Дашка посидела час и ушла, только с Власием выглянула поздороваться. Зато Матвей был здесь. Вперед дяди племяш расправился со своим рыбным заливным и теперь вяло ковырял плотву. По лицу было видно, что в него не лезет, но он не сдавался. На праздниках Матвей всегда со взрослыми сидел до конца, поесть любил и попить лимонада, за который Машка его ругала. Рядом с племянником сидел шурин Генка и тоже пил лимонад.
Телевизор без звука показывал новости. Елка — из-за уговоров Матюхи ее поставили за неделю до Нового года — сыпалась вовсю. Перед тем как накрывать стол, Машка подмела иголки, но на пол уже успели напàдать новые. На лысых ветках — игрушки: сосульки, домик с сугробом на крыше, стеклянная болонка, шары синие, зеленые и лиловые с фосфорными снежинками и белой мишурой внутри, которые Андрей почему-то очень любил в детстве. С Машкой они поделили родительские игрушки поровну. И зря. Как Анька, его жена, съехала в город, он ни разу не поставил елку.
В Новый год на городской квартире они много говорили и спать легли, только когда по телевизору закончился последний голубой огонек. Договорились начать всё сначала, но через день по телефону снова разругались в пух и прах. В следующий раз он позвонил только в сочельник. Разговор опять был на повышенных и кончился тем, что Анька предложила законным образом оформить их с Андреем отношения, а точнее отсутствие оных. Еще потребовала вернуть деньги за машину: мол, за кредит платит она, а ездит Андрей. Сегодня с утра он позвонил поздравить ее с Рождеством, но та не изволила даже взять трубку. К сестре на праздник настроения идти не было, и сдался он только после ее уговоров.
— Ты не слыхал, как Алена в собес съездилà — спросил у него за столом священник.
— Поговорила с работницами. Они ей на какую-то доплату посоветовали заявление подать, — ответил Андрей.
— А пособие по утрате кормильца ей не полагается?
— Пять лет надо ждать. Тогда только Юрку умершим признают.
— Это если тело раньше не найдут?
— Да хоть одного нашли-тò!
— Сколько я у вас служу, столько на соседей наших, староверов, наветы слушаю, — покачал головой святой отец. — Пустое это, Андрюш, брось.
— Как труп найдут, так сразу и брошу!
— Что продажи рыбные? В праздники, небось, хорошо берут?
— Как обычно, — буркнул Андрей и потянулся к самогону, не дождавшись тоста.
Мария толкнула брата в бок:
— Хватит! Одну за другой хлещешь!
В ответ он с вызовом глянул на сестру, наполнил рюмку до самых краев, выпил и снова обратился к гостю:
— Вы, батюшка, в Ящеры третьего числа ходили. Не спрашивали про нашего Юрку?
— Да как же? Спросил, конечно. Но к ним еще второго полиция приезжала.
— И что?
— Да ничто, — пожал плечами святой отец.
— Форелькой-то не забыли вас угостить?
Теперь под скатертью Машка пнула его тапкой. Андрей сделал вид, что не заметил.
— Щуренка дали, — нехотя ответил Власий. — И второго для Валентины Ерофеевны.
Когда вдруг священник поднялся от стола с видом, что собрался уходить, Машкина свекровь искренне завозмущалась:
— Куда это вы, батюшка, Христа радѝ! Вон и бутылку еще не допили!
— Уж и так засиделся. Спасибо, Елизавета Ивановна.
— Да сидите вы, Господи! — громко вмешалась теперь сама Машка. — Андрюха, сами знаете, как выпивши, не понимает, что несет! Еще с Анькой своей разругался!
Андрей счел лучшим промолчать. Власий был уже у дверей:
— Спасибо, Мария милая, но еще Хомутовых я обещал навестить. Катерина Ивановна жаловалась, что совсем старик плох. Боится, что до весны не дотянет. Не дай Бог.
Через Андрея старшая сестра полезла из-за стола, чтобы проводить Власия. Перед тем как выйти следом за священником в сени, она обернулась и метнула в сторону брата негодующий взгляд.
Хлев Парамоновых тускло освещает заляпанная лампочка над дверью. На дощатой стене — паутинный узор белой плесени. Не резко и почти приятно пахнет навозом. Хоть на улице стужа, с похмелья Андрея бросает в потливый жар. Рубашка под расстегнутой дубленкой прилипла к телу. Сестра, спрятавшись в стойле, доит свою то ли Тучку, то ль Ночку, мурлычет что-то под нос и старательно делает вид, что не слыхала ни лая на дворе, ни шагов брата.
Он постоял еще немного и наконец не выдержал:
— Маш, двадцатку, може, займешь до субботы?
— Не займу, Андрюш. Хошь, обижайся, — отвечает сестра, не оборачиваясь и не выпуская коровьего вымени из рук.
— Хоть червонец?
— Ни червонца, ни рубля лишнего нет!
— А за что так?
— Завтра Дашке за репетитора по математике платить, а послезавтра — по английскому.
— За репетиторà Для университета, что лѝ Ты же считала в том году, что не потянете.
— А в этом пересчитала. Если поступит, дай Бог, то год-другой на рыбе да яйцах с молоком пересидим. Там постарше будет — и сама подработает. Вон Танька, подруга ее, на велосипеде пиццу по вечерам после лекций развозит.
— На кого поступать будет?
— На экономиста.
— Дело хорошее.
Сестра ставит ведро в проход и прячет руки в карманы дворовой куртки. Сквозь решетку яслей к молоку тянет голову теленок. Дождавшись, пока детеныш напьется, она несет ведро к порогу. Брат спешит на помощь, но поскальзывается на коровьей лепешке и чуть не выбивает ведро из ее рук. По соломе с навозом растекается белая лужа.
— У «Магнита» когда позавчера стоял, — снова заговорил Андрей. — Сашка подошел, Галькин муж. Седой весь, я бы и не узнал его, да сам признался. Про Юрку ему рассказал. А он говорит, еще лет десять назад так же в Большой Гоголёвке мужик пропал. За бодягой пошел ночью. А на утро сосед рассказал, что мимо деревни белая «Газель» проезжала.
— Святовит ихний сам объяснял: ночью машин меньше на дороге, а склады у оптовиков работают круглосуточно. Да може, это и не из Ящеров машина была. Мало как будто белых «Газелей»?
— Он номер видел. Из Ящеров.
Мария подступила вплотную и стала застегивать пуговицы на его искусственной дубленке:
— Что нараспашку весь? Не лето, чай, на дворе.
Он решил сделать еще одну попытку:
— Выручи, Маш. В субботу верну.
— Не выручу, Андрюш. Хошь, в курятнике яиц набери.
— Яйца есть еще, спасибо. Мне бы денег, двадцатку только.
— Слыхала, деньги на работе дают.
Андрей ухмыльнулся:
— Подскажешь, може, куда идти?
— У Аньки своей в городе спроси!
— Бензин из деревни до города еще посчитать надо.
— Не дороже выйдет, чем самогоном у Ерофеевны каждый день заправляться.
Он круто развернулся, на выходе из хлева чуть не врезался лбом в низкий проем и пошагал к калитке. Из конуры проводить родственника выбежал Малек, но от занесенного в злобе ботинка поджал хвост и бросился прочь. Андрей поглядел вслед обиженному псу и в ту же секунду ощутил горький стыд.
II. Февраль
— Батюшка Власий! Батюшка Власий! Батюшка Власий!
Святой отец не оглянулся и даже, как показалось Матвею, ускорил шаг. То ли не слышал, что его зовут, то ли сделал вид. Може, обидевши на чтò Когда священник юркнул в калитку церковного дворика, Матвей, не сбавляя шага, повернул голову к своему отцу:
— А за что батюшка Власий с нами не здоровается?
— За то, что на рыбалку идучи, священника встретить — плохая примета. Вот он и не хочет нам клева портить, — объяснил тот.
На ходу Матвей опустил зимнюю удочку, которую нес в руке, и вывел длинную каракулю на сугробе вдоль забора бабушки Лариной, что начинался за церковным двором. Ларину похоронили в прошлом году, окна и дверь в избе были заколочены досками. За домом Лариной стояла совсем развалившаяся ничейная изба. Забор давно растаскали на доски. Кроме дряхлого дома, на дворе были сарай, хлев со сложившейся внутрь крышей и баня. Летом с Никитосом они решили организовать в бане штаб, но только разложили припасы и оружие, как всё вокруг заскрипело, и они оба услышали жуткий шепот. Матвей слов не разобрал, но Никитос услыхал, как по имени звал его кто-то замогильный. Еле ноги унесли оттуда.
Под честное слово не растрепать маме с папой Матвей рассказал обо всём Дашке. Дашка сдержала слово и отругала его сама, а про шепот сказала, что это ветер дул через трубу. Но Никитос клялся бабушкой, что это был голос, а не ветер, и на ужасный двор они больше не ходили.
Нынче ветер был легкий, южный. То, что нужно для плотвы с береброй. А если повезет, то и леща можно взять, как прошлым июнем, когда они с отцом сразу двоих вытащили. Отец, правда, всем говорил про шестерых: не врал, а преувеличивал по рыбацкому обычаю, чтоб не обидеть Речного Деда.
Они обошли погребенную под сугробом лодку, которая лежала здесь пузом кверху столько лет, сколько Матвей себя помнил, и спустились к Великой мимо старенького причала. На другом берегу курились домики еще более малодворной, чем их Малые Уды, деревушки под названием Волженец.
Еще издали Матвей с досадой разглядел знакомую фигуру в зимнем камуфляже неподалеку от безымянного островка на излучине реки:
— Опять дядя Борис! Скажи ему, пап!
— Как я ему скажý Это у староверов участок под лов выкуплен, а здесь место общее. Уди, кто хочешь.
Как раз в эту минуту ветер доносит до их ушей глухие железные удары. За излучиной мужики из Ящеров дырявят пешнями ледяное одеяло реки. Лиц отсюда не разглядеть, только видно, что все бородатые.
— А что будет, если мы за остров ловить пойдем?
— Ничего не будет.
— Почему тогда не идем?
— Нельзя. Там чужая вода.
— А правда, что староверы все вместе в бане моются?
— Говорят, правда, — отвечает отец. — У них баня — общая на всю деревню.
— А разве можно так, что тети с дядями?
— А за что нет? И расход дров меньше, и тетям дядь ждать не надо. Отец Власий вон говорит, что в старину все так мылись.
У них в Малых Удах даже камни на реке все с именами: Жеребячий, Клобук, Егоркин, Лепеха, а целый остров никак не называется. Наверно, потому что он здесь — один-единственный. Летом на лодке к островку не подойти из-за тины и камышей, а в половодье его затапливает, и кажется, что ивы растут прямо посреди Великой. Нынче, считай, так же. Только по деревьям, черным и тонким зимой, можно опознать остров на густо заснеженной реке. Снег Матвею выше валенок. Папа взял бы его на руки, но сам груженый: ящик, пешня.