Краска, смешанная с кровью!
Потом очень часто эта неожиданная хворь одолевала мальчика. Болезнь стала такой сильной, что он даже слег, и сердобольные соседки советовали матери припасти гробик, так как Илюша уже не жилец, у него «заострился носик».
Как-то самая прыткая из советчиц, Химушка Крицына, пробралась в комнату, где лежал больной Илюша, и стала уговаривать мальчика, что до семи лет умирать не страшно, грехов за ним еще нет и все такие безгрешные создания попадают прямо в царствие небесное.
Илюша лежал бледный, слабый. Никто не мог тогда разгадать его недуга. Услышав, как хорошо в раю, он спросил соседку очень серьезно, будут ли там краски, кисточки и бумага для рисования.
Женщина на секунду было растерялась от неожиданности такого земного вопроса, но быстро нашлась:
— У бога всего много. Попросишь бога, и бумаги даст тебе.
Мать спугнула соседку, прогнала ее. Илюша болел долго, потом стал поправляться, окреп. Вернулся к своим краскам и с той поры уж не отрывался от них всю жизнь.
Репин очень любил рисовать яркие цветы, а знакомые девушки обклеивали этими рисунками крышки сундучков. Художник еще в раннем детстве научился зарабатывать деньги своим искусством и с гордостью принес матери первые рубли, вырученные за «писанки» — красиво расписанные пасхальные яйца. В этой работе была уже и тщательность и удивительная аккуратность.
Деньги матери тогда были очень кстати: семья Репиных в Чугуеве то богатела, то нищала.
Отец — Ефим Васильевич Репин — отбывал долгий срок солдатчины, служил в кавалерии, в Чугуевском уланском полку. Был он человеком грамотным, поэтому исполнял обязанности фуражира, квартирмейстера. А чаще всего закупал для своего полка верховых лошадей в донских степях и на Кавказе.
Пока полк стоял неподалеку от Чугуева, Ефим Васильевич поддерживал семью, в доме появлялось довольство. Когда глава семьи надолго отлучался от родных мест, наступала бедность. Все заботы о заработке принимала на себя мать: она шила шубы для чугуевских жительниц.
Репин впоследствии вспоминал о такой грустной поре своего детства:
«Без батеньки мы осиротели. Его «угнали» далеко: у нас было и бедно и скучно, и мне часто хотелось есть. Очень вкусен был черный хлеб с крупной серой солью, но и его давали понемногу. Мы все беднели.
О батеньке ни слуху ни духу; солдатом мы его только один раз видели в серой солдатской шинели; он был жалкий, отчужденный от всех. Маменька теперь все плачет и работает разное шитье».
Видя явное пристрастие сына к рисованию, мать отдала его в Корпус топографов. Там он пробыл недолго. Вскоре школа перестала существовать, и мальчик попал в учение к художнику — иконописцу Бунакову.
Здесь его научили писать иконы. Он преодолел эту сложную технику и мог уже сам работать в церквах, стал работником в семье.
Его склонности были так ясны, что ни о чем, кроме пути художника, он и помыслить не мог. В далеких мечтах рисовалась Академия в Петербурге. А пока он разъезжал по селам и писал образа. Тут-то юный художник давал волю воображению.
Репину хотелось писать по-новому даже самую простую икону. Он придумывал интересные повороты фигур, отходя от канонически установленных, любил яркие краски, искал новые таинственные эффекты освещения.
И почему-то священники не находили в этих смелых поисках ничего недозволенного, им даже нравились образа, писанные юным живописцем.
Особенно удалась Репину «Мария Магдалина». Эффекты освещения создавали иллюзию пылающих огненных лучей. Этот таинственный свет и заплаканные глаза страдающей Магдалины производили сильное впечатление на зрителей.
Репина приглашали уже в дальние края, его хотели залучить к себе многие церкви.
Он непрестанно писал также маслом портреты своих родных, соседей. Навыки приобретались, глаз заострялся. И через несколько лет он был бы в родном городке общепризнанным мастером, сложившимся живописцем.
Но так было в Чугуеве. В Петербурге провинциального юношу встретило надменное недоверие аристократа. Академия, о которой Репин мечтал уже столько лет, оказалась недоступной. Рухнули надежды.
Неужели возвращаться в Чугуев? А что там? Снова лазить по лесам под высокими куполами церквей и малевать ангелов. Так и остаться на всю жизнь популярным чугуевским богомазом?
В полном отчаянии вернулся Репин в свою маленькую комнатку в мансарде. Он снимал ее, сторговавшись за пять рублей с полтиной в месяц, в квартире художника-архитектора Петрова.
Это была большая удача для Репина. Сам Петров оказался симпатичным, простым и отзывчивым человеком и принял живое участие в его судьбе. От нового знакомого ждал юноша совета: во всем большом и чужом городе ближе этого человека у него никого не было.
Архитектор остудил отчаяние своего юного постояльца. Он уже видел его домашние рисунки, похвалил портрет старушки, написанный по приезде в Питер, но поиронизировал по поводу несколько старомодного характера его живописи.
Петров почувствовал в Репине биение большого таланта. Совет его был прост — учиться пока в вечерней рисовальной школе на Бирже: поступить туда легко, а платить за обучение надо только три рубля в год.
Успокоенный, Репин принялся за учение с тем рвением, на какое способен только человек, твердо идущий к намеченной цели.
Днем он бродил по большому городу в поисках работы. Не без некоторой провинциальной наивности Репин зашел в иконописную мастерскую с предложением своих услуг.
Но это был Петербург, а не Чугуев. Адрес записали, работы не дали. То же повторилось и в мастерской вывесок, в фотографии.
Обстановка осложнялась, и Репин перешел на строгий режим: питался только черным хлебом, стоившим полторы копейки фунт, запивая его чаем.
По вечерам Репин посещал Рисовальную школу. В классе поставили гипсовый слепок с листа лопуха. Рядом с Репиным — лихие умельцы. Новичок смотрит с завистью на их тонкую штриховку, на чистоту отделки и снова обращается к своему рисунку, где темными пятнами, растирая пальцем карандашные штрихи, он упорно лепит форму листа. Взгляд в сторону — и полное отчаяние. Снова — к своему листу, который выглядит уже объемнее, хотя нарисован без всяких правил и красоты отделки.
Репин одолел несколько рисунков, и, к его досаде, начались рождественские каникулы. Долгие три недели нельзя ходить в школу, тем самым отдаляется заветная цель — Академия. После каникул должны были вывешиваться списки; в них фамилии учеников следовали одна за другой в зависимости от успехов по рисованию. Не надеясь ни на что хорошее, Репин тревожно прочитал список и не нашел своей фамилии.
Неужели уж так плохи рисунки, что его отчислили даже из рисовальной школы? Упавшим голосом он спросил, не знает ли кто, за что исключают из школы. В горле клокотали слезы. Верно, опять подвела эта тушевка!..
Юноша, к которому Репин обратился с вопросом, спросил его фамилию, взглянул на список и прочитал ее первой.
Не рассчитывая на такую высокую оценку, Репин и не искал себя в начале списка. И вдруг — первый номер. Не поверив глазам, Репин взял у служителя папочку со своими рисунками. Нет, ошибки не было. На них также очень ясно был написан первый номер.
Незнакомые юноши обступили Репина, с интересом разглядывая рисунки. Один из них со знанием дела рассматривал репинский лопух и говорил, что в школе ему делать нечего и его место в Академии. (История сохранила нам этот рисунок, и он находится сейчас в Русском музее.)
Окрыленный этим первым и неожиданным успехом, Репин отправился на экзамен в Академию и сдал его.
Но он был принят вольнослушателем. А это значит, что нужно внести двадцать пять рублей за право обучения. Где их взять? Репин жестоко нуждался. Есть выход: просить милости у какого-нибудь благодетеля.
БЛАГОТВОРИТЕЛЬ
Жил в ту пору в Питере богатый и важный генерал Прянишников, глава почтового департамента. Он интересовался живописью, собирал картины и, поговаривали, помогал иногда начинающим художникам.
К нему и пошел Репин, затаив горькое чувство унижения. Шел он с черного хода, по протекции генеральской кухарки, которая знавала мать Репина и получила от нее письмо с просьбой порадеть о сыне. И старушка порадела: генерал позволил юноше прийти к нему. Назначил утренний час для встречи.
Репин шел долгими коридорами, волнение душило, влажные руки неприятно дрожали. Большая комната. В ней надо ожидать его превосходительство. Старый сановник вышел к просителю в темно-голубом длинном халате с красными отворотами. Он внес с собой аромат дорогой сигары и тонких духов.
И тут с юношей произошло что-то странное. Генерал протянул ему руку, а он не осмелился пожать ее и приложился к ней губами, как некогда в церкви касался руки владыки.
Генерал расспрашивал. Юноша отвечал как в беспамятстве. В руках этого человека — его будущее. Даст двадцать пять рублей, быть ему в Академии откажет — надеяться не на кого.
Генерал обещал заплатить эту сумму. Вне себя от счастья, Репин поцеловал полу атласного халата, и слезы благодарности брызнули из его глаз.
Он убежал по темным коридорам, напоенный удачей. Академия завоевана, и он не хочет думать о цене унижения. Но память об этом мгновении оказалась очень цепкой. Уже стариком он вспоминал о необузданности своего порыва.
Когда после экзамена Репин вновь пришел к конференц-секретарю Львову, тот встретил его раздраженно и сказал презрительно:
— Да, деньги внесены. Но вас забьют на последних номерах.
АКАДЕМИЯ
Талант редко приходит к человеку в одиночестве. Такова уже щедрость природы — она одаряет расточительно одного и обходит своей милостью другого.
Репин был очень даровит. И не только как художник. Рядом с его исключительными художественными способностями уживалось множество ответвлений одаренности. Среди них — редкостная любознательность.
Стремление к знаниям у Репина было всегда так сильно, что само стало как бы разновидностью таланта. Только поэтому ему, провинциальному самоучке, удалось стать образованным человеком своего времени.