– Но есть еще более интересный вопрос, – продолжал Эде, – а именно: кто программирует нас таким образом. А еще интереснее вот что: кто программирует программиста?
Эта кибернетическая метафизика вызвала у Данло, помимо улыбки, некоторое раздражение, и он подумал, не выключить ли ему изображение. Когда голограмма Эде уйдет в свое программное небытие, ему, возможно, легче будет определить, не этот ли образник подает сигналы, приведшие его на планету. Данло снова обошел вокруг, выискивая на черных стенках выключатель, но не обнаружил ничего, кроме сотен электронных глаз, глядящих на него, как на странное, недоступное их пониманию существо. Должно быть, этот образник, как многие другие, активизировался человеческим голосом – возможно, он реагировал на голос любого человека, почти без ограничений. Данло хотел уже сказать “выключись”, но тут увидел, что Эде смотрит на него. На светящемся лике бога последовательно и очень быстро сменялись выражения тревоги, сожаления, горя, гнева, гордости, ликования и снова тревоги. Это поражало, поскольку образы Эде программировались только на мудрость, безмятежность, радость и порой любовь.
– Пожалуйста, не выключай меня, – сказал Эде.
– Откуда ты знаешь, что я собираюсь тебя выключить?
– У меня много глаз, и я многое вижу.
– Неужели ты способен читать мою мимику? Ты работаешь по цефической программе, да?
– Мои программы очень разнообразны. И основной алгоритм велит мне просить тебя, чтобы ты меня не выключал.
– Понятно. Тебе приходится просить об этом.
– У меня нет ничего, кроме слов.
– Выходит, выключить тебя очень просто?
– Просто, если знаешь нужное слово.
– А ты его знаешь, это слово?
– Знаю, но не скажу.
– Понятно.
– Ведь стоит мне произнести его, и я выключусь.
– Значит, спрашивать его у тебя бесполезно?
– Само собой. Но зачем ты вообще хочешь меня выключить?
– Я хочу обнаружить источник радиосигнала. У меня есть предположение, что именно этот образник его и подает.
Лицо Эде внезапно выразило облегчение.
– Разумеется, это он, – с улыбкой подтвердил образ. – То есть я.
– Ты говоришь так, словно вы с этим компьютером идентичны.
– Он работает по моей программе. Разве ты не говоришь о своем теле и мозге как о том, что идентично тебе?
– Иногда говорю, – признался Данло. Он не стал говорить улыбающемуся образу, что когда-то думал о себе как о сплаве своего бессмертного “я” с другим “я”, представляющим собой белую птицу, называемую снежной совой. – Но я-то ведь не компьютер. – Я тоже не только компьютер, – самодовольно поведал Эде.
– Кто же ты тогда?
Эде ехидно улыбнулся и произнес: – Исх Алла мабуд дилла. Я программа, программист и тот, кого программируют.
Данло, помнивший много стихов на древнеарабском, улыбнулся этой цитате.
– Бог есть любовь, любящий и возлюбленная – но ты-то не Бог.
– Почему же? Разве я не Бог Эде?
При этих словах лик Эде наконец-то принял подобающее ему выражение мудрости, безмятежности, радости и, разумеется, любви. Глаза его вспыхнули, и все лицо озарилось золотым сиянием, как солнце. Данло стало больно смотреть на него, и онприкрыл глаза рукой.
– Ты всего лишь изображение Эде в образе человека. И даже будучи богом, Эде был Богом не более, чем пыль у меня под ногами. Не более… и не менее.
Лицо Эде выразило беспокойство.
– Ты говоришь о Боге Эде в прошедшем времени.
– Для обыкновенного образника ты очень наблюдателен.
– Я же сказал: у меня много глаз.
– И знаешь ты много разных вещей.
– Нет – очень мало. И трагичнее всего то, что в моей памяти почти не осталось места для новой информации.
– Но ты знаешь, что запрограммирован посылать сигналы в космос, да?
– Разумеется.
– Для чего ты это делаешь? И зачем нужен весь этот храм? – Данло показал на сельдак, поблескивающий на своей подставке в смежном зале. – Зачем тебя запрограммировали на то, чтобы ты зазывал сюда путешественников?
Данло потер, ноющий лоб, с трудом дыша здешним затхлым воздухом. В этом храме он чувствовал себя как в компьютере. В старом, пыльном компьютере.
– Скажи хотя бы, кто тебя программировал? Настоящий Бог Эде?
– Ты задаешь трудные вопросы.
– Ну извини.
– Дело не в том, конечно, что я не могу на них ответить. Но моя программа обязывает меня соблюдать определенные предосторожности.
– Понятно.
– Если бы я сам мог спросить тебя кое о чем, то ответы на твои вопросы, возможно, всплыли бы сами собой.
Данло улыбнулся, несмотря на испытываемое им раздражение, и сказал:
– Хорошо, спрашивай.
– Прекрасно. Я вижу, ты человек разумный.
– Спасибо.
– Мой первый вопрос таков: где ты был, когда принял мой сигнал?
– В трехстах милях над этой Землей. Совершал свой четырнадцатый оборот по ее орбите.
– Понимаю. Каким образом ты его принял?
– Моя корабельная рация запрограммирована на поиск таких сигналов.
– Ясно. Ты летал вокруг планеты на корабле?
– Что ж по-твоему – я на крыльях там летал?
– Я вижу, ты любишь отвечать вопросом на вопрос.
– А что, нельзя?
– Я вижу, ты любишь дразнить своих собеседников.
– Извини, – сказал Данло, глядя в блестящие черные глаза Эде. – Я, наверно, был груб, да?
– Человеку это свойственно, не так ли?
– Возможно, но только не мне. Меня учили, что мужчина не должен вести себя грубо ни с кем – ни с другим мужчиной, ни с женщиной, ни с ребенком. – Ни с животным, добавил Данло про себя, ни с деревом, ни с камнем, ни даже с убийственным западным ветром, дующим ночью. Мужчина должен быть правдив и вежлив со всем, что есть в мире, даже с фигурой, светящейся над компьютером. – Извини меня. Я просто не привык вести такие сложные разговоры… с искусственным разумом.
Лицо Эде превратилось в непроницаемую маску, но глаза заблестели еще ярче, как будто его программа при всей своей сложности не могла скрыть его интереса к словам Данло.
– Тебе часто приходилось говорить с разновидностями такого разума?
– Нет, не часто.
– Общался ли ты с представителями такого разума на пути сюда?
– Возможно, да, а возможно – и нет. – Данло не совсем четко представлял себе, к какому виду разума отнести лунные мозги Тверди.
– Возможно, да, а возможно – и нет, – с механической улыбкой повторил Эде. – Право же, ты очень внимателен. Ты запомнил, что в моей памяти осталось совсем мало места, и решил не загружать меня новой информацией.
– Извини еще раз. – Данло сейчас не хотелось рассказывать ни этой голограмме, ни кому бы то ни было о своем путешествии в Твердь.
– Иногда бывает трудно определить, какой разум искусственный, а какой нет.
– Да, пожалуй.
– Но ты сказал, что тебе уже приходилось общаться с разумом, который ты называешь искусственным.
– Да – на моей родной планете. В городе, где я учился, много компьютеров. И много ИИ-программ.
– Каких программ?
– ИИ. Искусственного интеллекта. Цефики моего ордена иногда называют их Я-программами. В насмешку над верой в то, что компьютер может обладать самосознанием.
– Понимаю. Видимо, цефики твоего Ордена – люди старозаветных взглядов.
– В общем, да, кроме кибершаманов. Эти любят компьютеры. – Данло на миг прикрыл глаза и увидел перед собой алмазную кибершапочку на бледном черепе и холодные, как смерть, бледно-голубые глаза. – Кибершаманы иногда называют ИИ-программы божественными.
– Мне это представляется более подходящим названием.
– Может быть.
– Ты говоришь о том Ордене, который помещается в городе Невернесе?
– Да.
– Значит, я могу заключить, что ты пилот этого Ордена?
– Да.
– Далеко же ты тогда залетел, пилот, на своем алмазном корабле быстрее света – забыл, как они у вас называются.
– Легкие корабли.
– Да, верно. Но как тебе удалось провести свой легкий корабль через давно уже непроходимую часть галактики?
– Нас учат преодолевать такие пространства – и Экстр в том числе. Мы умеем прокладывать маршруты в мультиплексе с обратной стороны этих диких звезд.
– Я думал, что мультиплекс под Экстрой не поддается маршрутизации.
– Да… почти не поддается.
– Итак, ты прошел путь длиной в двадцать тысяч световых лет.
– Да.
– Один? По маршрутам, которые составлял самостоятельно?
– Да. Пилот в мультиплексе всегда один.
– Ты входил в мультиплекс и пилотировал свой корабль без посторонней помощи?
– Разумеется.
– Но что-то ведь помогло тебе отыскать эту пданету?
Данло промолчал, и Эде заговорил снова:
– В Экстре сто миллионов звезд – а может быть, втрое больше. Что же прявело тебя к этой Земле – чудо?
Глаза Эде сверлили Данло, как лазеры, и Данло чувствовал, что сотни компьютерных глаз тоже сфокусированы на его лице. Компьютер, снабженный цефической программой, способен определять, правду говорит человек или лжет.
– Мне назвали координаты звезды поблизости от этой Земли, – сказал Данло.
– И кто же дал тебе эту информацию?
Данло шумно выдохнул и признался голографическому Эде, что побывал в Тверди. Он лишь вкратце упомянул об испытаниях, которым подвергся на берегу океана, а о своих отношениях с Твердью, воплотившейся в образе Тамары, вообще не сказал ни слова. Не упомянул он также о том, что ищет своего отца, и о преследующем его воине-поэте. Зато он не скрыл от Эде, что ищет планету Таннахилл, где живут Архитекторы Старой Церкви, уничтожающие звезды во имя своих доктрин.
– Весьма примечательная история, – сказал Эде, чье лицо выражало откровенное облегчение. – И только незаурядный человек мог добыть у Тверди информацию такого рода.
– Ты знаешь Ее, да? Знаешь что-то о Ней?
Но Эде, видимо, не желал сейчас говорить о Тверди. Его интересовала тайна появления Данло на этой Земле, а может быть, и тайна самого Данло.
– Ты незаурядный человек, – повторил он. – Могу я узнать твое имя?