Для беседы с нами была выбрана проходная гостиная, она же столовая, с некрашеным деревянным полом и отделанными вагонкой стенами. Честно говоря, такое количество сосновой доски радует мой глаз исключительно в сауне. И, несмотря на все усилия хозяйки, присутствие младенца уже начало сказываться на бескомпромиссной чистоте этого дома. Под массивный дубовой сервант закатилась детская бутылочка, а на стереосистеме «Бэнг и Олафсен» валялись скомканные ползунки. Пахло прокисшим молоком и детской рвотой.
Младенец лежал в своей кроватке за четыре сотни фунтов и орал без умолку.
Над аккуратным гранитным камином, выполненным в минималистичном стиле, группами висели семейные фотографии. Брендон Купертаун был приятным мужчиной сорока с небольшим лет, с тонкими, изящными чертами лица. Как только миссис Купертаун отлучилась на минутку, я тайком сфотографировал этот портрет на мобильный.
– Я и забыл, что так можно, – шепнул Найтингейл.
– Добро пожаловать в двадцать первый век, – отозвался я и добавил: – Сэр.
Миссис Купертаун вернулась в гостиную, и инспектор вежливо встал. На этот раз я не замедлил последовать его примеру.
– Могу я узнать, кем работает ваш супруг? – поинтересовался он.
Супруг ее был телепродюсер, и довольно известный: получал премии Британской академии кино и телевидения, сотрудничал с американскими компаниями. Это объясняло возможность выложить семизначную сумму за дом. Он мог бы достичь и большего, но отсталость британского телевидения безжалостно перекрыла ему путь к высотам мирового продюсирования. Опять эти британцы в своем репертуаре – нет бы снимать передачи не только для своих сограждан или хотя бы подбирать более-менее привлекательных актеров.
Комментарии миссис Купертаун насчет закоснелости английского телевидения весьма впечатляли, однако нам пришлось перейти к инциденту с собакой.
– Это тоже в вашем духе, – сказала миссис Купертаун. – Разумеется, Брендон не стал писать заявление в полицию – он же англичанин, вот и предпочел все замять. Но тем не менее полиция должна была привлечь к ответу хозяина собаки. Животное опасно для общества, это же очевидно – оно вцепилось бедному Брендону прямо в нос.
Ребенок внезапно умолк, и мы вздохнули с облегчением – но оказалось, он прервался, только чтобы срыгнуть, после чего продолжил вопить. Я повернулся к Найтингейлу и взглядом указал на кроватку. Может, ребенка можно унять тем же заклинанием, что и Тоби? Но инспектор в ответ только нахмурился. Возможно, детей заколдовывать нельзя по этическим соображениям.
По словам миссис Купертаун, до инцидента с собакой ребенок вел себя идеально. А сейчас – ну, сейчас у него, должно быть, зубки режутся, а может, колики или отрыжка мучает. Педиатр в клинике не смог назвать причину и вообще был не очень любезен. Наверно, лучше будет подыскать частного доктора.
– Но как же пес умудрился укусить вашего мужа за нос? – спросил я.
– Что вы имеете в виду?
– Вы сказали, что собака укусила его за нос, – повторил я, – но она же очень маленькая. Как это могло произойти?
– Мой муж по глупости к ней наклонился, – сказала мисс Купертаун. – Мы пошли гулять в Хит, все втроем, и тут навстречу бежит эта собака. Мой муж наклонился ее погладить – а она цап его за нос, вот так, без предупреждения. Сначала это показалось мне забавным, но Брендон принялся кричать от боли, и тут прибежал маленький противный человечек и давай орать: «Ой, что вы делаете с моим бедным песиком, отпустите его немедленно!»
– «Маленький противный человечек» – это хозяин пса? – спросил Найтингейл.
– Да, он очень противный, и собачонка у него такая же.
– Ваш супруг, надо полагать, расстроился?
– Кто же вас, англичан, поймет? – пожала плечами миссис Купертаун. – Я побежала искать кровоостанавливающее, а когда вернулась, Брендон смеялся. Вам бы, англичанам, только смеяться надо всем без разбора. Мне пришлось самостоятельно вызывать полицию. Полиция приехала, Брендон показал свой нос, и они дружно покатились со смеху. Всем было весело, даже противной собачонке было весело.
– Только вам было не до смеха, – предположил я.
– Дело не в этом, – поджала губы миссис Купертаун. – А в том, что если собака кусает взрослого мужчину, что помешает ей укусить ребенка или, еще хуже, младенца?
– Могу я узнать, где вы были ночью во вторник? – спросил Найтингейл.
– Там же, где и в любую другую ночь, – сказала она, – здесь, рядом с сыном.
– А ваш супруг?
Августа Купертаун, блондинка, стерва, но далеко не дура, спросила в ответ:
– Почему это вас интересует?
– Неважно, – проговорил Найтингейл.
– Я думала, вы пришли из-за той собаки.
– Так и есть, – сказал инспектор, – но нам необходимо, чтобы кое-какие подробности ваш муж подтвердил лично.
– По-вашему, я все это выдумала? – спросила женщина. Теперь у нее был вид испуганного кролика – после пяти минут беседы со следователем так выглядит любой среднестатистический гражданин. А тот, кто сохраняет спокойствие дольше, либо опытный злоумышленник, либо иностранец, либо просто идиот. Все три варианта могут запросто привести за решетку, если вести себя неосторожно. Так что, если уж вам выпало пообщаться с полицейскими, мой совет – держитесь спокойно, но вид сделайте слегка виноватый, это самый надежный вариант.
– Что вы, разумеется, нет, – успокоил ее Найтингейл. – Но поскольку он потерпевший, нам необходимо получить его показания.
– Он сейчас в Лос-Анджелесе, – сказала Августа. – Вернется сегодня, очень поздно.
Найтингейл оставил ей свою визитку и заверил, что он, как и все добропорядочные полицейские, крайне серьезно относится к нападениям маленьких противных собак на людей, и этот случай он так не оставит.
– Вы что-нибудь ощутили в доме? – спросил инспектор, когда мы вышли.
– Вы имеете в виду вестигий?
– Вестигии, – поправил он. – Во множественном числе – вестигии, отпечатки. Вы почувствовали там какие-либо отпечатки?
– Честно говоря, нет, – ответил я. – Даже отпечатков не уловил.
– Без конца рыдающий младенец, измученная мать, а отца нет дома, – задумчиво проговорил инспектор. – Я уж молчу о возрасте этого самого дома. Нет, что-то там точно должно было быть.
– Она же помешана на чистоте, – сказал я. – Возможно, пылесос поглотил всю магию?
– Что-то ее поглотило, это факт, – согласился Найтингейл. – Что ж, завтра пообщаемся с ее мужем. А сейчас давайте вернемся в Ковент-Гарден и попробуем взять след там.
– Но прошло уже три дня, – возразил я. – Разве вестигии держатся так долго?
– Камень очень хорошо сохраняет их. Именно поэтому у старых зданий такая атмосфера. С другой стороны, там такой поток людей и столько своих собственных бесплотных черт, что выявить что-то новое будет непросто.
Мы дошли до «Ягуара», и тут я спросил:
– А животные способны чувствовать вестигии?
– Зависит от животного.
– Как насчет того, которое все равно уже замешано в этом деле?
– А чего это мы пьем у тебя? – поинтересовалась Лесли.
– Потому что с собаками в паб не пускают, – ответил я.
Лесли сидела на моей кровати. Она наклонилась почесать Тоби за ушами – тот заскулил от удовольствия и стал тыкаться ей лбом в коленку.
– А ты бы сказал, что это специальная охотничья собака, работает по призракам.
– Мы не охотимся на призраков, а ищем следы сверхъестественной энергетики, – уточнил я.
– Он что, правда волшебник? – спросила Лесли. – Так и сказал?
Я начинал жалеть, что рассказал ей.
– Правда. Я видел, как он колдовал и все такое.
Мы пили «Гролш» – Лесли умыкнула один ящик с общей рождественской вечеринки и припрятала в кухне под стенкой, за оторванным куском гипсокартона.
– Помнишь типа, которого мы на прошлой неделе задержали за разбойное нападение?
– Забудешь такое, как же.
Истинная правда – меня в тот раз крепко приложили о стену
– Так вот, похоже, ты тогда слишком сильно ударился головой, – сказала Лесли.
– Да нет же! – сказал я. – Все это существует на самом деле – и призраки, и магия.
– А почему же тогда я не чувствую, чтобы что-то изменилось? – спросила она.
– Потому что все это было и есть вокруг тебя, просто ты никогда не замечала. Ничего не изменилось, вот ты ничего и не чувствуешь. Прикинь? – сказал я и допил бутылку.
– А я думала, ты рационалист, – буркнула Лесли, – и веришь в научный подход.
Она протянула мне новую бутылку, я приподнял – мол, твое здоровье!
– Слушай, – стал я объяснять, – вот мой папа всю жизнь играл джаз – знаешь, да?
– Конечно, – ответила Лесли. – Помнишь, ты меня с ним даже знакомил? Он мне очень понравился.
От этих воспоминаний меня чуть не передернуло.
– А ты знаешь, что главное в джазе – это импровизация?
– Нет, – ответила она, – я думала, главное – петь про большие бабки и деревянные смокинги.
– Забавно, – усмехнулся я. – А вот я как-то раз застал папу трезвым да и спросил, как он понимает, что именно надо играть. И он сказал: «Свою». Идеальную сольную линию просто сразу чувствуешь. Надо только ее нащупать – и все, дальше она сама тебя ведет.
– Ну и к чему ты это?
– А к тому, что способности Найтингейла укладываются в мою картину мира. Это мое, моя «сольная линия».
Лесли расхохоталась.
– Так ты у нас волшебником стать решил?
– Не знаю.
– Врешь, – сказала она, – тебе хочется стать его учеником, овладеть магией и научиться летать на метле.
– Вряд ли настоящие маги летают на метлах.
– Сам-то понимаешь, что несешь? – спросила Лесли. – Ну откуда тебе знать? Вот мы тут сидим, а он, может, как раз носится где-то неподалеку.
– Ну когда у тебя есть такая машина, как «Ягуар», ты вряд ли будешь страдать фигней типа полетов на метле.
– Тоже верно, – согласилась Лесли, и мы чокнулись бутылками.
Снова ночь, снова Ковент-Гарден, снова я. На этот раз с собакой.