– Все ваши семейные дела мы уладим, не нужно волноваться, – спешит успокоить нас врач. – То, что вам предстоит, чрезвычайно важно. И, разумеется, будет хорошо оплачено – это теперь ваша работа. В ответ на вашу помощь мы обязательно поможем и вам, и вашим родным.
Я закусываю губу. Немного денег нам с Ба точно не помешало бы. Пенсии Ба едва хватает на продукты; раньше нас спасало пособие, которое выдавали на меня, как на несовершеннолетнюю, но те времена закончились, а платить за воду и свет все еще нужно. Надо ехать.
Я переглядываюсь с Натой, и мне кажется, что она вот-вот расплачется. Не знаю, почему, но ее растерянность придает мне решимости. Я беру девочку за руку и веду к выходу. Ната идет за мной, ничего не говоря.
Вслед за нами тянутся и другие Резистентные.
А за дверью ждут двое мужчин в военной форме. Думают, что мы попытаемся сбежать по дороге? Или это вроде охраны? Как бы ни было, присутствие этих широкоплечих вояк меня напрягает. Нас выводят из больницы. В коридорах совсем пусто и тихо, на больших часах в холле я успеваю разглядеть время – четыре утра. Неужели прошла целая ночь?
Возле входа в больницу ждут две грузовые машины. Один из охранников (или надзирателей?) распахивает задние двери первого грузовика. Я оглядываюсь по сторонам. Никто не спешит лезть в машину. Странно все это. Наконец Гарри шагает вперед, запрыгивает в фургон. Вслед за ним идет парень в очках, а дальше – мы с Натой. Я легко запрыгиваю в машину, – недаром же столько лет училась лазить по всему подряд. А вот Нате подъем дается тяжело, очкарику приходится втаскивать ее за руку.
За нами дверь закрывают, так что остальные пятеро Резистентных исчезают из виду. Машина сразу трогается. Повисает молчание, лишь ревет мотор.
Я принимаюсь разглядывать в тусклом свете лампочки свои ладони, словно в них есть что-то интересное. Пожалуй, стоит что-нибудь сказать, начать беседу, но я никогда не отличалась общительностью. Мне повезло: Гарри сам начинает разговор.
– Везут нас, как дрова, да?
В подтверждение его слов машину сильно трясет; Ната чуть вскрикивает, паренек теряет очки и начинает шарить рукой по полу в их поисках. Я поднимаю очки, убеждаюсь, что они целы, и подаю несчастному. Тот растерянно благодарит.
– Я Гарри, сто семнадцать одиннадцать. Будем знакомы, раз уж все здесь оказались, – представляется Гарри.
– Ник, сто шестнадцать девяносто три, – отзывается очкарик.
– Наталья, сто семнадцать ноль два, – негромко произносит Ната.
– Вероника, – вздыхаю я, – сто семнадцать тридцать четыре.
– Кто знает что-нибудь об этом Центре? – спрашивает Ник. Я только качаю головой.
– Скорее всего, он секретный, – предполагает Гарри. – Никогда о нем не слышал.
– И как они могут быть уверены, что мы Резистентные? Может, просто неправильно ввели вакцину – случаются же ошибки?
– Лучше бы это была ошибка, – сжимает губы Гарри. – Ничего хорошего эта Резистентность не сулит. Станем подопытными кроликами, это точно. Мне-то все равно, меня дома не ждут.
– Надо было переждать реакцию дома. Если б я только знала, – я устало опускаю веки, вспоминая, как чуть не опоздала. Если бы задержалась еще, может, сейчас была бы дома. Как там Артур? Наверняка зайдет, чтобы узнать, как дела, но меня не будет. Станет ли он меня искать?
Машина резко тормозит, нас здорово встряхивает, а потом все затихает. Двери распахиваются, в фургон вливается бледный утренний свет. Сразу за нашим грузовиком останавливается второй. Осторожно выпрыгнув из кузова, я оглядываюсь. Мы ехали совсем недолго, минут двадцать. Место, должно быть, недалеко от моего дома. Как же вышло, что я никогда не видела этого исполинского здания?
Центр Исследования Резистентности возвышается металлическим гигантом над невысокими желтоватыми домами вокруг. Он напоминает раскрывшийся цветок, как на картинках в школьном учебнике биологии: большое здание в центре и семь пристроек вокруг. Весь комплекс окружен решетчатым забором с колючей проволокой, как в колонии. Наверняка она под напряжением. Серебристый металл мерцает в свете восходящего солнца. Я завороженно застываю, не в силах оторвать от громады взгляд. А оттуда, из Центра, к нам уже спешат двое в одинаковых серебристых куртках с синими полосами на рукавах. Один из них – мужчина лет пятидесяти, с поседевшими висками; второй – парень на вид чуть старше меня, сероглазый и с темно-русыми волосами.
К ним навстречу выступает смуглый врач из больницы, который, видимо, приехал с нами. Он протягивает старшему руку, здоровается. Оба оборачиваются к нам.
– Что ж… Добро пожаловать в ЦИР. Пусть это место станет вам настоящим домом. Это господин Бернев, – врач указывает на мужчину с седыми висками, – руководитель проекта, участниками которого вы скоро станете. А это, – переводит взгляд на парня, – Адам. Он такой же Резистент, как и вы, но живет здесь давно. Он руководит новичками, не стесняйтесь обращаться к нему за помощью и советом.
– Всем доброе утро, – холодно здоровается Адам. – Я покажу вам Центр, лучше не отставайте.
Он разворачивается и шагает в сторону одного из зданий в дальней части двора. На спине форменной куртки красуется большой синий знак «R». Адам высокого роста, хорошо сложен; он чем-то напоминает мне Артура, но только внешне: в отличие от моего друга, этот парень говорит с нами отстраненно, даже надменно, словно нас ему навязали.
Мы двигаемся за Адамом, словно на прогулке в младшей школе. Я стараюсь держаться поближе к Нате: она одна внушает мне доверие.
– Это здание чаще называют «Нептун», – сообщает Адам, – здесь находятся общежитие Резистентных, столовая и все остальное, что может вам понадобиться. Хорошо запомните расположение. На втором этаже в левом крыле будут ваши комнаты. Я выдам вам ключи, а позже сможете получить постели и полотенца.
Мы, не останавливаясь, идем дальше, к зданию, что в самом центре. Адам говорит, что его называют «Солар». Мы подтягиваемся к самому входу. Слева от двери висит маленький щиток с клавишами и дисплеем, похожий на домофон, какие ставят в богатых домах. Адам прикладывает к дисплею палец, раздается тонкий гудок, и дверь открывается.
– Все замки работают с отпечатками пальцев, – поясняет Адам, – поэтому не пытайтесь пройти без сопровождения работников Центра. Проще говоря, сбегать ночью за сигаретами не получится.
– Какая жалость, – ухмыляется Гарри, – все планы насмарку.
Адам насмешку игнорирует, даже не оборачивается. Мы входим в огромный холл с высокими зеркальными потолками. Пол выложен светлой плиткой и сияет чистотой; вдоль одной из стен тянется аквариум, полный разноцветных рыбок. В последний раз я видела аквариум лет десять назад, и тот был в разы меньше. Не считая аквариума, двух белых диванов и журнальных столиков, холл пуст. Зато из него ведет множество дверей, над двумя из которых мигают цифры – это лифты. Никогда в них не ездила.
– Весь «Солар» – рабочая территория, здесь ведутся важные исследования, поэтому старайтесь не шуметь, – голос Адама эхом отражается от высоких потолков. – Разумеется, ходить сюда без приглашения тоже нельзя. На первом этаже находится столовая, вот табличка, остальные двери вас интересовать не должны. Лифт используем только тот, что слева, второй – для грузов.
Мы толпимся у лифта, пока тот едет вниз, и светящиеся цифры над дверью сменяются от «3» до «1». Лифт открывается с тихим звоночком; изнутри он почти полностью зеркальный. Адам показывает, на какие кнопки нажимать, чтобы подняться.
Потом мы возвращаемся в общежитие. Здесь лифтов, к счастью, нет, только широкая лестница. Оказавшись на втором этаже, сразу сворачиваем налево; всюду те же светлые полы и стены, всюду чистота и тишина. Адам ведет нас вдоль длинного коридора, на ходу рассказывая о комнатах. Выясняется, что парни будут жить в комнатах по двое, а нам, девочкам, придется делить комнату на всех, раз уж нас всего трое. Адам выдает каждому по ключу от комнаты, а вместе с ними – карточку, как в банке, с тиснеными серебряными цифрами. Эту карту нужно носить с собой. Зачем столько мороки? Это такие предосторожности?
Наша комната оказывается достаточно большой, светлой и теплой. Два широких окна, занавески из светлого тюля, на стенах – свежая нежно-голубая краска; три новеньких кровати, у каждой – столик с двумя выдвижными ящиками. Зеркало почти в полный рост; высокий шкаф, письменный стол и стул на колесиках. Все чистое, белое или голубое, а на постельном белье та же эмблема с буквой «R», что на форме работников Центра. Мне понравилось сразу. Не хочу говорить плохо о своем доме, но в нем не было абсолютно ничего нового: вся мебель или стояла там еще до моего рождения, или изначально покупалась пользованной. И хотя я старалась поддерживать чистоту, моя спальня с обшарпанными обоями и скрипящими полами была настоящим клоповником по сравнению с этой комнаткой. Ната тоже повеселела; она улыбается мне, когда наши взгляды встречаются.
Вторую мою новую соседку, девочку с ярко-рыжими волосами, зовут Иванной. Вздернутый тонкий нос и большие черные глаза наводят на мысли о лисицах из детских книжек с картинками. Здесь нет Гарри, чтобы начать разговор, так что мы просто сидим на кроватях, думая каждая о своем, пока не зовут на завтрак.
В столовой оказывается, что Резистентных намного больше, чем я могла подумать. Шесть столов, за пятью из них примерно по десятку человек – выходит не меньше пятидесяти! Один из столов пуст – видимо, для нас. Неужели в Пентесе действительно столько людей, у которых есть иммунитет к вирусу? Почему о них никто не знает?
В столовой стоит оживленный гул, Резистентные обмениваются новостями и шутками. Похоже, в Центре не такая уж и строгая атмосфера. Как только мы входим, все взгляды устремляются на нас, а затем вдруг раздаются аплодисменты и приветствия. Смущенные и сбитые с толку, мы все садимся за единственный пустой стол. Почти сразу появляются две женщины-кухарки, перед каждым ставят здоровенную порцию дымящегося жаркого, а в центр стола – блюдо с бутербродами и пирожками горкой.