизни. Потом, в один прекрасный день, мы узнали, что за нами погоня и что нас продолжают искать. Мы услышали про Лес Забвения и подумали, что это как раз то что нам надо. Нас забудут и оставят в покое. Или просто оставят в покое.
Б этот момент Томек вздрогнул. Внезапно он вспомнил, где находится и что это значит: сейчас он ни для кого не существует кроме этой толстухи, которая рассказывает ему о своей жизни и с которой он знаком всего лишь несколько часов. Он отогнал от себя эти мысли и стал слушать, что было дальше.
— Мы добрались до того места, где я тебя встретила, — продолжала Мари, — и сразу приняли решение. Пит крикнул: «Но, Кадишон!» Осла звали Кадишон. Всех троих любителей пукать звали Кадишонами — деда, отца и сына. И мы въехали в лес. Я попала туда в первый раз. Как ты сегодня. Я знаю дорогу, и мы будем на месте уже завтра. Ты в этом убедишься. Каждый раз, пройдя лес насквозь, я спрашиваю себя, не сон ли это. Вообрази море цветов — до самого горизонта, самых невероятных окрасок, форм, размеров. Лавина ароматов. Пит опьянел от запахов и побежал со всех ног. Сорвал огромный пурпурный цветок и надел его себе на голову как шляпу, крича: «Капитан Пит к вашим услугам!» Я тоже была безумно счастлива. Я расхохоталась и прокричала ему: «Вольно, капитан!» А он, чтобы рассмешить меня, разбежался, упал ничком и замер. Я подбежала обнять его и увидела, что он мертв. Он ударился головой о единственный камень в поле. Единственный, клянусь тебе. Я звала его: «Пит! Пит!» — но он не отвечал. Он лежал в своей смешной шляпе и улыбался мне. Нельзя было умереть более счастливым. Я уже собиралась заплакать, как Кадишон устроил знатный салют. И в ту же секунду — видишь, я всегда быстро принимаю решения — я решила больше не плакать, никогда не плакать, а, наоборот, продолжать жить весело, как прежде с ним. Я вырыла яму и положила его туда. Уж чего-чего, а цветов на его могилу сажать не надо было. Потом я просто пообещала ему, что вернусь навестить его в следующем году и буду приезжать каждый год, так и делаю до сих пор. Вот моя история, Томек… Ну ты что, Томек, ты же не собираешься плакать?
У Томека дрожал подбородок, и он ничего не мог с собой поделать. Но если Мари пережила все это и не плачет, то он не будет плакать от ее рассказа. Он сжал зубы и спросил:
— А потом ты вернулась с той стороны леса? Там, наверное, очень здорово, среди всех этих цветов?..
— Конечно, я хотела там остаться, особенно когда представила, что меня будет ждать с другой стороны. И вот, вообрази себе, мы с Кадишоном оказались посреди поля. Но, представь себе, выяснилось, что по нему нельзя пройти больше километра.
— Почему же? — спросил Томек.
— Просто потому, что запахи сводят с ума. Они ударяют в голову, и ты начинаешь бредить. Начинаются галлюцинации. Это весело и смешно, но потом можно умереть. К счастью, Кадишон оказался более выносливым, чем я. Мне лишь хватило сил сказать: «Назад, Кадишон!» — прежде чем потерять сознание, и он довез меня до могилы Пита на краю леса, где запахи слабее. И мы поехали обратно.
После рассказа Мари воцарилось молчание. Кадишон-младший бодро шагал по дороге. Томек заметил, что стало гораздо темнее и холоднее.
— А ты? — снова заговорила Мари. — Что тебя сюда привело? Теперь твоя очередь рассказывать.
— Хорошо, — ответил Томек, укутываясь в одеяло, — но моя история не такая интересная. Я просто очень хотел путешествовать. У меня небольшая бакалея в моей деревне; мне стало скучновато. И вот я ищу реку Кьяр. Знаешь такую?
Мари никогда о ней не слышала.
— Это река, которая, вроде бы, течет вспять, и если пройти вдоль нее до самого конца, на вершину горы, которая называется Священной горой, то можно набрать воды, которая дает бессмертие.
— Правда? — удивилась Мари. — И кто же тебе рассказал об этой реке?
— Мой друг Ишам. Он уже совсем старый, и я бы очень хотел принести ему этой воды.
— Ты действительно смелый мальчик, Томек, — промолвила Мари после небольшой паузы. — Скажи мне, во время нашего маленького эксперимента, до того как я вышла из леса, ты собирался в него войти?
— Думаю, да, — ответил Томек, очень гордый собой.
— Ты хочешь найти воду для своего друга Ишама, и это все, что заставило тебя тронуться в путь?
— Все.
— Ничего больше? — спросила Мари.
— Ничего больше, — ответил Томек.
Он смутился, потому что ему показалось, что была и другая причина. Он попытался вспомнить ее, но не смог.
Потом они замолчали и повозка, мерно покачиваясь, потихоньку убаюкивала их.
Глава шестаяМедведи
Через час пути Томек убедился в богатых музыкальных способностях Кадишона. Стемнело, и не было видно ни зги. Кроме того, в повозке стало неуютно от холодного тумана.
— Тпру, Кадишон! — крикнула Мари, и осел остановился как вкопанный.
Она протянула дрожащему Томеку куртку.
— Возьми накройся. Потом будет еще холоднее. А я пока надену тапочки на нашего приятеля.
Томек подумал, что бы это могло значить, и решил посмотреть. Мари порылась в повозке, вынула из нее кучу тряпок и кинула их на землю. Потом спрыгнула на землю сама и принялась обматывать Кадишону копыта, так что скоро на каждой ноге образовалось по большому шару. Томек ничего не понимал.
— Вот и все. Теперь можно в дорогу! Томек, мне нужна твоя помощь!
Томек выпрыгнул из повозки, и они сделали с колесами то же, что и с копытами Кадишона: намотали на них длинные полоски ткани и закрепили на спицах. Теперь у колес появились настоящие шины. Томек только хотел спросить у Мари, для чего все это, как вдруг раздался истошный крик, за которым последовало страшное рычание, потрясшее лес. Оно было похоже скорее на крик раненого, чем нападающего животного. Кадишон замер. Мари и Томек прислушались, но снова воцарилась тишина.
— Что это было? — спросил Томек, сжимая руку Мари.
— Не понимаю, — призналась она. — Скорее всего, медведь на что-то напоролся и поранился. Но первый крик? Не знаю… Возможно… Нет, не знаю.
Все стихло. Они забрались в повозку и снова тронулись в путь. К большому удивлению Томека, повозка ехала совершенно бесшумно. Было едва различимо шлепанье Кадишона, а колес вообще не было слышно. Они словно скользили по дороге.
— А теперь я тебе все объясню, — прошептала Мари своему другу.
— С удовольствием послушаю, — ответил Томек, — а то никак не могу разобраться, в чем дело.
— Так вот, — начала Мари, — как я тебе уже говорила, в этом лесу живут медведи. Их территория начинается только здесь, поэтому мы их еще не встретили. Это очень примитивная порода медведей, потому что они единственные обитатели леса, а ты ведь знаешь, что когда постоянно живешь среди себе подобных, превращаешься в идиота. Более того, из-за постоянной темноты они совершенно ослепли. Нюх у них тоже так себе, они не отличат жареного цыпленка от земляники. Единственное хорошо развитое чувство у них — это слух. Они только и делают, что прислушиваются. Им надоело постоянно жевать безвкусные грибы и гнилой мох. Любой звук для них — это мясо, понимаешь? Сами они очень тихие, хоть и огромные, передвигаются бесшумно и внезапно появляются перед тобой. Для них ты мясо, Томек, не забывай об этом в ближайшие два-три часа. Ничего не говори. Не двигайся. Шумно не дыши. И ради бога, умоляю, не чихай. В этом лесу, наверное, полно останков смелых людей, которые всего-навсего чихнули или решили прочистить горло.
— Но… Кадишон? — с ужасом прошептал Томек. — Что, если он начнет…
— Кадишон хитрее, чем ты думаешь. Он уже потерял глаз в этом лесу и теперь знает, что его жизнь зависит от тишины. Он сможет сдержаться. И последнее: медведи… как бы это сказать… они большие.
— Очень большие?
— Очень, — подтвердила Мари. — А теперь тихо. Ни звука, пока я не разрешу.
Они продолжали скользить в ночи. Томек едва различал круп Кадишона, семенившего перед ним. Несмотря на ободряющие слова Мари, он не вполне верил ей. Он твердил короткую молитву, которая начиналась так: «Господи, сделай так, чтобы я снова увидел дневной свет, чтобы я увидел дедушку Ишама…», а заканчивалась словами: «И умоляю, Кадишон, не пукай!»
Трудно чувствовать время, когда вокруг тебя темно и тихо. Час прошел или, может быть, два? Может, он задремал? Во всяком случае, Томеку показалось, что они больше не двигаются. Кадишон остановился. Что бы это значило? Он боялся даже моргнуть. Что делает Мари? Почему она не шевелится? Она спит? И почему Кадишон застыл на месте? Вскоре Томек получил ответы на все вопросы. Слабый луч солнца пробивался сквозь ветви прямо перед ослом. Там, посреди дороги, сидел медведь. Страх пронзил Томека до мозга костей, но он сдержался и не закричал. Никогда он не видел зверя такого размера. Тело было абсолютно неподвижно, только огромная голова поворачивалась иногда из стороны в сторону или слегка наклонялась, а маленькие мохнатые ушки реагировали на малейший шорох листьев, на любой катящийся камешек. Мари верно сказала: медведь ничего не видел, ничего не чувствовал, но он прислушивался. И как! Он весь превратился в слух и был так сосредоточен, что Томек испугался, вдруг медведь услышит, как бьется его сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Он вспомнил медведя на рыночной площади в своей деревне. Дрессировщик заставлял его плясать под дудочку. Но этот зверь был намного больше и сильнее.