И. Э. Грабарь
РЕПИН
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ
М. Горького, Мих. Кольцова, А. Н. Тихонова
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
М. Горький, акад. С. И. Вавилов, проф. Б. М. Гессен, проф. И. Э. Грабарь, М. Е. Кольцов, Н. В. Крыленко, А. В. Луначарский, проф. А. П. Пинкевич, Н. А. Семашко, В. М. Свердлов, А. Н. Тихонов, проф. А. Н. Фрумкин, проф. О. Ю. Шмидт.
М.: Журн. газетное объединение, 1933.
INFO
Обложка П. АЛЯКРИНСКОГО
Технический редактор И. К. Ахрan
Уполн. Главлита В-73350
Изд. № 423.
З. Т. 2914.
Тираж 50 000 эк.
Колич. знаков в бум листе 88 000
Стат А3—148x210 мм
Колич. бум. листов 8
Книга сдана в производство 2 октября 1933 г.
Подписана к печати 10 декабря 1933 г.
Отпечатано в типографии «Гудок», Москва, ул. Станкевича, 7
Примечания оцифровщика:
В тексте сохранена орфография оригинала.
Выделение р а з р я д к о й, то есть выделение за счет увеличенного расстояния между буквами заменено курсивом. (не считая стихотворений).
Иллюстрации заменены на найденные в сети. Совпадение полное.
От автора
Приступая к описанию жизни и деятельности И. Е. Репина, естественно становишься перед вопросом, достаточно ли значительна его фигура на фоне русской жизни конца XIX века, чтобы это имя по праву было включено в скупой список деятелей культуры непреходящего значения.
Изучение жизни, творчества и общественной роли Репина на протяжении доброй половины столетия дает основание без колебаний, со всей решительностью ответить на поставленный вопрос в утвердительном смысле; да, Репин — явление поистине огромное; да, гигантский труд его жизни и сама эта замечательная жизнь стоят того, чтобы в них пристально вглядеться, чтобы их внимательно изучить, чтобы извлечь из них то живое и важное, в чем нуждаемся мы и в наши дни, столь отличные от его дней.
Образ Репина, подобно образам многих других больших людей являет необычайно пеструю картину противоречивых, взаимоисключающих переживаний, ощущений, мыслей и утверждений, приводивших в недоумение, временами в отчаяние, его многочисленных биографов, безразлично, были ли они настроены к нему дружелюбно, или враждебно. Даже два одинаково сердечно расположенных к художнику биографа приходили к двум прямо противоположным выводам только потому, что слишком примитивно строили свои заключения на той или иной фразе, оброненной в азарте сегодня и отрицаемой в запальчивости завтра. Всякое утверждение, даже высказанное в непререкаемой форме, имеет лишь относительный вес, если оно не освещено со стороны сопровождавших его условий, обстановки, настроений.
Ни к кому это не применимо в такой степени, как к Репину, — художнику чувства, а не рассудка, — человеку только интуитивных импульсов, наделенному от природы бесконечней, редчайшей личной обаятельностью.
В примечаниях приняты следующие сокращения наиболее часто приводимых ссылок на архивные документы и книги.
Арх. Ст. — Архив В. В. Стасова в Институте новой русской литературы при Академии наук СССР (б. Пушкинский дом).
Арх. Кр. — Архив И. Н. Крамского в Государственном русском музее в Ленинграде.
Арх. Тр. — Архив П. М. Третьякова у А. П. Боткиной.
Ст. П. с. с. — В. В. Стасов. «Полное собрание сочинений» Спб. 1894.
Кр. Пер. — И. Н. Крамской. Его жизнь, переписка и художественно-критические статьи. 1837–1887. Издал Алексей Суворин. Спб. 1888.
Реп. В. с. п. — «Воспоминания, статьи и письма из-за границы И. Е. Репина». Под ред. Н. Б. Северовой. Спб. 1901.
Э. — Сергей Эрнст. И. Е. Репин. Изд. Комитета популяризации художественных изданий при Государственной академии истории материальной культуры. Лиг. 1927.
Глава IРАННЕЕ ДЕТСТВО{1}
«ИЛЬЯ Ефимович Репин родился в 1844 г. в городе Чугуеве Харьковской губернии в зажиточной казацкой семье».
Так обычно начинаются биографии Репина. Некоторые биографы к этому прибавляют: «Отец его родом из старинной казацкой семьи служил в рядах местного войска»{2}. Только немногие называют его тем, чем он был — «сыном военного поселянина», не расшифровывая однако жестокого смысла этих невинных с виду слов.
Читатель невольно рисует себе картину довольства, среди которого рос маленький Репин, отпрыск какого-то «старинного рода», рос на глазах матери и отца, тут же, видимо, в Чугуеве и служившего в местном гарнизоне, конечно в офицерских чинах.
Сам Репин нисколько не повинен в распространении этих неверных сведений: ему и в голову не приходило, что он принадлежит к «древнему роду», он не только не скрывал, но и всячески подчеркивал, где только мог, что его детство протекало в обстановке крайней бедности и невероятных лишений.
Чтобы составить себе должное представление о тех чудовищных условиях, в каких находилась его семья в 40-х и 50-х годах и в которых формировался будущий великий художник, надо вспомнить, что такое были военные поселения вообще и чугуевское в частности.
Принято думать, что мысль о создании военных поселений принадлежала любимцу Александра I, прославленному своей жестокостью графу Аракчееву. Однако документально выяснено, что инициатором их и истинным вдохновителем был сам «благословенный» император. Аракчеев вначале был противником этой затеи Александра и приводил против нее энергичные возражения чисто практического характера, но Александр был просто одержим своей новой фантазией, в осуществлении которой он видел верное средство к поднятию падавшего воинского духа и дисциплины. На все возражения он отвечал со свойственным ему упрямством, «что военные поселения будут устроены хотя бы для этого пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова». Только из опасения потерять «благоволение» своего царственного друга Аракчеев вынужден был уступить и согласился взяться за организацию этого дела.
В Чугуеве военное поселение было организовано в 1817 г., одно временно с новгородским и могилевским. Не привыкший церемониться с людьми, Аракчеев выселил из Чугуева всех проживавших там иного родных купцов, отобрав у них в казну дома, лавки, сады и огороды.
Все это было произведено по так называемой «справедливой оценке» специальной комиссией, причем за лучшие дома выдавали по 4/5 и без того ничтожной оценки, а за худшие — и по 1/5, мотивируя такие скидки тем, что владельцы «воспользуются выгодой получения вдруг наличных денег».
Стоявший в Чугуеве уланский полк и был преобразован в военное поселение. Весь смысл поселения сводился к фронтовому обучению, система которого была основана на побоях. Без телесных наказаний нельзя было шага ступить. В поселении истреблялись целые возы розг и шпицрутенов.
Во внефронтовое время военные поселяне по целым дням были загружены всевозможными работами, главным образом сельскохозяйственными, на отобранных в казну пригородных землях. Так как начальство занималось исключительно фронтовой муштровкой и в сельском хозяйстве ничего не смыслило, то работы обычно производились несвоевременно, отчего то хлеб осыпался на корню, то сено гнило от дождей.
Начальство этим мало смущалось, как вообще его мало трогали личные интересы подневольных рабов-поселян. От начальства зависела и жизнь и смерть, не говоря уже о маленьких подачках, увольнении на промысла, разрешении торговли и т. п.
Даже дети зависели более от воли начальства, нежели от родителей. Большую часть времени они проводили в школе и на учебном плацу, где из них подготовлялось второе поколение военных поселян Дочери поселян выдавались замуж по приказам все того же начальства.{3}
Само собой разумеется, что не всегда и не все сходило начальству гладко, и временами вспыхивали бунты даже среди забитых рабов, н-э каждый раз такие вспышки подавлялись со всей жестокостью тогдашних нравов. Особенно жестоко был усмирен Чугуевский бунт 1819 г., когда поселяне «дерзостно» отказались косить сено для казенных лошадей. 70 человек подверглись наказанию шпицрутенами, причем несколько человек после этой экзекуции умерло на месте. Звание военного поселянина было «очень презренное, ниже поселян считались разве еще крепостные», вспоминает Репин. Среди такой обстановки бесправия, забитости и вечного недостатка, в семье Ефима Васильевича Репина, чугуевского военного поселянина, и его жены Татьяны Степановны; по отцу Бочаровой, в Чугуевской слободе Осиново 24 июля 1844 г. родился третий по счету ребенок, — сын Илья, будущий художник.
Если и раньше положение семьи не было завидным, то оно стал) особенно тягостным после того, как кормильца-отца «угнали» за сотни верст, оставив мать с ребятами на произвол судьбы. Репин вспоминает, что за все раннее детство он только однажды, на короткое время, видел отца, в серой солдатской шинели, когда он как-то при ехал на побывку домой. «Он был жалкий, отчужденный от всех» — прибавлял Репин.{4}
Вскоре его «угнали» еще дальше. «Недавно заезжала тетка Палага Витчипчиха и маменька с нею так наплакалась: батеньку с другими солдатами угнали далеко, в Киев; он там служит уже в нестроевых ротах». В другое время о «батеньке» ни слуху, ни духу.
«У нас было и бедно и скучно», вспоминает далее Репин, «и мне часто хотелось есть. Очень вкусен был черный хлеб с крупной серой солью, но и его давали понемногу. Мы «все беднели… Маменька теперь не плачет и работает разное шитье».