— Я не потею.
— Конечно, не потеешь.
После полумрака закусочной, у Рэмбо болели на солнце глаза, он закрыл их, откинулся на сиденье машины. А когда снова открыл, увидел щит с надписью «ВЫ ПОКИДАЕТЕ МЭДИСОН».
Тисл резко остановил машину на щебеночном крае дороги и повернулся к Рэмбо.
— Пойми наконец, — я не хочу видеть в своем городе парней, которые выглядят как ты и у которых нет работы, — сказал он. — А то не успеешь оглянуться, тут появится целая куча твоих друзей — будут попрошайничать, может даже воровать или продавать наркотики. Я и так уж подумываю, не посадить ли тебя за решетку за то неудобство, которое ты мне причинил. Но я так понимаю: парень вроде тебя, имеет право на ошибку. У тебя ум еще не такой развитой, как у людей постарше, на что я и делаю скидку. Но если ты вернешься снова, я оторву тебе задницу. Я выражаюсь ясно? Ты меня понял?
Рэмбо подхватил пакете едой, спальный мешок и выбрался из машины.
— Я у тебя спрашиваю: ты слышал, что я велел тебе не возвращаться.
— Слышал, — ответил Рэмбо захлопывая дверцу.
Тисл утопил педаль газа, и машина рванула с места, метнув в Рэмбо две пригоршни щебенки. Потом круто развернулась, визжа покрышками, и уехала в сторону города, на этот раз не посигналив Рэмбо.
Когда машина скрылась из вида, Рэмбо опустился в придорожную канаву, вытянулся на длинной пыльной траве, открыл пакет с едой.
Черт знает что за гамбургер. Он просил побольше луку, а получил одну чахлую стрелку. Кружок помидора был тонкий и желтый. Булочка оказалась жирной, рубленый бифштекс в ней — жестким.
Запив эту еду кока-колой, он сложил вощеную бумагу от гамбургеров в бумажный пакет и поджег его. Потом растоптал пепел сапогом и рассеял в разные стороны, удостоверившись, что искр нет. Черт возьми, уже шесть месяцев, как он вернулся с войны, а все еще по-прежнему тщательно уничтожает следы своего пребывания — чтобы никто не мог его по ним вычислить.
Он тряхнул головой. Не нужно думать о войне. И тут же вспомнил другие привычки оставшиеся у него с войны: привычка к бессоннице, пробуждение при малейшем шорохе, потребность спать на открытом месте — это все после долгого пребывания в плену…
— Да, лучше думай о чем-нибудь другом, — сказал он вслух и понял, что разговаривает сам с собой. — Ну и как? В какую сторону пойдешь? — Он посмотрел в направлении города, в противоположную сторону, куда вела такая же дорога, и принял решение. Подхватив спальный мешок, повесил его на плечо и зашагал в город.
На дороге валялись повсюду животные, задавленные машинами. Сначала кошка, полосатая как тигр, — похоже, красивая была кошка — потом кокер-спаниель, кролик, белка… Это тоже осталось у него с войны — теперь он больше замечал мертвых, испытывая при этом не ужас, а любопытство — как они расстались с жизнью.
Он шел мимо этих трупиков по правой стороне дороги, безмолвно голосуя в надежде, что его подвезут. Одежда Рэмбо была желтоватой от пыли, длинные волосы на голове и борода свалялись, и все, кто проезжал мимо, окидывали его взглядом. Но никто не остановился. Ну, думал он, что ж ты не приведешь себя в порядок?
Постригись и побрейся. Почисти одежду. Тогда тебя охотно будут сажать в машину. Все это так, возражал он себе, но бритва — одна из тех вещей, которые ограничивают свободу, а стрижка стоит денег, которые лучше потратить на питание. И вообще невозможно спать в лесу и выглядеть принцем. Но тогда зачем бродить вот так, зачем спать в лесу? На этой мысли круг замкнулся, возвращая его к войне. Думай о чем-нибудь другом, велел он себе. Почему бы не повернуться и не уйти прочь? Зачем возвращаться в этот город? Что в нем особенного? А вот зачем, я сам имею право решать, оставаться мне здесь или нет. Я никому не позволю решать за меня.
Этот полицейский оказался дружелюбней большинства из них. Разумнее. Может, не стоит задирать его? Сделать как он говорит и…
Нет, если кто-то улыбается, давая тебе мешок дерьма, это еще не значит, что ты должен этот мешок принять. Плевал я на его дружелюбность. Главное — это поступки.
Но ты выглядишь не очень-то мило, и от тебя можно ждать неприятностей. Он в чем-то прав.
И я тоже в чем-то прав. Со мной произошло одно и то же в пятнадцати городах. Этот последний. Больше не позволю себя толкать.
Но почему бы не объяснить ему все, не привести себя в порядок? Или ты жаждешь этих неприятностей? Надоела спокойная жизнь, а? Хочешь доказать ему, на что ты способен?
Я не обязан объясняться ни перед ним, ни перед кем-то. После того, через что я прошел, я имею право никому ничего не объяснять.
Тогда по крайней мере расскажи ему про свою медаль, про то чего она тебе стоила.
И снова его мысли вернулись к войне.
Глава 4
Тисл его ждал. Развернувшись и проехав мимо него, он увидел парня в зеркало. Тот стоял на месте, глядел вслед удаляющейся машине и, вроде бы, никуда не собирался уходить.
Боже мой, а ведь ты собираешься вернуться, вдруг понял Тисл и от неожиданности расхохотался. Ты искренне хочешь вернуться. И выражение у тебя на лице такое…
Вот Тисл и ждал. Улица, на которой стояла его полицейская машина, пересекала главную наподобие буквы «Т».
Где же парень?
Возможно, он не появится. Возможно, он ушел.
Нет, я видел, какое у него было лицо. Он придет.
— Тисл вызывает участок, — проговорил он в микрофон радиопередатчика. Есть какие-нибудь новости?
Как всегда, Шинглтон, дневной радист, отозвался сразу же, — его голос потрескивал в атмосферных разрядах.
— Нет, шеф. Ничего интересного.
— Ладно.
Я задержусь.
Этот парень раздражал Тисла — его еще и приходится ждать. Он зажег сигарету, огляделся по сторонам. Потом включил двигатель и выехал на главную улицу — посмотреть, где же парень, черт бы его побрал.
Парня нигде не было видно.
Конечно. Он взял и ушел, а такое лицо сделал специально, чтобы я подумал он вернется.
Тисл ехал по главной улице, уже уверенный в том, что парень где-то далеко отсюда, и когда тремя кварталами дальше, вдруг увидел его на левом тротуаре, прислонившегося к проволочной изгороди у ручья, то от удивления так резко нажал на педаль тормоза, что следовавшая за ним машина врезалась ему в задний бампер.
Человек, налетевший на него, от неожиданности прикрыл рот рукой. Тисл открыл свою дверцу и несколько секунд смотрел молча на провинившегося водителя, а потом направился к парню у изгороди.
— Каким образом ты попал в город?
— Волшебным образом.
— Садись в машину.
— Не думаю, что мне туда хочется.
— Тогда подумай еще раз.
Позади машины, которая смяла ему бампер, уже выстроилась очередь из других машин. Водитель стоял сейчас посреди дороги, рассматривал разбитую заднюю фару и качал головой. Открытая дверца Тисла перегораживала встречную дорожку, замедляя движение. Гудки звучали все раздраженнее, начала собираться толпа.
— Послушай, — сказал Тисл, — я пойду разберусь с этим делом, а когда закончу, чтоб ты сидел в машине.
Они смотрели друг на друга. Потом Тисл отошел к человеку, который стукнул его машину. Тот все еще качал головой, глядя на причиненный ущерб.
— Пожалуйста, удостоверение водителя, карточку страховки, документы на машину, — проговорил Тисл и закрыл дверцу своей машины.
— Но я не имел возможности остановиться.
— Вы ехали слишком близко.
— Но вы слишком резко затормозили.
— Это не имеет значения. По правилам всегда виновата задняя машина. Вы не соблюдали дистанцию, положенную на случай экстренной ситуации.
— Но…
— Я не собираюсь с вами спорить, — оборвал его Тисл. — Пожалуйста, дайте мне свое удостоверение водителя, карточку страховки и документы на владение машиной. — Он повернулся взглянуть на парня — его, конечно, уже не было.
Глава 5
Рэмбо нарочно шел по открытому месту, тем самым показывая, что он вовсе не прячется. На этом этапе Тисл мог бы окончить игру и оставить его в покое — а если не оставит, что же, значит, это Тисл хочет неприятностей, а не он.
В центре города он свернул влево, очутился на большом оранжевом мосту и дошел до его середины, ведя рукой по гладкой теплой краске на перилах. Там он остановился, стал смотреть на воду. День был жаркий, вода — быстрая и прохладная на вид.
Рядом с ним оказался автомат с шариками жевательной резинки, приваренный к перилам. Он вытащил из кармана джинсов пенни, собираясь сунуть его в прорезь, но вовремя остановился. В автомате были не шарики жевательной резинки, а рыбьего корма. Маленькая металлическая пластинка на автомате гласила:
«ПОКОРМИТЕ РЫБ. 10 ЦЕНТОВ. ДОХОДЫ ИДУТ МОЛОДЕЖНОМУ КОРПУСУ ОКРУГА БЭЗЭЛТ. ЗАНЯТАЯ МОЛОДЕЖЬ — СЧАСТЛИВАЯ МОЛОДЕЖЬ».
Ну, конечно, подумал Рэмбо. А кто рано встает, тому боженька пинка дает.
Он опять стал смотреть на воду. Скоро услышал чьи-то шаги за спиной, но даже не побеспокоился взглянуть, кто это.
— Садись в машину.
Рэмбо не отвел взгляда от воды.
— Взгляните на рыб. Их, наверное, тысячи две. Как называется эта большая золотистая? Вряд ли это настоящая золотая рыбка. Слишком она большая.
— Форель «паломино». Садись в машину.
Рэмбо продолжал смотреть на воду.
— Наверно, новая разновидность. Никогда о ней не слышал.
— Эй, парень, я с тобой говорю. Смотри на меня.
Но Рэмбо его не послушался.
— Я когда-то тоже ловил рыбу. Когда был маленький. Сейчас-то мало осталось рыбных ручьев — слишком грязная вода. А что за этим ручьем следит город, и рыбу в него специально запускают? Ее потому так много?
Именно потому. Сколько Тисл помнил себя, город всегда запускал рыбу в этот довольно глубокий ручей. Отец часто приводил его смотреть, как рабочие с рыборазводного завода штата выпускали сюда молодь. Рабочие несли от грузовика к воде ведра, ставили их в воду и наклоняли — рыбы скользили через край, иногда они радужно поблескивали.
— Черт возьми, смотри на меня! — велел Тисл.