брекетов, которые носили мы оба! Все слышали о некой парочке из девятого класса, у которых во время поцелуя ортодонтические конструкции зацепились друг за друга! И пришлось вызывать спасателей! Да, Робби мне нравился, но страх унижения был гораздо сильнее.
Кажется, все это случилось лишь вчера, только в другой жизни. Такси сворачивает влево, мимо колоритного деревянного дома с оградой из штакетника. А я представляю Робби, уже взрослого, но все с той же глуповатой улыбкой и шрамами от акне на щеках. Наверняка женат, двое детишек – на заднем дворе качели, а супруга печет кексы с черникой. Последние десять лет, с момента переезда в Калифорнию, моя жизнь летит со скоростью света, а Бейнбридж-Айленд словно застрял во времени, не изменившись с тех пор, как я покинула эти места.
– Вам сюда? – ворчливый голос водителя, притормозившего на гравийной дорожке, вырывает меня из забытья.
Не в силах произнести ни слова от нахлынувших эмоций, я молча киваю, оплачиваю поездку и достаю из багажника свои сумки. Такси уезжает, а я смотрю на старый дом на берегу сверкающей бухты, выходящей в залив Манзанита. Построенный в 1922 году в окружении двух гектаров леса, широкий белый фермерский дом включает пять спален, а если считать мансарду, то все шесть. Снаружи он выглядит будто кадр из рождественского фильма с Бингом Кросби и столь же очарователен внутри: с просторной открытой кухней, большими окнами, выходящими на залив, и дровяным камином в гостиной.
Я шагаю к входной двери по дорожке из кирпича, по обеим сторонам которой растут любимые тетины гортензии с огромными шапками сиреневых и розовых соцветий. Почему я так долго не приезжала?
В дверь я не стучу, а просто поворачиваю ручку и, бросив сумки на пол, вдыхаю знакомые ароматы: тлеющие дрова, сандаловые духи Рози и… воспоминания. Я дома.
Глава 3
– Рози! – зову я и заглядываю в гостиную.
Там я и нахожу тетю – с книгой в руках, в кресле у камина, где тлеющие угли переливаются оранжевым и малиновым. Не дав Рози опомниться, подбегаю к ней и сразу же вижу морщинки вокруг глаз и заметно впавшие щеки. В прошлом месяце тете стукнуло семьдесят. Годы, проведенные в разлуке, не пощадили ее – наверное, и меня тоже.
– Как же я рада, что ты приехала, – шепчет Рози, прижимая меня к груди. – Я по тебе очень скучала.
В свете камина заметно, что тетины глаза блестят от слез.
– Прости, что долго не приезжала, – бормочу я, чувствуя, как сжимается сердце.
– Не извиняйся. – Рози прижимает руку к сердцу. – Для меня ты всегда рядом.
Я проваливаюсь в пухлое кресло рядом и смотрю, как в камине пляшут язычки пламени.
– Хочешь поговорить? – спрашивает тетя.
– О Кевине? – вздыхаю я.
Она кивает.
– Не знаю, что сказать, – начинаю я. – Меня будто пыльным мешком ударили. Чувствую себя дурой. Мы встречались два года! Я думала, у нас… все серьезно.
– Понимаю, – отзывается Рози. – Твои чувства искренни, но они со временем пройдут. Может, еще будешь благодарна, что все вышло именно так.
– Благодарна? – пожимаю плечами я. В памяти всплывает лицо Кевина вчера вечером, и на меня вновь накатывает острое унижение. – Не уверена.
С тяжким вздохом я закрываю лицо руками и говорю:
– Как я умудрилась оказаться настолько слепой? Я думала, мы хотим одного и того же.
Рози поудобнее устраивается в кресле и отвечает:
– Видишь ли, нельзя подходить к делам сердечным как к бизнес-плану.
– Да, Фрэнки мне так и сказала, – грустно заключаю я. – Признаю. Виновна.
Тетя с улыбкой откладывает книгу, и я вижу на корешке название.
– Рози! – Впервые за сутки я смеюсь. – Ты читаешь «Пятьдесят оттенков серого»?!
Она пожимает плечами, и я замечаю, что тетина седая шевелюра до плеч уже не такая густая, как раньше.
– Ну, моложе я не становлюсь, вот и решила выяснить, пока не поздно, из-за чего вся суета!
– И как? – улыбаюсь я. – Твои ожидания оправдались?
Рози хитро ухмыляется.
– Конечно, великой литературой я бы это не назвала, но… любопытно. Весьма.
Нас с Рози всегда объединяла страсть к чтению. Хоть мебели в моей квартире в Сан-Франциско было мало, зато на прикроватном столике вечно громоздилась шаткая стопка книг. И точно такие же стопки книг высятся у тети в гостиной.
– Скажи, Кевин любил читать? – спрашивает Рози, внимательно глядя мне в глаза.
На миг задумываюсь, рисуя в воображении его образ: на голове наушники, в руках iPad, на котором Кевин смотрел бесконечные сериалы Netflix, пока я читала книгу.
– Не очень-то.
– Хм-м… Помнится, ты говорила, что не сможешь жить с тем, кто не любит книги.
Я тоскливо смотрю в сторону.
– Твой «бизнес-план» оказался ненадежен.
– Скорее уж обречен на провал, – отвечаю я, разглядывая полки у дальней стены. – Вижу, ты по-прежнему собираешь камни.
– Кристаллы, милая, – гордо поправляет меня тетя. – Вообще-то, они обладают сильной энергетикой и могут исцелять.
Мы с Рози во многом схожи, но ее веру в разные мистические штуки я не разделяю.
– Достань, пожалуйста, вон тот, розовый, верхний правый, – просит тетя.
Я встаю на цыпочки, беру камень и, чувствуя его прохладное прикосновение к ладони, протягиваю Рози.
– Нет, – качает головой она. – Подержи еще немного.
Я рассматриваю розовый квадратный камень, лежащий у меня на ладони. В тусклом свете камина он как будто переливается разными цветами радуги.
– В нем заключена молчаливая мудрость, – восхищенно произносит Рози. – И невероятная мощь. Розовый кварц – один из самых целительных кристаллов для сердца. В его власти подарить любовь и гармонию.
– Любовь и гармонию, говоришь? – хмыкаю я, ставя камень на столик между нами. – Рози, я тебя очень люблю, но, чтобы наладить мою личную жизнь, понадобится целый грузовик розового кварца.
– А ты пока оставь его у себя, – хитро улыбается тетя. – И сама все увидишь.
– Ладно, – соглашаюсь я, только чтобы порадовать тетю.
Мудрые глаза Рози изучающе всматриваются в мое лицо. От тети ничего нельзя было утаить, и порой это даже пугало.
– Позволь задать тебе вопрос, – говорит она. – Какие чувства вызывал в тебе Кевин? В смысле, когда находился рядом?
– Сложно сказать, – пожимаю плечами я. – Я об этом не думала.
– А надо бы. Ведь это самое главное. Так я поняла, что Билл – тот самый. С ним все становилось… на свои места. Мы подходили друг другу.
– Дай угадаю, – с ноткой сарказма произношу я. – Как два кусочка мозаики?
– Вообще-то, да.
Я закатываю глаза. Тетя смотрит, как за окном волны обрушиваются на берег, словно желая нам спокойной ночи. В отличие от меня, Рози познала любовь – настоящее чувство. Глядя на ее умиротворенное лицо, я понимаю: тетя думает о нем.
Билл умер сразу после моего рождения, но благодаря красочным рассказам Рози мне казалось, будто я знала его всегда. Она поведала мне про ящик с рыболовными снастями для ловли на мушку, который стоял в прихожей. Про сиплый голос Билла. Про его любовь к картофельной запеканке с фаршем. Рози и Билл часто смеялись, обожали танцевать. Я много раз представляла, как они в гостиной слаженно двигаются под старый джаз. Билл эффектно отклоняет Рози назад, на манер танго, и она взвизгивает от восторга.
После его смерти Рози так и не вышла замуж, она даже на свидании ни разу не была. Когда я спросила о причине, тетя ответила, что не чувствует в этом нужды, ведь ее сердце несвободно.
Чувствуя мое смятение, Рози нежно треплет меня по руке. Вспомнилась мама с ее каруселью из ухажеров и расставаний – тоже своего рода «конвейер». Неужели и мне судьба уготовила парад разочарований?
Рози вновь улыбается, глядя на меня большими умными глазами.
– Помни, сердце – такая же мышца, и ее нужно тренировать. А для этого требуется практика.
– Не знаю, – сомневаюсь я. – Может, мне на роду написано быть одной. Так гораздо проще.
– И гораздо тоскливее, – добавляет тетя.
Счастлива ли Рози, живя на краю острова в пустом доме наедине со своими кристаллами и воспоминаниями?
– Ладно, мне пора на боковую, – зевая, говорит она. – Я тебе постелила чистое белье, а в ванной повесила свежие полотенца.
– Спасибо за… все. – Я крепко обнимаю Рози.
– Спокойной ночи, детка, – дрогнувшим голосом говорит она, обнимая ладонями мое лицо и глядя на меня влажными от слез глазами. – Увидимся утром.
Я долго сижу в тишине, впитывая уютную атмосферу дома, и смотрю, как тлеющие в камине угли щелкают и вспыхивают то красным, то оранжевым. Затем мой взгляд скользит к двери маминой спальни в дальнем конце гостиной, и на меня одно за другим сыпятся воспоминания.
Мне уже не тридцать пять, а будто снова десять, и волосы заплетены в африканские косички. Глотая слезы, прохожу через гостиную и берусь за ручку двери. Пальцы обдает холодом. Внутри голая кровать с аккуратно наброшенным на матрас покрывалом. Единственное, что осталось от мамы, – тюбики с засохшими красками в картонной коробке на полу да пара мольбертов у дальней стены. На одном пейзаж, а на другом незаконченный натюрморт – глиняный кувшин и две румяные груши. Я подхожу ближе не в силах оторвать глаз от холста: композиция вроде бы простая, но в ней чувствуется глубина. В голове звучит мамин голос: «Порой самые прекрасные в жизни вещи у нас перед глазами. Просто надо научиться их видеть».
Со вздохом открываю верхний ящик комода и вынимаю побитый молью шерстяной свитер. Подношу к лицу и вдыхаю, хотя мамин запах уже давно выветрился. Придавленная тяжестью момента – да и последних двадцати четырех часов, – поворачиваюсь к прикроватному столику. Там лампа и фотография в рамочке. Беру фотографию и сдуваю с рамочки пыль. На снимке мне годика три-четыре. Я сижу на коленях у мамы и гляжу на нее широко распахнутыми глазами. В руках у меня плюшевый зайчик – моя любимая игрушка, которую я, к большому несчастью, забыла в одной из квартир. Когда я сообразила, что зайчика нет, возвращаться было слишком поздно.