– Вот, – сказал он Косте. – Выпьем.
Папа налил три бокала. Они выпили. Мама Розетти посмотрела на Косту.
– Все действительно в порядке? – спросила она.
– Сработано на славу, – заверил Коста. – Никто меня не видел. Никто не знает, что я здесь. Кроме вас и меня. Никто не узнает, что произошло.
– Вы его застрелили? – поинтересовался Розетти.
– Я не пользуюсь оружием, – ответил Коста. – Мне хватает этого.
Он поднял сильные руки, показывая мозолистый нарост на краю ладони. Розетти повернулся к каюте.
– Я устал, Мама.
Она кивнула ему. Ее лицо потеплело от заботы.
– Накройся получше, папа. Хорошего сна.
Она посмотрела на Косту.
– И вам тоже хорошего сна. Пора отдохнуть.
Коста встал и потянулся, раскинув в стороны руки.
– Прекрасная ночь, не правда ли? – с улыбкой сказал он.
– Да, – согласилась она, вытаскивая из-под вязанья небольшой пистолет. – Ночь просто великолепная.
Она выстрелила в него дважды, каждый раз попадая чуть выше сердца. Тело Косты рухнуло на палубу и с мягким всплеском скатилось в воду. Мама Розетти перегнулась через перила и молча посмотрела, как тело начало тонуть, медленно уплывая в сторону.
– Ну, что там еще, Мама?
Голова Розетти высунулась из каюты.
Она повернулась к нему с ликующим видом.
– Больше ничего. Все кончено.
Она швырнула пистолет в море.
– Накройся получше, папа. И смотри, не схвати простуду.
Флетчер ФлораЧто-то очень особенное
Клара де Форист, жена Джейсона Д. де Форист, принимала преподобного мистера Кеннета Каллинга, и тот вел себя с опытной профессиональной сдержанностью, которая соответствовала недавней скандальной истории. А ситуация действительно была очень деликатная. Фактически, преподобный мистер Каллинг в глубине души даже сомневался, что при столь щекотливых обстоятельствах его визит можно было счесть приличным. Хотя, насколько он знал, для подобных случаев правил этикета еще не придумали. Но ему казалось, что он не может рисковать, обходя вниманием такую состоятельную прихожанку, и священник намеревался только тактично выразить ей свои сожаления. Поэтому он был здесь. У его колена на столике стояла чашка чая, а пальцы сжимали небольшое сладкое печенье.
В это время дня он обычно подкреплялся стаканчиком шерри, и в какой-то миг ему с тоской захотелось сделать что-нибудь подобное. Он не подозревал, что Клара де Форист, которая пила чай и ела печенье, тоже с удовольствием приняла бы стаканчик-другой и с радостью бы предложила это. Но они друг друга не поняли и были вынуждены страдать, ибо мелкие невзгоды всегда сопровождают недопонимание.
История Клары была такова. Ее муж Джейсон канул в лету. Он ушел по собственной воле – но не на руках ангелов, летевших в небеса, а на реактивном самолете с конечным пунктом в Мехико. По крайней мере, так говорили люди. И еще они говорили, что он снял деньги с их семейного счета, продал кое-какие облигации и прихватил самые ценные безделушки из драгоценностей жены, а в самолете его сопровождала стройная блондинка. Клара не делала попыток опровергнуть эти сплетни, но она и не подтверждала их. С оттенком набожного стоицизма она все давала понять, что предпочитает простить и забыть вероломство удравшего мужа, каким бы гадким оно ни казалось. Клара была на двадцать лет старше Джейсона, и их брак с самого начала стоял под вопросом. К этому все шло и этим закончилось. Одним словом, она смирилась с потерей. Преподобный мистер Каллинг, пытаясь скрасить монотонность беседы, захотел убедиться, что она полностью оправилась от горя.
– Должен сказать, миссис де Форист, – произнес он, – вы выглядите потрясающе хорошо.
– Благодарю вас. Я чувствую себя неплохо.
– Может быть, вам что-нибудь нужно? Какую-нибудь небольшую услугу, которую я мог бы предложить?
– Мне и так хорошо. Но я ценю вашу доброту и уверяю вас, мне ничего не нужно.
– Ваше мужество похвально. Обычно женщины изводят себя слезами и напрасными обвинениями.
– Только не я. Честно говоря, я ни о чем не сожалею. Джейсон бросил меня, а я избавилась от него.
– Вы не чувствуете ни обиды, ни раздражения? Было бы вполне понятно, если бы эти чувства появились у вас.
Преподобный мистер Каллинг с надеждой посмотрел на Клару. Он бы с радостью помолился над очищением сердца обманутой женщины. Тогда бы он чем-то занялся, почувствовал себя полезным. Но сердце Клары, видимо, не нуждалось в очищении.
– Вообще ничего, – сказала она. – Джейсон оказался молодым негодяем, но знали бы вы, как он был милым и очаровательным. Я даже благодарна ему. Он подарил мне три самых незабываемых и возбуждающих года в моей жизни, которых я и ожидать не смела.
Природа возбуждения Клары обрела в уме священника форму неясной картины, и он попытался, правда с незначительным успехом, избавиться от мыслей, которые едва ли годились в отношении к пятидесятилетней даме, хотя нужно отметить, что эта дама прекрасно сохранилась. И мистера Каллинга не за что было винить. Клара все еще могла показать стройное бедро и изящную ножку.
– Какое-то неожиданное вознаграждение? – прошептал он с неопределенностью, которая была продиктована пригрезившейся картиной.
– Напротив. Я ожидала этого и получила то, что хотела. Едва ли я вышла бы за него замуж по другой причине. Он был гадким юнцом – беспринципным и глупым. Представляете, когда он хотел меня убить, это было видно за целую милю.
– Что!
Голос преподобного мистера Каллинга потерял сдержанность и подпрыгнул на октаву, выражая ужас.
– Он покушался на вашу жизнь?
– Я могу говорить уверенно только о двух случаях. Сначала он что-то подсыпал в стакан молока и принес мне его перед сном. Второй раз он подмешал какую-то гадость в мое лекарство. Как видите, он повторял один и тот же прием. Джейсон, как и вся тупая молодежь, абсолютно не имел воображения.
– Но вы, конечно же, сообщили полиции об этих попытках?
– Нет. Какая от этого польза? Они просто разрушили бы нашу связь, а так она продолжалась и оставалась, как я уже и говорила, вполне удовлетворительной.
Священник почувствовал себя под оком Божьим и попытался сдержать эмоции.
– Вы хотите сказать, что ничего не предприняли по этому поводу?
– О, конечно, я кое-что сделала.
Клара мягко улыбнулась, вспоминая о своем поступке.
– Знаете, мне очень повезло, что судьба лишила его любых мотивов для убийства. Поймите, если он не получал выгоды от моей смерти, у него не было повода для безрассудных поступков. Я переписала на него свое состояние. Ах, он был прямо как ребенок, и так смущался, когда я его раскрыла!
– Я сказал бы, что он просто чудовище!
Самообладание священника дрогнуло, и он со звоном опустил чашку на блюдце, показывая, сколь велико его негодование.
– Должен признаться, что ваш метод довольно оригинальный.
– О, нет, не совсем.
Мягкая улыбка Клары окрасилась печалью.
– Я лишила его мотива для убийства, но в то же время и освободила его от необходимости слоняться поблизости. Хотя повторюсь, я ни о чем не сожалею. По крайней мере, не достаточно серьезно. Но мне не хватает Джейсона. Да, на самом деле не хватает. Я тоскую о нем. И я хотела бы держать в доме несколько маленьких предметов, которые бы освежали и оживляли воспоминания. Вы же знаете, с возрастом воспоминания слабеют и блекнут.
– Он покинул вас неделю назад. И, возможно, еще вернется.
– Думаю, что нет.
Клара мягко покачала головой.
– Вы знаете, он оставил записку, и там говорилось, что он уезжает навсегда. К тому же, при данных обстоятельствах он вряд ли может надеяться на хороший прием. От досады я порвала записку и очень сожалею, что поступила так опрометчиво. Я могла бы изредка почитывать ее. Она бы возвращала мне его – если не во плоти, то хотя бы в памяти.
– Вы удивительная женщина, миссис де Форист. Я восхищаюсь вашим безграничным милосердием.
– Но оно считается христианским качеством, не так ли?
– Да, конечно. Вера, надежда и милосердие – важнейшие из…
Голос священника умолк, но не оттого, что остальные слова выскочили из его ума, просто фразу оборвал звонок в передней. Кто-то звонил в дверь. Клара встала.
– Извините меня, – сказала она и вышла из комнаты.
Через секунду он услышал неясные голоса в коридоре.
Его расстроило и немного смутило почти безмятежное принятие этой женщины – принятие того, что считалось скандальным и вероломным поступком. Он негодовал от этого чрезмерного исполнения его собственных принципов. Но ему следовало быть понимающим и смиренным. Голова священника поникла от тяжелых мыслей, он откинулся в кресле, глаза пробежали по комнате в поисках чего-нибудь значительного и спокойного. Взгляд остановился на вазе у камина. Она напоминала ему «Оду у греческой урны». Оды и урны довольно спокойны и значительны. Он попытался вспомнить сюжет поэмы, но в голову шли только известные строки о красоте, ведущей к вечной радости. Сам он считал это утверждение экстравагантным и сомнительным.
Клара вернулась в комнату. Она несла перевязанный шнуром пакет, обернутый в коричневую бумагу. Положив пакет на стол, она вернулась в кресло.
– Приходил почтальон, – объяснила Клара. – Может быть, еще чашку чая?
– Нет, благодарю. Больше не нужно. А я, знаете, засмотрелся на вашу вазу у камина. Прекрасная вещь.
– Да? Вам понравилось?
Клара повернула голову к вазе, ее глаза блеснули.
– Мой брат Каспер приезжал навестить меня на прошлой неделе, и привез ее на память.
– Я слышал о его приезде. Большое облегчение, когда в минуту скорби приезжает родной вам человек.
– Да, Каспер приехал сразу, как только я рассказала ему по телефону, что Джейсон покинул меня. Но он мог и не приезжать. Я не приняла уход супруга так близко к сердцу и чувствовала себя довольно неплохо. Думаю, он просто хотел успокоить свою совесть. Брат пробыл только одну ночь, а на утро уехал домой.