— К нам почтальонка в том году заходила. Любава ей тоже квасу предложила, а она отвечает: «Вам, староверам, после этого кружку придется бить».
— А что, не придется? — спросил майор Копьев.
— Старообрядцы разные есть. Поповцы, единоверцы — у них, может быть, так.
— А вы? — уточнил Сабанеев.
— Мы беспоповцы, — улыбнулась женщина. Каштановые волосы у нее были пострижены в каре, ногти покрашены кроваво-алым лаком.
— Беспоповцы? То есть, священников у вас нет?
— Ни попов, ни церкви, — подтвердил за нее хозяин избы. — В жилищах своих Господу Богу молимся, — при этих словах они вдвоем привстали с лавки и по-староверски, двумя перстами, старательно перекрестились. Девочка на кровати вытащила руку из-под одеяла и повторила их движение.
Первым на столе появился хлеб, нарезанный толстыми ломтями, потом квас и наконец уха в глиняных мисках. Иван Сабанеев оглянулся, чтобы поблагодарить Любаву, и невольно задержал взгляд. Несмотря на изможденность в лице, которую он списал на поздний срок беременности, девушка была очень хороша собой.
Когда она снова скрылась за печью, Иван обратился к директору артели:
— В Малых Удах в новогоднюю ночь пропал человек. Семенов Юрий Алексеевич. Знаете, может быть?
— Юрку знаю. А что пропал он, в первый раз слышу, — удивленно поднял брови Святовит Михалапович.
Иван потянулся к кружке. Судя по аромату, квас настаивали на ягодах можжевельника. Вкус был приятный и чуть терпкий:
— В ночь на 1-е не заметили ничего необычногò Может быть, крики слышалѝ Или чужаки заходили в деревню?
— Это летом у нас тут каждую ночь крики хмельные окрест, особенно в выходные и в праздники, а зимой все по домам сидят. За рекой, правда, взрывали салюты, но это уже не первый год.
В беседу включился майор Копьев:
— На «Газели» с рефрижератором вы ездите?
— Сын мой — водитель в артели, а я только в страховку вписан.
— А он?..
— Сети на пристани чинит. Любава, сходи!
Беременная поднялась с края скамьи, куда только что пристроилась отдохнуть, и поспешила к двери.
Иван черпал уху деревянной ложкой и разглядывал вышивку на скатерти. Узор на ткани был составлен из ломаных под прямым углом линий, квадратов и ромбов с точкой посередине. Занавески на окнах украшал похожий орнамент.
В похлебке плавал жирный кусок белой рыбы. Вилку принести не догадались. Выхлебав жидкость, Иван стал разбирать рыбу ложкой и пальцами. Когда он вымыл руки в раковине за печью и вернулся к столу, из сеней послышался мужской голос.
Лицом Богуслав Родич напоминал отца, правда усов не носил, и сам был шире в плечах и выше ростом. Он перешагнул скамью и уселся за стол по правую руку от родителя.
Иван снова объяснил, что они занимаются розыском пропавшего без вести Семенова Юрия Алексеевича 1984 года рождения и опрашивают возможных свидетелей.
— Ночью с 31-го декабря на 1-е января вы на автомобиле выезжали из деревнѝ — спросил он.
— В Новый год, что лѝ — Молодой Богуслав угрюмо глядел на полицейских. — Дома я был. С родителями.
— Наутро уже в город за хлебом поехал, — добавила мать. — Обычно в Малых Удах покупаем, но в праздник ларек не работал.
— В котором часу это было?
Богуслав пожал плечами:
— В десять. В одиннадцать, может.
Иван спросил про ключи от «Газели». Директорский сын, клятвенно перекрестясь, заверил лейтенанта, что никому не давал их, и, разумеется, не смог прибавить ничего нового к известным обстоятельствам исчезновения Юрия Семенова. Операм оставалось только сказать спасибо хозяевам и попрощаться.
На улице, когда за ними закрылась калитка, Иван Сабанеев обернулся к майору:
— Говорят, что в домах молятся. А где тогда красный угол, иконы?
— Предписание хочешь выписать?
— Я серьезно, Артем Игоревич. Мутные они.
— Своеобразные, — поправил Копьев.
— А следы шин в Выбутах?
— Ты же слышал, что в магазин ездили.
Иван предложил заглянуть теперь к кому-нибудь из соседей Родичей, но майор в ответ только устало взмахнул рукой.
Бубня себе под нос на два разных голоса, Златка возится на большой кровати с куклами, которые Святовит вырезал для нее из дерева на Новый год. На его взгляд, человечки неотличимы между собой, но она сама как-то решила, кто из них мальчик, а кто девочка, и дала имена: Голуба и Вячко.
Сын Богуслав сопит на своей кровати. Когда со двора доносится лай, он что-то бормочет и, не просыпаясь, переворачивается к стене. Времени — почти полдень, на небе — ни облачка, от снежной белизны снаружи на дворе слепит глаза. Мимо окна в расстегнутой шубе пробежала Любавка и скоро показалась снова, уже вместе с гостем.
Умила отложила вышивку:
— Кто там?
— Отец Власий.
— С чего бы? Не звали.
— Известно, с чего, — проворчал муж.
Гость был одет в поношенную зимнюю рясу-пальто, которую Святовит помнил еще на его предшественнике по приходу отце Фалалее. На голове была овчинная шапка.
Златка отложила деревянные куклы и с любопытством разглядывала священника. Глава семейства сделал ей замечание:
— Что надо сказать?
— Бог в помощь! — опомнилась девочка.
— Во славу Божию, дитя, — улыбнулся гость в ответ.
Отец Власий с хозяином поклонились друг другу и пожали руки. Священник всё не мог отдышаться с дороги, пыхтел как самогонный аппарат, да и запах от него шел почти такой же. Любава поставила перед ним кружку кваса. Тот осушил ее одним махом. По лбу и щекам, с мороза иссиня-красным, потек похмельный пот.
— Как живы-здоровы?
— Божьей милостью, — ответил Святовит.
Гость обратил взгляд к кровати у окна, где спал Богуслав.
— Что уловы праздничные?
— Бывало и лучше.
Любава появилась из-за печи с кувшином и заново наполнила священнику кружку. Власий отхлебнул большой глоток и поднял взгляд на хозяина:
— Юрка Семенов у нас пропал. Слыхали?
— Как не слыхать? Из уголовного розыска приезжали вчера под ночь, Златку уже спать уложили. Спрашивали всякое. А что мы скажем? Аленку-то, ясно, я с детства знаю, а Юрку встречу где — не узнаю. За всю жизнь пару раз видал. А Божик — так, может, и вовсе ни разу. Сколько Юрка тут прожил? Год?
— Уж третий пошел.
— Время, что вода, течет не замечаешь.
— Трое детей осталось у Семеновых. Один постарше, а другие двое — совсем крохи.
— На всё воля Господня. — Святовит осенил себя двуперстным крестом.
— Мне вот какую историю брат Диодор из нашего монастыря поведал. Позапрошлой осенью так же рыбак пропал у них в Красногородске. Тридцать три дня не было. Думали, что утоп. А на тридцать четвертый день он сам явился домой. Бог его знает, где был. Сам то ли не помнит, то ли не говорит. Чуть мое сердце, что и Юрка наш жив, и молюсь, чтобы к семье вернулся.
— Я вместе с вами, отче, буду молиться. Да только обычно находят этакого пропащего в канаве по весне, как снег сойдет, а то и вовсе как в воду канет.
Святой отец ничего не ответил и уставил глаза в кружку с квасом, где еще не улеглись частички хлебной мути.
— Как Хомутов ваш старый? Слыхал, что опять слег.
— Еще по осени. — Власий поднял взгляд. — Какими только таблетками его Катерина Ивановна ни пичкает. С печи только поесть слазит. Бог знает, что такое.
— Аптека не на два века. Но что от еды не отказывается, это знак добрый.
— Дай Бог, к весне оклемается. В прошлый год так же было. Да и в позапрошлый. Зиму на печи отлежит, а летом с реки не выгнать. Видать, из-за погоды эта хвороба у него, оттого доктора ничего найти и не могут. А Беляна ваша так одышкой и мается?
— Жабу у ней в груди Невзор обнаружил. Лечит. Выгнать не получится, говорит, возраст уже не тот, но и задавить старуху не даст.
Когда гость начал собираться, Любава с той проворностью, которую позволял ей беременный живот, бросилась к холодильнику. В черный пакет в ее руках сползли две огромные щуки, покрытые кровавой слизью.
— Господи! Куда двух! Одну хоть обратно вытащи!
— С хозяйкой подéлитесь, — указал глава семейства, поднявшийся проводить Власия. — Внука она так и нянчит одна?
— И до самой армии, видать, нянчить будет, — вздохнул священник. — Лишили дочку все-таки родительских прав, а зятек до сих пор в каталажке. Никитка из-за этих треволнений второй месяц от простуды поправиться не может. Сама Валентина Ерофеевна тоже переживает. Дим Саныч при мне приходил, уголовкой пугал за самогоноварение. А если аппарат отберут, куда идтѝ На одну пенсию вдвоем с ребенком нынче не проживешь.
После долгой борьбы пакет с рыбой все-таки остался у священника. Любава подала ему шапку, которую Власий нахлобучил свободной рукой, и провозгласил:
— Храм мой для вас всегда открыт! — и добавил уже не торжественным, а обычным своим негромким голосом: — Ну а закрыт ежели, то к Валентине Ерофеевне стучитесь, пошли ей Господь здоровьица.
Перед тем как шагнуть за дверь, он переложил пакет с угощением из правой руки в левую и осенил внутреннее пространство избы щедрым крестом.
— Ну, с Рождеством, православные! Да пребудет с нами Спаситель! — С рюмкой в руке приходской священник поднялся со своего кресла во главе разложенного стола-книжки. Перед Парамоновыми он успел побывать у Христовичей и был не то, чтобы пьяный, но, как говорится, тепленький.
— С Рождеством!
— С Рождеством!
Над праздничным столом сдвинулись рюмки с янтарной, под коньяк, жидкостью.
Пост закончился, но из мясного на столе — только копченая колбаса, которую специально для Власия нарèзала Елизавета Ивановна. Остальное меню рыбное: жареная плотва, лещ, запеченные окуни, томленые в сметане ерши, мисочки заливного. На отдельном хрустальном блюде сложены ломтики судака в золотистом кляре. Бутыль самогона посреди скатерти с рюшами уже пуста на треть.
Следующий тост — за здоровье собравшихся, а после него — за мир с ближними и любовь. Андрей Евстафьев выпил и закусил ложкой заливного из миски перед собой.