— Ой! — внезапно сказала она и схватилась рукой за горло.
— Что?
— Кажется, я проглотила свой пирсинг!
Стрельников посмотрел на нее с брезгливым любопытством и заявил:
— Самое жалкое зрелище — это молодящаяся баба. Семнадцати уже не будет, детка! Даже если ты проколешь себе не только губу, но и перепонки между пальцами.
— Мне казалось, что так я легче найду общий язык с твоим парнем.
— У тебя не может быть ничего общего с моим сыном.
— Ладно-ладно, мы ведь уже договорились! — буркнула Глаша. — Твой сын останется в неприкосновенности. А я, может, вообще под суд пойду.
— Не надо было массировать кого попало.
— Может, мне вообще паранджу надеть? — ехидно спросила Глаша.
— Что ты, что ты? Зачем же прятать такую красоту? — Стрельников нахально оглядел ее, хмыкнул и подозвал официантку.
— Получите за кофе.
— Мог бы и за меня заплатить, — специально, чтобы позлить его, сказала Глаша.
— Ты недавно хвалилась, что у тебя хрусты есть! — ухмыльнулся тот. — Или бабло, не знаю, как тебе больше нравится.
— Это я не тебе хвалилась, а твоему сыну!
Стрельников тут же помрачнел и заявил:
— Вообще, мисс Дулитл, это отвратительно.
— Что? — не поняла Глаша.
— Морочить голову подросткам. Я ведь слышал, как ты с ним заговорила: сю-сю-сю! У меня хороший парень. Ума не приложу, как он вообще согласился иметь дело с престарелой теткой в пошлых хвостиках!
— Разница в возрасте не имеет значения.
Стрельников смерил ее уничижительным взглядом и раздельно произнес:
— Я. Тебя. Предупредил. Увижу еще раз рядом со своим сыном — пеняй на себя. — И ушел, не попрощавшись.
Оставшись одна, Глаша решила, что ей просто необходимо выпить. Однако в кафе-мороженом выпивку не подавали. Она вышла на улицу и буквально через несколько метров обнаружила бар. Там было шумно и весело. Глаша уселась перед стойкой и заказала большой коктейль. Бармен, обслуживая ее, улыбался в усы. Вспомнив, что она похожа на куст, Глаша отправилась в дамскую комнату, чтобы избавиться от заколок, и, увидев себя в большом зеркале, на некоторое время лишилась дара речи.
— Господи, какая же я дура! — вслух сказала она, едва придя в себя. — Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура! Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собой такое? О чем я только думала?
Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.
— Я хочу вам что-нибудь заказать, — сообщил ей какой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.
Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него, Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:
— Что опять со мной не так?
— Все нормально, — подмигнул тот. — Здесь все друг с другом знакомятся.
— А я просто выпить зашла.
Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейное заведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор она никогда не пила одна, да и вообще пила мало.
— Надо было выйти замуж в восемнадцать, — сказала она сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. — За Борьку Туркина. Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!
Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела дольку шоколада и продолжила монолог:
— Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцать три. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.
Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников, Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда не ухаживали.
— Может быть, тот из бара был венец всему? — продолжала размышлять она. — Может, зря я не стала с ним знакомиться? Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговор остаться старой девой?
Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк, который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселое расположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку и стала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела пару цветочных горшков с подоконника.
В конце концов напилась до бесчувствия и, когда утром зазвонил будильник, просто свалилась с кровати на пол. До ванны пришлось ползти, и тело было таким неподъемным, будто бы его готовили к полету в космос, утяжелив каждый квадратный сантиметр. Хватаясь руками сначала за ванну, а потом за раковину, бедолага наконец поднялась на ноги и возникла в зеркале.
— Мамочка моя! — пробормотала она, ощупывая руками щеки. — Что-то я неважно выгляжу. Может быть, я заболела?
Состояние было новым, и Глаша просто поверить не могла, что во всем виноват коньяк.
— Раиса Тимуровна, у меня грипп, — сообщила она, явившись на работу и едва ворочая языком.
— Сочувствую, — пробасила Подвойская и потянула носом. — Ты рассольчиком лечилась, драгоценная моя?
— У меня его нету.
— Пойди к Бабушкину, он тебе что-нибудь посоветует.
— Нет-нет, — замахала руками Глаша. — Сначала я ему подготовлю обещанные распечатки, а уж потом буду просить совета.
С распечатками ничего не выходило: руки не слушались, и принтер зажевывал бумагу, несмотря на то что Глаша постаралась сосредоточиться.
— Глаш! — сердито крикнул Лева Бабушкин, засовывая голову в ее кабинет. — Ты мне клятвенно обещала…
Глаша обернулась на голос, и Лева тут же пробормотал:
— О господи!
— У меня грипп, — сообщила та. — Не чувствую ни вкуса, ни запаха.
— Еще бы, — пробормотал Лева.
— Лев, у меня такая головная боль! Я утром с кровати упала. Это может быть трещина в черепе?
— Смотря что ты пила. А сейчас тебе нужен кофе.
— Кофе мне не помогает.
— Ты небось чашечку выпила? А тебе надо ведро.
К обеду Глаша посерела. И когда появился рассерженный чем-то Кайгородцев и начал голосить в приемной, она заткнула уши. Через минуту Петя возник в ее кабинете и принялся беззвучно шевелить губами. Потом перестал шевелить и, подойдя к Глаше, потряс ее за плечо. Она застонала и открыла уши.
— Дукельский где-то спрятался, можешь себе представить? — заявил он. — Мои орлы не могут его найти. Кстати, ты собираешься что-нибудь предпринимать? Ну… По нашему делу?
— Да, — выдавила из себя Глаша. — Только не ори так.
— Я и не ору. У тебя есть какой-нибудь план поисков?
— Надо покопаться в вещах твоей жены, в ее бумагах… Или ты уже копался?
— Нет, — испугался Петя. — Я вообще ничего не делал.
— Молодец, — пробормотала Глаша. — Тогда после работы сразу поедем к тебе.
— У меня через час важная встреча. Сейчас соберу бумаги и отчаливаю. Подгребай ко мне домой часов в девять вечера, так будет лучше всего.
— Ладно, — сказала Глаша. — В девять так в девять. Только адрес оставь. А то я на кладбище была, а дома у тебя нет.
Петя нацарапал на листочке свой адрес и даже схему нарисовал, как до его дома добраться. Открыл дверь в приемную и снова заорал:
— А где Подвойская, леший ее забери?
— Не ори же ты так! — простонала Глаша, втянув голову в плечи. Потом махнула рукой:
— Ее нет, она обедает.
— Опять с супом?!
Раиса Тимуровна ходила в столовую, расположенную аж за три квартала. Она придерживалась убеждения, что горячий суп продлевает жизнь, и ежедневно совершала долгие пешие прогулки в поисках борща или рассольника.
— Она меня без ножа режет! — расстроился Петя. — Тогда, Глаш, ты иди и ищи у нее в столе все, что касается методики похудания. Давай, живенько, живенько!
Покряхтывая и постанывая, Глаша выползла в приемную и, усевшись на место Раисы Тимуровны, принялась обследовать ящики ее стола. Стол оказался настоящим складом полезных вещей. Там было все — начиная от ниток с иголками и заканчивая паяльником. Единственный ящик, в котором лежали бумаги, находился в самом низу. Поверх папок катался белый пластмассовый пузырек без опознавательных знаков. Глаша вытряхнула его вместе с бумагами, и он покатился по полу, стуча, словно погремушка.
Она подняла пузырек и ради любопытства отвинтила крышку. Внутри лежали белые круглые таблетки и свернутый в несколько раз вкладыш. «Может, Раиса Тимуровна тайком худеет с помощью какой-нибудь суперсистемы?» — подумала Глаша. Она развернула вкладыш, но по-русски там не было ни слова — бумажка была испещрена разноцветными иероглифами. «Свистнуть, что ли, для Дениса?» — подумала Глаша, но тут же решила, что без спроса неудобно. Кроме того, почти такой же вкладыш она вчера взяла у Лиды.
— Глаш, да что ж такое! — вскричал Лева Бабушкин, застав ее кверху попой на полу возле стола. — Ты будешь работать или нет? Я понимаю, что ты сейчас не в форме, но мне от этого не легче!
— Я несу-несу, — проквохтала Глаша. — Только не ори!
Саша Ашмаров, который вышел в приемную покурить, сочувственно спросил:
— И что же ты вчерась отмечала?
— Не помню, — призналась Глаша. — Кажется, я прощалась с молодостью.
— Вы с ней были только вдвоем?
— М-м… Не могу сказать с уверенностью. По крайней мере, посуда наутро оказалась побита.
— Кстати, Левка проспорил мне бутылку вина, так что сегодня вечером мы с ним идем в ресторан. Не хочешь присоединиться? Лев, ты не против?
— Я совсем не против, только с условием, что она до вечера справится с распечатками.
— Так как? — настаивал Ашмаров, топчась своими узкими ботиночками прямо возле Глашиных пальцев. — Идешь с нами?
Глаша закинула завинченный пузырек обратно в ящик и подняла голову.
Вид у Саши Ашмарова был заговорщический. «Интересно, что это на него нашло? — подумала она. — Раньше он никогда не предлагал мне идти куда-то после работы. И тут вдруг — в ресторан. Хоть и с Бабушкиным, но все равно».
Глаша стала соображать: у Ашмарова жена и ребенок, у Бабушкина вообще трое детей. Значит, ничего серьезного тут быть не может. Вероятно, с ней желают завести незатейливую интрижку. Она тотчас же представила, как будет развиваться такая интрижка и чем она может закончиться. Плачевная перспектива! Крутить роман на работе можно только в том случае, если ты уже подыскиваешь себе новое место. А если нет, не стоит испытывать судьбу.