Риф — страница 29 из 50

– Я сегодня без камеры.

– Не страшно. Давайте так. В качестве жеста доброй воли, чтобы доказать вам свою открытость, я отвечу на любой ваш вопрос.

Она искоса посмотрела на него.

– Ну чего вы, – он улыбнулся. – Я знаю, что вы хотите знать. То же, что и все. Что случилось на острове и отчего погибли кахахаси, не так ли?

– А вы расскажете? – спросила Таня. И тут же мысленно одернула себя: не забывай кто перед тобой.

И он начал рассказ:

– В сумме я прожил среди кахахаси больше трех лет, выучил их язык и узнал все их обычаи. Ну, если и не все, то большую часть. Они были крайне жестоки, самое жестокое племя из всех, с кем мне доводилось столкнуться. Племена с соседних островов боялись их так сильно, что слагали легенды об их кровожадности. Но, как и у любого племени, у них были свои строгие правила. Например, они не могли убить тебя, если ты был безоружен. «Если нездешний безоружен, дай ему оружие и только тогда убей, потому что воин не может убивать безоружного». Так они говорили. Тут, конечно, был подвох. Потому что они всячески пытались обойти это табу – старались заставить чужака взять в руки хоть что-то отдаленно напоминающее оружие и только тогда убить. Табу не нарушено, зато чужак мертв. Так, например, погиб мой предшественник. Ему протянули весло и зарезали сразу же, как только он взял его в руки. А того, что был до него, убили, когда он достал из рюкзака фотоаппарат. – Гарин снова выдержал паузу. – Я думал, что смогу перехитрить их, понимаете? Думал, смогу собрать необходимые данные и уйти. Нужно только быть осторожным с табу. Но я допустил ошибку. Когда однажды я сообщил вождю, что собираюсь покинуть их, он засмеялся. «Ты выучил наш язык, – сказал он. – Наш язык принадлежит только нам. Ты не можешь забрать его с собой на Большую землю. Если попробуешь уйти, мы убьем тебя». Язык был для них такой же частной собственностью, как лук, каяк или хижина. Я оказался в западне. – Он достал сигарету, закурил. Дым у нее был голубой, сладковатый. – Я попытался сбежать, но ничего не вышло, меня схватили. И повели на риф. Риф для них был местом особым. Местом, где совершается насилие. Все дуэли и споры решались на рифе. У них в языке даже была фигура речи «уйти с рифа» – в зависимости от контекста это могло означать «вырасти, возмужать», но также «разрешить спор» и «покончить с кровопролитием». Как и любой храм, риф также был местом отправления религиозных обрядов, в том числе казней. На рифе убивали воров. Туда меня и повели – я ведь пытался украсть их язык. Рядом шел старший. Вождь. Его звали Рами-Рами. Он отрезал мне мочку уха и моей кровью у себя под глазами нарисовал еще одну пару глаз. Вторая, кровавая пара глаз нужна была для того, чтобы его личный бог мог видеть то же, что видит он, когда будет перерезать мне горло своим кинжалом. Кинжал, кстати, тоже непростой. Это был остро заточенный обломок китового ребра с нанесенными на него рунами. Вот такой. – В руках у Гарина появился короткий костяной кинжал – желтый, как собачий зуб. Он взвешивал оружие в руке, показал Тане руны. – Рами-Рами был не один. Следом за нами шли двое жрецов. Его помощники, чуть позади. На случай, если я дерну назад и снова попытаюсь убежать.

Таня обернулась и увидела их. Высокие, широкоплечие, в льняных одеждах, похожие одновременно и на пациентов клиники, и на ветхозаветных пастухов. В груди возникло неприятное, тянущее ощущение, она бросила взгляд на лес – по правую руку от нее было картофельное поле, а за ним – частокол сосен. Гарин заметил ее замешательство и замолчал, словно давал ей время, чтобы обдумать и решиться – бежать или нет.

Она услышала шум – что это за звук? Волны? Стала оглядываться.

– Вы тоже слышите, да? – сказал Гарин. – В этом месте всегда так, ветер в соснах похож на прибой. Люблю сюда приходить.

Таня смотрела на опушку, пыталась подсчитать, успеет ли – и если да, что дальше? Гарину за шестьдесят, он выглядит неплохо, и все же. А эти двое? Как быстро бегают они?

Гарин молчал, а она перебирала варианты: газовый баллончик остался в бардачке машины, в кармане – только мелочь. Если швырнуть ему в морду горсть монет, сколько секунд она выиграет?

– А ведь мне казалось, что я умнее их, что я все просчитал. Что я смогу изучить их, обхитрить – я же ученый. Не только язык, но и прошлое они считали своей собственностью. Все, что принадлежит рифу, должно остаться на рифе. Включая язык племени и их имена. – Он помолчал, затянулся. – Я изучил все их табу. И когда меня вели к месту казни, у меня уже не было выбора. Имена предков. Произнести их вслух – это одно из самых страшных табу. А я их знал. Имена. Мне удалось разговорить пару туземцев. У меня были с собой, скажем так, вещества. Алкоголь на всех влияет по-разному: кого-то клонит в сон, кого-то веселит, кому-то развязывает язык. Я знал имена их предков и полагал, что если просто подтолкну, совсем чуть-чуть, столкну их друг с другом, то у меня будет время, будет шанс убежать. Я знал, что если озвучу имена, то некоторые из них не вынесут оскорбления и убьют себя. Но какая разница, правда? Моя жизнь в обмен на их жизни. Кто думает о таких мелочах перед казнью?

Небо нервно полыхало закатом. Ландшафт впереди резко обрывался вниз. Они шли к яме. Чуть ближе и Таня поняла – это овраг. Огромный, глубокий, с крутым уклоном.

– Они не оставили мне выбора, понимаете? Целый народ вырезал сам себя из-за того, что один чужак произнес несколько запретных слов. Мы с вами сейчас в очень сложном положении. Двадцать с лишним лет назад я пришел на чужую землю и все испортил. Теперь все повторяется. Только сейчас на чужую землю пришли вы.

Таня остановилась. Он обернулся на нее.

– Ну что же вы? Пойдемте.

Она покачала головой и сделала пару шагов в сторону леса – в голове только одна мысль: как же я влипла. Гарин бросил взгляд на своих помощников позади и улыбнулся.

– Куда вы меня ведете?

– Покажу вам кое-что.

– Что?

– Это надо увидеть.

– Где мама?

– С ней все в порядке.

– Где она?

– Скоро будет.

– Я не пойду дальше. Скажите, где она.

– Мы, собственно, к ней и идем.

Гарин усмехнулся, сигарета торчала из уголка рта, он выдыхал дым. Таня прикидывала шансы. Бить надо в пах или в кадык, если зажать ключи между пальцами и целиться в глаза, то шансы есть. Похоже, Гарин заметил ее преображение, почувствовал решительность и выразительно посмотрел ей за спину, на этих своих – кто они ему?

– Я хочу вернуться назад, – сказала она.

– Сначала нужно дойти до оврага. А потом повернем назад.

– Я вам не верю.

Он пожал плечами.

– Вы, конечно, можете сейчас дернуть в сторону леса, но это будет большой ошибкой.

Вдали на дороге возникли два ореола света. Фары. Автомобиль приближался, и на секунду Таня позволила себе чуть расслабиться. Затем разглядела машину – это был «Поло». Ее «Поло». Машина приближалась и уже сбавляла ход. Таня бросила взгляд в сторону оврага. До него метров пятьдесят. Меньше всего они ждут, что она побежит к нему.

И она побежала.

Остановилась на краю и замерла. Это была низина, нечто вроде карьера, и в самом центре люди в льняных одеждах собирали что-то из дерева – какую-то сцену.

Гарин неторопливо шел к ней, костяной нож он уже убрал в карман.

– Что такое? – спросил он. – Вы выглядите разочарованной, – подошел к краю, посмотрел вниз. – Вы как раз вовремя приехали, сегодня важный день. Радения. И ваша мама участвует.

«Поло» подъехал и остановился, из машины вышел еще один из «братьев» и оставил дверь открытой.

– Вы всех гостей так встречаете? – спросила Таня.

– Как?

– Запугиваниями.

– Ну что вы, право, какие запугивания. Просто показываю свои владения. Вы ведь за этим приехали, хотели узнать, как мы тут живем, – голос его изменился, теперь он звучал хрипло и устало. – Знаете, почему кахахаси держали в тайне имена отцов? Они верили, что прошлое – это оружие. Обоюдоострое. Однажды я уже порезался об него. Поэтому и создал «Чащу». Чтобы люди могли прийти сюда закопать свое прошлое, освободиться. – Минуту он в задумчивости смотрел на овраг, потом махнул рукой в сторону машины. – Вы можете ехать, вы свободны. Никто вас не тронет, даю слово. Но мое предложение в силе: если хотите снять о нас кино – то было бы нелепо снимать его без нашего участия.

Первым порывом Тани было тут же рвануть к «Поло» и заблокировать двери, но она сдержалась. Посмотрела Гарину в глаза.

– Я так и не увидела мать.

Он чуть улыбнулся, как будто поразился ее дерзости – разглядывал ее с интересом: вот, мол, дурочка, ты же сейчас в полной моей власти, я тебя отпускаю, а ты еще что-то требуешь.

– Здесь никого не держат силой. Каждый может прийти в «Чащу» и пожить здесь, если согласится соблюдать наши нехитрые правила. Вот, спросите у Семена. В прошлой жизни он был журналистом, пришел к нам, чтобы сделать материал для газеты, но проникся нашей философией жизни и решил остаться. И уже год он один из нас.

– Лучший год в моей жизни, – подал голос один из «братьев».

– Давайте сделаем так, – сказал Гарин, – я выделю вам хижину, и вы проведете у нас пару дней, посмотрите, как все устроено, пообщаетесь с матерью, и, если не понравится и вы почувствуете, что ей здесь плохо, – он развел руками, – значит, так тому и быть, я не буду препятствовать. У нас тут полная свобода.

Предложение показалось ей разумным, и она едва не согласилась, но тут же напомнила себе, с кем имеет дело.

– Хорошее предложение, – сказала она, делая шаг к машине, – я обдумаю его дома. Сегодня, к сожалению, никак не могу остаться, поздно уже, на работу завтра.

Она ждала, что ей преградят путь, но нет – ей дали сесть в машину и завести мотор. Минуту она смотрела на стоящих в свете фар сектантов, затем услышала грохот – бум-бум-бум-бум – ритмичный и гулкий – и сперва подумала, что это стук в двигателе. Но нет – звук доносился издалека – из карьера.

Таня повернула ключ, заглушила двигатель, прислушалась. И снова – бум-бум-бум-бум. Она вышла из машины, Гарин и его люди все еще стояли там, на краю, и наблюдали за ней.