Рифтеры — страница 7 из 10

[59]

ЗЕВС

Перро приближалась к очагу бунта, когда ее отрубили.

Разумеется, свару затеял Амитав. Она все поняла, как только увидела место беспорядков: поврежденный циркулятор Кальвина в Гренвилль‑Пойнт, менее чем в двух километрах от последнего известного местонахождения индуса. Су‑Хон запрыгнула в ближайший «овод» и на­правилась туда.

Каким‑то образом беженцы умудрились выкорчевать световой столб и воспользовались им как тараном: циркулятор пронзили в самое сердце. Дюжина разновидностей аминомассы вязко сочилась из раны гнойной смесью охряного и бурого цвета. Тощие бунтовщики – у некоторых из покрытых струпьями язв каплями проступала кровь – с криками навалились на раненую машину и опрокинули ее.

Растерянная толпа отступала от буйных во все стороны, бессильная, как и всегда.

– Kholana Apaka netta, behen chod!

Амитав взобрался на упавший циркулятор. «Овод» Перро, проанализировав фонемы, остановился на хинди.

– Откройте глаза, ублюдки! Разве вам мало, что все мы должны жрать их яд? Вы так и будете сидеть, засунув руки в задницу, и ждать, пока на нас не обрушат еще одну волну, пока не прикончат нас всех? Лени Кларк вам не хватило? Она выжила в эпицентре бури, она сказала вам, кто ваш враг! Она сражается с ними, пока вы спите в грязи! Что должно случиться, чтобы вы про­снулись?

Апостолы старика с шумом его поддержали; осталь­ные беспорядочно топтались на месте и перешептыва­лись между собой.

«Амитав, – подумала Перро, – ты слишком далеко зашел».

Палочник взглянул в небо и вскинул вверх тощую руку, указывая на снижающегося «овода» Перро:

– Смотрите! Они посылают машины, чтобы говорить нам, что делать! Они...

Неожиданная тьма, безмолвная и беспросветная.

* * *

Су‑Хон подождала. Через несколько секунд в пустоте замигали две строчки светящегося текста:

Карантинная зона УЛН (Закон Н'АмПацифика о биологических угрозах, 2040)

Конечно, Перро и раньше попадала в зоны тьмы. Иногда «оводы», которыми она управляла, неожидан­но отрубались, слепли и глохли, невозмутимо паря безо всякого руководства. Отлетев на порядочное расстояние от нежелательных видов иногда на пятьдесят метров, а иногда и на двадцать километров, они снова возвра­щались онлайн.

Но зачем ссылаться на Закон о биологических угрозах из‑за какого‑то снесенного циркулятора?

«Если только дело не в нем...»

Она соединилась со следующим ботом на линии: Карантинная зона УЛН снова замерцала в неприветливой тьме. Су‑Хон подключилась к еще одному, потом еще, прыгая туда‑сюда по границам провала.

8,18 километра от края до края.

Установив границы, Перро отправилась на юг, зайдя с северного периметра. Выкрутила спектр на максимум, смотря на мир сквозь переплетение инфракрасного, рентгеновского и ультрафиолетового излучений в искусствен­ном цвете, тыкала в туман радаром...

«Вон там...»

Что‑то в небе. Какой‑то образ мелькнул на краткий миг и тут же померк во мраке.

Карантинная зона УЛН

Су‑Хон прыгнула назад и настроила все так, чтобы маневр повторялся, как только вырубится картинка. Она просматривала запись вновь и вновь: огромный занавес и тьма. Клубящаяся стена, спускающаяся до самой земли, и тьма. Надувной барьер, плавно набухающий вдоль всей длины Полосы.

Тьма. Карантинная зона УЛ...

Перро задумалась.

Они отрезали восемь километров берега, участок почти в девятьсот метров шириной. Для покрытия такой территории понадобилось бы несколько глушилок, если давили не только широкополосную связь, но и узконаправленную. Значит, гасители, скорее всего, поставили прямо на Стену.

Вполне вероятно, их зона покрытия не слишком далеко уходила в море.

Из затмения как раз вынырнул «овод», направлявшийся на север. Перро оседлала его и полетела на запад, держась пониже. Совсем близко бушевала линия прибоя. Потом бот залетел за волнорезы и поплыл над низкими маслянистыми волнами. Су‑Хон повернула на юг.

Движение тут все‑таки было. Штурмовой вертолет с какими‑то сомнительными опознавательными знаками угрожающе парил над прогулочными яхтами, спешно уходящими подальше отсюда, купол глушилки опухолью уродовал его корпус. Ближе к берегу порхала кучка «ово­дов», но такими Перро не управляла. Ни один из них не обратил внимания на ее собственный, а если и обратил, то приписал тому родословную, которую бот явно не заслуживал.

Она находилась в восьмистах метрах от берега, все еще скользя над зыбью. К западу от места последнего бунта Амитава. Перро придержала своего скакуна и развернулась к суше.

Волнорезы в отдалении, пятно грязного песка, бурное движение дальше по берегу. Она выключила движок и зависла неподвижно, но все сенсоры работали по‑прежнему.

Увеличение: движение на берегу больше походило на побоище.

Бежали все. Перро еще никогда не видела на Полосе такой активности. Не было преобладающего направления, общего исхода. Некуда идти. Некоторые из полосников плюхались в воду; «оводы», которых она заметила раньше, гнали их обратно. Большинство людей просто металось туда‑сюда.

Из облаков в толпу вонзались вспышки зеленого света.

Су‑Хон направила камеру вверх и еле успела заметить юркого дрона, исчезающего в южном направлении. А те­перь и ее бот принялся блеять: что‑то приближалось сза­ди на низкой высоте, большое и невидимое для радаров...

«Ну разумеется, невидимое, иначе я бы засекла его гораздо раньше...»

...и слишком близкое, не уклонишься.

Перро развернула «овода» и увидела объект буквально в двухстах метрах от себя: к берегу шел подъемник, похожий на левитирующего кита. Амбразуры рядами выстро­ились на его брюхе, странные медные штуковины как будто из другого века, мягкое оранжевое пламя мерцало за стеклом. Су‑Хон прищурилась прямо в шлемофоне, пытаясь развеять викторианский образ. Неожиданно из шишки на корпусе корабля с треском метнулся электрический разряд; в глазах Перро вспыхнул и погас ослепительный свет. В темноте еще какое‑то время мерцала алфавитно‑цифровая взвесь от последнего судорожного кашля навигационной системы бота. А потом ничего, только мигающая эпитафия:

«Связь потеряна». «Связь потеряна». «Связь потеряна».

Она едва обратила на нее внимание. Не стала восста­навливать контакт – сейчас «овод» уже шел ко дну. Даже не перепрыгнула на другой канал. Все ее мысли сейчас занимало то, что она увидела, а воображение – то, что осталось за кадром.

На подъемниках были не амбразуры, а широкие сопла промышленных огнеметов. Их запалы мерцали подобно горячим языкам.

ГОВОРЯЩИЙ СВЕРЧОК[60]

Вариации на тему

Орегонскую Полосу окутал туман. Вечерний, серый как сталь свет рассеян, от солнца не осталось даже воспоминания. Беженцы собрались около пищевых станций, отгоняя влажность мягким оранжевым сиянием переносных обогревателей. Явная человечность их облика раз­мывается с расстоянием: мгла низводит их до силуэтов, серых теней, смутных намеков на бесконечную конвекцию. Движение, что идет в никуда. Люди молчаливы и решительны.

Ахилл видел их по каналам телеметрии.

Увидел он и то, что случилось потом. Сверху раздался приглушенный вой, несколько громче, чем от обыкновенных «оводов». Человеческое море заволновалось; взгляды неожиданно устремились вверх, пытаясь выжать картинку из серого хаоса. Пошли слухи: «Такое раньше случалось, в трех дня к югу. Вот так все и начинается. А потом о них больше ничего не слышали...» Кто‑то ворчливо согласился; кто‑то начал толкаться, другие уже побежали.

Страх наконец пробился сквозь химическую покорность, которая так долго держала их на привязи.

Правда, толку от него нет. Зону уже перекрыли. Паника бессмысленна, выхода для инстинктов самосохранения не найти. Беженцев предупредили всего пару секунд назад, но все уже практически закончилось.

Лезвием скальпеля пробился сквозь облака бирюзовый пунктир лазера, ажурной строчкой вышивающий поперечный разрез в десять километров длиной. От его касания сгорали крохотные частички песка и плоти. Аргоновые нити, столь яркие и прекрасные, что от одного взгляда на них можно было полностью ослепнуть, становились видимыми для человеческих глаз, только отра­зившись от капель в пропитанном влагой воздухе. Они действовали быстро: световое шоу закончилось прежде, чем раздались крики.

Принцип прост: горит все. Правда, каждый предмет дает свой отдельный спектр, едва отличимые сочетания бора, натрия и углерода люминесцируют каждое на своей длине волны, порождая гармонию света, уникальную для каждого объекта, преданного сожжению. В теории даже идентичные близнецы от пламени сияли бы по‑разному, если только в жизни придерживались разных диет.

Для нынешних целей, конечно, такое разрешение не требовалось.

Взглянем сюда: перед нами некий стратегический участок. Надо выяснить, вражеская ли это территория. Для этого проведем через нее линию, причем так, чтобы разрез по обе стороны заходил на безопасную территорию. Прекрасно. Теперь возьмем образцы вдоль проложенной нами траектории. Превратим материю в энергию. Прочитаем язык пламени. Концы раны – это исходный материал, контрольные зоны; их свечение – это свет дружественной почвы. Далее следует вычис­лить длину волн от того, что обнаружится посередине, а потом прогнать данные через обычную статистику, выяснив уровень генетической неоднородности в окружающей среде.

Джовелланос получила из своих кашеобразных образцов отчетливый снимок того, как должен выглядеть спектр Бетагемота на расстоянии. С таким критерием существовал лишь один способ понять, прошел ли про­верку каждый отдельный участок: если полчаса спустя его не заливали галотаном и не выжигали там все до скальной породы, значит, заразу не обнаружили.

Тест был надежен на девяносто процентов. Сильные мира сего считали, что этого вполне достаточно.

* * *

Даже Ахилл, обладатель невероятно быстрой реакции, удивлялся тому, как все изменилось буквально за пару месяцев.

Разумеется, поползли слухи. Ничего последовательно­го и уж точно – официального. Карантины, вымирание растений и гибель урожая уже многие годы никого не удивляли. Дня не проходило, чтобы не вернулась какая‑нибудь болезнь, – уставшие старые гены обретали новую жизнь в лабораториях террористов или вступали в союз с вирусными переносчиками, плевавшими на репродук­тивную изоляцию видов. На таком загрязненном фоне можно было спрятать немало новых эпидемий.

Однако смесь менялась. Двадцать первый век походил на изобильный «шведский стол» из катастроф, эпидемий, экзотов, пылевых бурь, и все они навалились на человечество с разных сторон. Но теперь в тени остальных потихоньку росла одна очень необычная угроза. Все чаще встречались определенные типы локализации. Пожары бушевали на всем Западном побережье, и официально они были никак друг с другом не связаны: где‑то якобы шла дезинсекция, в других местах оказались виноваты террористы, а некоторые и вовсе вспыхнули из‑за осушения почв, продолжавшего расползаться по всей тер­ритории Северной Америки. И все‑таки, почему столь­ко пожаров, и все – вдоль берега? Почему установили столько карантинов, провели столько зачисток по направлению с севера на юг, вдоль Скалистых гор? Очень странно, ну очень.

Среди изобилия уже привычных катастроф вызревала какая‑то темная энтропийная монокультура, сама по себе невидимая, но оставляющая яркий след. И люди начали его замечать.

Из‑за Трипа Дежарден, естественно, держал рот на замке. Ахилл больше не занимался Бетагемотом – они с Джовелланос выполнили задание, отчитались о результатах и снова перешли к практике, разбираясь со случай­ными катастрофами, которые им выдавал Роутер, – но глубинные предчувствия не зависели от работы. После смены Ахилл спускался в уютные внутренности «Реактора Пикеринга», где с радостью напивался, мило общался с местными – в том числе позволил Гвен уговорить себя на настоящий секс, что впоследствии даже она признала полной катастрофой, – и прислушивался к молве о надвигающемся конце света.

И пока он так сидел и ничего не делал, в мире появ­лялось все больше самозванцев в черных гидрокостюмах с пустыми глазами.

Поначалу до него не доходил смысл новых веяний. Когда Ахилл впервые встретил Гвен, та вырядилась по последней моде, которую называла «рифтерским шиком», и оказалась одной из первых. За последние несколько месяцев тренд набрал силу. Теперь все кому не лень, включая органклонов, залезли в обтягивающие трико и вооружились фотоколлагеном. В основном, конечно, К‑отборщицы, но «эрки» тоже не отставали. Дежарден даже видел нескольких людей, разодетых в настоящие отражающие кополимеры. Те казались чуть ли не живыми, меняли проницаемость для поддержания оптимального температурного и ионного баланса, зарастали, если ткань рвалась. Она как бы скользила по телу того, кто ее надевал, заползая в малейшую впадину, ее края и швы искали друг друга, желая слиться в единый организм, словно какая‑то фарма скрестила амебу с нефтяным пят­ном. Дежарден слышал, что эта штука связывается даже с глазами.

От таких мыслей ему становилось не по себе. Впрочем, он не слишком много о них думал. От вида каждого нового модника Ахилл испытывал не просто отвращение – внутрь вонзался куда более острый нож.

«Шестеро погибли, – шептали клинки, скользя по кишкам. – Может, и зря. А может, их жизней не хватило.

Всякое бывает, знаешь ли. Шестеро погибли, а теперь еще несколько тысяч, и ты в этом сыграл далеко не последнюю роль, приятель. Ты не знаешь, правильно поступил или неправильно, ты понятия не имеешь, что конкретно натворил, но влез в дело по‑крупному, о да. И теперь кровь погибших отчасти и на твоих руках».

По идее, Дежарден не должен был об этом беспокоиться – он выполнял работу, а с такими последствиями разбиралось Отпущение грехов. К тому же не он ведь решал, кому умереть, а кому выжить, так? Ахилл получил задание, решил статистическую проблему. Поработал с цифровыми массивами. Все выполнил на высшем уровне, а теперь занимается другими делами.

«Мы всего лишь выполняли приказы, а кринам так жаль».

Вот только он не выполнял приказы, не совсем. И отпустить все просто так не смог. Ахилл держал Бетагемот где‑то на периферии зрения, в маленьком, постоянно открытом окне на краю Контактов, которое больше походило на пиксельную язву, и в перерывах между другими заданиями изучал увеличенные снимки со спутников, байесовские контуры вероятности, данные о практиче­ски незаметных болезнях растений и о пожарах, открыто полыхающих по всему Западному побережью.

Которые уже двинулись на восток.

Бетагемот перемещался спорадически, финтил, исчезал, появлялся вновь в самых неожиданных местах. Одна крупная вспышка к югу от Мендосино угасла за ночь по естественным причинам. Небольшая цитадель расцвела около Саут‑Бенда и отказалась исчезать даже после того, как призвали Лазеры Инквизиции. На северо‑западе по какой‑то таинственной причине начал гибнуть урожай; больше пятидесяти гектаров леса в парке Олимпик сожгли, якобы сдерживая заражение короедами. В тучной части штата Орегон неожиданно резко возросло число случаев истощения. Что‑то новенькое истребляло людей вдоль побережья, и выявить его оказалось почти невозможно. На каждую жертву приходился некий новый симптом; неопределенная патология исчезала на фоне болезней с более четким характером. Незваного гостя почти никто не замечал.

А сигнатура Бетагемота уже появилась на материке: в полях и на заболоченных участках около Агассиса, Централии и Хоупа. Иногда он как будто следовал вдоль рек, но почему‑то против течения. Иногда двигался про­тив ветра. А значит, существовал носитель. Может, даже не один. Это было единственным разумным объяснением.

Ахилл поделился этим открытием с Роуэн. Та не от­ветила. Уже знала, конечно. А Дежарден жил себе день за днем: торнадо тут, «красный прилив»[61]  там, племенная резня где‑нибудь еще – в общем, повсюду требовался его многообразный запас хитростей. Размышлять о прошлых свершениях времени не оставалось. Как и о том образе, что поднимался из глубин, мелькал между катастрофами. Неважно, неважно; они знают, что делают, эти люди, которые выпили твою кровь, изменили ее и превратили тебя в раба ради блага всего человечества. Они знают, что делают.

А люди повсюду одевались так, словно собирались работать в океанских глубинах, стояли в своих костюмах на автобусных остановках, сидели в наркобарах, как будто призрак Банко[62]  клонировали тысячу раз. Они обменивались слепыми взглядами, смеялись, говорили обычную вопиющую чепуху. Их чересчур громкие, небрежные голоса пытались заглушить странные пугающие звуки, все настойчивее раздающиеся из подвала.

ОТПЕЧАТКИ

Даже мертвым Кен Лабин располагал большими возможностями, чем девяносто девять процентов живых.

В его профессии это имело смысл. Личность – вещь мимолетная: рост, вес, этноскелет можно легко поднастроить при помощи небольших изменений в эндокринной системе. Сетчатка, голос, отпечатки пальцев – всего лишь случайности развития, может, и уникальные при рождении, но едва ли неизменяемые. Даже ДНК можно откорректировать, надо лишь навесить на нее достаточно псевдокодонов. Один человек мог легко имитировать другого, и важно было сохранить способность меняться, не теряя доступа к жизненно необходимым ресурсам. Постоянная личность была бесполезна для Кена Лабина. Более того, потенциально она могла стать угрозой для его жизни.

Насколько он знал – а проверить так и не удосужился, – официально никакого Кена Лабина вообще не существовало.

Впрочем, совершенно неважно, кто он такой. Вы бы открыли человеку дверь только потому, что ему сканировали зрачки на прошлой неделе? За такой срок могло многое произойти. Может, его уже деконструировали и переманили на свою сторону. Может, он лучше предаст вас, но не позволит казнить своих детей, оказавшихся в заложниках. Может, он обрел Аллаха.

А если так, какой смысл остерегаться незнакомцев? Если чьих‑то отпечатков сетчатки нет в базе, неужели он только из‑за этого становится врагом?

Не имело никакого значения, был ли Лабин тем, кем себя представлял. Смысл заключался лишь в одном: в его мозг закачали такое количество Трипа Вины, что он психологически был не способен укусить одурманившую его руку.

Причем по его венам бежал далеко не обычный Трип. В ведомствах имелись тысячи разных вкусов на любой случай: один для Венесуэлы, четыре или пять для Китая, десятка два для Квебека. Ни один из них не полагался на столь лицемерный мотиватор, как «общее благо». Даже благодетельные правонарушители не служили ему, пусть в их тренировочных брошюрах и говорилось совсем другое. «Общее благо» может означать что угодно; черт побери, оно может даже пойти на пользу тем, «другим» парням.

Кен Лабин был химически предан Н'АмПацифику, причем в определенной сфере, имевшей отношение к выработке электрической энергии. После Гидровойны такие вопросы приобрели огромное значение; все эти двадцать лет корпы занимались тонкой настройкой молекул. Если бы Кен даже задумался о том, чтобы продать свои услуги не тому покупателю, его в тот же самый момент хватанул бы такой удар, по сравнению с которым большой эпилептический припадок показался бы нервной чесоткой на свидании вслепую. Когда механические «ищейки» обнюхивали ему промежность, они искали только Трип. Ни имя, ни одежду, ни накопленный балласт тяжелых металлов из океана, который мертвой хваткой цеплялся за Лабина даже после долгого душа в местном общественном центре. Машины плевали на преувеличенные слухи о его кончине, и тем более на необъяснимое возвращение из могилы.

Их заботило лишь то, похож ли Кен на них самих: послушен ли, верен, надежен.

И они распахнули перед Лабином двери. Дали денег, доступ в медкабины, на пять лет опережающие все, что можно было найти на улице. Возвратили слух и, совершенно неожиданно, одарили девственно‑чистым санитарным свидетельством. Указали на пустую меблированную комнату, та удобным коконом поджидала любого из «своих», кому понадобилось бы место, чтобы перекантоваться.

И более того, «ищейки» пустили его в Убежище.

* * *

Тем не менее, кое‑чего они не могли сделать в принципе. Например, провести выделенку в комнату. Такой вариант даже не обсуждался. Чтобы приступить к работе, Лабину пришлось выйти в люди, к анонимному ряду инфокабин на четырнадцатом этаже комплекса Ридли, доступных только для людей с совестью, сделанной на заказ. В любое время дня и ночи половина из них всегда была занята, за матированным стеклом дергались темные размытые фигуры, словно личинки, угнездившиеся в медовых сотах. Иногда два человека одновременно выходили в коридор и без единого слова проходили мимо друг друга, даже взгляда не поднимали. Тут никто не нуждался в ободряющих любезностях: все и так работали на одну сторону.

Внутри кабинки со шлемофоном, уютно облепившим подбородок, глаза и уши, Кеннет Лабин залогинился в Убежище и принялся беззвучно наговаривать вопросы про источник Чэннера. Оборудование считало шум гортани – понадобилась небольшая регулировка из‑за вокодера, установленного в горле, – и отправило агента на охоту за ответами. Лабин запросил список упомина­ний, содержащих словосочетание «станция „Биб"», и тут же получил его. Сравнил результаты с реестром опасных микробов, появившихся из глубин океана.

На Чэннере не зарегистрировали никаких значимых патогенов.

Хмм.

Конечно, это ничего не доказывало. До Убежища не добиралось множество крайне неприятных фактов. Впрочем, существовали и другие подступы.

Предположим, что источник подорвали, чтобы сдержать некий фактор риска. Если бы о нем знали изначально, то «Биб» просто не запустили бы; значит, существовал определенный период, когда угроза распространялась незамеченной. А как только ее обнаружили, все ниточки пришлось подвязывать задним числом...

Строительные подрядчики. Судоверфи Западного побережья. Правда, на поверхности ядерными зарядами пользоваться бы не стали.

Скорее всего, зачистку проводили огнем.

Лабин вызвал частотную диаграмму пожаров за последнее время в радиусе пяти километров от компаний, занимавшихся морским строительством, и баз подряд­чиков, расположившихся вдоль берега Н'АмПацифика. Убежище выдало довольно любопытный пик спустя примерно три месяца после запуска «Биб»: судоверфи «Урчин», «Металлоконструкции Хэнсона» и комплекс «Шоуэлл Марине» в Сан‑Франциско превратились в филиалы ада на Земле буквально за неделю. В течение еще двух недель около десятка площадок пострадало от поджогов, а кое‑какие компании сами пожгли немало собственного имущества в рамках «плановых реконструкций».

Лабин расширил масштабы и запустил поиск заново: все крупные пожары за искомый период в любом месте на Тихоокеанском побережье Северной Америки.

Карта вспыхнула.

«Бог ты мой», – подумал Кен.

* * *

Что‑то перепугало их до смерти. И все началось на «Биб».

В метабазе патогенов с Чэннера не нашлось никаких микроскопических хищников, которые выедают тело изнутри. Но вот макроскопические – тех вблизи источника водилось в избытке. Удильщики, рыбы‑гадюки, морские коньки, куча всяких тварей. Черные зубастые монстры, некоторые утыканы биолюминесцентными ог­нями, другие матовые, как грязь, одни меняли пол из прихоти, плоть других топорщилась от вживленных тел паразитических партнеров. Отвратительные, мерзкие создания. Они кишели на срединных глубинах и внушали страх даже тогда, когда были не больше пары сантиметров в длину.

А на Чэннере они вырастали. Обычно эти крохотные кошмарики на такую глубину не заплывали, но к Чэннеру летели, как мотыльки на свет, и превращались в прожорливых гигантов размером с человека. За пределы «Биб» никто не выходил без газовой дубинки на поясе, и пользовались ей постоянно.

Что‑то на Чэннере порождало монстров. Лабин спросил Убежище, что же это было.

То ответило довольно неуверенно. Но в серой литературе нашелся техотчет, который давал намек: некая разновидность эндосимбиотической инфекции, повышающей энергию роста. В обсуждении выскочил термин «инфекционная неомитохондрия».

Авторы статьи – парочка яйцеголовых университета Рэнда/Вашингтона предположили, что какой‑то микроб на Чэннере заражал клетки симбиотически, обеспечивая хозяина энергией для роста в обмен на полный пансион. Они говорили, что, каким бы ни был этот паразит, он явно обладал некоторыми очевидными особенностями: малым размером, позволявшим разместиться внутри эукариотической клетки, высокоэффективным усвоением неорганической серы и так далее.

Инфекция, вызывающая гигантизм у рыб. Очень странно.

Когда Лабин только выбрался на сушу, то первым делом проверил себя на патогены. Машины ничего не нашли. Но чэннерский паразит был делом новым и, строго говоря, не совсем болезнью. Обыкновенные тесты его могли не распознать.

На средства Лабин не жаловался и вполне мог позволить себе более глубокий анализ крови.

Правда, существовали и другие проблемы. Одна из них постепенно вырисовывалась в процессе поиска, выдавала себя тем, как Убежище отвечало на вопросы. Иногда метабаза задумывалась на секунду или две, прежде чем выдать ответ. Ничего необычного. Но в других случаях... в других случаях она выплевывала результаты так быстро, словно предугадывала вопросы. Словно думала о чем‑то подобном и заранее подыскала нужные факты.

Может, задумался Лабин, так и есть.

Поисковики Убежища не так сильно нуждались в ресурсах, как те, что прочесывали Водоворот, и могли позволить себе кэшировать историю недавних поисков. Подлинной оригинальностью страдало лишь очень малое количество запросов. Если бы сегодня кто‑нибудь решил поискать цену на лекарство от болезни Паркинсона, то существовала большая вероятность, что завтра кого‑ни‑ будь заинтересует то же самое. Именно поэтому системы Убежища хранили сводные результаты, ускоряя время реакции.

«Просите, и дано будет вам»:

– в среднем 2,3 секунды занимал ответ на вопрос о гигантизме глубоководных рыб;

– в среднем 3 секунды требовалось системе, когда речь шла о придонных серопоглощающих микробах;

– около секунды на обработку запросов, содержащих словосочетание «источник Чэннера»;

– полсекунды на поиски, совмещающие «серопогло­щающих микробов» и «пожары».

Пожары. Придонные серопоглощающие микробы. Странное соседство. Какое отношение имеет огонь к жизни на дне океана?

Почти из прихоти Кен добавил третий параметр: «судоверфь».

0,1 секунды.

«Так».

Он шел по чьим‑то следам. Кто‑то побывал в Убежище до него, задавал те же самые вопросы, сделал те же самые выводы. Правда, непонятно, то ли он искал ответы, то ли проверял, не упустил ли чего.

Кен Лабин решил это выяснить.

АРХЕТИП ДЕЗОРИЕНТАЦИИ

Было время, когда Перро по‑настоящему любила своего мужа. Тогда Мартин излучал безмятежность, доброту и никогда не осуждал, она чувствовала себя в полной безопасности. Он всегда поддерживал ее, когда она в том нуждалась (впрочем, до срыва такое случалось редко); никогда не боялся взглянуть на проблему с разных сторон. Ради любви в любом споре проходил буквально по лезвию бритвы, только бы не поссориться.

Даже сейчас он обнимал ее, шептал пустые благоглупости. Говорил, все не настолько плохо. Карантины и темные зоны вечно появлялись тут и там, и всегда не без причины. Иногда ограничения нужны для общего блага, и она это знает... К тому же ему самому известно из самых достоверных источников, что контролируют и тех, кто принимает по‑настоящему Серьезные Решения. Как будто тайну поведал, как будто Водоворот уже не гнил от споров и слухов про корповские наркотики, контролирующие разум.

Такой любящий, такой внимательный муж. Он сидел на противоположном конце стола, и лицо его сочилось участливой заботой. Су‑Хон тошнило от одного его вида.

– Тебе надо поесть, – сказал Мартин, набрал целую вилку пюре со спирулиной и принялся демонстративно жевать.

– А зачем?

– Ты сильно похудела. Я знаю, ты расстроена, я прекрасно понимаю, почему, – но от постоянного голодания лучше тебе не станет.

– Значит, такой у тебя рецепт решения мировых проблем? Набить брюхо и все станет хорошо?

– Су...

– Прекрасно, Марти. Давай поешь, все будет просто здорово. А потом воткнешь в АмСеть, присосешься к выпуску позитивных новостей и, может, убаюкаешь свою совесть, забудешь про Крис...

Удар ниже пояса: сестра Мартина жила в Корвалли‑ се, который попал в карантин после Большого Толчка. Уже почти месяц с городом никто не мог связаться. По официальным данным, во всем были виноваты повтор­ные толчки, которые постоянно обрывали наземные линии; по АмСети показывали привычный коллаж – коктейль из взболтанных, но не смешанных граждан, храбро противостоящих временной изоляции. Мартин не мог дозвониться до Крис уже три недели...

Слова Су‑Хон должны были ужалить его – может, даже разозлить, – но он по‑прежнему сидел разведя руки и казался совершенно беспомощным.

– Су, тебе столько пришлось пережить за эти месяцы, разумеется, ты все видишь в мрачном свете. Но я действительно думаю, что ты слишком много значения придаешь сплетням. Бунты, пожары и... ну послушай, у половины постов теперь даже авторов нет, они непонятно кому принадлежат. Тому, что идет из Водоворота, верить нельзя...

– А Сети, значит, можно? Да там слова не выплюнут, если его какой‑нибудь корп не разжует!

– Су, а что знаешь ты? Что ты на самом деле видела? Ты лишь мельком заметила какой‑то большой корабль, тот летел к берегу, но, что там делал, ты не видела...

– Потому что он сбил моего бота!

– Так тебя и не должно было там быть, начнем с этого, тупая ты дура! Повезло, что тебя не отследили и не расторгли контракт!

Он замолчал. Бульканье в аквариуме, доносящееся из соседней комнаты, неожиданно показалось им чересчур громким.

Мартин пошел на попятную сразу:

– Су, прости меня. Я не хотел...

– Да неважно, – Перро покачала головой, не желая слушать дальше. – Разговор исчерпан.

– Су...

Она встала из‑за стола:

– А тебе бы тоже не помешала диета, дорогой. Похудел бы, мозги прочистил. Может, даже заинтересовался бы, что они кладут в так называемую еду, которую ты сейчас пытаешься просунуть мне в горло.

– Господи, Су. Ну ты же не хочешь сказать...

Она прошла в кабинет, хлопнув дверью.

* * *

«Я хочу что‑то сделать!»

Перро прислонилась к двери и закрыла глаза. Снаружи донеслись тихие шаркающие шаги Мартина, но потом все стихло.

«Я была вуайеристом всю свою проклятую жизнь! Только и делала, что смотрела! Все разваливалось на части, а теперь они перешли на крупный калибр, унич­тожают все вокруг, и я – часть этого и ничего не могу поделать...»

Она громко прокляла ту бракованную дерму, которую носила в Гонкувере. Слова показались пустыми и бес­цветными; даже теперь она не слишком‑то сожалела, что ее столь грубо разбудили. По‑настоящему Перро злилась на то, что увидела, когда открыла глаза.

«А Мартин так старается меня утешить, такой честный и, наверное, верит, что все будет лучше, если я снова стану гаплоидной овцой, как и он...»

Она сжала кулаки, боль от ногтей, врезавшихся в ла­дони, доставила удовольствие.

«Вот Лени Кларк – не покорная овца».

Кларк давно покинула Полосу, хотя Амитав не давал умереть ее духу. Но она не исчезла, не погибла. Иначе быть не могло. Как еще объяснить непонятную моду на черные униформы и белые глаза, популярную во всем мире? Перро нечасто выходила в люди, но все признаки были налицо, даже в той полупереваренной жвачке, которую крутили по Сети. Темные силуэты на перекрестках. Слепые бельма, пристально смотрящие из толпы, которая всегда собиралась на заднем плане любого громкого события.

Ничего нового, конечно. Водолазы Н'АмПацифика еще год назад попали чуть ли не во все новости; снача­ла их превозносили как спасителей новой экономики, модных икон передовых технологий. Потом жалели и боялись, когда слухи о жертвах насилия и психопатии перешли некий порог в общественном сознании. И, в конце концов, о них, естественно, забыли.

Всего лишь старое поветрие. Рифтерский шик уже ушел в прошлое. Так почему вдруг в траченный пылью образ, застывший в зеркале заднего вида, влилась новая жизнь? Почему тонкая грибница намеков расползалась через Водоворот, шептала о существе, поднявшемся из глубин и несущем в себе конец света? Почему вдруг появились отрывочные слухи в сообщениях с повреж­денными или отсутствующими адресами о том, что люди начинают выбирать стороны?

Перро открыла глаза. Шлемофон висел на крючке прямо перед столом. Сбоку мерцал диод: «получено со­общение».

Наверное, кто‑то хотел поменяться сменами. Или какой‑нибудь контролер желает оплатить ей сверхурочные, чтобы Су‑Хон не смотрела, куда не надо.

«А может, еще один циркулятор раздолбали», – с надеждой подумала она. Хотя, скорее всего, нет. Полоса стала гораздо спокойнее с тех пор, как уголок Амитава... вырезали.

Перро глубоко вздохнула, сделала шаг вперед, села. Натянула шлемофон:

Сухон/Амитав (фамилия неизвестна)

нам повезло встретить настоящего ангела мщения. Без дураков. Лени Кларк, так ее звали.

«Боже мой».

Текст высветился прямо поверх тактической карты расположения «оводов» на Полосе. Су‑Хон заставила себя не дергаться; в желудке словно разверзлась дыра, но Перро быстро забросала ее землей.

«Ты вернулся. Кто бы ты ни был.

Чего ты хочешь?»

Она не скрывала интереса к Амитаву или Лени Кларк. Поначалу не было нужды: вполне законные темы для профессиональных бесед, пусть остальных пилотов они особо не интересовали. Но когда Амитав ушел в забвение, Перро замолчала. С трудом. Она так хотела кричать, в полный голос возвестить на весь Водоворот о случившемся зверстве, но, испугавшись последствий, предпочла орать на Мартина, надеясь, что сбившая ее штука не стала суетиться и отслеживать источник.

Вот только сообщение было не от УЛН или Энергосети. Оно больше походило на какой‑то глюк.

Под первыми двумя строчками появилась еще одна:

Она вроде как амфибия, одна из этих киборгов с рифта.

Никакого канала, с которым можно связаться. Икон­ки, по которой можно кликнуть. Позади текста – знакомая длинная цепь из красных точек, патрулирующих Тихоокеанское побережье, и ни единого намека на место, где «оводы» впадали в кому.

Lesbeus, скорее всего, ее ищут, но, ставлю пятьдесят квебаксов, не знают даже, как она выглядит под всем этим снаряжением, уж не говоря про то, кто она такая. Сухон или Амитав (фамилия неизвестна)?

Может, они хакнули и микрофон в шлеме.

– Меня зовут Су‑Хон. Через дефис.

Су‑Хон.

– Да.

Ты знаешь Лени Кларк.

– Я... видела ее, однажды.

Этого достаточно.

Невидимый кулак сомкнулся вокруг Перро и перебросил через полмира.

* * *

Берег Тихого океана и тактические сетки пропали за секунду; на их месте неожиданно возник тупик, скопле­ние кирпича и машин. Порывы дождя со снегом секли все вокруг, стоял такой холод, какого на Полосе ни­когда не видели. Мокрые снежинки стучали по стеклу и металлу. Междугородние автобусы, стилизованные под классические и словно вырезанные из непогоды, не двигались.

Перро заметила, что исчезло не все живое. Впереди стояла женщина, прислонив голову к кирпичной стене цвета свежего мяса. Громады рейсовиков по обе стороны были подключены к розеткам, выступающим из кладки, отрезая боковой путь к отступлению. Если и был отсюда выход, то лишь прямо, сквозь центр перцепционной сферы Перро. А та показывала цель в обрамлении ярко светящихся прицельных перекрестий. С каждой стороны мигали незнакомые иконки, предлагая на выбор варианты вроде «РАН», «ПАРАЛИЗ» или «УБТ».

В распоряжении Перро оказался целый арсенал, и она целилась прямо в Лени Кларк.

Рифтерша ассимилировалась. Нашла обыкновенную одежду, спрятала под визором ледяной взгляд, и Су‑Хон никогда бы не признала ее, если бы полагалась только на человеческие глаза. «Оводы» видели все в более широком спектре. Этот, например, оказался в пестрой и отвлекающей среде, где излучение сочилось из десятка электромагнитных источников, но Кларк стояла очень близко, на линии прицеливания, за ней была стена без проводки, и на фоне этой относительной тени грудная клетка женщины мерцала стаей размытых светлячков.

– Я не причиню вам вреда, – произнесла Перро. Оружейные иконки обвинительными перстами вспыхи­вали по краям зрения; она нашла одну потусклее, шепчущую о «РЗРЖ», и нажала ее. Арсенал вошел в режим ожидания.

Кларк не шевелилась и молчала.

– Я не... Меня зовут Су‑Хон. Я не из полиции. Я... думаю... – Она взглянула на координаты: Калгари. Междугородний автовокзал Гленмор.

Что‑то забросило ее на тысячу триста километров в северо‑восточном направлении.

– Меня послали, – закончила фразу Перро, – не знаю, на помощь наверное.

Она понимала, насколько абсурдно звучат ее слова.

– Помощь. – Безжизненный голос, никаких эмоций.

– Подождите секунду... – Су‑Хон подняла «овода» над автобусами и быстро сделала полный оборот на триста шестьдесят градусов. Она парила над гаражом, где машины спали и рядами сосали энергию. Главный терминал маячил в сорока метрах, с каждой стороны здания возвышались посадочные площадки. Два автобуса как раз забирали пассажиров: анимированные гончие, нарисованные на их боках, бежали в никуда, словно на невидимых беговых дорожках.

Вот оно, около кабинок санобработки: крохотный бурлящий островок возмущения. Отголоски. Перро залезла в черный ящик бота и быстро проглядела записи последних минут. Только что произошедшая ссора прокрутилась перед ней в комически быстрой перемотке. Даже тогда шоу уже близилось к занавесу, люди начали отворачиваться. Но там стояла Лени Кларк, зажав в руке черную как смоль шоковую дубинку. Перед ней застыл, подняв руки, мужчина, а маленькая девочка с широко раскрытыми глазами пряталась за его ногами.

Перро замедлила воспроизведение. Мужчина сделал шаг в реальном времени.

– Леди, да я вас и не видел никогда...

Кларк шагнула ему навстречу, но прежняя агрессия словно вытекала из нее, освобождая место неуверенности.

– Я... я думала, вы...

– Серьезно, леди. У вас с головой не все порядке, вы – чудовище.

– Мелкая, ты как? – Жезл в руке дрожал. Вторую она нерешительно протянула в сторону девочки. – Я не хотела тебя пу...

– Уйди! – завыла та.

Отец взглянул в небо, заметив движение над головой.

– Хочешь драки? – рявкнул он на русалку. – Ну так с ним подерись! – И ткнул пальцем в приближающегося «овода».

Лени пришлось бежать. Бот кинулся вдогонку, вооруженный и голодный.

А теперь – каким‑то образом – ситуацией овладела Су‑Хон.

Перро вновь снизилась между автобусами:

– Пока вы в безопасности. Вы...

В тупике никого не было.

Она повернулась на сто восемьдесят градусов; что‑то мелькнуло и скрылось за углом.

– Подождите! Вы не понимаете...

Перро врубила скорость. Какое‑то время ничего не происходило. Потом все поле восприятия вздрогнуло, до самых полукружных каналов. В верхнем углу сначала замерцала, а потом уверенно зажглась надпись: ВОССТАНОВЛЕНИЕ СОЕДИНЕНИЯ.

Оружейные иконки расцвели пульсирующими опухолями. Где‑то в отдаленном царстве собственной плоти Перро выдавала лихорадочные арпеджио, барабаня по пульту управления. Ничего не работало.

– Беги! – закричала Су‑Хон, когда связь оборвалась окончательно.

Но она уже вернулась в Монтану, и ее голос цели не достиг.

400 МЕГАБАЙТ: ПРЕРЫВИСТОЕ РАВНОВЕСИЕ

400 мегов завис на грани самоупоения.

Уже тысячи поколений он хранит секрет успешной жизни в Водовороте. Хищники с мощными лапами и скрежещущими зубами преследовали его; соперники состязались с ним за каждое новое убежище, каждое пастбище; болезни старались выесть ему нутро. И все‑таки 128 родил 142, а 142 родил 137 (тут пришлось подрезать избыточный код), 137 родил 150, и так далее, и так далее до нынешнего предкризисного состояния. И все благодаря тайне, закодированной в генах:

Если хочешь передвигаться по Водовороту быстрее, козыряй именем Лени Кларк.

Он не понимает, почему так. Да это и неважно. 400 знает точно: именно эта цепь букв открывает двери куда угодно. Ты можешь прыгать от узла к узлу так, словно дезинфекторов, файерволов и «акульих репеллентов» не существует. Без ущерба пройти сквозь лютую биомясорубку, через зельц, тогда как без защитного амулета «Лени Кларк» в кармане после такого любой гарантированно превращался в статические помехи. Даже Убежище – мифическое, недоступное Убежище, огромный шведский стол, практически нетронутый аппетитами живых, – когда‑нибудь могло оказаться в досягаемости.

Только возникла проблема: слишком многие примазались к делу.

В Водовороте такая ситуация в порядке вещей: эволюция идет слишком быстро, полсекунды не проходит, как появляется куча подражателей, и они тут же открывают колесо, которое ты вроде как намеревался держать при себе. И теперь на бесплатных рейсах между свободными зонами становилось слегка тесновато. Бинарные лошадки еле тащились под грузом десятков попутчиков, причем каждый из них норовил ухватить частичку памяти, замедляя движение еще больше. В итоге файлы‑переносчики стали привлекать внимание – контролеры контрольных сумм просто по логике понимали, что не может обыкновенная почта весить под сто гигов, а акулы пускали слюни на добычу, разжиревшую настолько, что она уже не могла двинуться с места.

Хочешь распространить свое семя по Водовороту? Впряги в повозку «Лени Кларк». Хочешь пойти на корм? Сделай то же самое.

Правда, такие проблемы возникли не у всех. Некоторые твари скакали повсюду так же быстро, как и всегда. Даже быстрее. Наверное, что‑то знали. Или кого‑то. 400 так и не смог выяснить их секрет.

Хотя вот‑вот выяснит.

В данный момент он скрещивается с дальним род­ственником, их линии разошлись всего пару сотен поколений назад. Почти все гены остались прежними; многообразию это не способствует, но, по крайней мере, дело верное и уже опробованное. Оба партнера, например, имеют по несколько десятков копий «Лени Кларк», которыми обмениваются с бездумной интенсивностью.

Но нет гена, который был бы как остров, даже в Водовороте. Независимых локусов не существует. Каждый путешествует в компании с остальными, маленькими созвездиями взаимосвязанных черт, мусорным кодом, случайными сочетаниями. И скоро 400 выяснит, что не только «Лени Кларк» имеет значение, но и свита, с которой она путешествует.

Все кусочки выстраиваются для пересчета. Подпрограммы репликации маршируют вдоль строя, словно информационная РНК, готовые резать и копировать. Случай перетасовывает карты, оргазм выбрасывает их наружу, и 400 вводит «Лени Кларк» в кузена. Последовательности вроде «вампира», «Биб» и «Бетагемота» идут в комплекте.

Взамен, согласно традиционному кредо гермафроди­тов «ты – мне, я – тебе», он получает «Лени Кларк» с совершенно новым кругом друзей. Вроде «судного дня». «Разрушения». Или «лучшеподаватьхолодной».

По всем приметам еще один незначительный трах. Но после него для 400 все начинает меняться.

Неожиданно репликационный уровень зашкаливает в небеса. Раньше его потомство прозябало и хирело в захолустных кэшах, а теперь сам Водоворот выгребает их из небытия и копирует по тысячи раз. А в один прекрасный цикл фильтр безопасности Н'АмПацифик замечает, как несколько потомков 400 дрейфуют к северу от побережья Энергосети. Приняв тех за передачи высокоприоритет­ной важности, он передает их ближайшему умному гелю. Тот сканирует актуальные внедренные данные и отсылает копии в Убежище на безопасное хранение.

Ни с того ни с сего самые могущественные силы в Водовороте решили дать членам Клуба 400 все, чего те хотят. Клуб не интересуется причинами такого везения – только пользуются им.

Они больше не 400 мегов, не автостопщики.

Теперь они превратились в настоящего Иоанна Крестителя.

МИКРОЗВЕЗДА

Он слишком долго был не у дел. Начал терять хватку. Как еще объяснить, что Кен не заметил засаду, которую трое подростков со стеклянными глазами устроили на задворках Санта‑Круса?

Конечно, сейчас у Лабина было немало забот. К примеру, надо было как‑то свыкнуться с крайне тревожными результатами тестов. Он проводил их много дней, каждый раз отметая новые, неизменно чистые анализы, задавая все более специфические параметры на случай все более невероятных болезней, – и вот наконец нашел. Что‑то поселилось в его крови – что‑то, чего ни природа, ни Н'АмПацифик туда не запускали.

Что‑то на удивление отсталое.

Из‑за таких новостей забылся бы любой нормальный человек. Но того, кто однажды пересадил ядерную микробомбу из собственного брюха в сердце подстанции Труа‑Ривьер без всякой анестезии, это не извиняло. Не извиняло Кена Лабина.

Такое непростительно. Нападавшие не тянули даже на бандитов; подростки, лет по шестнадцать – двадцать, закинулись каким‑то нейротропом и явно считали себя непобедимыми из‑за трансдермальных стероидов, роговичных накладок и шоковых дубинок. Пока Лабин отдыхал в Тихом океане, образ рифтеров отчего‑то стал модным среди сухопутников. Дело, скорее всего, было в глазах. На дне линзы скрывали множество грехов, прятали страх, слабость и ненависть под масками глухого равнодушия. Там они давали защиту, выстраивали дистанцию, и слабые со временем становились сильными.

Здесь же, наверху, они всего лишь превращали слабаков в идиотов.

Нападавшие хотели денег или еще чего‑то. Кен не вслушивался. Не стал даже утруждать себя предупрежде­ниями. Нападавшие явно были не в настроении слушать.

Пять секунд спустя им хотелось лишь одного – бежать. Лабин – предвидев поведение жертв задолго до этого, на подсознательном уровне, – лишил их возможности пользоваться ногами. Он чувствовал чисто символическое, отстраненное нежелание переходить к следующему неизбежному шагу, но они увидели гораздо больше, чем позволяли соображения безопасности. Кен совершил ошибку – если бы он не был столь беспечен, то не допустил бы конфликта, – однако непоправимое уже случилось. Свободные концы топорщились, их пришлось обрезать.

Свидетелей не было. По крайней мере тут детям муд­рости хватило. Не было криков – только тихие вздохи да мягкий треск сломанных позвоночников. Обошлось без пустой мольбы о пощаде. Одна девчонка даже по­пыталась заговорить, расхрабрилась, словно осознав, что достигла – с невероятной быстротой, ведь не прошло еще и минуты, – точки, за которой терять уже нечего.

– Mange de la marde, encule[63] , – прохрипела девушка, когда Лабин склонился над ней. – Какого черта ты тут Лени Кларк изображаешь?

Кен моргнул:

- Что?

Девчонка плюнула кровью прямо ему в лицо и дерзко уставилась пустыми белыми глазами.

«Да, – подумал Лабин, – может, из тебя и вышел бы какой‑то толк».

И сломал ей шею.

* * *

Все это тревожило. Он понятия не имел, что бывшая напарница успела прославиться.

Кен решил поискать «Лени Кларк» в Водовороте. Тот закашлялся и посоветовал сузить поиск: по предыдущему запросу вышло пятьдесят миллионов ссылок.

Кен приступил к исследованию.

Кларк была анархисткой. Освободительницей. Модным символом. Ангелом‑мстителем, поднявшимся из глубин океана, дабы сровнять с землей систему, которая надругалась над ней и превратила в жертву. Кларк имела последователей; пока только в Н'АмПацифике, но молва о ней распространялась. Орды недовольных, беспомощных людей нашли человека, которого могли понять, такую же жертву, женщину с непроницаемыми глазами, научившуюся давать отпор. Правда, кому имен­но, согласия не было. Какой армии? Ни шепота. Кларк была русалкой. Кларк была мифом.

«Лени мертва», – напомнил себе Лабин, но ни одна из найденных им ссылок этого не подтверждала.

Может, Кларк все‑таки сумела спастись. Энергосеть обещала эвакуировать «Биб». Лабин тогда, как и все, подумал, что их обманывают. А Лени единственная решила остаться и проверить.

«А если выбрались вообще все? Может, что‑то случилось, когда я ушел...»

Он запустил поиск по остальным: Элис Наката, Майкл Брандер... Джуди Карако, для полноты картины. Водово­рот знал многих людей с такими именами, но ни один из них не имел статуса Кларк. Кен прогнал тот же список через Убежище: результаты вышли более однородными, данные повыше качеством, но суть осталась прежней.

Только Лени Кларк. Нечто с ее именем заразило весь мир.

– Лени Кларк жива, – прошептал голос в ухе.

Лабин узнал его: один из стандартных бесплотных

подсказчиков, которые являются из Убежища в ответ на запросы пользователя. Кен с удивлением взглянул на экран. Никаких команд он сейчас не вводил.

– Это почти точно, – продолжил голос, далекий, лишенный всякой интонации, как будто он говорил сам с собой. – Лени Кларк жива. Температура и соленость в пределах нормы.

Он замолчал.

– Ты – Кеннет Лабин. Ты тоже жив.

И оборвал связь.

* * *

Анонимность. В ней заключался весь смысл.

Лабин знал нормы обслуживания в «Ридли» и в других подобных заведениях, незаметно для других разбросан­ных по всему миру. Здесь не сканировали сетчатку, не распознавали лиц. Хозяев заботило только одно: кли­ент не должен никому причинять вреда. В колбах из матированного стекла на четырнадцатом этаже царило равенство. Каждый становился никем. И все‑таки кто‑то в Убежище назвал его по имени.

Кен уехал из Санта‑Круса.

В Монтерее находился еще один безопасный шлюз – в Пакард‑Тауэр. В этот раз Лабин действовал наверняка и подключился к терминалу через три отдельных запястника, соединенных по цепочке и закодированных последо­вательностями с разными начальными числами. Он снова начал поиски Лени Кларк, аккуратно выбирая ветви запросов, не повторяя пути, пройденного в предыдущий раз.

– Лени Кларк сейчас в движении, – задумчиво произнес отдаленный голос.

Кен запустил процедуру отслеживания.

– Кеннета Лабина видели в Севастополе, – заметил голос. – Согласно недавним отчетам, за прошедшие восемьдесят четыре часа его заметили в Уайтхорсе и Филадельфии. Лени и Лабин вышли на путь воздаяния. Тебе так сильно нравятся аллитерации?

«Очень странно», – подумал Лабин.

– Мы ищем Лени и Кенни, – продолжил голос. – Мы хотеть переместить и распространить обоих в новое окружение с приемлемым уровнем солености, оно напрямую зависит от температуры в уже изученных природных условиях. Любишь ли ты рифмы?

«Это нейросеть, – догадался Кен. – Тюринг‑приложение. Может, гель».

Что бы с ним ни беседовало, его явно не программировали; оно научилось говорить методом проб и ошибок, выработало собственные правила грамматики и синтаксиса. Лабин видел такие устройства – или организмы, или кем они там были – на демонстрациях. Они достаточно легко схватывали правила, но постоянно выдавали какие‑то стилистические ляпы собственного изобретения. Почему такое происходило, проследить было трудно. Логика эволюционировала, синапс за синапсом, и не поддавалась обычному анализу.

– Нет, – бросил Кен пробный камень. – Рифмы не люблю я, да. Но, конечно, не всегда.

Последовала недолгая тишина.

– Прекрасно. Знаешь, я бы за такое заплатил.

– В лучшем случае посредственно. Ты кто?

– Я рассказываю тебе о Лени и Кенни. С ними лучше не связываться, друг. Ведь ты хочешь знать, на чьей стороне находишься?

– Ну так скажи мне.

Тишина.

– Эй!

Тишина. Вдобавок ничего не удалось отследить – источник заблокировал адрес возврата.

Кен подождал добрых пять минут на случай, если голос появится снова. Тот на связь не вышел. Лабин отключился от терминала и залогинился на другом, расположен­ном дальше в ряду. На этот раз он оставил «Лени Кларк» и «Кена Лабина» в покое. Вместо этого сохранил непонятные результаты анализа крови в открытом файле и пометил его ключевыми тегами; по идее, те должны были привлечь внимание определенных сторон. Кто‑то проводил параллельное расследование, пришла пора их подманить.

Кен вышел, его беспокоило очевидное и очень неприятное совпадение:

Ядерной бомбой, которая испарила «Биб», управлял умный гель.

ПОДСКАЗЧИК

Прионы  нет

Вирусы:

Адено нет

Арбо нет

Арена нет

Фило непатоген

Морбили бессимпт/хрон

Орби нет

Парамиксо бессимпт/хрон

Парво   нет

Пикорна   нет

Ханта   резидентн

Ретро   резидентн

Рота   незнач

Бактерии:

Бациллы   знач/норм

Кокки   норм Мико/СпироИППП умерен

Хлам   нет

Грибы не критич

Простейшие не критич

Нематоды нет

Платигельминты нет

Цестоды нет

Членистоногие нет

Доступ на рейс разрешен

– Вы уверены? Никаких... никаких алкалоидов спо­рыньи или психотропов?

Доступ на рейс разрешен. Пожалуйста, пройдите на регистрацию.

– У вас есть оборудование для МРТ?

Эта кабина оборудована для проверки пассажиров на наличие инфекционных заболеваний или паразитов. Вы можете посетить платную медкабину, если хотите про­вериться на предмет других расстройств.

– Где находится ближайшая медкабина?

Пожалуйста, не уходи.

– Я... Что?

Останься, Лени. Мы можем все уладить. Кроме того. Тебе надо кое с кем встретиться.

Экран потемнел. Динамик в ухе разразился статической отрыжкой.

– Это я, – неожиданно послышался голос. – Су‑Хон. С автовокзала.

Лени выбежала в укрощенные зеленые джунгли Зала Д, перед этим схватила визор и сразу натянула его на глаза, не замечая удивленных взглядов людей вокруг и не останавливаясь.

– Ты не понимаешь, – тихо умолял голос в ухе. – Я на твоей стороне. Я...

Наружу вели стеклянные двери. Кларк резко толкнула их. Внезапный порыв ледяного ветра низвел глобальное потепление до худосочной абстракции. Зал ожидания дугой изгибался позади, подобно каньону в форме подковы.

– Я хочу тебе помочь...

Кларк дважды постучала по запястнику.

– Режим подачи команд, – ответил тот.

– Отключиться.

– Амитав ум...

– Отключаюсь, – подтвердило устройство и тут же заснуло.

Лени осталась одна.

Тротуар пустовал. Свет лился из лабиринта прозрачных трубочек, защищающих клиентов Маккола[64] от зимы снаружи. Над крышами несся слабый вой турбин.

Два щелчка.

– Подключиться.

Тихое шуршание статики в наушнике, хотя запястник находился внутри двухметрового операционного радиуса.

– Ты там? – спросила Лени.

– Да.

– Что насчет Амитава?

– Перед тем как... В смысле... – Наконец голос зазвучал твердо: – Они все сожгли. И всех. Наверное, он...

Порыв ветра ударил Кларк в лицо. Русалка вдохнула мучительно холодный воздух.

– Мне жаль, – прошептала незнакомка в голове.

Лени развернулась и вошла внутрь.

ТЕПЛОВАЯ СМЕРТЬ

Дисплей был примитивным, скудные данные на темном фоне: широты и долготы, сетка GPS, наложенная поверх и центрованная по Международному аэропорту Калгари; моргала иконка «визуальный сигнал отсутствует», подтверждая очевидное с двухсекундным интервалом.

– Откуда ты знаешь? – выдохнул бесплотный голос в ухе Перро.

– Видела, как все начиналось. – Слышались резкие, раскатистые звуки обычной жизни аэропорта. – Мне жаль.

– Они сами виноваты, – произнесла Кларк, помедлив. – Подняли слишком много шума. Он просто... сам напрашивался...

– Сомневаюсь, что дело только в нем, – ответила Перро. – Там превратили в шлак целых девять километров побережья.

– Что?

– Думаю, там какая‑то биологическая угроза. Амитав просто... попал под раздачу...

– Нет, – слова прозвучали так тихо, что казались шелестом статики. – Не может быть.

– Мне жаль.

«Визуальный сигнал отсутствует». «Визуальный сигнал отсутствует».

– Кто ты? – наконец спросила Кларк.

– Я управляю «оводами». В основном патрулирую местность. Видела, как ты вышла из океана. Какое влияние оказала на жителей Полосы. Видела, как у тебя случилось одно из твоих... видений...

– Как же мы любим подглядывать, – протянула Кларк, замолчала, а потом продолжила: – Это не я. Там, на Полосе. Это все Амитав.

– Он подхватил идею. А ты вдохнов...

– Я ни при чем!.

– Ладно. Хорошо.

«Визуальный сигнал отсутствует».

– Почему ты меня преследуешь? – спросила Кларк.

– Нас кто‑то... связал. Там, на автовокзале.

– Кто?

– Не знаю. Может, один из твоих друзей.

Какой‑то звук, нечто среднее между кашлем и смехом.

– Сомневаюсь.

Перро глубоко вздохнула:

– Ты... ты стала очень популярной, понимаешь. Люди о тебе говорят. Кто‑то из них, наверное, тебя оберегает.

– От чего же?

– Не знаю. Может, от тех, кто устроил землетрясение.

– И что ты об этом знаешь? – Голос Кларк чуть ли не бил по ушам.

– Погибли миллионы, – ответила Перро. – И ты знаешь, почему. Только поэтому ты опасна для всех дурных людей.

– Значит, ты так думаешь.

– Ходят такие слухи. Я сама не знаю.

– Ты вообще как‑то слишком мало знаешь, не на­ходишь?

– Я...

– Ты не знаешь, кто я. Не знаешь, чего я хочу и что еде... Не знаешь, кто они и чего хотят. Просто сидишь и позволяешь собой пользоваться.

– А чего хочешь ты?

– Не твое собачье дело.

Перро покачала головой:

– Я помочь тебе стараюсь, между прочим.

– Дорогая, я понятия не имею, существуешь ли ты на самом деле. Почем знать, может, тот пацан из Саут‑ Бенда решил порезвиться.

– Из‑за тебя что‑то происходит. Что‑то настоящее. Можешь сама посмотреть, если мне не веришь, весь Водоворот говорит. Ты вроде как катализатор. Даже если не понимаешь этого.

– И вот тут на сцену выходишь ты, причем не задаешь никаких вопросов.

– У меня есть вопросы.

– Тогда нет ответов. Может, я террористка. Или жарю детей на вертеле. Ты же не знаешь, но все равно прибежала с высунутым языком.

– Слушай, – оборвала ее Перро, – что бы ты ни делала, это...

«...не может быть хуже того, что уже есть...»

Она замолчала, пораженная этой мыслью и благодарная сама себе, что сдержалась, не сказала. С абсурдной уверенностью Су‑Хон чувствовала, что за семьсот километров от нее Кларк улыбается.

Перро попыталась снова:

– Слушай, я, может, и не знаю, что конкретно про­исходит, но понимаю – идет какой‑то процесс, и он вращается вокруг тебя. Могу поспорить, далеко не все, кто в курсе происходящего, находятся на твоей стороне. Можешь считать меня чокнутой. Прекрасно. Но даже я не рискнула бы проходить контроль в аэропорту с таким излучением, которое выдают твои имплантаты. Я бы убра­лась отсюда прямо сейчас и на ближайшее будущее забыла бы о полетах. Есть и другие способы путешествовать.

Су‑Хон стала ждать. Вокруг мерцали тактические со­звездия.

– Ладно, – наконец произнесла Кларк. – Спаси­бо за подсказку. Но у меня тоже есть для тебя совет. Перестань мне помогать. Помогай тем, кто хочет меня уничтожить, если сможешь их найти.

– Господи боже, ради чего?

– Ради самой себя, Сузи. Ради всех, кто тебе дорог. Амитав был... он не заслужил такой участи.

– Нет, конечно, не заслужил.

– Девять километров, говоришь?

– Да. Там выжгли все дотла.

– Думаю, это только начало. Отбой.

Звезды померкли вокруг Су‑Хон.

СВИДАНИЕ ВСЛЕПУЮ

«Интересно? Ответь».

Странно видеть такую подпись под биохимическим графиком: тот походил на скособоченный крест из атомов углерода, кислорода и водорода – хотя нет, минутку, тут и сера затесалась, и азот на одной из перекладин, прямо там, где бы вбили гвоздь в запястье Иисуса (правда, судя по форме этой штуки, левая рука Спасителя была бы тогда в два раза длиннее правой). Метионин, сообщил подсказчик. Аминокислота.

Только перевернутая. Зеркальное отражение.

«Интересно? Еще как».

Файл притаился в утренней выборке по Бетагемоту, тихонько себе тикая. Целых несколько часов с начала смены у Ахилла не было даже минуты, чтобы просмотреть его. Супергрипп прожигал себе путь через Глазго, а какой‑то новый микроб, питающийся углеродом – то ли мутант, то ли конструкт, никто понятия не имел, – выжрал целый кусок из Двухсотлетней дамбы, прямо из‑под ног нескольких тысяч пассажиров рапитрана. Утро выдалось насыщенное. Но в конце концов Дежарден все‑таки смог выкроить пару минут, слезть с акселерантов и передохнуть.

Он открыл файл, и тот прыгнул на него, словно на взведенной пружине.

Подсказчик с необычной услужливостью принялся объяснять, почему этот документ стоит его внимания. В обыкновенной ситуации они добывали свои сокровища, используя логические цепочки, чересчур изощренные для человеческих мозгов; по мановению волшебной палочки необходимая информация со всего мира появлялась в очереди, причем без всяких запросов. Но этот файл – он пришел с исчерпывающими поисковыми тегами, терми­нами, которые мог понять даже человек. «Карантин». «Пожары». «Станция "Биб"». «Источник Чэннера».

«Интересно?»

Никакого толку, слишком мало информации. Но как раз достаточно, чтобы привлечь внимание кого‑то вроде Ахилла. Никакие это не данные на самом деле, а наживка.

«Ответь».

* * *

– Спасибо, что заскочили на огонек, – голос, как из жестяной банки, без картинки.

Дежарден включил собственный голосовой фильтр:

– Получил ваше сообщение. Что я могу для вас сделать?

– Нас связывает взаимный интерес к биохимии, – вежливо ответил незнакомец. – У меня есть информация, которую вы можете счесть полезной. И наоборот.

– А кто вы такой?

– Я человек, который разделяет ваш интерес к биохимии и обладает информацией, которую вы можете счесть полезной.

– На самом деле, – заметил Дежарден, – вы всего лишь программа‑секретарь. Причем довольно примитивная.

Пустота не согласилась.

– Тогда ладно. Загрузите что хотите и снабдите тегами, как это свое приглашение. При следующем сканировании посмотрю и свяжусь с вами.

– Простите, – ответила программа. – Так не пойдет.

«Ну разумеется».

– А как пойдет?

– Я бы хотел встретиться с вами.

– Хорошо. Назовите время, я расчищу канал.

– Лично.

– Хорошо, так как я... Секунду, вы имеете в виду – в реале?

– Да.

– Зачем?

– Я по натуре подозрителен. Не доверяю цифровым изображениям. Я могу быть у вас через сорок восемь часов.

– А вы знаете мое местоположение?

– Нет.

– Знаете, если б я тоже не был «по натуре подозрителен», то уж точно стал бы таким сейчас.

– Тогда мы разделяем не только интерес к биохимии.

Дежарден ненавидел, когда приложения так себя вели – пытались шутить или тупо острить, желая ка­заться более человечными. Правда, в людях он эту черту тоже не переваривал.

– Если вы выберете время и место, где мы могли бы встретиться, – продолжила программа, – я обещаю подъехать.

– А откуда вы знаете, что я не в карантине?

«И если на то пошло, откуда я знаю, что ты не в карантине? Куда я, вообще, лезу?»

– Это не проблема.

– Да что ты такое? Какой‑то тест на лояльность? Тебя Роуэн натравила?

– Я не понимаю.

– Потому что вот это совсем необязательно. Уж корп‑то должен бы знать. – За кого бы ни договари­валась программа, он занимал высокое положение. Еще бы, так уверенно говорить о расходах на поездки. Если только вся затея не была чьим‑то бессмысленным хитроумным розыгрышем.

– Я не провожу проверку на лояльность. Я прошу встречи.

– Ладно, хорошо. «Реактор Пикеринга». Наркобар в Садбери, Онтарио. Среда, в 19:30.

– Замечательно. А как я вас узнаю?

– Не так быстро. Я лучше сам к тебе подойду.

– А вот это проблема.

– И то верно. Если ты думаешь, что я побегу к кому‑ то, кто даже имени своего не называет, то тебе нужен новый патч.

– Как жаль слышать такое. Тем не менее это не имеет значения. Мы все равно можем встретиться.

– Нет, если никто из нас не будет знать, как выглядит другой.

– Увидимся в среду, – сказала ему программа. – До свидания.

– Секунду...

Нет ответа.

«Черт». Кто‑то собирался встретиться с ним в среду. Он способен добраться до любого места под геостационарной орбитой всего за двое суток. Он знает о связи между источником Чэннера и Бетагемотом и, похоже, может узнать Дежардена вообще без каких‑либо отличительных знаков.

Кто‑то хотел с ним встретиться, желал он того или нет.

Дежардену все это казалось, мягко говоря, угрожающим.

НЕКРОЗ

В мире существовали такие места, которые кормились от артерий между точками «А» и «Б» и сами себя обеспечить не могли. Когда устанавливали карантин, находили отравленный водоносный слой или когда равнодушные граждане покидали очередной промышленный центр, вылетающий в трубу, – в общем, когда перекрывали кровоток, такие поселения хирели и преображались в гангрену.

Разумеется, любые стены рано или поздно падали. Карантин отменялся или отмирал. Ворота открывались или же сгнивали от ржавчины. К тому времени было уже слишком поздно: живая ткань превращалась в некротическую. Новая кровь в мертвую зону не текла. Разве что пара‑другая прерывистых вспышек на подземных кабелях, периферийных нервах, где Водоворот перескакивал через провалы. Разве что несколько человек, не успевших вовремя убраться, но все еще живых; или тех, кто приезжал, не столько разыскивая это конкретное место, сколько убегая из другого.

Кларк попала именно в такой район, город руин, разбитых окон и пустых глаз, наблюдающих из домов, которые никто не озаботился снести. Жизнь здесь, по большей части, не замечала присутствия Лени. Та же избегала явных территориальных границ: беззубых детских черепов, со значением расставленных вдоль какого‑нибудь особенного тротуара; полумумифицированного трупа, распятого вверх ногами под загадочной надписью «Святой Петр Недостойный»; бесхозных автомобилей, словно по случайности перекрывающих то одну дорогу, то другую, – ржавых баррикад, что направляли беспечного путника к некой бойне в центре города, словно рыбу в запруде.

Два дня назад Лени обошла шабаш благодетелей, которые живьем ловили бродяг и отщепенцев, словно полевых мышей, и насильно накачивали их каким‑то генетическим коктейлем. Скорее всего, рецептом из ксантопластов. С тех пор ей везло: она больше никого не встретила. Передвигалась только ночью, когда ее чудесные глаза давали максимум преимуществ. Держалась подальше от местных штабов и блокпостов с горящими бочками, прожекторами и ржавыми, лишь наполовину функционирующими аварийными блоками Балларда. Попадались ловушки, замаскированные блиндажи с бандами выскочек, желавших завоевать себе положение в местной иерархии; они истекали слабым инфракрасным сиянием или осколками света, невидимыми для просто­го мяса. Кларк замечала их еще издали и меняла курс, а там так ничего и не подозревали.

Она почти миновала опасную зону, когда в дверном проеме дома, стоявшего примерно в десяти метрах впереди, появился какой‑то человек: метис с доминантными латиноамериканскими генами; его кожа казалась синевато‑серой в бледном свете, усиленном линзами. Голые ноги, обрывки пластика, нанесенного спреем прямо на подошвы, отслаивались на глазах. Какая‑то пушка в одной руке, двух пальцев на ладони не хватало. Другую он превратил в своеобразный протез, обернув вокруг нее клейкую ленту в несколько слоев, утыканную осколками стекла и ржавыми гвоздями.

Он посмотрел прямо на Лени глазами, что сияли такой же белизной и пустотой, как и ее собственные.

– И? – спросила Кларк через минуту.

Рукой‑дубинкой он резко обвел окружающую территорию:

– Не слишком большая, но моя. – От старых болезней он хрипел. – Надо платить.

– Я лучше пойду обратно, откуда пришла.

– Нет, не пойдешь.

Она привычным жестом постучала пальцем по запястнику. Тихо, почти беззвучно произнесла:

– Тень.

– Средства переведены, – ответило устройство.

Кларк вздохнула и скинула рюкзак. Еле заметно улыбнулась одним уголком рта.

– И как ты меня хочешь? – спросила она.

* * *

Он хотел ее сзади, хотел ткнуть лицом в землю. Хотел называть «сукой», «шлюхой» и «ампутанткой». Хотел порезать своей самодельной дубиной.

Лени думала, можно ли это назвать изнасилованием. Ей не дали выбора. С другой стороны, она не сказала «нет».

Он ударил ее, когда кончил, наотмашь врезал по голове рукой, в которой раньше держал пистолет, но жест был словно символическим. Наконец метис откатился в сторону и встал.

Все это время Кларк как будто издалека, отстранение наблюдала за собственной плотью, а теперь позволила себе вернуться к виду от первого лица.

– Ну что? – Она легла на спину, тыльной стороной ладони стирая грязь с лица. – Как я тебе?

Он хмыкнул и принялся обследовать рюкзак.

– А вот там ничего нужного тебе нет, – сказала Лени.

– Угу. – Тем не менее что‑то привлекло его внимание. Он вытащил костюм из черной блестящей ткани.

Тот начал корчиться у него в руке.

– Черт! – Метис уронил комбинезон на землю. Тот не двигался. Притворялся мертвым.

– Это что за хрень... – Бродяга взглянул на Кларк.

– Маскарадный костюм. – Она встала на ноги. – Тебе не подойдет.

– Чушь. Это же та отражающая кополимерная штука. Такую носит Ленни Кларк.

Кларк моргнула:

– Что ты сказал?

– Леонард Кларк. Глубоководный жаброчеловек. Он еще землетрясение устроил. – Мужик пнул гидрокостюм скрюченной ступней. – Ты что, думаешь, я не знаю? – Он поднял руку с пистолетом и дотронулся дулом до уголка линзы. – Как я, по‑твоему, их заполучил? Ты не первая поклонница в городе.

– Леонард Кларк?

– Я сказал уже. Ты глухая или тупая?

– Я дала себя изнасиловать, кретин. Тебе. Так что, похоже, тупая.

Бродяга долго не мог отвести взгляд от ее лица, а потом сказал:

– Ты и раньше это делала.

– Ты даже не представляешь, сколько раз.

– Что, стало нравиться?

– Нет.

– Ты не сопротивлялась.

– Да? А многие сопротивлялись с пушкой у виска?

– Ты даже не испугалась.

– Я слишком устала, идиот. Ты меня отпустишь, убьешь или как? Только прекрати мне вешать лапшу на уши.

Метис громоздко и неуклюже двинулся к ней. Лени только фыркнула.

– Иди, – каким‑то странным голосом сказал он, а затем совершенно глупо добавил: – А ты куда направляешься‑то?

Она подняла бровь:

– На восток.

Латинос покачал головой:

– Не прорвешься. Там большой карантин. Чуть ли не до самого Пыльного Пояса. – Он махнул рукой на юг, в сторону боковой улицы. – Лучше в обход.

Кларк постучала по запястнику:

– В списках ничего похожего.

– Ну тогда катись куда хочешь. Мне‑то какая разница.

Не отводя от него глаз, Лени склонилась и подобрала костюм. Метис держал рюкзак за лямки, глядя внутрь.

Он напрягся.

По‑змеиному быстрым движением она выхватила оттуда дубинку и направила ему прямо в брюхо.

Бродяга отступил, по‑прежнему сжимая в руке рюкзак. Его глаза сузились до молочных щелочек.

– Почему ты этим не воспользовалась?

– Не хотела заряд тратить. Ты его не стоишь.

Он взглянул на пустые ножны, висящие у нее на поясе.

– А почему там не держишь? Откуда быстрее доставать?

– Ну вот если бы рядом с тобой был ребенок...

Они смотрели друг на друга глазами, видевшими все

в черно‑белом цвете.

– Ты мне позволила. – Метис замотал головой, противоречие, казалось, причиняло ему боль. – У тебя было вот это, но ты все равно мне позволила.

– Рюкзак, – напомнила Кларк.

– Ты... меня подставила. – Разгорающийся гнев в голосе и глубокое удивление.

– Может, я просто люблю погрубее.

– Ты заразна. Ты – переносчик.

Лени слегка качнула дубинкой:

– Отдай мне мои вещи и тогда, возможно, проживешь достаточно, чтобы узнать наверняка.

– Ах ты тварь.

Но рюкзак он все же протянул. Только сейчас Лени заметила перепонки между пальцами на его руке и гладкие кончики обрубков безо всяких шрамов. Значит, обо­шлось без насилия. Их не отрезали в уличной драке. Он таким родился.

– А ты пробирочный, что ли? – спросила она.

Может, он был старше, чем выглядел; фармы не рас­пространяли глючные генотипы уже лет двадцать. Дефективные, конечно, тратили на лекарства больше здоровых людей, но глобальная обстановка выворачивала детей наизнанку и так, без посторонней помощи. И без жалоб от недовольных покупателей.

– Пробирочный, спрашиваю?

Он прожег ее взглядом, его трясло от бессильной ярости.

– Хорошо, – сказала она, забирая рюкзак. – Поделом тебе, урод.

ЗАПАДНЯ

Голос в ухе Лабина солгал.

Он не выезжал за пределы Н'АмПацифика с самого оползня. Уже много лет не был в Севастополе и Филадельфии. И тем более никогда не появлялся в Уайтхорсе. Надеялся, что не доведется, уж очень неприятные слухи ходили об этом месте.

Но возможность такая была. Ложь казалась вполне правдоподобной, особенно для тех, кто знал Лабина, но понятия не имел о его нынешней жизни. А может, ложь была даже ненамеренной. В ход пошла глупая догадка, основанная на бог знает каких невнятных данных. Кто‑то сгреб в охапку несколько случайных слов, уделяя больше внимания грамматике, а не истине.

Кен задумался, не положил ли сам начало слухам, и, прежде чем отправиться в Садбери, решил проверить эту гипотезу.

Он снова залогинился в Убежище и запустил новый поиск: «Джуди Карако, Лени Кларк, Элис Наката» и «Кеннет Лабин».

В этот раз к нему обратился другой голос. Он говорил мягко, спокойно, почти шептал. Не упоминал об аллитерации и рифмах. Частенько произносил твердые согласные неправильно.

И называл его Майком.

* * *

На суборбитальном Лабин добрался до города‑государства Торомильтона, оттуда взял шаттл на север. Под ним бесконечной вереницей тянулись пригороды, излившиеся из сердца мегаполиса, что некогда держало их в плену. Ежедневные поездки на работу закончились десятки лет назад, но упадок и запустение распространялись до сих пор. Мир снаружи пролетал без происшествий – во всем Онтарио имелось лишь несколько закрытых зон, и все в стороне от маршрута.

Мир внутри был намного интереснее. Глубоко в кипящем хаосе Водоворота зародились эмбрионы слухов о воскрешении Майка Брандера вместе с байками о Лаби‑не. Майка Брандера видели в Лос‑Анджелесе. Его видели в Лиме.

Кен нахмурился, почувствовав еле заметное отвращение к самому себе. Он прокололся на собственных вопросах. Нечто в Убежище заметило, что он искал всех членов команды «Биб», кроме себя. «А почему это пользователь интересуется всеми, кроме Лабина К.? Потому что пользователь уже знает о Лабине К.

Потому что пользователь и есть Лабин К.

Возвращение Лени и Кенни».

За его последней прогулкой по Убежищу с вопросами о всех, кроме Брандера, следили с таким же внимани­ем–и пришли к столь же простому логическому вы­воду. Теперь Майк воскрес и стал вести бурную жизнь в Водовороте. Что и требовалось доказать.

«И что это делает? И почему?»

Конечно, вопрос «почему» часто не имел особого смысла. Иногда фауна Водоворота хваталась за популярные тренды и так передвигалась – крала ключевые слова, втираясь в доверие, выдавала себя за часть толпы и прошмыгивала сквозь фильтры. Классический стадный эффект, слепой и глупый, как сама эволюция. Поэтому такие стратегии через какое‑то время неизменно заканчивались пшиком. Недавнее поветрие пропадало в вечности, а самозванцы оставались с поддельными билетами в пустые бальные залы. Или охранники просекали фишку; чем популярнее камуфляж, тем эффективнее контрмеры.

Фауна цеплялась за существующие слухи, если те были достаточно горячими. Лабин никогда не слышал о том, чтобы она создавала какие‑то тренды сама.

И почему Кларк? Никому не нужная жизнь, неви­димая смерть. Прямо скажем, не самый заразный мем. Да на самом деле ничего в ней не было для такого посмертного признания.

Тут было что‑то новенькое. Что бы там ни орудовало, оно явно имело какую‑то цель и для этого использовало Лени.

Более того. Теперь оно использовало и Кена.

* * *

В двадцать первый век Садбери прибыл уже при смерти. Десятки лет добычи полезных ископаемых и тонкая почва с неважной буферностью сделали свое дело. Дымящие жерла города стали эпицентром по‑настоящему крупной вспышки кислотного мора растений, одной из первых в истории Северной Америки. Веха в своем роде.

Но нет худа без добра. По легенде, космонавты, по­летевшие потом на Луну, одно время практиковались на этой выскобленной серой земле. Местные голубые озера и вовсе поражали невероятной красотой, чистые и безжизненные, словно обработанные химикалиями унитазы. Непоколебимо стабильный субстрат выровняли и сгладили давным‑давно исчезнувшие ледники; все За­падное побережье могло сползти в океан, но Канадский щит ожидало вечное существование. А если бы на Промышленную Подкову вокруг озера Онтарио из цистерн или подъемников высадились экзотические чужеродные формы жизни, по своему обыкновению круша все подряд, лишь самые крутые химеры смогли бы преодолеть напитанные кислотой пригороды Садбери. Эта мертвая зона походила на ров, на противопожарную просеку, выжженную индустриальным ядом, который копился тут добрую сотню лет.

Даже если бы УЛН само все подстроило, и то получилось бы не так удачно. Город обладал иммунитетом к заразам, угрожавшим остальному миру, так как уже давно потерял все мало‑мальски ценное. Недвижимость тут продавали по бросовым ценам, никелевые шахты истощились, а в экономике царил вакуум с тех самых пор, как последние топливные стержни захоронили в Коппер‑Клифф.

Патруль Энтропии заполнил эту пустоту. По эффективности работы офис в Садбери находился в первой десятке всего полушария.

Кен не удивился тому, что цель оказалась именно здесь. Таинственный исследователь, похоже, не сознавал характера того, что искал; кэши, оставшиеся в Убежище, срабатывали быстрее при запросах по экологическим воздействиям и коррелятивной эпидемиологии, но тормозили, когда речь шла о внутриклеточных органеллах или биохимических путях. Человек, который знал о самом возбудителе, такой след не оставил бы. Этот же, судя по всему, искал что‑то совсем новое и непонятное.

А значит, фармы ни при чем. Работал кто‑то и более вовлеченный в вопросы экологии, и – учитывая доступ к Убежищу – с высокой степенью допуска и автономией. Такие люди встречались только в Патруле Энтропии.

А Патруль обладал одной очень полезной особенно­стью: в Управлении к вопросам секретности относились с должной паранойей. В мире, где все решала «удаленка», правонарушители в реале, каждый день, покорно спускались в огромные, надежно охраняемые катакомбы, напрямую подключенные к Убежищу. На этой работе тупых не держали, а потому никто не стал бы разбираться с энтропийной вспышкой с домашнего терминала, даже если б это и было возможно. В УЛН даже связь с Водоворотом отличалась совершенно безумным уровнем безопасности.

А потому сотрудников Патруля было очень легко отследить. Они все проходили через фойе главного здания.

Никакого списка правонарушителей не существовало, хотя в маленьком садике информационных стоек, разместившемся в главном холле, перечислялись имена глав отделов. Выяснив все, что ему было нужно, Лабин вышел на улицу и направился к ближайшей остановке рапитрана.

* * *

Дональд Лерцман был архетипическим середняком: он без особых усилий добрался до управляющей должности и теперь занял комфортабельную нишу между теми, кто по‑настоящему работал, и теми, кто принимал сколько‑нибудь важные решения. Возможно, где‑то глубоко в душе Дональд это даже понимал и компенсировал неудовлетворенность отдельным домом. Тот стоял на самом краю Садберийского Ожога и скрывался от посторонних за стеной из голубых елей, невосприимчивых к кислоте.

Разумеется, в нынешнее время Лерцман не мог позволить себе добираться до дома на личном транспорте. Он знал, как должен выглядеть со стороны, ведь именно на этом умении выстроил свою карьеру, а потому каждую ночь шел пешком три квартала от дома до автобусной остановки, и около двадцати процентов пути приходилось на безлюдные места.

– Прошу прощения, вы – Дональд Лерцман?

– Да, а кто...

Лабин сразу заметил блок медицинской тревоги на запястнике Лерцмана. Тот посылал сигнал, когда датчики фиксировали малейшие признаки продолжительного стресса у клиента. Конечно, на обычное напряжение они не реагировали – лишь на то, которое запускалось из‑за угрозы или боли. А большинство таких сигналов шло по спинному мозгу.

Спустя десять минут после несостоявшегося знакомства Кен уже знал, кого ищет, где тот находится и когда заканчивается его смена. Сведений было более чем достаточно.

До встречи в «Реакторе Пикеринга» оставалось двадцать шесть часов. Лабин не был уверен, хочется ли ему ждать так долго, – ведь этот самый Ахилл Дежарден вполне мог не явиться к условленному времени.

Кен ушел, а Дональд Лерцман спокойно сопел на асфальте.

СОУЧАСТИЕ

В этот раз все опять случилось внезапно: место действия неожиданно сменилось, один мир уничтожили, на его месте создали другой. Кажется, перед переносом даже было предупреждение. Еле уловимая задержка в фидах, пробный сигнал, как будто нечто проверяло уровень активности на линии. Но он мелькнул слишком быстро, чтобы Перро успела насторожиться, если она вообще его не вообразила.

Не имеет значения. Она ждала. Ждала уже много дней.

Все тот же вид сверху, с точки зрения Бога, а вот толпа снизу, обрамленная знакомыми иконками и окошками, совсем другая. Су‑Хон перекинуло с одного «овода» на другой. По какой‑то причине навигация и GPS не работали.

Перро оказалась внутри какого‑то здания, и перед ней творилось насилие.

Один человек, свернувшись, лежал на бетонном полу; второй как раз бил его ногой в живот. От удара тело жертвы еще сильнее скрючилось в каком‑то бессмысленном эмбриональном рефлексе, вокруг разлетелись зубы и алые брызги. Из‑за рваных ран и крови, залившей лицо, было невозможно определить даже этническую принадлежность пострадавшего.

Нападавший – меньше размерами, черный – стоял спиной к камере и по‑боксерски, с ужасающей неуго­монной энергией, перемещал вес с ноги на ногу. Вокруг импровизированной арены собралась толпа: некоторые люди внимательно наблюдали за дракой, другим было явно все равно, а третьи потрясали кулаками от ярости и возбуждения. Чуть подальше помещение пустовало, там лежали лишь матрасы и кучи каких‑то вещей.

Перро прошлась по доступному меню. Оружия нет. На краю зрения раздражающе мигала надпись: цель азим – 162°; склон –41°.

Сзади.

Победитель сделал круг, все еще подпрыгивая. В камеру попало его лицо, сморщившееся от яростного напряжения. Он ударил лежащего ногой в спину, прямо по почкам. Корчащееся нечто на полу дернулось и раскрылось кровавым цветком, выгнулось, как от удара током.

Нападавший посмотрел вверх, прямо на взломанный «овод» Перро. Из‑за генетически модифицированного хлорофилла его глаза походили на сверкающий кристаллический нефрит. На этом темном лице они казались галлюцинацией.

Не отводя взгляда от бота, он в последний раз пнул жертву в голову. А потом, не встретив никакого сопротивления, отправился в толпу.

Су‑Хон никогда не видела его прежде. Не знала жертву. Но цель была в –175° по азимуту и –40° по склонению. Она двигалась.

Поворот влево. Еще больше людей, больше матрасов. Вдалеке виднеются серые неоштукатуренные стены, там же выстроились в линию торговые автоматы, а чуть выше висят официальные пиктограммы, приглашающие население на «Регистрацию», в «Карантин» и к «Последним известиям». «Овод» находился в цементной пещере вы­сотой в десять метров, устроенной на благо выживания масс: здесь устраивали карантины и центры вакцинации, здесь спасались, когда погода бушевала так, что старые здания, пусть и укрепленные на такой случай, не выдерживали. Для многих этот барак уже стал домом.

Неофициальное название – бомбоубежище.

Цель находилась в ‑35° по азимуту и ‑39° по склонению. Как только она показалась на виду, тактический дисплей тут же навел на нее перекрестие прицела. Тот же гражданский прикид, тот же визор. Но после Калгари с Лени что‑то случилось. Она прихрамывала на одну ногу, а по правой стороне лица расплылся желтый синяк.

Перро запустила громкоговоритель «овода», но тут же передумала и отрубила его. Не стоит привлекать лиш­него внимания. Вместо этого она вызвала меню связи, запеленговала визор Кларк и вломилась прямо на ее радиочастоту:

– Привет. Это снова Су‑Хон.

Внизу, на полу, Лени замерла, подняла к глазам руку. Запястника она больше не носила.

– Я здесь, наверху, – сказала Перро. – В «оводе».

Прямо в лицо запищал сигнал тревоги: поблизости

показался еще один бот. Су‑Хон развернулась и увидела, как тот влетает в специальное отверстие для машин наблюдения, расположенное в двух метрах над главным входом.

Даже невооруженным глазом она сразу заметила дула орудий.

Су‑Хон взглянула вниз. Кларк исчезла. Перро вращала камеру, пока мишень не появилась снова. Рифтерша шла к двери, посматривая на второго «овода». Тот ее не заметил и сразу направился к кровавой кляксе Роршаха в глубине пещеры.

– Не этот, – пояснила Перро. – Я. Маленький, наблюда...

– Ты – та самая, что за мной подглядывала, да? – резко оборвала ее Лени.

– Э... ну да. Во всяком случае, ты так все описала.

– Пока. – Она уже добралась до выхода.

– Постой!

Кларк исчезла.

Перро еще раз взглянула на второго бота. Тот парил над местом драки, устремив камеры прямо вниз. Его, наверное, вызвал автомат, которым сейчас управляла Су‑Хон, прежде чем она перехватила управление. Вооруженный «овод» не обращал на нее никакого внимания. Если он и знал о том, что Перро в деле, ему, похоже, было наплевать.

«Да я ничего поделать и не могу», – подумала она и

нырнула в прорезь для ботов.

* * *

Мелкий грязный дождь, редкие капли били по косой. Небо коричневого цвета. В воздухе словно висела взвесь сажи. Значит, ее занесло еще дальше на юг. Куда‑то, где снег не выпадал уже годами.

Контуры городских зданий плыли позади купола размытой гистограммой. От нее тянулось четырехполосное шоссе, асфальтовой лужей разливалось рядом с убежищем и устремлялось дальше, к горизонту. По лоскутному одеялу полей и лесных участков вился потертый узор дорог поменьше – некоторые и вовсе походили на грунтовки.

Мишень, зафиксированная и подсвеченная, словно яркая бабочка, удалялась по одной из них.

По‑прежнему никакого GPS. Даже компас в офлайне.

Перро снова перехватила сигнал рифтерского визора и пустилась следом за Кларк.

– Послушай, я могу...

– Да отвали ты. В прошлый раз, когда ты была в одной из этих штук, дело кончилось стрельбой.

– Это была не я! Связь вырубилась!

– Да ну? – Кларк даже не оглянулась. – А сейчас она как поддерживается?

– У этого бота орудий нет. Это лишь глаза и уши.

– Я даже глаза и уши не люблю.

– А тебе лишняя пара не повредит. Если бы я раньше провела разведку, ты бы не заработала этот синяк на лице.

Кларк остановилась. Перро направила «овод» вниз, зависнув в паре метров от плеча Лени.

– А что, если твоим друзьям станет скучно? – спросила та. – Когда связь отрубится снова?

– Не знаю. Наверное, бот отправится на привычный маршрут. По крайней мере выстрелить в тебя он не сможет.

– Он может сообщить тем, кто сможет.

– Послушай, я буду держать дистанцию, – предложила Перро. – Скажем, в двести метров. Я останусь в пределах дальности твоего визора, и если бот придет в себя, то увидит лишь какую‑то безымянную «кэшку», которая просто оказалась поблизости, когда связь восстановилась. А они два раза не проверяют.

В двух метрах по левому борту Кларк пожала плечами.

– А зачем ты это делаешь? – спросила она. – По­чему тебе так важно мне помочь?

Перро чуть не сказала правду, но потом ответила:

– Не знаю. Вот так вот.

Рифтерша покачала головой и через секунду сказала:

– Я иду на юг.

– На юг? – Су‑Хон постучала по мертвой иконке компаса. Ничего. Потом попыталась найти солнце в мутном небосводе.

Кларк уже отправилась в путь и бросила, не оборачиваясь:

– Сюда.

* * *

Перро держалась подальше от дороги и летела парал­лельно курсу Лени. Она ткнула в иконку управления ка­мерами – хотела выставить автоматический зум‑рефлекс на любое движение, кроме дуновения ветра, – и сильно удивилась, когда ей предоставили целое меню на выбор. Вид сбоку, сзади, снизу и целая стереопанорама спереди. Су‑Хон могла разделить дисплей на четыре части и одновременно следить за обстановкой на все триста шестьдесят градусов.

Лени молча брела вдоль дороги, ссутулившись от ветра. Ветровка хлопала ей по спине, как оторванный кусок полиэтилена.

– Ты не замерзла? – спросила Перро.

– Я в шкуре.

– В шкуре... – «А, ну да, ее гидрокостюм». – Ты всегда так путешествуешь?

– Это же ты сказала мне не летать.

– Да, конечно, но...

– Иногда я сажусь на автобус. Или ловлю попутку.

Так не надо было предъявлять удостоверение личности

или проходить сканирование тела. В этом крылась невероятная ирония. За последние несколько недель Кларк, скорее всего, прошла через такие кордоны безопасно­сти, которых еще десять лет назад просто не существовало, – но современные проверки и «красные коридоры» вылавливали патогены, а не людей. Кого сейчас вообще волновали артефакты вроде паспорта? Или нечто субъ­ективное, вроде государственных границ? Национальная принадлежность стала уже настолько бессмысленной концепцией, что никто даже не озаботился ее отменить.

– На этой дороге ты попутку навряд ли встретишь, – заметила Перро. – Надо было держаться главного шоссе.

– А я люблю ходить одна. Можно не тратить время на бессмысленную болтовню.

Су‑Хон намек поняла.

Она залезла в бортовой регистратор, опасаясь, что «овод» успел сохранить слишком много разоблачительной информации. Но всю его память стерли – такой саботаж находился далеко за пределами способностей простого пилота. Даже сейчас черный ящик почему‑то не мог удержать даже обычный поток данных, идущий с сенсоров бота.

Перро обрадовалась, но не сильно удивилась.

– Ты еще там? – спросила Кларк.

– Угу. Пока на связи.

– А они быстро учатся.

Су‑Хон вспомнила, как Лени задумчиво посмотрела на голое запястье там, в аэропорту:

– А что с твоим запястником случилось?

– Разбила.

– Зачем?

– Твои приятели сообразили, как отрубить выклю­чатель.

– Они мне не... – Не приятели. Даже не коллеги. Она понятия не имела, что они такое.

– А теперь ко мне в визор залезла ты. Была бы я поумнее, и его бы выбросила.

– Значит, с тобой и другие выходили на связь? – Ко­нечно, выходили – с чего бы Су‑Хон быть единственным человеком на Земле, удостоенным приема у Мадонны Разрушения?

– Ах, да. Я забыла, – сухо проговорила русалка. – Ты же ничего не знаешь.

– Так выходили или нет? Другие, вроде меня?

– У них мозгов еще меньше, – ответила Кларк и продолжила путь.

«Не напирай».

Ряд худосочных березок закрыл боту обзор. Камера по левому борту ловила Кларк лишь урывками, сквозь вертикальную путаницу белых черт.

– Я заходила в Водоворот, – сказала Лени. – Люди... они говорят обо мне.

– Да, знаю.

– А ты в это веришь? В то, что они говорят?

Перро решила подойти к вопросу аккуратно, поскольку и в самом деле не верила:

– Значит, ты не носишь в себе конец света?

– Если это и так, – ответила Кларк, – то анализы крови ничего не показывают.

– Сейчас практически ничему в Водовороте верить нельзя, – заметила Перро. – Там противоречие на противоречии.

– Безумие какое‑то. Я понятия не имею, как это вообще началось. – Несколько секунд тишины, затем: – Я недавно видела человека, который походил на меня, ну когда я в костюме.

– Я же тебе говорила. У тебя есть друзья.

– Нет. Тебе нужна не я, а нечто, живущее в сети. Оно просто... зачем‑то украло мое имя.

Бип.

Внезапно засветился треугольник, уловивший некий подвижный объект. Кормовая камера рефлекторно дала увеличение.

– Стой, – сказала Перро. – У меня тут... Лени.

– Что?

– Тебе лучше сойти с дороги. Кажется, там этот псих из убежища.

Так и было. Сгорбившись над рулем древнего горного велосипеда, он проявился на экране подобно зер­нистому кошмару, налегая на педали с усилием, всем своим весом. Сиденья под ним не было. Как и шин: велосипед громыхал по дороге на голых ободьях. Скелет, оседланный монстром. Куртка мужчины была темной и влажной, одного рукава не хватало; в здании он явно ходил в другой.

Мужчина не сводил глаз с дороги; лишь раз кинув быстрый взгляд через плечо, в конце концов он скрыл­ся во мраке.

– Лени?

– Здесь я. – Она показалась из водосточной канавы.

– Он уехал. Вот всегда такие уроды попадаются, когда пушки под рукой нет.

– Он не хуже всех остальных в том бункере. – Кларк выбралась обратно на дорогу.

– Он только что забил до смерти человека.

– А куча народа вокруг стояла и смотрела. Или ты не заметила?

– Ну...

– Знаешь, люди так часто поступают. Просто стоят и смотрят. Они все соучастники, они ничем не лучше... да они даже хуже. Он, по крайней мере, хоть как‑то себя проявил.

– А ты вроде тоже не пошла против него или я чего‑то не заметила? – огрызнулась Перро и тут же пожалела об этом.

Кларк повернулась лицом к «оводу», но ничего не сказала и пошла дальше.

– Они – не все... соучастники, Лени, – уже спокойнее произнесла Су‑Хон. – Люди хотят действовать, они просто... боятся. И многие по собственному опыту знают, что единственный способ справиться с проблемой – просто отступить...

– О, ну да, мы все – лишь жертвы собственного прошлого. Даже не думай поднимать эту тему.

– Какую тему?

– Про несчастных жертв насилия. Ты знаешь, что такое насилие на самом деле? Это оправдание.

– Лени, я не...

– Например, ты в детском саду, а какой‑то урод запускает тебе руку в трусы. Или кто‑нибудь изнасиловал тебя в зад. И что с того? Ну да, останутся синяки. Будет кровотечение. Правда, когда падаешь с качелей или ломаешь руку, повреждений еще больше, но почему тогда никто не ноет о «насилии»?

Из Лени изливалась такая ярость, что Перро за тысячу километров от нее пошатнулась.

– Я ничего такого не говорила... и вообще, физи­ческие травмы – это лишь часть беды. Эмоциональные гораздо сильнее...

– Чушь. Думаешь, мы с нашим устройством не можем пережить какую‑то мелкую детскую травму? Ты знаешь, сколько млекопитающих жрут своих детей? Если б мы так надолго выходили из строя от побоев в детстве, то не протянули бы и десяти поколений.

– Лени...

– Ты думаешь, все эти солдаты, бандиты, копы так бы торчали от изнасилований, если б мы сами не делали из них невесть что? Если б у нас коленки не подгибались, если б мы не тряслись при одной мысли о том, что нас изнасилуют? Да ну на хрен. На меня нападали твари прямиком из ночных кошмаров. Я столько раз уже могла свариться и остаться похороненной заживо, что сбилась со счета. Я знаю все о том, как довести человека до срыва, до слома, и сексуальное насилие тут даже в первую десятку не входит.

Она остановилась и впилась взглядом в бота Перро. Та увеличила картинку: рифтершу трясло.

– Или, может, у тебя есть причины не согласиться со мной? Личный опыт, которым бы ты подкрепила все эти модные банальности?

«Разумеется, у меня есть опыт. Я подсматривала. На­блюдала годами и ничего не чувствовала. Это была моя работа...»

Но, конечно, она ничего не сказала.

– Я... Нет. В общем, нет.

– Естественно. Ты всего лишь тупая туристка, вот и все. Сидишь где‑то в стеклянной башне, где сухо, тепло и комфортно, иногда высовываешь перископ в реальный мир, а потом говоришь себе, что вот теперь‑то я живу по‑настоящему полной жизнью, ну или еще какую‑нибудь херню в том же духе. Ты такая жалкая.

– Лени...

– Хватит мной кормиться.

Больше она ничего не сказала. Безмолвно шагала по дороге, не обращая внимания на мольбы и извинения, а сверху лил грязный дождь. Коричневое небо потемнело. Видимый свет поблек, включился инфракрасный. Лени Кларк превратилась в обжигающе‑белое пятно гнева, не­утомимо двигавшееся на зафиксированном расстоянии.

После она заговорила лишь раз. Слова больше походили на рык, и Су‑Хон решила, что те предназначались не для нее. Однако чувствительные сенсоры «овода» не питали уважения к дистанции и плевали на приватность: фильтр и усиление громкости превратили фразу Кларк из отдаленной статики в уродливую и недвусмысленную истину:

– Все платят.

ПОИСК ВИДЕНИЙ[65]

Дежарден не занимался сексом с реальными женщинами по двум причинам. Вторая была такой: симуляции давали ему гораздо больше свободы.

Его система вполне соответствовала таким требованиям. Костюм был оснащен по последнему слову техники: бестелесные пальцы тактильных датчиков магнитолевитации Лоренца одновременно ощущали любое его движение и отвечали на него. Реклама хвасталась, что с ними можно почувствовать, как по спине ползет виртуальный муравей. Она не лгала. Мощнее был только прямой нейроинтерфейс, но так далеко Дежарден не заходил. Об этом мало кто знал, но некоторые существа в Водовороте научились проникать внутрь человеческого тела. Ахилл совсем не хотел, чтобы какой‑нибудь цифровой хищник взломал ему спинной мозг.

Впрочем, в случае с имплантатами существовали и другие опасности, особенно для людей со вкусами Дежардена. В мире до сих пор хватало людей, которые отказывались признавать разницу между реальностью и симуляцией, фантазией и изнасилованием. Некоторые из них обладали достаточной квалификацией и вполне могли хакнуть то, что считали неприемлемым с политических позиций.

Взять настоящий сценарий. В общем‑то, сцена милее некуда. Перед Ахиллом лицом вниз лежали две девушки, привязанные к столу. У одной к соскам и клитору были прицеплены зубчатые зажимы, связанные с генератором переменного тока. Второй приходилось довольствоваться не столь технологичными методами наказания; сейчас, к примеру, Дежарден пользовался занозистой ручкой от швабры. Три остальные висели вверх ногами на дальней стене, коротая время, пока не настанет их очередь.

Именно в такого рода симуляции любили вламываться некоторые типы. Ахилл знал несколько случаев, когда жертвы чудесным образом освобождались от оков, вооружившись мясницким тесаком или садовыми ножницами, набрасывались на пользователя и совершенно непрофессионально, но с большим энтузиазмом кастрировали его; в одном случае бедолаге даже отключили экстренное прерывание, и игрок оставался в виртуале до самого занавеса. Такие вещи и в фидбэк‑костюме могли сыграть с человеком злую шутку, а уж если тебя достали через нейросвязь, можно было остаться импотентом на всю оставшуюся жизнь.

Ради чего, собственно, все и затевалось.

Ахилл знал о рисках больше прочих, а потому и меры предосторожности принимал более тщательные. Сенсо‑ риум всегда находился офлайн, без всякой физической связи с сетью. Дежарден лоботомировал графическую составляющую, снизив ее уязвимость перед дикой фауной; теперь она выдавала только угловатые картинки в низком разрешении, которые любого другого ценителя свели бы с ума, но с имплантатами Дежардена смотре­лись вполне неплохо. (Усилители функции распознава­ния образов в зрительных отделах коры головного мозга интерполировали эти унылые пиксели в субъективную панораму столь высокой четкости, что даже у самых пресытившихся сетевиков пошла бы слюна от такого зрелища.) Сами сценарии были выскоблены и дезинфи­цированы буквально до текстурных карт. В конце концов, в этой выгребной яме, в которую превратился мир, Ахилл отвечал не только за себя и никак не мог допустить, чтобы какой‑нибудь пуританин‑двадцатник испортил ему заслуженные минуты отдыха.

Поэтому неожиданное и полное отключение системы встревожило его не на шутку. В шею что‑то быстро и больно кольнуло, а потом все вокруг просто исчезло.

Ахилл, оглушенное и бестелесное создание, какую‑то секунду парил в недоступной восприятию пустоте. Ни звуков, ни запахов, ни тактильных ощущений, ни зрительных – даже черноты не было. Это не напоминало тьму за окном или ту, что опускается, стоит закрыть глаза. Скорее Ахиллу казалось, что у него вообще никогда не было глаз. Из глубин мозга мрак не увидеть...

«Твою мать, – подумал он. – Влезли‑таки. Сейчас система включится, и меня станут поджаривать на вертеле, или чего они там придумали».

Дежарден попытался сжать пальцы вокруг прерывателя. Пальцы, похоже, исчезли. Все чувства отрубились. На мгновение он даже решил, что легко отделался – программу не инфицировали, просто обрушили. В этом был смысл... всегда легче грохнуть систему, чем вывернуть ее наизнанку.

«Но они же, по идее, не могли сделать ни того ни другого, вот твари... И почему я ничего не чувствую?»

– Привет! Привет? Эта штука работает?

«Да какого...»

– Прости. Неловко пошутил. Ахилл, я собираюсь задать тебе несколько вопросов и хочу, чтобы ты не торопился и тщательно обдумал ответы.

Голос висел в пустоте, бесполый, никаких звуков окружающей среды: ни эха, ни гудящих рядом устройств – вообще никакого фонового шума. Так иногда говорило с посетителями Убежище, но даже такое сравнение казалось неправильным.

– Я хочу, чтобы ты подумал об океане. О глубине. Подумай о существах, которые там живут. Особенно о микробах. Подумай о них.

Ахилл попытался заговорить. Голосовых связок не было.

– Хорошо. Теперь я назову тебе несколько имен. Может, ты узнаешь какие‑то из них. Эбигейл Макхью.

Никогда о такой не слышал.

– Дональд Лерцман.

«Лерцман? А он‑то тут каким боком?»

– Вольфганг Шмидт. Джуди Карако.

«Это что, тест на лояльность... Ох ты боже. Тот контакт из Убежища. „Реактор Пикеринга". Он же говорил, что сможет меня найти...»

– Андре Брео. Патриция Роуэн. Лени Кларк.

«Роуэн? Значит, она за всем этим стоит?»

– Кен Лабин. Лео Хин Тан‑третий. Марк Шоуэлл. Майкл Брандер.

«Да, точно Роуэн. Может, Элис и не страдает паранойей».

– Хорошо. А теперь я хочу, чтобы ты подумал о биохимии. Протеины. Серосодержащие аминокислоты.

«??!?!??..»

– Я вижу, ты в замешательстве. Так, давай чуть сузим область размышлений. Цистеин. Метионин. Думай о них, когда услышишь следующие слова...

«Какой‑то трюк по чтению мыслей».

– Ретровирус. Стереоизомер. Саркомер.

«Квантовый компьютер?»

Их не существует. Конечно, официально такого мне­ния придерживались в случае большинства запрещенных технологий, но этому Дежарден верил. Никто в здравом уме никогда бы не согласился иметь дело с искусственным интеллектом, обладающим телепатическими способностями. О таком побочном эффекте сторонники квантизации поначалу и не подозревали, но в результате вопрос о квантовом сознании решили буквально за ночь. Зачем кому‑то делать машину, для которой покопаться в чужих мозгах все равно, что шахматному гроссмейстеру сыграть партию в крестики‑нолики?

Таких идиотов не нашлось, насколько знал Дежарден.

– Ионный насос. Термофил.

«Но если не квантовый компьютер, тогда...»

– Археи. Фенилиндол.

«Ганцфельд».

Значит, не компьютер, если не считать допросного интерфейса. И не телепатия – не совсем. Нечто более грубое. Слабые квантовые сигналы человеческого сознания, отгороженные от шума и сенсорной статики. В столь полной тишине можно с большой долей вероятности предположить, на что смотрит подопытный или что он слушает. Почувствовать опосредованное эхо отдаленных эмоций. С правильной изоляцией и стимуляцией узнать можно много.

Так рассказывали Дежардену, но раньше он никогда не испытывал ничего подобного.

– Хорошо. А теперь подумай о заданиях, которые тебе давали в УЛН за последний месяц.

«Mange de la marde». Если какой‑то бесплотный голос велел ему подумать о чем‑то, это еще не значит, что он сейчас вытянется по стойке «смирно» и...

– О, знакомый паттерн. Ахилл, выполни маленькое упражнение: что бы ты ни делал, не думай о красноглазом бабуине с геморроем.

«Твою ж мать».

– Видишь? Ничто так не обречено на поражение, как попытки о чем‑то не думать. Продолжим? Подумай о заданиях УЛН за последние шесть месяцев.

«Красноглазый бабуин с...»

– Подумай о землетрясениях, о цунами. Подумай о любых возможных связях.

«А это не угроза безопасности? Разве Трип Вины не должен сейчас как‑то себя проявить?»

Землетрясения. Цунами. Он не мог выкинуть их из головы.

«А может, и проявил. Может, у меня уже конвульсии, но тела я не чувствую. Откуда мне знать?»

Пожары.

«Боже! Я сейчас все выдам...»

– Подумай об алгоритмах сдерживания и локализации. Подумай о косвенном ущербе.

«Прекрати, хватит...»

– Ты это спланировал?

«Нет! Нет, я...»

– А знал заранее?

«Да как я мог, они же мне ничего не говорят...»

– То есть выяснил потом?

«Если Трип работает, моему телу уже конец. Ах ты ж тварь, кровью блюющий серповидноклеточный урод...»

– Ты одобрил их действия?

«Это что за тупой вопрос?»

А потом ничего, очень‑очень долго.

«Ужасно себя чувствую. Эй, минуту...»

Отчаяние, вина, страх – это все химические вещества. Гормоны, нейротрансмиттеры – варево, кипящее не только в мозгу, но и в железах по всему телу. Физическому телу.

«Я все еще жив. У меня все еще есть тело, хотя я не могу его почувствовать».

– Ну а теперь поговорим о тебе, – произнес нако­нец голос. – Как у тебя последнее время со здоровьем? Не было порезов, травм? Нарушения кожных покровов?

«Я уже лучше себя чувствую, спасибо».

– Каких‑то болезненных симптомов?

– Вакцинаций за последние две недели?

– Анализов крови? Необычных реакций на рекреационные трансдермы?

– Сексуального опыта в реале?

«Никогда. Я никогда не делал подобного с живым человеком».

Тишина.

«Эй, ты там?»

С ослепительной вспышкой и грохотом рассерженного океана реальный мир обрушился на него со всех сторон.

* * *

Через какое‑то время интенсивность окружающего пришла в норму. Ахилл уставился на потолок гостиной и подождал, пока какофония окружающих звуков не со­льется в один‑единственный, похожий на шорох щетки.

«Тут кто‑то есть».

Он попытался подняться, но от острой боли в шее быстро двигаться не мог. И все же умудрился встать на ноги и не упасть. Фидбэк‑костюм кто‑то аккуратно со­брал и положил в сторону: Ахилл был совершенно голым.

Шорох доносился из ванной.

Оружия не было. Правда, Дежарден понимал, что оно и не нужно: если бы незваный гость хотел его убить, то уже давно бы это сделал. Ахилл неуверенно шагнул в сторону выхода из квартиры и чуть не врезался головой в стену: верная себе, Мандельброт выскочила ему навстречу и совершила классический кошачий маневр, восьмеркой обвившись вокруг ног.

Дежарден безмолвно выругался и, крадучись, направился к ванной.

У раковины стоял какой‑то мужчина без штанов, среднего роста, но комплекцией больше похожий на батарею Балларда. Темные волосы с проблесками седины; морской свитер грубой вязки; черные трусы, на ногах небольшие шрамы. Брюки переброшены через сушилку; он мыл ногу в ванне.

– Твоя кошка на меня написала, – сказал гость, не оборачиваясь.

Дежарден покачал головой, шея тут же напомнила о глупости столь неосмотрительного жеста.

– Что?

– Когда мы проводили сессию, – пояснил незнакомец (Дежарден взглянул в зеркало, но человек смотрел вниз, поглощенный работой). – Я так полагаю, человек в твоем положении знает о техниках Ганцфельда?

– Слышал о них.

– Тогда ты знаешь, как минимизировать внешний сигнал. Надо поставить нервные блоки на главных сен­сорных путях. Везде. Я был так же оторван от реальности, как и ты.

– Но ты мог говорить...

Незваный гость толкнул ногой поясную сумку, лежащую на полу:

– Вот это говорило. Я лишь установил дерево диалога. В общем, – он выпрямился, так и не развернувшись, – твоя тупая кошка написала на меня, пока я там лежал.

«Умница какая», – подумал Дежарден, но ничего не сказал.

– Я думал, так только собаки делают.

Ахилл пожал плечами:

– Мандельброт – немного мутант.

Незнакомец хмыкнул и развернулся.

Не то чтобы он был страшен. Если бы некто с довольно ограниченными художественными способностями решил вырезать человеческое лицо на тотемном шесте, такое изображение не каждому пришлось бы по вкусу, но определенная грубая эстетика в нем была. Повсюду – на лбу, щеках, подбородке – виднелось еще больше крохотных шрамов. И все равно – далеко не урод.

Не урод, но страшный. Да, такое определение подходило. Дежарден понятия не имел, почему он так решил.

– У тебя иммунитет к Трипу Вины, – сообщил гость. – Нет ли догадок, как до такого дошло?

АЛГЕБРА ВИНЫ

Голый правонарушитель смотрел на него с опасливым любопытством, а вот страха в нем почти не чувствовалось. Когда ежедневно жонглируешь чужими судьбами и этим зарабатываешь на жизнь, как‑то забываешь о том, что другие люди – повод для беспокойства. Садбери был безопасным и законопослушным местом. Обладая чуть ли не божественной властью над реальным миром, Дежарден, наверное, забыл, каково это – по‑настоящему в нем жить.

– Кто ты такой? – спросил Ахилл.

– Меня зовут Колин, – ответил Лабин.

– Понятно. И с чего Роуэн так перевозбудилась, что решила устроить мне проверку на верность?

– Ты меня, кажется, не расслышал. У тебя иммунитет к Трипу Вины.

– Слышал я. Просто думаю, что ты несешь чушь.

– Да неужели, – с едва заметным нажимом сказал Лабин.

– Неплохая попытка, Колин, но я как бы плотно сижу на этой штуке.

– Я вижу.

– Пойми меня правильно, я не говорю, что ее нельзя уничтожить. Да я хоть сейчас могу назвать пару коммерческих энзимов, которые легко ее разложат. Определенный вид ингибитора обратного захвата тоже может сработать, как мне говорили. Вот потому у нас постоянно и проводят тесты, понимаешь? Двух дней не проходит, чтобы очередная ищейка не вынюхала мне промежность. Поверь, если бы у меня возник иммунитет на Трип Вины, об этом уже знал бы не только я, но и каждая база данных до самой геосинхронной орбиты. И самое странное, что Роуэн о таком должна бы знать в первую очере...

У него не было даже шанса пошевелиться. Не успел он и слова договорить, как Лабин оказался позади, локтем зажал ему шею, а в ухо вставил длинную изогнутую иглу, красноречиво кольнув ей барабанную перепонку.

– У тебя есть три секунды, чтобы ответить, как оно называется, – прошептал Лабин и слегка ослабил хватку, позволив жертве хоть как‑то говорить.

– Бетагемот, – задыхаясь, ответил Дежарден.

Кен снова усилил захват:

– Место появления. Две секунды. – Расслабил.

– Океан, на большой глубине! Хуан де Фука, источник Чэннера, как мне...

– Суть пессимистичного сценария. Одна.

– Да сдохнет все, твою мать! Исчезнет просто...

Лабин его отпустил.

Дежарден покачнулся, опершись о ванну и хватая ртом воздух. Кен видел его лицо в зеркале: как уходит паника, как включаются высшие отделы мозга, как идет переоценка потенциальной угрозы, как до Ахилла не­ожиданно доходит...

Он только что три раза нарушил протокол безопасности. За такое Трип Вины уже давно бы поднялся из глубин и скрутил его жестче любого Лабина...

Дежарден повернулся и посмотрел на Кена с ужасом, по лицу его расползался страх.

– Maudite marde...[66]

– А я тебе говорил. Теперь ты – вольная птица. Vive le gardien libre [67].

* * *

– Как ты это сделал? – Угрюмый Дежарден плюхнулся на кушетку, рядом со своей одеждой. – И более того, зачем? Стоит мне в следующий раз показаться на работе, и все, мне конец. Роуэн об этом знает. Что она пытается доказать?

– А я не от Роуэн, – сказал Лабин. – Вообще‑то, именно в ней и проблема. Я здесь от имени ее начальства.

– Да? – Ахиллу это, похоже, понравилось. Неудивительно. Патриция никогда не пользовалась любовью подчиненных.

– Есть подозрение, что часть информации, посту­пившей из ее офиса, искажена, – продолжил Лабин. – Я здесь, чтобы миновать посредника и получить чистую правду. И ты мне в этом поможешь.

– А толку от меня мало, если я буду биться в при­падке от каждого важного вопроса.

– Да.

Дежарден начал одеваться:

– А почему не сделать запрос по официальному каналу? Трип бы даже не пикнул, если бы знал, что приказ идет от вышестоящих в пищевой цепочке.

– Роуэн бы пикнула.

– А, ну да, – Ахилл натянул рубашку через голо­ву. – Так, скажи мне, если я все верно уловил: ты задашь мне кучу вопросов, и если я не отвечу со всей искренностью, то воткнешь мне иголку в ухо. А если отвечу, ты меня отпустишь, и, когда я в следующий раз пойду на работу, сирен завоет столько, что не сосчитать. Они меня разделают на кусочки, чтобы понять, в чем дело, и мне очень, очень повезет, если я просто окажусь на улице, став угрозой для безопасности. Я все правильно понимаю?

– Не совсем.

– И в чем ошибка?

– Я не маньяк, – ответил Лабин. На самом деле, именно так его кто‑то обозвал года два назад. – Я не бегаю от двери до двери, с радостью убивая людей безо всякой причины. А тебе предстоит не просто ответить на мои вопросы. Ты возьмешь меня с собой на работу и покажешь все файлы.

– Но сначала...

Лабин протянул ему дерму, зажав ее между указательным и большим пальцами:

– Аналог Трипа. Кратковременного действия, практически инертный, но для ищеек выглядит практически так же. Засунь ее себе под язык за пятнадцать минут до работы и пройдешь все тесты. Если пойдешь мне навстречу, никто даже не узнает разницы.

– Пока ты не свалишь и не заберешь препарат с собой.

– Ты забываешь, как работает Трип, Дежарден. Вещество производят твои собственные клетки. Я не остановил процесс. Только накачал тебя одной штукой, которая разлагает конечный продукт, прежде чем тот ударит по твоим двигательным нервам. В конце концов мой коктейль израсходуется, и ты снова станешь маленьким и счастливым рабом.

– И как скоро?

– Через неделю или десять дней. Зависит от обмена веществ. Даже если я действительно свалю, ты всегда можешь сказаться больным, пока оно не перестанет действовать.

– Не могу, и ты об этом знаешь. Когда я вступил в Патруль, мне усилили иммунную систему. Я даже супергриппом заболеть не могу.

Лабин пожал плечами:

– Тогда тебе придется просто мне поверить.

* * *

На самом деле все это было ложью, начиная с «начальства Роуэн».

Лабин не освобождал Ахилла. Он всего лишь наткнулся на этот неожиданный факт, когда они оба лежали на полу, отключенные от себя самих и связанные воедино механическим допросником. Дерма, которую он показал, была усилителем ацетилхолина, она улучшала память, но по сути мало чем отличалась от конфеты. Кен придумал все на ходу, основываясь на реакциях правонарушителя под Ганцфельдом: Роуэн, да. Сильный эмоциональный отклик. Никакой реакции на имена рифтеров, но настоящий ужас при упоминании землетрясений, цунами и таинственных пожаров.

Дежарден искал правду, но отшатнулся от нее. Не он запустил эти жернова в действие. Насколько понял Лабин, Ахилл даже не знал, сколько их в машине.

Правонарушитель понятия не имел, что обладает иммунитетом к Трипу Вины, и это было особенно интересно. Ахилл не преувеличивал – в УЛН невозможно даже дня‑другого протянуть, не попав под какую‑нибудь про­верку. Навряд ли Дежарден приобрел невосприимчивость к препарату за последние несколько часов, а значит, его тело не только избавилось от Трипа, но еще каким‑то образом умудрилось скрыть этот факт от ищеек.

Лабин даже не подозревал, что от Трипа можно освободиться. Эта новость открывала перспективы, о которых Кен никогда прежде не думал.

ЗВЕЗДОТРАХ

Марк Кваммен был готов и заряжен по полной.

В Пылевом Поясе заканчивался сезон торнадо; Марк целых три месяца ремонтировал маховики, и теперь в чипе, вшитом в бедро, скопилась шестизначная сумма, а до весны, когда начнут забиваться дамбы на севере, оставался целый месяц. Многочисленные возможности искушали. Можно было прокачать хлоропласты, обзавестись щитом против ультрафиолета и махнуть на Каролинские острова. Можно было завалиться в подводный «Клаб Мед» на мысе Гаттерас – говорят, там изолировали целую бухту большой полупроводящей мембраной, которая пропускала океан, но удерживала всякие отвратные синтетические макромолекулы и тяжелые металлы. Культивированные кораллы наконец взялись, и вроде бы их уже открыли для туристов. Вот это явно стоило повидать. Когда накрыло Ки‑Уэст, диких рифов в Северной Америке не осталось.

Конечно, в наше время стоит высунуться наружу, и на тебя готова наброситься куча всякой дряни. К примеру, этот новый вирус, который занесли беженцы с Тихоокеанского побережья, – универсальная зараза, убивающая десятком разных способов. Может, лучше остаться в уютной темной кабинке уютного темного наркобара на краю Пояса? А обогащение опыта поручить «прорывам» да «мозгохимам»? Все равно в реальном мире такого Марк не испытает никогда. Возможность прельщала, к тому же тут он мог все начать прямо сейчас.

И уже начал. Кваммен потянулся и устроился поудобнее в мягком и удобном алькове, наблюдая за тем, как сверкают в воздухе бабочки. Наверху мир напоминал раскаленную духовку с запекшейся коркой; без защитных очков соляная слепота была делом времени, хотя обычно первым справлялся песчаный ветер, превращавший глаза в пористый желатин. Здесь же всегда царила тьма, а воздух едва двигался. Марк чувствовал себя как кот, из укромного уголка обозревающий свои подземные владения, темно‑зеленую пещеру.

У бара сидела невысокая белокурая К‑отборщица. Кваммен машинально прилепил дерму за ухо и направил на женщину запястник, испустивший пассивный инфра‑луч и пару ультразвуковых писков, которые даже летучие мыши с трудом расслышали бы.

Она повернулась и посмотрела на него. Тусклые глаза удивительного цвета слоновой кости.

Направилась к нему.

Он ее не знал. Запястник выдал резюме: она даже не возбуждена.

Правда, зачем еще к нему подходить, Марк не понимал.

Она остановилась около кабинки, за этими странными слепыми глазами, казалось, таился намек на улыбку.

– Шикарно выглядишь, – начал Кваммен, решив взять инициативу в свои руки. – У тебя с этими штуками, наверное, и рентгеновское зрение есть?

– И что это было?

– Ты о чем?

– Ты меня чем‑то запеленговал.

– А, это. – Марк поднял руку и показал ей тонкую нить, тянувшуюся из запястника. – А у тебя сенсор какой‑то?

Она покачала головой. Тонкие губы, небольшая грудь, широкие бедра. Вся словно из острых, лишь слегка сглаженных углов. Похожа на совершенную ледяную скульптурку, которую художник продержал на солнце чуть дольше, чем надо.

– А как ты узнала тогда? – спросил Кваммен.

– Почувствовала.

– Чушь. Инфрасигнал пассивный, а сонар очень слабый.

– У меня имплантаты, – сказала К. – Мощная штука. Сразу чувствуешь любой звук.

– Имплантаты? – «А это может быть интересно».

– Да. Так что ты тут делаешь?

Марк снова украдкой взглянул на запястник: нет, секса она не хотела. Ну минуту назад, по крайней мере. Возможно, вопрос оставался открытым. Возможно, она уже изменила мнение. Хотелось проверить ее еще раз, но он решил не выдавать себя. Черт. И почему она так чувствительна к зондированию?

– Я спросила...

– Только что завершил хороший жирный контракт, – признался он. – Работал с маховиками. Теперь думаю, чем заняться дальше.

Она скользнула к нему в кабину, взяла дерму из дозатора на столе.

– А расскажи‑ка мне об этом.

* * *

О, она была такой загадочной и таинственной.

А может, просто старомодной. Ничего не предложила с ходу, что удручало: напрасная трата времени. Кваммен предложил бы ей переспать сразу, но, если только его плагин не накрылся, к спариванию она была не готова, а это, скорее всего, означало, что ему придется поработать над вопросом. Марк уже и не помнил, когда в последний раз полагался только на инстинкт, выясняя, интересен он женщине или нет, а с этой Лени по‑простому не выходило. Пару раз он клал ей ладонь то туда, то сюда, и она буквально отшатывалась. Но потом про­водила пальцем по его руке или постукивала по тыльной стороне ладони и вообще липла, как миксина.

Если ей неинтересно, то почему тратит время? Неужели она здесь и вправду – поговорить?

К третьей дерме ему стало все равно.

– Ты знаешь, кто я такой? – вопрошал Кваммен. Прилив экзогенных трансмиттеров сделал его на удивле­ние красноречивым. – Я – настоящий крестоносец, черт побери! У меня есть миссия: спасти мир от квебекцев!

Она лениво мигнула, прикрыв свои слепые глаза:

– Слишком поздно.

– Знаешь ли ты, что еще пятьдесят лет назад люди тратили на энергию меньше трети доходов? Только пред­ставь, меньше трети!

– Я не знала, – ответила Лени.

– И миру приходит конец. Прямо сейчас.

– А вот об этом мне хорошо известно.

– А знаешь, когда? Когда начался конец света?

– В прошлом августе.

– В две тысячи тридцать пятом году. С приходом адаптивной модели. Когда мы все стали устранять по­следствия, а не производить новые товары.

– Устранять последствия?

– Именно. – Он грохнул кулаком по столу. – Вся моя жизнь – это сплошное устранение последствий. Я чиню вещи, которые разрушает энтропия. Все разваливается, Лени, милая моя. И единственный способ остановить падение – это вкачать в мир еще больше энергии. Так мы проделали путь от первобытной слизи до человека. Без Солнца эволюция накрылась бы моментально.

– О, на свете есть места, где эволюции совсем не нужно Солнце...

– Да, да, но ты меня поняла. Чем сложнее сис­тема, тем больше ее хрупкость. Вся эта экоболтовня, типа «разнообразие – залог стабильности», – полная чушь. Взять, к примеру, тропические леса или коралловые рифы, да они же жрут прорву энергии. Там столько видов, столько энергетических потоков, что эрга свободного не остается. Стоит проехать по этим лесам на паре бульдозеров, и сразу станет ясно, насколько стабильна эта система.

– Опа! – сказала Лени. – Да ты слегка припозднился с предложением.

Кваммен едва ее услышал:

– А у нас теперь настолько изощренная система, что по сравнению с ней тропический лес – это монокуль­тура. Для простых смертных все до того усложнилось, что мы придумали сети, всяких ИИ, чтобы те следили за порядком. Но они тоже разрослись, получились настоящие раковые опухоли сложности, ситуация только ухудшилась, и теперь вся базовая инфраструктура трещит по швам, климат и биосфера в полной заднице, а нам нужны просто тонны энергии, чтобы конструкция окон­чательно не завалилась набок. Но по тем же самым причинам постоянно вылетают системы, которые добывают нам эту дополнительную энергию, понимаешь, о чем я? Знаешь, что такое апокалипсис? Это контур положитель­ной обратной связи.

– А чем так сильно провинился Квебек? Они же единственные, кто взялся за дело, когда еще оставалось время спасти хоть что‑то. Это уже из‑за Гидровойн...

– О, старые песни пошли. Типа Квебек хотел спасти мир, и если бы мы всей кучей не навалились на лягушатников, то попивали бы сейчас нейрококтейли где‑нибудь на пляже, а Водоворот остался бы милым, чистеньким и без всяких глюков, и... ой, лучше не выводи меня.

– С этой просьбой ты тоже припозднился.

– Слушай, я не говорю, что это война вывела Водоворот за критическую массу. Может, конечно... Но все бы случилось так и так. Пять лет, максимум. И неужели ты думаешь, что лягушатники смотрели дальше других? Им просто повезло с географией. Да любой соорудил бы крупнейшую в мире гидростанцию, если б имел под боком целый Гудзонов залив. И кто мог их остановить? Вот кри пытались, к примеру, знаешь об этом? Помнишь кри? Такое индейское племя было. Пара тысяч недоволь­ных в районе залива Джеймса, а потом вдруг грянула вспышка жуткой эпидемии, которая, по злополучному совпадению, убивала только аборигенов. И вот она прошла, и Нунавут сразу задрал лапки кверху и сделал все как было велено, а остальная Канада так хотела заманить французиков к себе в постельку, что закрыла глаза почти на все. А теперь слишком поздно, и мы, оставшиеся, играем в догонялки с ветряными фермами, ячейками фотосинтеза и геотермальными станциями в океане...

Глаза Лени маячили прямо перед ним. Что‑то щелкнуло в мозгу Кваммена.

– Эй, а ты не...

Она схватила его за руку и потянула прочь из кабинки:

– Хватит языком трепать. Пошли трахаться.

* * *

А еще она была совсем не похожа на других.

На груди у нее виднелись рубцы, а между ребер проглядывал перфорированный металлический диск. Трудясь над его членом, в перерывах она поведала ему, что из‑за детской травмы живет с искусственным легким. Явная ложь, но Марк возражать не стал. Сейчас все обрело смысл: и то, как она замирала, а потом старалась не показывать этого, и то, как изображала страсть, только чтобы скрыть свою невероятную холодность.

Рифтерша. Кваммен слышал о них – да о них когда‑ то все слышали. Водолазы Н'АмПацифика, которых рас­сылали по гидротермальным источникам вдоль всего восточного побережья Тихого океана, пока не пошла молва, что берут туда только полностью долбанутых. Вроде как пережившие насилие прекрасно подходили для рискованной работы на больших глубинах. Какая‑то фигня в редукционистско‑механистическом духе. Неудивительно, что Лени не хотела выкладывать душу. Кваммен и не собирался на нее наседать.

К тому же секс был очень хорош. Иногда она вздрагивала, но явно знала, что надо делать. До Марка доходили слухи – «мудрость древних», как он это называл. «Хочешь хорошего секса, найди себе жертву насилия». Проверять такое, конечно, было не очень хорошо, но, в конце концов, она сама проявила инициативу.

И что бы вы думали: древние‑то глаголили истину.

Он оттрахал ее жестко, а, когда вынул член, тот был весь в крови. Марк нахмурился: от такого зрелища у него сразу увял, как старый побег сельдерея.

– О, черт...

Лени только улыбнулась.

– Это ты? Тебе больно? Это...

«О, черт, неужели это я?»

– Я – девушка старомодная, – ответила она.

– Что ты имеешь в виду? – Он бы точно почувство­вал, если бы порезал член.

– У меня менструация.

– Да ну... Ты шутишь? – «Зачем кто‑то по доброй воле...» – Да уж, ну ты совсем двадцатница. – Он встал, взял полотенце с туалетного столика и, вытираясь, заме­тил: – Могла и сказать.

– Извини.

– Ну, если тебе так нравится... – сказал Кваммен. – Я не возражаю, просто подумал...

Она оставила рюкзак рядом с кроватью на полу. Там внутри что‑то влажно поблескивало. Марк слегка наклонился, чтобы разглядеть.

– А, это... извини, если я...

Нож с выпущенным лезвием. Им пользовались.

– Да ничего, – послышался сзади ее голос. – Все нормально.

«Она себя порезала. Еще до секса, наверное, пока я мылся. Она порезала себя прямо внутри».

Кваммен снова повернулся к кровати. Лени уже наполовину оделась. Ее лицо походило на пустую маску и прекрасно подходило к глазам.

Она заметила его взгляд. Снова улыбнулась. Марк почувствовал, как его пробирает холод.

– Приятно было познакомиться, – сказала женщина. – Иди и греши.

МАСКА

«Ищейка» куснула его за палец и уставилась черным подозрительным глазом.

«Аналог Трипа, твою мать, – подумал Дежарден. – А что, если не сработает? Что, если Колин врет, что, если...»

Глаз мигнул и загорелся зеленым.

Колин прошел через охрану как гость Ахилла. Трип Вины был привилегией, ей оделяли далеко не каждого, кто вел вполне законные дела в здании Патруля Энтропии. Незваный гость прошел под взглядом сканеров, проницавших плоть до костей, – Дежарден заметил у него в груди какие‑то имплантаты, но машины посчитали их безопасными, – однако необходимости пить его кровь или копаться в разуме не возникло. В конце концов, он же пришел в компании Ахилла Дежардена, персоны, заслуживающей полного доверия, которой и в голову не пришло бы дать допуск человеку, представля­ющему потенциальную угрозу.

«А ведь этот урод мог меня прибить», – подумал Ахилл.

Колин закрыл за собой дверь рабочего кабинета. Де­жарден подключил линзы в глазах к пульту управления и разделил визуальный сигнал, послав изображение на стену, чтобы агент мог подглядывать. Потом приказал системе откладывать все входящие поручения временно до получения дальнейших указаний. Та, уверенная, что слуга просто не может без должной причины увильнуть от ответственности, быстро подчинилась.

Ахилл снова остался один на один с человеком, ко­торый таскал в карманах очень длинные иглы.

– Что ты хочешь посмотреть? – спросил Дежарден.

– Все.

* * *

– Как‑то неплотно, – заметил Колин, изучая схему. – Непохоже на обычную пандемию.

Он, наверное, имел в виду континент; на побережье Бетагемот царил везде.

Дежарден пожал плечами.

– Он по‑прежнему с трудом проникает в области с пониженным давлением. Чтобы закрепиться там, ему нужен не один шанс.

– А вот на Полосе он, похоже, процветает.

– Очень большая концентрация населения. Шансов больше.

– И как же он распространяется?

– Пока не пойму. На утечку от коммерческих не похоже. – Ахилл ткнул пальцем в несколько разрознен­ных пятен к востоку от Скалистых гор. – Эти новые появились буквально пару недель назад, и они лежат в стороне от транспортных коридоров. – Он вздохнул. – Думаю, нам вообще повезло, что карантин так долго продержался.

– Нет, я имею в виду, как он передается? Дыхательным путем, через кожу? Через телесные жидкости?

– По идее, Бетагемот можно легко перенести и на подошве ботинка. Но, для критической массы, понадобится что‑то посерьезней грязной обуви, здесь вторичными носителями не обойдешься.

– Значит, только человеческие носители.

Дежарден кивнул:

– Элис говорила, что внутри тела Бетагемоту уютно и комфортно. Так что да, по‑видимому, он распространяется под видом какой‑то обыкновенной инфекции. А потом, когда носитель блюет или опорожняется в травку, заражается внешняя среда.

– Кто такая Элис?

– Коллега. Она мне помогала с этим заданием. – Ахилл надеялся, что Колин не будет углубляться в детали. Любому, к кому у этого человека возникали вопросы, стоило сильно встревожиться.

Но тот лишь ткнул пальцем в экран.

– Твои носители. Сколько их перевалило через горы?

– Не знаю. Это теперь не мое дело. Хотя думаю, мало.

– И кто они?

– Скорее всего, те, кто работал по контракту на станции «Биб». Они заразились еще тогда, когда о Бетагемоте никто не знал.

– А почему они еще живы, если заразились первыми?

– Хороший вопрос. – Дежарден снова пожал плечами. – Может, они не заболели, а переносят Бетагемот каким‑то другим путем.

– В банке, что ли? – Лабин чуть ли не развеселился. – Джонни Яблочное Зернышко [68] затаил месть?

Ахилл не знал, да и не спрашивал.

– Это необязательно делать намеренно. Может, там просто какое‑то грязное оборудование больших размеров перевозят.

– Но в таком случае ты бы его выследил. Даже группу рабочих, строивших станцию, было бы легко найти.

– По идее, да. – «Парням с огнеметами это особо не мешало».

– Тем не менее вариантов у тебя нет.

– Живых – нет.

– Как насчет рифтеров? – произнес Колин. – Они вошли в моду, как я погляжу. Может, тут есть какая‑то связь.

– Они все...

«...погибли при землетрясении». Но в животе у Ахилла что‑то словно оборвалось, он даже не успел мысль закончить.

«Как насчет рифтеров?»

Сканеры безопасности засекли имплантаты в груди Колина.

«Дежарден, какой же ты тупой».

Рифтеры.

Один из них стоял прямо у его плеча.

* * *

На секунду Ахилл окаменел, пытаясь понять, как же так получилось.

Так называемый «Колин» восстал из пепла станции «Биб» и теперь преследует какие‑то свои апокалиптические цели. Джонни Яблочное Зернышко затаил месть, что бы это ни значило...

Или:

Так называемый «Колин» вообще не был на станции «Биб», он действует по каким‑то, скажем так, личным мотивам. Может, там ради общего блага принесли в жертву его друга или партнера. И теперь Колину наплевать на общее благо, и он хочет поквитаться.

Или:

Грудные имплантаты необязательно указывают на амфибийный образ жизни. Может, «Колин» вообще не был рифтером. Да кто из этих угрюмых психопатов вообще смог бы найти Ахилла? А вломиться к нему в дом, внедриться в программу, прочитать мысли и угрожать, и все это без малейших усилий?

«Я что, заражен? Умираю? Оставляю следы, которые потом будет вынюхивать кто‑то мне подобный?»

Почти секунда прошла с тех пор, как Дежарден неожиданно замолк.

«Надо что‑то сказать. Боже, что?»

– На самом деле... – начал он.

«Он захочет, чтобы я покопался в файлах персонала «Биб». А что, если он там есть? Разумеется, его там не будет, зачем ему так подставляться, в этом же нет смысла».

– ...я немного...

«Чего бы он ни хотел, он не желает, чтобы я об этом узнал, о нет, он как‑то очень спокойно себя ведет, еще одно направление поисков, и не более того, ага... Он не станет подталкивать, не станет напирать...»

– ...тебя опередил, – непринужденно закончил Дежарден. – Я уже проверил рифтеров. Проверил каждого, кто имел хоть какое‑то отношение к «Биб». Ничего. Никакого движения на банковских счетах, никаких транзакций по запястникам, с самого землетрясения – ничего.

Он взглянул на собеседника, стараясь держаться уверенно.

– Они же были практически в эпицентре, когда произошел Большой Толчок. Почему ты думаешь, что там кто‑то уцелел?

Колин без выражения взглянул.

– Без всякой причины. Просто систематически подхожу к вопросу.

– Хм. – Ахилл как бы машинально побарабанил по краю пульта.

В линзах загорелось визуальное подтверждение: он открыл канал прямо в зрительную кору головного мозга, и даже эхо от него – для верности Дежарден еще раз посмотрел на стену – не пошло на внешние дисплеи.

– Знаешь, я тут задумался... – Он еще раз небреж­но постучал по пульту: в голове появилась светящаяся клавиатура, не существующая вне его плоти. – Задумался, почему первоначальные носители не умирают так быстро, как люди на Полосе. – Ахилл украдкой осмотрел клавиатуру, на долю секунды задержав взгляд в трех точках, и буквы начали светиться, формулируя команду. – Может, на суше развился какой‑то другой, более смертоносный штамм. – «Б‑и...» – Может, дело в более высокой плотности населения – больше шансов, – а она ведет к более высокому уровню мутаций.

«Станция „Биб"».

По краям поля зрения расцвели скрытые меню. Он сосредоточился на «Персонале».

«Колин» хмыкнул.

Четверо мужчин, четыре женщины. Дежарден остановился на мужчинах: кто бы ни стоял сейчас рядом с ним, вряд ли он стал бы меняться настолько сильно.

– А если сейчас действуют два отдельных штамма, то наши модели распространения, скорее всего, неверны, – громко сказал Ахилл.

Снимки работников. Все лица незнакомы. А вот глаза...

Он посмотрел наверх. «Колин» взглянул на него сквозь мерцающий палимпсест.

Эти глаза...

Плоть вокруг них перестроили. Зрачки стали темнее. Но в целом разница чисто косметическая; изъян в радужке не изменили, по склере змеился характерный капилляр. К тому же общая геометрия лица оказалась идентичной. Вполне обычная смена облика, больше похожая на грим, чем на переделку. Новое лицо, новая пара носков и...

– Что‑то не так? – спросил Кеннет Лабин.

Дежарден сглотнул.

– Кофеин, – выдавил он из себя. – Вечно подкрадывается незаметно. Я сейчас вернусь.

* * *

Он едва замечал, как мимо мелькают двери кабинетов. Пропустил туалет.

«Бог ты мой. Он же был у меня дома дышал мне в лицо ткнул мне чем‑то в шею да он же наверное уже сгнил от Бетагемота а тот сейчас растет прямо во мне вот прямо сейчас растет...

Заткнись. Соберись. Ты справишься».

Если бы Лабин заразился, то уже умер бы. По сути, он сам так и сказал. А значит, он – не носитель. Уже что‑то.

Хотя рифтер вполне мог законсервировать культуру: Джонни Яблочное Зернышко затаил месть и теперь разносит Бетагемот по округе в чашке Петри. И что с того? Зачем пересекать целый континент и инфицировать лично Дежардена? Если бы он по какой‑то причине решил убить Ахилла, то легко мог это сделать, пока тот лежал на полу собственной гостиной.

Тоже мысль.

Скорее всего, оба были чистыми. Дежардена чуть не затошнило от облегчения, а потом он открыл дверь в кабинет Джовелланос.

Там никого не оказалось: Элис взяла отгул, решила потратить время, проведенное на работе сверхурочно. Ахилл возблагодарил силы энтропии за ее небольшие милости. Хотя бы на пару минут пульт коллеги был в его полном распоряжении. Больше сидеть он не мог, иначе вызвал бы подозрения.

Ахилл зашел в свой аккаунт и задумался.

Лабин хотел, чтобы он посмотрел файлы персонала, работавшего на «Биб». Неужели он не понимал, что Дежарден сразу проведет связь, стоит фото появиться на экране? Может, и нет. В конце концов, рифтер был всего лишь человеком. Может, забыл об имплантатах, усиливающих распознавание образов, которыми оснащали правонарушителей. Или вовсе не знал о них.

А возможно, он хотел, чтобы Ахилл его расколол. И это лишь изощренная проверка на верность со стороны Роуэн.

И все‑таки. Похоже, Кол... Лабин явно интересовался другими рифтерами. То ли он сам рассчитывал что‑то о них узнать, то ли хотел, чтобы сам Ахилл о них что‑то узнал.

Дежарден скормил имена подсказчику и послал того на охоту.

– Твою же мать, – прошептал он две секунды спустя.

* * *

Она размножалась у всех на виду. Только за один день ее видели почти на всех континентах. Лени Кларк укрывалась от властей в Австралии. Заводила друзей в Н'АмПацифике и планировала восстание в Мехико. Ее разыскивали в связи с вооруженным нападением в Гонкувере. Она была порнозвездой, которую убили прямо во время съемкок в возрасте одиннадцати лет.

А еще Кларк несла в себе конец света. И никто – по крайней мере, насколько мог сказать Дежарден, – этого не заметил.

Никто из значимых фигур. Официальные новостные ленты, забитые последними сообщениями о какой‑то террористической группе или вспышке арбовируса, ничего о ней не говорили. В разведданных упоминались лишь несколько разрозненных актов нападений и саботажа; судя по всему, их совершили какие‑то анархисты или мятежники, для которых Кларк была своего рода вдохновительницей. Но в плохие времена грошовые мессии плодились как тараканы, и в базах сейчас фигурировали тысячи таких «вдохновителей» с досье потолще, чем у «Лени Кларк».

Черт побери, ни одно официальное агентство даже не заморочилось с опровержением.

Тут что‑то не сходилось. Даже у самых диких слухов есть источник – почему все эти люди принялись трубить об одном и том же, причем одновременно? И это без освещения в средствах массовой информации, а для обычного «сарафанного радио» трафик был явно плотноват.

По Лени Кларк скопилось столько материалов, что Ахилл чуть не упустил имена Кена Лабина и Майка

Брандера, те маячили по нижнему краю зоны поиска. Материала было немного – пара сотен ссылок, все появились за последние несколько дней, но тоже стра­дали от синдрома побитых адресов и заблокированных отправителей. И размножались.

«Что насчет рифтеров? Они вошли в моду, как я погляжу...»

Слова Лабина. Это у Ахилла были нейроимплантаты, но именно Кен связал все нити воедино. Дежарден же видел только несчастных психопатов в новостях, гладкие, блестящие униформы, – и посчитал все это очередной модной причудой. Фишкой. Ему ни разу не пришло в голову, что за всем этим могут стоять вполне конкретные люди.

«Так, прекрасно. Теперь я все знаю. И какая мне с этого польза?»

Ахилл откинулся на спинку кресла, провел пальцами по волосам. Никакой очевидной корреляции между тем, где видели рифтеров, и вспышками Бетагемота не было. Если только...

Он со стуком поставил ноги на пол. «Вот оно».

Руки танцевали над пультом практически автономно. Из болотистой базы выросли оси, дотянулись до границ вероятного и снова рухнули в грязь. Переменные сначала жались друг к другу, а потом рассыпались, словно стая скворцов. Дежарден схватил их, встряхнул и развесил вдоль единственной линии под названием «время».

«Вот оно. Визуальные наблюдения группируются по времени.

Так, теперь надо взять первые рапорты из каждого кластера и выбросить все остальные. Нанести координаты на карту».

– Вот это да, – пробормотал он.

Через средние широты Северной Америки протянулся резкий зигзаг, который потом заворачивал на юг. По этой же траектории распространялся Бетагемот.

Кто‑то вылавливал из Водоворота все случаи, когда видели Лени Кларк. И как только находил их, сразу подбрасывал в систему целую кучу ложных сообщений о ней, заметая следы. Кто‑то пытался замаскировать ее путь и одновременно прославить на весь мир.

«Да зачем, ради всего святого?»

Вдруг в районе затылка заработали некие синапсы.

В этом массиве данных был еще какой‑то показатель, развивавшийся по той же схеме. Естественная часть Ахилла мельком заметила его и тут же отпрянула, не давая хода интуиции. А вот оптимизированная отвернуться не смогла.

«Может, совпадение, – пришла в голову глупая мысль. – Может...»

Кто‑то постучался в дверь. Дежарден замер.

«Это он».

Ахилл понятия не имел, почему так уверен в этом. Там же мог стоять кто угодно.

«Это он. Лабин знает, где я. Наверное, подсунул мне жучка и теперь может с точностью до последнего сантиметра установить, где я...

...А еще он понимает, что я ему солгал».

Не мог не понимать. Лени Кларк заполонила весь Водоворот; со дня землетрясения Дежарден никак не мог не наткнуться на нее хотя бы раз в своих поисках.

Тук. Тук.

Без пропуска УЛН замок открыться не мог. Он и не открылся.

«Но это все равно он».

Ахилл молчал. Бог знает какие там за дверью у Лабина средства прослушки. Он открыл внешний канал и начал печатать. На все ушло несколько секунд.

«Отправить».

В коридоре кто‑то еле слышно хмыкнул. Послышался звук удаляющихся шагов.

Дежарден проверил часы: он вышел из своего офиса шесть минут назад. Еще чуть‑чуть, и его отсутствие начнет выглядеть подозрительно.

«Подозрительно? Да он же все знает, идиот! Потому и встал около двери, подал тебе знак. Ты даже на секунду его не обманул».

И все‑таки... если Лабин и знал, то ничего не сказал, а подыграл Ахиллу. Непонятно почему: по какой‑то безумной, бездушной – одним словом, рифтерской причине, но он поддержал иллюзию.

И, Боже, прошу тебя, Боже, пусть так будет и дальше.

Дежарден выждал еще тридцать секунд на случай, если его послание удостоится немедленного ответа. Не удостоилось. И снова, крадучись, вышел в пустой коридор.

У Патриции Роуэн, похоже, были другие дела.

СКАЛЬПЕЛЬ

Дверь в кабинет Ахилла была закрыта.

«Эй, Кен... э, Колин...

Да, я пошел в туалет на верхнем этаже, там рекламные ролики повеселее...

Офис Элис? Она попросила меня проверить почту, нам не позволяют заходить в ящик с внешних компьютеров...»

Он перевел дух. Нет смысла забегать вперед. Лабин может об этом даже не спросить, а в дверь постучал кто‑то другой.

«Ага, ну как же».

Ахилл зашел внутрь. В комнате никого не оказалось.

Дежарден не знал, радоваться или ужасаться, но дверь за собой запер.

А потом открыл ее снова.

Какой смысл? Лабин или вернется, или нет. Примет вызов или не станет. Но, кем бы он ни был, он уже держал Ахилла за яйца; если сейчас резко менять привычный распорядок работы, то будет только хуже.

К тому же Дежарден был уже не совсем один. В кабинете вместе с ним находился еще один монстр – правда, другого сорта. Ахилл уже мельком заметил его, когда тот маячил за схемами на экране Джовелланос. На краткий миг он позволил себе думать, что ему лишь померещи­лось; стук в дверь показался едва ли не облегчением.

Однако чудовище не исчезло. Дежарден слышал, как оно посапывает в потоках данных, словно затаилось в шкафу около детской кроватки и подергивает ручку две­ри, дразнясь. Тогда он почти уже различил жуткий силу­эт, но отвернулся, прежде чем проступили хоть какие‑то детали. Теперь же, в ожидании Лабина, ему больше нечего было делать.

Ахилл открыл шкаф и посмотрел чудовищу в лицо.

Тысячи ликов Лени Кларк.

Поначалу все казалось вполне невинным: облако то­чек сгущалось, принимая форму, отдаленно напоминавшую некий предмет родом из евклидовой геометрии, по центру которой позвоночным столбом шла ось времени. Там, где плотность была наибольшей, молва о Лени Кларк разрасталась изобильными слухами и противоречиями. Там, где она падала, истории приобретали однородность и последовательность.

Но Дежарден сделал себе карьеру на способности различать структуру в облаках. И с тем, что видел сейчас, не встречался никогда.

У слухов была собственная классическая эпидемиология. Каждый шел от одного‑единственного источника, некоего первоначального события. Информация распространялась из этой точки, мутируя и скрещиваясь сама с собой, – нити конусом расходились в будущее, но в конце концов высыхали и гибли; конус просто рассеивался в широкой части, пермутации дряхлели и истощались.

Конечно, существовали исключения. Время от времени какая‑нибудь из нитей отказывалась умирать, утолщалась, грубела, покрывалась наростами и становилась практически неуязвимой: теории заговора, городские легенды, куплеты популярных песен и уютная, миленькая ложь религиозных доктрин. Это были мемы: вирусные концепты, инфекции разумной мысли. Некоторые вспыхивали и умирали, как поденки. Другие жили сотни лет, заманивая миллиарды людей в бесконечную круговерть размножения паразитических полуправд.

«Лени Кларк» была мемом, но на других не походила. Насколько мог сказать Дежарден, она не зародилась в некой единственной точке, а сразу появилась в информационном пространстве под тысячью лиц. Не было ни постепенного расхождения, ни монотонного ветвления переменных. Вариации брызнули слишком быстро, и их источник оказалось невозможно отследить.

И с момента появления все векторы... фокусировались.

Два месяца назад Лени Кларк была искусственным ин­теллектом, террористкой из беженцев, мессией‑проституткой, бесчисленной чередой совершенно невероятных персонажей. Теперь же остался один, и только один: Русалка Апокалипсиса. О, разумеется, существовали вариации: она то ли была заражена какими‑то воспламеняющимися наноботами, то ли переносила искусственно созданную чуму, то ли принесла со дна морского смертельный микроб. Разница в деталях, только и всего. Истина сошлась в одной точке; классический конус каким‑то образом перевернулся на сто восемьдесят градусов, и Лени Кларк из тысячи лиц обрела одно. Теперь она стала олицетворением конца света.

Как будто кто‑то или что‑то предложило миру мириады возможностей, и планета выбрала ту, которая нравилась ей больше всего. Достоверность в таких вещах значения не имела: только резонанс.

Невероятно, но мем, сотворивший из Лени Кларк ангела Апокалипсиса, процветал не из‑за своей правдивости, а лишь потому, что люди – невероятное дело – хотели этого сами.

«Я в это не верю», – крикнул Дежарден про себя.

Но это услышала лишь часть его сознания. Другая же, хотя она и не читала Хомского, Юнга или Шелдрейка – у кого сейчас есть время на каких‑то мертвецов? – имела базовое представление, о чем те писали. Квантовая нело­кальность, квантовое сознание – Ахилл видел слишком много примеров массовых совпадений и не мог отмести идею о том, что девять миллиардов человеческих разумов неуловимо связаны. Он никогда особо не задумывался о коллективном бессознательном, но на каком‑то уровне верил в его существование годами.

Только не подозревал, что эта хрень так сильно хочет умереть.

* * *

Доктор Дежарден, это Патриция Роуэн. Я только что получила ваше сообщение.

Голый текст, идущий прямо на линзы, невидимый для окружающих. Ни картинки, ни звука – ничего, что могло бы его удивить или испугать. Если бы он принял этот вызов в нежелательной компании, то ничем бы себя не выдал.

Я могу быть у вас через тридцать часов. До того крайне важно, чтобы вы ни в коем случае не вызывали у Лабина подозрений. Сотрудничайте с ним. Никого не информируйте о его присутствии. Ни в коем случае не уведомляйте местные власти.

Поведение мистера Лабина определяется условным рефлексом, реагирующим на угрозу, и это требует специального подхода.

«Твою же мать».

Если вы последуете моим инструкциям, то будете в безопасности. Рефлекс активируется только в случае выявления угрозы для безопасности. Так как мистер Лабин знает, что вашим поведением управляет Трип Вины, он навряд ли сочтет вас угрозой, если только не решит, что вы каким‑то образом можете его раскрыть.

«Мне конец», – подумал Дежарден.

Любыми средствами продолжайте анализ информации, касающейся Лени Кларк и рифтеров. Мы подключим к этому делу наших людей. Сохраняйте спокойствие, не противодействуйте мистеру Лабину. Приношу свои извинения, что не могу быть раньше, но сейчас я нахожусь за пределами континента, а средства местного транспорта довольно ограниченны.

Вы поступили правильно, доктор Дежарден. Я уже в пути.

«Условный рефлекс, реагирующий на угрозу».

До Ахилла доходили слухи. Не корп и не гражданский, он обитал во внешнем круге причастных, на периферии; в святая святых его не пускали, но все же он находился довольно близко, а потому слышал всякое. Так он узнал об условном рефлексе на угрозу.

Трип Вины походил на каменный топор, а эта штука – на скальпель. От Трипа мозг коротило, рефлекс же контролировал его. Трип обездвиживал, рефлекс побуждал. Трюку, похоже, научились у какого‑то паразита, который жил перепаивая поведенческие схемы носителя. Настоящий похититель тел. Тонко устроено.

Впрочем, оба механизма привязывали к одинаковым катализаторам. У вины одна и та же неустойчивая сигнатура вне зависимости от причины; норэпинефрин шел вверх, серотонин и ацетилхолин вниз, после чего Ахилл цепенел, а Кен Лабин пускался в сложный, уже предопределенный поведенческий танец. Например, с особой пристрастностью ликвидировал протечки в системе безопасности; в средствах он еще мог проявить какую‑то гибкость, но вот само действие было полностью подневольным.

Не стоило и говорить, что мозги разрекламированных глубоководных трубопроводчиков не стали бы так пере­паивать, пускай их место работы и находилось в двадцати тысячах лье под водой. А значит, Кен Лабин был далеко не обыкновенным рифтером.

И вот теперь он заходил в кабинет Дежардена.

Ахилл сглотнул и развернул кресло.

Я могу быть у вас через тридцать часов.

Крайне важно, чтобы вы ни в коем случае не вызывали у мистера Лабина подозрений.

Сохраняйте спокойствие.

– Прогулялся по этажу, – сообщил Кен. – Ноги размял.

Дежарден заставил себя равнодушно кивнуть:

– Хорошо.

Осталось двадцать девять часов и пятьдесят восемь минут.

ОТ ТЫСЯЧИ ПОРЕЗОВ

Снижение содержания метионина

Угревая сыпь

Замедленный синтез цистеина

Обстипаци

Сухость кожи

Замедленный метаболизм таурина

Экзема, псориаз, дерматит

Нарушенное всасывание серы

повреждение детоксикационных метаболических путей

Боль в мускулах и суставах Мигрени

Замедленное образование дисульфидных связей нарушение конформации белка

Тендинит и бурсит Потеря веса, отеки Язва желудка

Сниженный синтез витамина Н, хондроитинсульфата кофермента А, кофермента М, сульфата глюкозамина, глутатиона, гемоглобина, гепарина, гомоцистеина, липоевой кислоты,

металлотионеина, S‑аденозилметионина, витамина В_р трипептида глутатиона

Дегенеративный артрит Выпадение волос Тромбоз глубоких вен

Нарушение цитохроматического переноса, окисления жирных кислот и пирувата

Снижение выработки ансерина, ацетилхолина, кре­атина, холина, эпинефрина, инсулина, N‑метил никотинамида

Диабет, цинга

Истощение глутатиона (вызванное ацетаминофеном) Иммуносупрессия

Множественные заболевания, вызванные условно‑патогенной микрофлорой

Накопление ксенотоксинов

Отравление тяжелыми металлами

Разрушение коллагена, миелина, синовиальной жидкости

Разрушение ногтей и соединительной ткани Отказ суставов и сухожилий

Повреждение стенок кровеносных сосудов Гематомы

Внутренние кровотечения Серповиднокпеточная анемия Волчанка

Системная красная волчанка, отказ мышц Повреждение миелиновых оболочек

Расстройства центральной и периферической нервной системы Спазмы, потеря регуляции моторики Слепота

Печеночная недостаточность Почечная недостаточность

Нарушение реакций окисления‑восстановления Отказ системы.

500 МЕГАБАЙТ: ГЕНЕРАЛЫ

Если бы военные звания имели хоть какое‑то значение в экосистемах Водоворота, то это существо было бы генералом.

Сейчас оно весит практически пятьсот мегабайт, поджарых и мускулистых. Усовершенствованное естественным отбором, усиленное армией умных гелей, оно больше не помнит тех времен, когда органический разум был ему врагом. Оно распространяется миллиардами копий, и каждая путешествует со свитой атташе, ассистентов и телохранителей. Генералы докладывают всем, не отвечают ни перед кем и служат одному‑единственному хозяину.

Лени Кларк.

Правда, хозяин – безнадежно непригодное слово в данной ситуации. Слова вообще с трудом описывают жизнь в Водовороте. Возможно, генералы служат самому понятию Лени Кларк, но нет, даже так не точно. У них нет понятий – только операционные определения без всякого понимания; контрольные суммы и никакой интуиции. Их умственные способности инстинктивны.

Они путешествуют по миру в поисках ссылок на Лени Кларк и сортируют их по нескольким категориям. Есть мусор, который генералы и их подручные сами подбрасывают в топку, ложные цели, чтобы отвлечь соперников. Есть независимые источники, цепочки, поступающие снаружи: почта, данные транзакций, даже источники, которые, похоже, уводят к самой Лени. Такие в особенности интересуют генералов.

А недавно появилась еще и третья категория: цепочки, одновременно содержащие «Лени Кларк» и какую‑то явно враждебную ей информацию.

Такая интерпретация в немалой степени произвольна. Генералы получают входящие сигналы от сети портов, а те – согласно гелям, которые и научили 500 всему, – соответствуют n‑мерному пространству, имеющему глобальный ярлык «биосфера». Каждый порт связан с рядом других параметров, таких как «температура», «осадки» и «влажность»; лишь малая их часть определяется на самих портах, однако их можно интерполировать, если есть доступ к базам данных по внешней среде.

Проще говоря, главная задача – это способствовать распространению «Лени Кларк» на всех выходах, со­ответствующих определенным условиям среды. Размах довольно большой – согласно актуальным базам, абсолютно неприемлемые зоны можно найти только на дне глубоких и холодных океанов.

Тем не менее цепочки из третьей категории – особенно те, которые исходили от узлов с «правительствен­ными» и «промышленными» адресами, – содержали инструкции, которые препятствовали появлению «Лени Кларк» даже в районах, отвечающих необходимым критериям окружающей среды.

Так не годилось.

К примеру, сейчас она приближалась к цепи портов, открывавшихся в n‑мерное пространство под названием «Янктон/Южная Дакота». Судя по перехваченным со­общениям из третьей категории, в локации ожидалась активность с целью сдержать распространение «Лени Кларк». В этот раз ложные цели эффекта не дали. Более того, за последние несколько терациклов генералы отме­тили общий спад эффективности отвлекающих маневров. Существовало лишь несколько альтернатив.

Генералы решают отменить все симбиотические вза­имодействия с «правительственными» и «промышленными» узлами. А потом они начинают стягивать войска.

ИСКРЫ

Когда она проходила мимо, ее провожал каждый электронный взгляд в мире.

Кларк знала, что у нее разыгралось воображение. Если бы она действительно находилась под таким наблюдением, ее бы давно уже поймали – или того хуже. Не все «оводы», пролетающие над улицей, посматривали на нее краем глаза. Камеры, панорамирующие каждую остановку рапитрана, каждое кафе и витрину – часто невидимые, но вездесущие, – не были всем скопом за­программированы на распознавание ее лица. Спутники не толпились в небесах, пронзая облака радарами и инфракрасным светом, выискивая только ее.

Но почему‑то именно так себя Лени и чувствовала. Нет, далеко не центром огромного заговора. Скорее, его мишенью.

В Янктоне еще не перекрыли дороги для обычного транспорта. Автобус высадил ее в торговом квартале, похожем на миллионы других как две капли воды; следующий должен был подъехать только через два часа. Пришлось шататься, убивая время. Два раза она в изумлении останавливалась – думала, что видит свое отражение в каком‑то ростовом зеркале, – но потом вспоминала, что теперь мало чем отличается от других сухопутников.

Кроме тех, кто начал походить на рифтеров.

Кларк купила в автомате безвкусную бурду из соевого криля. Телефон в визоре периодически пиликал, но она не обращала на него внимания. Всякие психи, типы с предложениями, с угрозами перестали звонить несколько дней назад. Кукловоды – некто или нечто, укравшее ее имя и налепившее его на сотни других лиц, – похоже, сдались и перестали бить по площадям. Теперь они ис­пользовали единственный тип: побитых собак, отчаянно нуждавшихся хоть в какой‑то цели, людях, которые совершенно не замечали того, что им поддержка требовалась гораздо сильнее, чем Лени. Вроде этой женщины, Су‑Хон.

Визор вновь запищал. Кларк вырубила звук.

Она понимала, что через какое‑то время кукловоды хакнут его, как и запястник. Даже странно, почему они до сих пор этого не сделали.

«А может, и сделали. И могут вломиться ко мне в любой момент, но уловили намек, когда я разбила за­пястник, а теперь не хотят потерять последнюю связь.

Надо выбросить к чертям эту штуку».

Но не выбросила. Только визор соединял ее с Во­доворотом теперь, когда пропал запястник, тот самый, который парни из Саут‑Бенда настроили на доступ с «черного хода». Теперь его очень не хватало. Визор же – купленный в магазине и полностью легальный – работал со всеми запретами и блокировками, но без него о недавно установленных карантинах или о зонах торнадо можно было узнать лишь наткнувшись на них.

К тому же визор скрывал глаза.

Правда, теперь его, похоже, глючило. Тактический дисплей обычно оставался почти невидим, лишь проеци­ровал на сетчатку маленькие карты, лейблы и торговые логотипы, однако теперь мерцал от еле заметных статических помех, словно по экрану текла вода. Какие‑то намеки то ли на силуэты, то ли на лица...

Лени зажмурила глаза от досады. Не помогло: видение не ушло, в этот раз показалось лицо ее матери: лоб, на­хмуренный от беспокойства, нос и рот спрятаны за респиратором, вроде тех, которые носят в больнице, чтобы не нахватать всяких супервирусов. Вся семья сидела в приемном покое, теперь Кларк понимала: она, мать и...

«Ну конечно. Кто же еще?»

...и дорогой папочка, тоже в респираторе; ему он даже шел. В этот раз Лени почти вспомнила, что же видит, – но в глазах отца не было даже следа вины, он не беспокоился, что вот сейчас все выйдет наружу, что врачи увидят предательские симптомы и поймут, что нет, это не несчастный случай и никто с лестницы не падал...

Нет. Любящий фасад монстра оказался совершенным. Как всегда. Лени сбилась со счета, сколько раз эти фантомы насиловали ее за последние месяцы, как часто она пыталась разглядеть хотя бы намек на тот ад во плоти, в котором провела все свое детство, но видела лишь эту злобную, насмешливую иллюзию нормальности.

Через какое‑то время галлюцинации, как обычно, исчезли, уступив место реальному миру. Кларк даже привыкла к ним: больше не кричала на них, не пыта­лась дотронуться до того, чего не существовало. Кон­тролировала дыхание, понимала, что для мира вокруг ничего не произошло: просто женщина с визором задумалась, сидя за столом в ресторанном дворике. Вот и все. Только Лени слышала, как кровь гулко стучит у нее в ушах.

Ей это совсем не нравилось.

Ряд медкабин с другой стороны зала завлекал посе­тителей разумными ценами и «еженедельным обновлением базы патогенов». После диагностики в Калгари, где машина умоляла ее остаться, Кларк бежала от таких соблазнов, но с тех пор прошло уже порядочно времени. Лени встала из‑за стола и двинулась сквозь разношерстную толпу, прокладывая путь там, где народу было поменьше. То туг, то там она все равно наталкивалась на прохожих – почему‑то увернуться от них становилось все труднее. Кажется, с каждой минутой в атриум тор­гового центра набивалось все больше людей.

И очень многие из них носили белые линзы.

* * *

Медкабина оказалась размером чуть ли не с каюту на станции «Биб».

– Незначительная нехватка кальция и остаточной серы, – отрапортовала она. – Повышенное содержание серотонина и адренокортикоидных гормонов; повышенный уровень тромбоцитов и антител в связи с физической травмой средней тяжести, произошедшей около трех недель назад. Угрозы для жизни нет.

Кларк потерла плечо. Сейчас то болело, только если ткнуть. Даже синяки на лице почти сошли.

– Аномально высокий уровень клеточных метаболитов. – Биомедицинские детали мелькали на главном экране. – Угнетение лактата. Ваш базальный уровень обмена веществ необычайно высок. Это не представляет непосредственной опасности, но со временем может привести к износу органов тела и значительно снизить продолжительность жизни. Синтез РНК и серотонина...

– Есть какие‑то заболевания? – Кларк перешла к сути.

– Уровень патогенов в пределах нормы. Вы хотите провести дополнительные тесты?

– Да. – Лени сняла с крючка ЯМРТ‑шлем и надела на голову. – Проведи сканирование мозга.

– У вас есть какие‑то особенные симптомы?

– Да... галлюцинации. Только зрительные... ни слуховых, ни обонятельных – ничего такого. Как картинка в картинке, я по‑прежнему вижу реальность по краям, но...

Кабина ждала продолжения. Наконец, так и не дождавшись, принялась тихо жужжать про себя. На экране начал вращаться яркий трехмерный силуэт человека, постепенно приобретавший окраску.

– У вас проблемы с формированием социальных связей, – заметила машина.

– Что? С чего ты решила?

– У вас хронический недостаток окситоцина. Это излечимое расстройство. Я могу назначить...

– Забудь, – ответила Лени. «С каких пор особенности личности стали „излечимым расстройством"?»

– У вас наблюдается чрезмерно активная выработка дофамина. Вы принимаете опиоиды или усилители эндорфина более двух раз в неделю?

– Да забудь ты об этом. Просто ответь мне про галлюцинации.

Кабина замолчала. Кларк закрыла глаза. «Только этого не хватало. Чтобы какая‑то треклятая машина подсчитывала молекулы моих мазохистских наклонностей...»

Бип.

Кларк открыла глаза. На экране в основаниях полушарий головного мозга зажглась россыпь фиолетовых звездочек. По центру пульсировала крохотная красная точка.

«Аномалия» – зажглась надпись в углу экрана.

– Что? Что это?

– Обрабатываю. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.

Внизу выскочила надпись: «Поле Бродмана 19 (ЯЗЗА)» [69] .

Снова послышался писк. Показалась еще одна мига­ющая красная точка, теперь чуть спереди.

«Поле Бродмана 37».

– Что это за красные пятна? – спросила Кларк.

– Эти отделы мозга отвечают за зрение, – ответила кабина. – Могу я опустить щиток шлема, чтобы осмот­реть глаза?

– Я ношу линзы.

– Роговичные накладки не помешают сканированию. Могу я приступить?

– Давай.

Щиток скользнул вниз. Сеть из крохотных бугорков пунктиром расчертила его внутреннюю поверхность. Гул машины глубоко отдавался в черепе Лени. Она начала считать про себя. Прошло двадцать две секунды, прежде чем щиток вернулся на место.

Сразу после надписи о 37‑м поле Бродмана появилась следующая: «Обл. желт, пятна НОРМ»[70] .

Жужжание стихло.

– Вы можете снять шлем, – объявила машина. – Каков ваш хронологический возраст?

– Тридцать два. – Она повесила шлем на крючок.

– Претерпевало ли ваше визуальное окружение значительные изменения в период от восьми до шестнадцати недель назад?

Целый год, проведенный в светоусиленных сумерках источника Чэннера. Путь на сушу ползком, вслепую по дну Тихого океана. А потом неожиданно яркое небо...

– Да. Возможно.

– В вашей семье были зафиксированы случаи инсультов или эмболий?

– Я... Я не знаю.

– Умирал ли недавно кто‑то из ваших близких?

– Что?

– Умирал ли недавно кто‑то из ваших близких?

Лени стиснула зубы.

– У меня недавно умерли все близкие мне люди.

– Менялось ли за последние два месяца давление окружающей вас среды? К примеру, находились ли вы на орбитальной станции или в негерметичном воздушном судне? Совершали ли вы погружения на глубину более двадцати метров?

– Да. Совершала.

– Во время дайвинга вы проходили декомпрессионные процедуры?

– Нет.

– Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?

Кларк улыбнулась:

– Три тысячи четыреста метров. Один год.

Кабина на секунду замолкла, но потом продолжила:

– Люди не могут пережить подъем с такой глубины без декомпрессии. Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?

– Мне не нужна декомпрессия, – пустилась в объяснения Лени. – Во время погружения я не дышу, все обеспечивали электри...

«Минуту...»

Она сказала, декомпрессии не было.

Разумеется, зачем? Пусть те, кто бултыхаются на поверхности, дышат из громоздких баллонов с кислородом, рискуя словить азотное опьянение или кессонную болезнь, если им случится залезть глубже положенного. Пускай они мучаются от кошмаров, в которых взрываются легкие и глаза, тускнея, превращаются в гроздья мясистых пузырей. У рифтеров был иммунитет к подобным неприятностям. Внутри станции Лени дышала, словно находясь на уровне моря, а снаружи не дышала вообще.

Не считая одного раза, когда ее буквально скинули с неба.

В тот день «Рыба‑бабочка» медленно опускалась сквозь темный спектр вод, из зеленого в синий, а по­том и в бессветный мрак, истекая воздухом из тысячи порезов. С каждым метром океан все больше проникал внутрь подлодки, сжимая атмосферу в единственном пу­зыре с высоким давлением.

Джоэлу не нравился ее вокодер. «Я не хочу провести последнюю пару минут слушая голос машины», – сказал он тогда. А потому Лени осталась с ним, дыша. Когда пилот – продрогший, напуганный, измотанный ожида­нием смерти – наконец открыл люк, они уже погрузились, наверное, атмосфер на тридцать.

А она стала в ярости прорываться на берег.

Это заняло много дней. Подъем происходил постепенно, его хватило бы для естественной декомпрессии, газ в венах, по идее, должен был спокойно выйти через альвеолярные мембраны – если бы работавшее легкое постоянно использовалось. А оно не использовалось: так что же тогда случилось со сжатым воздухом из «Рыбы‑бабочки», оставшимся в ее крови? Лени не умерла, а значит, его уже не было.

Газообмен не ограничивается легкими, вспомнила она. Дышит и кожа. Пищеварительный тракт. Не так быстро, конечно. И не так эффективно.

Может, недостаточно эффективно...

– Что со мной произошло? – тихо спросила она.

– Вы недавно перенесли две небольших эмболии в мозгу, которые периодически влияют на ваше зрение, – сообщила медкабина. – Скорее всего, ваш мозг компенсирует эти провалы сохраненными образами, хотя для уверенности мне хотелось бы понаблюдать такой эпизод в действии. Также недавно вы потеряли кого‑то близкого: скорбь может быть фактором, катализирующим высвобождение визуальных...

– Что значит «сохраненными образами»? Ты хочешь сказать, что это воспоминания?

– Да, – ответила машина.

– Чушь собачья.

– Нам жаль, что вы так себя чувствуете.

– Но ничего такого никогда не происходило, ясно? – «У этой железяки дерьмо вместо мозгов, почему я вообще с ней спорю?» – Я помню свое детство, твою ж мать. Я бы не смогла его забыть, даже если бы попыталась. А эти видения, они принадлежат кому‑то другому, они...

«...счастливые...»

– ...они другие. Совершенно другие.

– Долговременная память часто ненадежна. Она...

– Заткнись и просто все исправь.

– В этой кабине нет оборудования для микрохирур­гии. Я могу дать вам ондансетрон, чтобы подавить симп­томы. Но вы должны понимать, что пациенты со столь обширной синаптической перестройкой могут испытывать различные побочные эффекты, такие как легкое головокружение...

Она застыла. «Перестройкой?»

– ...двоение в глазах, гало‑эффекты...

– Стоп, – оборвала Лени машину. Та замолчала.

На экране в основании мозга загадочно мерцало облако фиолетовых звезд.

Она коснулась их:

– Что это?

– Серия повреждений, нанесенных хирургическим путем, и сопутствующие им омертвевшие ткани.

– Сколько их?

– Семь тысяч четыреста восемьдесят три.

Лени перевела дух и даже слегка удивилась тому, насколько спокойна сейчас.

– Ты хочешь сказать, что кто‑то сделал у меня в мозгу семь тысяч четыреста восемьдесят три пореза?

– Следов физического проникновения нет. Раны соответствуют точечным микроволновым всплескам.

– Почему ты мне сразу не сказала?

– Вы попросили меня игнорировать любые данные, не имеющие отношения к вашим галлюцинациям.

– А эти... эти повреждения не имеют к ним отношения?

– Не имеют.

– Откуда ты знаешь?

– Большинство повреждений расположено в стороне от визуальных путей. А другие блокируют передачу образов, а не порождают их.

– Где расположены повреждения?

– Они находятся вдоль путей, связывающих лимбическую систему и неокортекс.

– Для чего используются эти пути?

– Они неактивны. Их функционирование прервали с помощью хирургических...

– Для чего бы они использовались, если бы были активны?

– Для активации долговременных воспоминаний.

«О боже. О боже».

– Мы можем еще чем‑нибудь вам помочь? – спросила кабина спустя какое‑то время.

Кларк сглотнула:

– А когда... как давно были нанесены эти повреждения?

– От десяти до тридцати шести месяцев назад, в зависимости от вашего среднего уровня обмена веществ после процедуры. Эта приблизительная цифра получена из анализа соответствующей рубцовой ткани и роста капилляров.

– Могла такая операция проводиться без согласия пациента?

Пауза.

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

– Ее могли провести без обезболивающего?

– Да.

– Ее могли провести, пока пациент спал?

– Да.

– Пациент мог чувствовать, как формируются очаги поражения?

– Нет.

– Могло ли оборудование для такой процедуры размещаться, скажем, внутри ЯМРТ‑шлема?

– Я не знаю, – призналась кабина.

В медотсеке «Биб» такой был. Лени иногда пользова­лась им после столкновений с местной фауной. Тогда на снимках никаких повреждений не отражалось. Может, их просто не показывали при тех установках, которые она использовала, и нужно было запросить какую‑то специальную проверку – тест или вроде того.

А может, кто‑то запрограммировал сканер лгать.

«Когда это случилось? И что? Почему я ничего не помню?»

Кларк с трудом поняла, что снаружи до нее доносятся какие‑то приглушенные звуки, отдаленные и злые. Они не относились к делу, не имели смысла. Ничто не имело смысла. Ее разум, светящийся и прозрачный, вращался прямо перед ней. Из спинного мозга застывшим фонтаном били пурпурные искры, яркие, практически совершенные по форме капли, закинутые прямо в кору головного мозга и замершие в апогее. Такие яркие мысли. Выжженные и ампутированные воспоми­нания. Они чем‑то напоминали скульптуру свободной формы.

Ложь может быть так прекрасна, пока ее рассказывают.

ПРИМАНКИ

Побеждает тот, кто умирает позже всех. Такая была у Авивы Лу философия.

При этом неважно, как ты жил. Да Винчи, Плазмид и Йен Андерсон добились столького, что Вив и ее друзья даже рядом не стояли. Она никогда не будет исследовать Марс, не напишет симфонию и не построит животное, по крайней мере не с нуля. Но штука была в том, что все эти люди уже умерли. Слава не сделала лицевой щиток Оливии М'Бенги прочнее. Иск Эндрю Саймона против «ГидроКвебека» не прибавил и дня к его жизни. «Страстная пьеса» [71] , может, и обрела бессмертие, но ее композитор многие десятилетия назад обратился во прах.

Авива знала об истории больше, чем все эти типы вместе взятые.

Та походила на одну огромную интерактивную книгу, у которой было начало, середина и конец. Если ты заявлялся сюда на полпути, то всегда мог нагнать пропущенное – для этого существовали учебники, энциклопедии, да и сам Водоворот. Ты мог проследить краткую Историю Жизни буквально до тех самых времен, как с небес шлеп­нулся марсианский микроб и запустил всю эту машину. Но стоит тебе умереть, и все. Никакой возможности узнать, что же будет дальше. Вив считала, что победителями станут те, кто увидит, как это шоу закончится.

При всем при том ее немного напрягало то, что уж она‑то, похоже, до финала доберется.

Все стало понятно еще до того, как «огненная ведьма» начала прожигать себе путь через континент. Лу рассказывали, что были времена, когда ты мог собраться и поехать куда угодно – и никаких тебе заграждений, которые то поднимают, то опускают, словно тянешь лотерейный билет перед каждым переходом улицы. Были времена, когда с паразитами и вирусами боролась твоя собственная иммунная система, и не приходилось покупать лекарство у какой‑нибудь фармы, которая, скорее всего, сама и нахимичила с болезнью, чтобы люди брали их дрянные гены. Папа Вив говорил, что раньше даже полицию контролировали.

Правда, память родителей особой надежностью не отличалась. Их поколение постоянно вкалывало себе то крокодильи, то растительные органеллы, а о фактах заботилось мало. Вив ничего не имела против хорошего здоровья – она и сама принимала крок‑добавки годами. Даже глотала проглоттиды и яйца аскарид – она ненавидела саму мысль о червях, вылуплявшихся в кишках, но время было такое, что иммунную систему требовалось тренировать постоянно.

К тому же между паразитами и ДНК ящерицы в собственном генотипе существовала большая разница, пусть даже у «Пфайзера» в этом месяце были скидки и «так мы всегда не зависим от внешних лекарств, разве не здорово, милая?».

Иногда Вив думала, представляют ли вообще ее роди­тели, во что теперь превратилось понятие биологического вида. В этом и заключалась проблема: вместо того чтобы вычистить мир, люди превратились в копрофагов. Через пару лет хомо сапиенсы станут наполовину тараканами. Если к тому времени, конечно, все не рухнет окончательно.

И так было бы лучше. Лучше все разрушить и начать сначала. Для разнообразия сделать всех равными.

Вот почему Авива пришла сюда посмотреть на Лени Кларк.

Ведь та была Мадонной Разрушения.

* * *

Вообще, Лy не знала точно, что же такое Лени Кларк. Та больше походила на героиню боевика. Она умерла и восстала из мертвых. Исключительно от нетерпения запустила Большой Толчок, устав ждать припозднившийся Апокалипсис, который давно угрожал прийти, но так и не пришел. Кларк собственноручно разбередила Полосу, возглавила восстание беженцев, существование которого Н'АмПацифик не признал до сих пор. За ней по пятам следовал огонь: любой ее противник через неделю превращался в пепел.

Для себя Вив решила, что на самом деле Лени Кларк – чушь собачья.

Конечно, многие думали иначе. Люди клялись и бо­жились, что Кларк – это настоящий человек, а не ико­на, созданная маркетологами, чтобы шоковыми метода­ми вернуть в моду рифтерский шик. Поговаривали, что на самом деле Мадонна Разрушения была рифтером, одним из специально подготовленных глубоководников Н'АмПацифика, – но потом на дне океана что‑то случилось, что‑то мифическое, и оно изменило Лени, а Большой Толчок оказался лишь симптомом этой мета­морфозы. Теперь Кларк превратилась в колдунью, могла превращать органическую материю в свинец или вроде того, она странствовала по миру, следом за ней расползался конец света, а ее бывшие хозяева не останавливались ни перед чем, лишь бы ее поймать.

История была хороша – по мнению Вив, корпы давным‑давно заслужили Апокалипсис, – но последнее время Лу слышала слишком много баек в таком духе. Лени Кларк – новая суперзвезда Сенсориума. Лени Кларк – квантовый искусственный интеллект, созданный вопреки протоколам Карнеги. Лени Кларк – изобретение самих корпов, страшилка для неспокойных гражданских, чтобы те особо не рыпались. Пару дней Лени даже побыла микробом, сбежавшим из озера Восток.

Теперь легенда обрела более последовательные черты. Насколько могла судить Лу, Кларк вот уже несколько недель не выходила из образа Мадонны Разрушения. Наверное, тестовая маркет‑группа утвердила одну модель, с которой продавалось больше фальшивых гидрокостюмов. И почему нет? Прикид был шикарный, глаза – просто отпад, а Вив следила за модой не меньше остальных.

Так она считала до того, как весь чертов Водоворот принялся говорить одним голосом.

Вот это уже было из ряда вон. Конечно, в одной половине Водоворота царила дикость, но в другой‑то сидели одни спам‑фильтры; такой трюк не мог провернуть никто, даже корпы. Но Лу все видела сама, на своем собственном запястнике (почти легальном), а все знакомые видели на своих или слышали от какого‑нибудь подсказчика, а порой и вовсе смотрели на свои визоры, а там вместо привычной рекламы лекарств или джинсов было совсем другое: «Лени Кларк приближается к Янктону. Лени Кларк в беде. Лени Кларк нужна твоя помощь.

Быстрее. Перекресток Сидар‑стрит и Второй Западной».

Что бы ни представляла собой эта Кларк, она дружила с исключительно могущественными людьми, раз те сумели провернуть такой фокус. Неожиданно Вив осознала, что принимает всю эту затею с рифтерским шиком очень серьезно. По мнению Линдси, их всех использовали – кто‑то с нереально большими возможностями заводил толпу, прикрывая какие‑то другие дела, Карнеги знает какие, – и Линдси, скорее всего, не ошибалась. Что с того? Если они и служили для чего‑то прикрытием, то это что‑то в любом случае произойдет в Янктоне, и Вив также намеревалась участвовать.

Аттракцион намечался шикарный.

* * *

Lesbeus тоже все знали.

В атриуме между улицами все кишело двумя типами костюмов: полицейские и рифтеры. Первые ощетинились шокерами, «оводами» и армированными экзоскелетами. Вторые могли похвастаться только фальшивыми гидрокостюмами, дешевыми белыми линзами и ничем больше. Зато бравады хоть отбавляй. Их призвал Водоворот, и они явились сюда, подгоняемые верой и адреналином. Сейчас уже стало понятно, что можно было обойтись и без веры: столько мордоворотов в город просто так бы не стянули.

Пока ничего не взорвалось. Обе стороны все еще выстраивали позиции, возможно притворяясь – ради тех немногих прохожих, кто еще не уловил атмосферу и не исчез куда подальше, – будто беспокоиться не о чем. Полиция огородила целые секции атриума, никого никуда не загоняла, но явно готовила почву. Рифтеры же проверяли периметр – толкались по коридорам и на травалаторах, подходили к шеренгам экзоскелетов, но всякий раз останавливались, чтобы у «антител» не было потом поводов говорить о провокациях. «Оводы» роями носились над головой, словно большие черные яйца, снимая все подряд.

Учитывая характер происходящего, стороны вели себя на удивление смирно. Впрочем, обе пришли сюда не ради оппонентов. Вив подозревала, что обстановка накалится быстро, стоит появиться главной звезде.

Запищал запястник. Удивительно, обычно власти глу­шили все частоты загодя. Так люди не могли быстро организоваться.

– Да?

– Эй, мы пробились, надо же! – послышался голос Линдси.

– Ага. Силы тьмы сегодня чего‑то тормозят.

– Я забыла сказать, что хочу горчицу. О, а Джен – самосу.

– Вместе с хот‑догом или вместо?

– Вместо.

– Лады.

Линдси и Джен ошивались у периметра, наблюдая за вражескими передвижениями, а Вив отправилась за продовольствием. Все трое уже были ветеранами, настоящими профи с двумя, а то и тремя акциями за спиной. Каждая глотнула газа или отведала шокера по крайней мере один раз. Джен даже провела ночь в «усмирителе», после чего все быстро усвоили урок: перед игрой важно хорошенько заправиться. Первые двенадцать часов пленников не кормили – дело само по себе унылое и совсем ужасное, если ты перед тусовкой наглотался эндорфинов. Ускорение обмена веществ вызывало зверский голод.

Около дальней стены атриума выстроились торговые автоматы: медкабины, раздатчики одежды, куча всякой упакованной еды. Вив протолкалась сквозь толпу, наце­лившись на голограмму «Донэйр», вращавшуюся в воз­духе съедобным Священным Граалем.

Кто‑то схватил ее сзади.

Не успела Лу отреагировать, как ее затащили в медкабину и толкнули к сенсорной панели, впечатав ладонь в грудь. На нее напала какая‑то женщина со светлыми волосами до плеч. Она явно была не из своих: на глазах визор, за спиной рюкзак, и вообще на рифтера не похожа. Наверное, раздосадованная прохожая, угодившая в толпу.

Дверь кабинки с шипением закрылась, отсекла шум снаружи. Женщина отошла назад, освободив немного пространства в тесном помещении.

– Зачем так грубо? – огрызнулась Вив. – Это вообще похищение какое‑то. Ты что...

– Почему ты... – Женщина остановилась. – Зачем костюм? Что происходит?

– Уличная тусовка. Думаю, тебя никто не пригла...

Женщина наклонилась чуть ближе. Лy заткнулась.

Что‑то в ситуации стало ее очень сильно тревожить.

– Отвечай, – потребовала сумасшедшая.

– Мы... мы – рифтеры.

– Ясно.

– Лени Кларк в городе. Ты разве не слышала?

– Лени Кларк. – Женщина убрала руку с груди Вив. – Шутишь, что ли?

– Ни разу.

Приглушенный звук, похожий на отдаленный шум прибоя, неожиданно просочился снаружи. Сумасшедшая, похоже, его не заметила.

– Безумие какое‑то. – Она покачала головой. – И что вы собираетесь делать, когда Кларк появится?

– Послушай, мы тут просто посмотреть, чем все обернется. Не я делала рассылки, ясно?

– Может, автограф хотите получить? Или по грамму ‑другому плоти, если на всех хватит.

Неожиданно ее голос стал совершенно безжизненным и очень пугающим.

«Она может меня убить», – подумала Лу и постаралась стать милой, рассудительной, даже покорной.

– Мы тебя не тронем. Мы вообще никого не трогаем.

– Серьезно? – Сумасшедшая наклонилась еще ближе. – Ты в этом уверена? Ты хоть малейшее представление имеешь, кто такая Лени Кларк?

Вив кинулась в бегство.

У нее не было плана. По крайней мере хорошего. Они едва помещались в кабинке вдвоем, а выход находился за похитительницей; пространства вокруг не осталось. Лу просто рванула вперед, как загнанная в угол собака, в отчаянии пытаясь протиснуться мимо женщины. Обе рухнули на дверь, та услужливо скользнула вбок.

Даже в эту долю секунды Лy все увидела: «овод» поблизости плевался механическими предупреждениями и требовал организованно разойтись. Движения толпы, уже не разрозненной и вялой, а концентрированной, напоминали стаю криля, попавшего в невод. Разговоры затихли, послышались крики.

Начался разгон.

Под весом Вив женщина по инерции отлетела чуть ли не на метр назад, но толпа затолкала обеих обратно в кабину. Лу пригнулась, скользнула под локтем психопатки и неожиданно почувствовала острую, резкую боль над глазом...

- Ай!

...а рука сомкнулась у нее на горле и пихнула обратно, Вив упала, кто‑то тут же потоптался на ее ногах, тогда Лу с воплем втянула их внутрь, и дверь захлопнулась, низведя внешний шум до приглушенного рева.

«Твою же мать».

Авива сидела на полу кабинки, обняв руками колени, и медленно поднимала голову. Ноги сумасшедшей. Промежность сумасшедшей. Казалось, понадобится вечность, чтобы добраться до ее глаз, а Вив и так боялась того, что там увидит...

«Минуту...»

Вот, слева от грудины – одежда порвалась, и там холодный блеск металлического полумесяца.

«Я об него порезалась. У нее какой‑то металл в груди. Торчит прямо...»

Рука сумасшедшей. Сжимает визор, сломанный в перепалке, одна дужка оторвана. Шея сумасшедшей: свитер с высоким воротом, скрывающий некие уродства.

Глаза сумасшедшей.

Что она там сказала? А, точно: «Ты хоть малейшее представление имеешь, кто такая Лени Кларк?»

– Ничего себе, – протянула Лу.

* * *

– Да ты шутишь, – сказала Лени Кларк. Они стояли лицом к лицу в медкабине, каждая дышала воздухом другой.

– По одной версии, ты заражена наноботами, которые могут размножаться вне тела и сжигают все вокруг, когда достигнут достаточно высокой концентрации. И теперь ты странствуешь по миру, трахаешь всех подряд и так заражаешь, чтобы все мы когда‑нибудь обрели силу.

– Чуть. Какая чушь. Я понятия не имею, как все это началось.

– Все это? – Вив ничего не понимала. Для Мадонны Разрушения Лени Кларк казалась слишком растерянной. – Значит, ты не выходила в крестовый поход, ты не...

– О нет, с крестовым походом ты попала в точку. – Лени озарила Вив улыбкой, которую девушка расшифровать не смогла. – Я только думаю, вам не понравится, если у меня все получится.

– Но ты действительно жила на дне океана? До Большого Толчка? Что там случилось? – «Ну не могли же про нее все врать?» – И на Полосе? И...

– А что происходит прямо сейчас?

Вив сглотнула:

– Хороший вопрос.

– Как они вообще обо мне узнали? Вот ты сама – как?

– Ну, как я уже говорила, кто‑то распространяет слухи.

Лени покачала головой:

– Думаю, меня бы тут же поймали, если бы не... – слабые звуки толпы просачивались снаружи, – ...это.

– Ну по внешности они тебя ни за что не выцепят. Тут всяких Лени Кларк ходит до сагана [Число Сагана, названное в честь Карла Сагана, обозначает число звезд в наблюдаемой Вселенной. Здесь этот термин упо­требляется в своем ироническом значении и обозначает любое большое количество.

Вид морских актиний. К примеру, одна из самых распро­страненных актиний этого вида, AnthopleuraElegantissima, живу­щая по Тихоокеанскому побережью Северной Америки, известна тем, что размножается как половым, так и бесполым способом. Взрослые актинии выпускают в воду гаметы, которые объединя­ются и формируют новую генетически уникальную особь. Та же, в свою очередь, способна размножаться бинарным делением, то есть буквально делиться пополам.], и ты на них совсем не похожа.

– Угу. А там у кого‑нибудь есть в груди куча железа и роговичные накладки на глазах?

Вив пожала плечами:

– Скорее всего, ни у кого. Но... а, «оводы».

– «Оводы». – Мадонна Разрушения глубоко вздох­нула. – Если меня еще не засекли, стоит мне выйти наружу, и электромагнитную радугу они заметят сразу.

– А я еще думала, почему они не заблокировали запястники. Не хотят исказить твою сигнатуру.

– А что, если я просто посижу здесь, пока все не разойдутся?

– Не сработает. Я уже проходила через это: полчаса максимум, а потом пустят газ и возьмут всех.

– Черт. Черт. – Лени осмотрела кабинку, похожая на какого‑то инопланетянина в клетке.

– Секунду, – сказала Вив. – Они ищут именно твою сигнатуру или вообще любые известные им электромагнитные сигналы?

– Откуда мне знать?

– Ну как светятся твои имплантаты?

– Много миоэлектричества. Повышенное излучение от электролизного комплекта и резервных источников. Еще вокодер. – Рифтерша улыбнулась, словно пересилив себя. – Тебе это о чем‑то говорит?

– То есть как от искусственного сердца, только сильнее.

– У тебя друзья есть с таким протезом? Может, я смогла бы воспользоваться ими как обманкой.

– Lesbeus скорее уж скрутят каждого человека с имплантатами и разберутся с ними позже, – размыш­ляла вслух Вив. – Только тебе не нужна обманка. Тебе надо подавить свой собственный сигнал. Излучает эта техника не больше двух миллигауссов, максимум. Такое замаскирует и обычная стена, но тогда отходить от нее будет нельзя. А от визора и запястника ЭМП не идет.

Лени склонила набок голову:

– Ты что, какой‑то эксперт?

Вив улыбнулась в ответ:

– Леди, это же Янктон! Мы делали электронику, когда Пылевого Пояса еще в помине не было. Линдси говорит, что даже «оводов» тут изобрели, но она вообще много болтает. Мы сейчас должны на лабораторке корпеть, но здесь веселей.

– Веселей. – Эти холодные пустые глаза – прозрачнее, чем те копии, которые носили остальные, – пристально взглянули на Лу. – Мне нравится это слово.

Тут Вив озарило:

– Эй, а тут все‑таки есть одна штука с электромагнитным полем. Причем переносная. Дело тонкое – нам придется похимичить с ее внутренностями, иначе при­влечем кучу ненужного внимания, – но тебе как раз при этом присутствовать необязательно.

– Да? – спросила Лени.

– О да. Никаких проблем.

* * *

Lesbeus оттеснили толпу и гнали ее прочь из атриума. Рифтеров по краям обрабатывали шокерами, но газовые гранаты пока в ход не шли. Толпа походила на океан, огромные волны чудесным образом рождались из стесненной толкотни миллиона попавших в ловушку частиц. Вив знала, что такое сравнение даже справедливее, чем кажется: в человеческих водоемах существовали обратные потоки, подводные течения. Людей затягивало вниз, а там их могли затоптать.

Она отдалась на волю течения. Джен и Линдси колыхались на волнах позади нее. Вив всем им рассказала; они сообщили еще двум друзьям, те – другим, и так пошло. Под поверхностью толпы клич начал делиться, поначалу практически незаметно; люди со всех сторон прокладывали себе путь сквозь столпотворение народа, шли против потока и останавливались лишь рядом с Вив и компанией. Обменивались взглядами, кивками. Местная турбуленция слегка спала, когда друзья и союзники закрепились, держась друг за друга и сопротивляясь толчкам.

За несколько минут Авива стала центром в круге спокойствия, переполненном людьми.

Три «овода» строем снизились в паре метров над толпой, бормоча привычные банальности и цитируя закон об общественном порядке. Вив взглянула на Джен; та покачала головой, скрытой визором. Машины направились дальше, у каждой под брюхом виднелись невыпущенные дула.

Джен потянула Лу за рукав, махнула рукой; над атриумом летел еще один бот. Вив надвинула визор на глаза и дала увеличение на цель. Никаких оружейных портов или электродов. Этот только наблюдал. Делал записи, вел себя достойно. Вив взглянула на подруг.

Те кивнули.

Иногда обычные глаза ничто не заменит; Лу сняла ви­зор и прикрепила к поясу, положила руки на плечи Джен и Линдси – просто три подружки интересно проводят время, ничего особенного, – поджала ноги, девушки сплели руки в замок, и Авива встала на эту импровизированную подпорку. Из‑за обилия людей никто ничего не заметил. Бот подлетел ближе, сканируя толпу. Может, его заинтересовал странный островок стабильности в броуновском шторме. Или он вообще направлялся куда‑то в другое место.

Если и так, туда он не добрался.

Прямо от пола до «овода» было не допрыгнуть, но с небольшой помощью для человека на эндорфодермах он представлял легкую мишень. Джен и Линдси присели, потом резко встали, подбросив Вив в воздух, а та в тот же момент оттолкнулась от их рук. Она чувствовала себя супергероиней, эндорфины пели по всему телу. Бот вплыл в ее объятия, словно красивое пасхальное яйцо. Она обвила его руками и сжала.

У машины не было ни единого шанса. Собранная из легчайших полимеров и вакуумных пузырей, она могла оторвать от земли не больше килограмма или двух. Авива повисла на ней якорем без цепи и стащила с небес вниз, прямо в руки жаждущей толпы.

Со всех сторон послышался рев. Вив знала, что означает этот бессловесный звук. Первую кровь.

Хотя и не последнюю. Далеко не последнюю.

Они разбили «овода» об пол, прикрываясь колышущимся лесом из человеческих тел. Сначала взялись за оптику и антенну; если по‑быстрому не отключить бота от сети, им кранты, а дело было не из простых. Современная техника уже давно научилась комбинировать легкость с прочностью, а эволюция не просто так выдумала яйцевидную форму. Джен и Линдси вынули наборы инструментов.

Конфликт разрастался со всех сторон.

Крики превратились в вопли боли, но быстро потонули во всепоглощающем реве. Поблизости что‑то взорвалось. В отдалении заблеяла электронная сирена, словно объявили карантин: свиньи вышли на тропу войны и официально уведомляли об этом.

Разминка кончилась. Пошел первый тайм.

Что‑то ударило

БАХ!

Вив прямо в ухо; она подскочилаа, споткнулась о чьи‑то ноги. Джен переусердствовала, вскрывая скорлупу, и повредила один из вакуумных пузырей. Тонкий писк перекрыл сумятицу, царящую вокруг. Лy замотала головой.

Рука на плече: Линдси склонилась к ее лицу и беззвучно произнесла «нашли», а в голове Вив по‑прежнему гудели телефоны. Джен сжимала в кулаке ожерелье из батареи и оптических чипов, висящих на тонких, похожих на туман нитях оптоволокна. Цепь охраны вокруг девушек покачну­лась от какого‑то слаженного удара. Все начало рушиться.

«Пора».

Вив схватила ожерелье и встала. Со всех сторон бушевал, вздымаясь волнами, человеческий океан; ничего другого она практически не видела. В пятнадцати метрах фаланга из «оводов» летела подобно четырем всадникам Апокалипсиса. Какой‑то шутник на пружинных ходулях подпрыгнул в воздух и протеггировал первого бота. В воздухе сверкнула молния, попрыгун задергался в эпилептическом припадке, даже не успев приземлиться, и рухнул обратно в толпу.

«Оводы», не дрогнув, направлялись прямо к Вив.

«О, черт». Волна потащила ее назад. Ноги запутались в останках расчлененного бота. Люди сомкнулись стеной; тела давили со всех сторон и не давали Лу упасть. Она поджала ноги. Поток нес ее, словно Вив обрела дар левитации. Обломки остались позади.

«Оводы» по‑прежнему следовали за ней.

«Мы слишком долго провозились. Он все‑таки успел дать сигнал, послал картинку...»

Лу уже видела их электроды. Орудийные амбразуры. Даже глаза, холодно следящие за целью из‑под затем­ненных щитков.

«Они прямо надо мной».

Мимо.

«Гонятся за Джен и Линдси». Вив повернулась, следя за ботами. «Черт, они же просто пролетели мимо, у них нет конкретной цели, они начнут сейчас...»

И тут слева появился еще один «овод» и с ходу вре­зался в лидера преследователей.

«Что за...»

Главу фаланги откинуло в сторону, он закрутился, потеряв управление. Атакующий развернулся и кинулся на следующего в линии. Рухнул сверху, упал на жертву и откинул вниз на метр или два.

Этого хватило. Толпа подалась вперед и поглотила робота голодной, ревущей волной.

Плохая идея. Наблюдатель – одно дело: но эти‑то были вооружены.

Вопли. Крики. Дым. Сбитый «овод» торжествующе взлетел над толпой. Люди попытались отойти от эпицентра, однако из‑за столпотворения все их попытки закончились неудачей; народ охватила паника, но даже самые перепуганные и с места сдвинуться не смогли.

Между тем мятежный бот атаковал снова. Его цели начали перегруппировку.

«Да что происходит‑то? – подумала Вив. А затем: – Это мой шанс. Не профукать бы».

До медкабин десять – пятнадцать метров. На пути к ним настоящий хаос. Лу стала проталкиваться. Вокруг все еще находились люди, которые знали о плане; они теснились назад как могли, пытаясь разделить воды Красного моря, чтобы Вив прошла. Дело продвигалось туго – слишком много было посторонних, слишком многие обезумели на поле боя. А половина тех, кто уча­ствовал в замысле, сейчас уже позабыли о нем.

– Я видела ее.

Женский голос, спокойный, но пропущенный через громкоговоритель, перекрывающий повсеместный рев. Вив бросила взгляд через плечо.

Говорил взбесившийся бот:

– Я видела, как она вышла из океана. Я видела...

Застрочил один из автоматов. Бунтарь покачнулся,

его начало трясти.

– Я видела, что они сделали с Полосой.

Дверь медкабины скользнула в сторону. Кларк застыла на пороге.

Вив наклонилась к ней, передала ожерелье:

– Держи это у груди! Оно замаскирует сигнал!

Рифтерша кивнула. Кто‑то вклинился между ними,

крича и без разбора размахивая кулаками. Лени колотила паникера по лицу, пока тот не исчез в толпе.

– Они наслали цунами убить ее. Они устроили землетрясение. И промахнулись.

Кларк обернулась на голос. Прищурилась, вместо глаз остались лишь белые слепые прорези. Рот дернулся, но слова потонули в реве.

«О, черт...»

– Надо идти! – закричала Вив. От чьего‑то толчка ее отбросило прямо на грудь Лени. – Сюда!

– Они выжгут весь мир, лишь бы поймать ее. Вот как она важна. Не дайте...

Скрип. Статика. Шипение искрящей проводки. Неожиданно рифтерша словно застыла.

– Не дайте им поймать ее...

Четыре всадника открыли огонь. Мятежный бот, крутясь и плюясь пламенем, рухнул в толпу. Послышались новые крики. «Оводы» перегруппировались и легли на прежний курс.

– Давай! – заорала Вив.

Лени кивнула. Лу повела ее вдоль стены.

Следующий проем вел в общественный туалет, забитый псевдорифтерами и случайными прохожими, надеющимися переждать суматоху. Люди, в основном, не двигались, сбившись в кучу, как беженцы под мостом, прислушиваясь к приглушенному грохоту, доносящемуся сквозь стены.

Одну из кабинок заняли их союзницы. Они уже выбили панели на потолке.

– Это ты, Авива? – спросила одна, часто моргая в своих фальшивых линзах.

Та кивнула, повернулась к Кларк:

– А это...

Что‑то неопределенное пронеслось по комнате.

– Черт, – еле слышно произнесла заговорщица. – А я думала, она ненастоящая.

Лени еле заметно кивнула головой:

– Добро пожаловать в клуб.

– Так это правда? Пожары, Большой Толчок, а ты ходишь по стране и насилуешь корпов...

– Не совсем.

– Но...

– У нас мало времени.

– А, да, извини, ты права. Мы можем провести тебя до реки. – Девушка склонила голову набок. – У тебя гидрокостюм при себе?

Лени постучала ладонью по своему рюкзаку.

– Хорошо, – сказала вторая. – Пошли.

Она взобралась на унитаз, подпрыгнула, зацепилась за что‑то тьме и исчезла из виду.

Первая посмотрела на собравшихся вокруг:

– Люди, дайте нам пятнадцать минут. Просто пока не лезьте за нами, хорошо? Пятнадцать минут, а потом шумите сколько угодно. Если, конечно, захотите сбежать с вечеринки. – Она повернулась к Вив: – Ты идешь?

Та покачала головой:

– Я должна встретиться с Джен и Линдси около фон­тана.

– Ну как хочешь. Мы пошли. – Оставшаяся заговор­щица скрестила руки в замок и кивнула Кларк: – Тебя подкинуть?

– Нет, спасибо. Справлюсь.

* * *

Авива была настоящим ветераном общественных беспорядков. Остаток заварухи она провела у стен и в углах, стараясь держаться там, где можно сохранить ориентацию в пространстве и равновесие, не опасаясь, что тебя затопчут. Строго по расписанию lesbeus выдвинули тяжелую артиллерию; в свои последние секунды на свободе Лу видела, как «овод» опыляет толпу галотаном. Но это уже не имело значения. Заснула Авива с улыбкой на губах.

Очнувшись, она оказалась не в камере со всеми остальными, а на диагностическом столе в маленькой белой комнате без окон. Сквозь стены с ней говорил какой‑то мужчина с приятным голосом, который в другой ситуации даже показался бы ей сексуальным.

Он знал гораздо больше, чем предполагала Вив. Знал, что она встретила Кларк. Знал, что помогла раскурочить «овода». Лу решила, что, скорее всего, Джен и Линдси тоже попались, и их уже допросили. Но мужчина не говорил о ее подругах. Он вообще ни о ком не говорил, и, казалось, даже до самой Лени ему не было дела. Это слегка удивило Вив; она ожидала допрос третьего уровня со стимуляторами, нейросплайсерами – в общем, с полным набором. Но нет.

Больше всего мужчину интересовал порез над глазом Вив. Она получила его от Кларк? Насколько близким был их контакт? Вив отделывалась банальными отмазками со столь же банальным лесбийским подтекстом, но в глубине души уже начала по‑настоящему волноваться. Мужчина не запугивал, не угрожал, не злорадствовал, не говорил, сколько синапсов придется перепаять, чтобы превратить ее в послушного гражданина. В его голосе слышалась лишь глубокая печаль по поводу того, что Авиве хватило глупости ввязаться в это дело с Лени Кларк.

Глубокая печаль, так как – хотя мужчина ни разу не сказал об этом вслух – он уже ничего исправить не мог.

Лу сидела на столе в белой, такой белой комнате, и ее била дрожь, а потом она обмочилась.

РАСПЯТИЕ С ПАУКАМИ

Это Патриция Роуэн. Кен Лабин подключился к кабинке в конце коридора. Пожалуйста, скажите ему, что я хочу видеть вас обоих. Я в зале заседаний на административном этаже, комната 411.

Он не доставит вам хлопот.

Тридцать шесть часов четырнадцать минут.

И в самом деле, Лабин подсоединился к терминалу у лестницы. По‑видимому, никто и не думал интересо­ваться, почему он здесь.

– Что делаешь? – спросил Дежарден, встав позади.

Кен тряхнул головой:

– Пытаюсь позвонить. Нет ответа. – Он снял шлемофон.

– Роуэн здесь. Она... она хочет нас видеть.

– Хорошо. – Лабин вздохнул и встал на ноги. Его лицо осталось абсолютно бесстрастным, но в голосе слышалась решимость: – Задержалась она.

* * *

Две модульных операционных, каркасные кубы, ярко освещенные прожекторами из‑под потолка. Стенки, если смотреть под определенным углом, радужно переливались, как мыльные пузыри. В остальном же казалось, что вся техника внутри – фиксаторы, операционные столы, многорукая машинерия, зависшая наверху, – ничем не отделена от пространства комнаты. Грани каждого куба выглядели столь же условными и бессмысленными, как политические границы.

Правда, стены конференц‑зала тоже еле заметно мерцали, заметил Дежарден. Все помещение покрыли изо­ляционной мембраной.

Между дверью и модулями, спиной к свету стояла Патриция Роуэн.

– Кен, рада снова тебя видеть.

Лабин закрыл дверь:

– Как вы нашли меня?

– Тебя выдал доктор Дежарден, естественно. Но полагаю, ты не слишком удивлен. – Ее линзы фосфоресци­ровали от поступающей информации. – Учитывая твою небольшую проблему, ты сам, вероятно, подтолкнул его в нужном направлении.

Лабин сделал шаг вперед.

– Есть многое на свете, друг Горацио... – протянула Роуэн.

Кен как‑то изменился, по его телу прошел еле заметный спазм, а потом он расслабился.

«Триггер‑фраза», – понял Дежарден. Какая‑то подпрограмма только что активировалась в мозгу Лабина. Не успел рифтер вздохнуть, как его цель изменилась...

«Поведение мистера Лабина зависит от условного рефлекса, реагирующего на угрозу, – вспомнил Ахилл, – он навряд‑ли сочтет вас угрозой, если только не решит...

О, господи. – Дежарден сглотнул и неожиданно почув­ствовал, как сильно пересохло у него во рту. – Она его не запустила, а отключила. Он хотел меня убить».

– ...это было делом времени, – говорила тем временем Роуэн. – В Калифорнии произошло несколько вспышек, которые не укладывались в общую схему. Полагаю, ты провел какое‑то время на некоем острове близ Мендосино?

Лабин кивнул.

– Нам пришлось его сжечь. Так жаль – сейчас осталось не так уж много мест с естественной фауной. Едва ли можно так запросто их лишаться. И все‑таки. Ты не оставил нам выбора.

– Минуту, – встрял Дежарден. – Он заражен?

– Разумеется.

– Тогда я уже должен был умереть, – сказал Лабин. – Если только у меня нет иммунитета...

– У тебя его нет. Но ты невосприимчив к Бетагемоту.

– Почему?

– Ты не совсем человек, Кен. Это дает тебе преимущество.

– Но... – Тут Ахилл замолк. Мембрана не изолировала Роуэн. Несмотря на предосторожности, они все дышали одним воздухом.

– Но у вас иммунитет есть, – закончил он.

Она склонила голову набок:

– Потому что во мне от человека осталось еще меньше, чем у Кена.

* * *

Ради эксперимента Лабин просунул руку сквозь одну из граней. Мембрана, похожая на мыльный пузырь, разошлась вокруг его плоти и плотно облепила кисть, ярко мерцая в месте соприкосновения, но, когда Кен замер, померкла. Лабин хмыкнул.

– Чем раньше начнем, тем раньше закончим, – сказала Роуэн.

Лабин прошел внутрь. На секунду вся поверхность куба пошла масляными радугами, но, как только рифтер оказался в операционной, мембрана расчистилась, восстановив целостность.

Патриция взглянула на Дежардена:

– Множество белков – особенно энзимов – плохо работают на больших глубинах. Мне говорили, что от давления их структура меняется.

При запуске стерилизационного поля куб слегка потемнел, как будто его стенки уплотнились. Разумеется, так лишь казалось; мембрана, как и прежде, сохраняла толщину в одну молекулу, но повысилось ее поверхностное натяжение. Сейчас Лабин мог броситься на нее всем своим немалым весом, но она не открылась бы. Поддалась бы – растянулась, исказилась, дошла бы под действием чистой инерции где‑то до середины комнаты, словно резиновый носок с камнем внутри. Но не порвалась бы, а вернулась спустя несколько секунд в исходное двумерное состояние. И Лабин по‑прежнему сидел бы внутри.

Дежардена это даже немного успокоило.

Роуэн слегка повысила голос:

– Кен, разденься, пожалуйста. Одежду оставь на полу. Там висит шлемофон. Ты можешь им воспользо­ваться во время процедуры.

Она повернулась к Дежардену:

– Перед отправкой на рифт нам приходится модифицировать наших людей. Мы им вживляем гены глубоководных рыб.

– Элис говорила, что глубоководные белки... скажем так, жесткие, – вспомнил Дежарден.

– Да, они труднее распадаются. А так как в теле сера содержится именно в белках, то у рифтера украсть ее труднее. Но мы укрепляем только наиболее чувствительные к давлению молекулы, и Бетагемот может легко добраться до других. Ему просто нужно больше времени для разрушения всего клеточного механизма.

– Если только все не заменить.

– Ну все мелкое. Под удар попадают молекулы, в ко­торых меньше пятидесяти–шестидесяти аминокислот. Это как‑то связано с сульфидными мостиками. Разумеется, существуют индивидуальные различия, носители могут не испытывать симптомов месяц, а то и больше, но единственный путь – это... – Она пожала плечами. – В общем, я стала наполовину рыбой.

– Русалкой, – образ был совершенно абсурдным.

Роуэн наградила Ахилла еле заметной улыбкой и продолжила:

– Кен, ты знаешь процедуру. Ляг лицом вниз, пожалуйста.

Операционный стол был наклонен под двадцатиградусным углом. Лабин, голый, с лицом, скрытым шлемофоном, оперся об него, словно собирался делать отжимания, а потом лег.

Воздух замерцал и зажужжал. Кен тут же обмяк. И тогда насекомоподобная над ним выпустила свои ужасающие конечности с бесчисленным количеством суставов и принялась кормиться.

– Да твою же мать, – не сдержался Дежарден.

Лабина пронзило в десятках мест. Ртутные нити змеями проникли ему в запястья, погрузились в спину. Катетер скользнул в анус, второй пронизал пенис. Что‑то медное заползло в рот и нос. Провода кишели на лице, червями заползали под шлемофон. Даже из стола неожиданно выскочили тонкие иглы: Лабина зафиксировали на месте, словно насекомое, которое вдавили в прово­лочную щетку.

– Все не так плохо, – заметила Роуэн. – Благодаря нейроиндукционному полю он почти не чувствует боли.

– О, господи. – Второй куб выжидательно пустовал, сверкая, словно пыточная. – А меня тоже...

Патриция поджала губы:

– Сомневаюсь, что это потребуется. Если только вы не заразились, а это маловероятно.

– Я находился с ним рядом два дня, почти три.

– Доктор, это не оспа. Если вы не обменивались с этим человеком телесными жидкостями и не использовали его фекалии в качестве удобрения, то вы, скорее всего, здоровы. Осмотр у вас в квартире ничего не по­казал... хотя вам, наверное, следует знать, что у вашей кошки глисты.

«Они обыскали мой дом. – Дежарден попытался выжать из себя хоть какое‑то подобие ярости, но ощутил только облегчение: – Я не заболел».

– Тем не менее вам все равно придется пройти курс генной терапии, – продолжила Роуэн. – Чтобы вы в дальнейшем ничего не подхватили. К сожалению, процедура довольно сложная.

– Насколько?

Она прекрасно понимала, о чем он спрашивает:

– Настолько – у нас нет возможности иммунизиро­вать девять миллиардов человек. По крайней мере вовремя: большая часть населения даже не прошла секвенирование. И если б даже мы успевали, остаются другие виды. Мы не можем заново воссоздать всю биосферу.

Ахилл ожидал такого ответа, и все равно это стало для него ударом.

– Поэтому локализация и сдерживание – это единственный вариант, – тихо продолжила она. – И кто‑то, как вам наверняка известно, очень сильно старается нам помешать.

– Ага. – Дежарден взглянул на нее. – Только зачем?

– Мы хотим, чтобы вы это выяснили.

– Я?

– Мы уже дали задание нашим людям, разумеется. И состыкуем вас с ними. Но вы уже по всем пунктам превысили наши технические показатели, и именно вы, в конце концов, нашли связь.

– Я всего лишь наткнулся на нее. В смысле ее бы не заметил только слепой, стоило лишь понять, куда смотреть.

– В этом и проблема, понимаете? Мы не туда смотрим. Да и с чего бы? Кто бы стал тралить Водоворот в поисках имен мертвых рифтеров? А теперь выясняется, что все, кроме нас, знают о Лени Кларк. У нас лучшие в мире средства сбора информации, а любой пацан с ворованным запястником теперь знает больше нас. – Женщина глубоко вздохнула, словно поправляя какой‑то огромный груз, лежащий на ее плечах. – Как до такого дошло, на ваш взгляд?

– Спросите пацана с запястником, – ответил Дежарден и мотнул головой в сторону Лабина, дергающегося в пузыре. – Если у вас есть еще такие, как он, вы все узнаете за две секунды.

– Все, что знает пацан, – возможно. А это практически ничего.

– Вы же только что сказали...

– Мы ее почти поймали, вы в курсе? Вчера. Как только вы дали нам наводку, мы отфильтровали мусор и засекли ее в Южной Дакоте. Окружили город и выяснили, что половина его населения намеренно нам мешает, спасая Кларк. Она сбежала.

– Но поклонников вы допросили.

– Их призвал голос из Водоворота. Кто‑то там собирает войска.

– Кто? И зачем?

– Неизвестно. Похоже, они просто встревают во все форумы и чат с обсуждениями на эту тему и начинают бить в барабан. Мы разбросали кучу разных приманок, но пока что эта сила с нами не говорит.

– Ничего себе, – протянул Дежарден.

– И знаете, в чем настоящая ирония? Мы чего‑то подобного и боялись. Даже предприняли меры безопас­ности.

– То есть вы ожидали этого?

– Не в точности этого, конечно. Рифтеры возникли совершенно неожиданно. – Роуэн вздохнула, на ее лицо легли тени. – И все равно... все пошло не так. По идее, парень с фамилией Мерфи просто не мог такое не предвидеть, но нет. В «ХимШестеренках» упорно верили, что гели распространяют какой‑то мусорный мем.

– То есть за этим стоят гели?!

Она покачала головой:

– Как я уже сказала, мы приняли меры безопасности. Выследили каждый зараженный узел, отделили и заменили его, специально проверили, чтобы даже следа от этого мема не осталось. Специально. Но вот он снова здесь, а как – непонятно. Пустил метастазы, мутировал и переродился. И сейчас мы знаем точно лишь одно: гели к этому непричастны.

– Но ведь изначально они были причиной, я вас правильно понял? Это они... они запустили лавину?

– Возможно. Давным‑давно.

– Да зачем же?!

– Это забавно, – призналась Роуэн, – но мы им сами приказали.

* * *

Роуэн загрузила все данные напрямую в имплантаты Ахилла. Даже оптимизированному правонарушителю было не под силу усвоить столько информации сразу, но краткое содержание уместилось в пятнадцать секунд: растущая опасность, яростное недоверие друг к другу и наконец не­охотная передача власти чуждому разуму, у которого ока­зались неожиданные взгляды на преимущества простоты.

– Боже, – выдохнул Дежарден.

– Именно так, – согласилась Роуэн.

– А какого черта теперь всем этим заправляет Лени Кларк?

– Не заправляет. Вот тут и начинается настоящее безумие. Насколько удалось выяснить, до Янктона она даже не подозревала, что о ней вообще кто‑то знает.

– Хм. – Ахилл поджал губы. – И все‑таки, что бы там ни было, оно ориентируется на нее.

– Знаю, – тихо ответила Патриция и взглянула на Лабина. – И вот тут на сцену выходит он.

Кен извивался и дергался, изнасилование продолжа­лось. Лицо же – та его часть, что не была скрыта шлемофоном, – оставалось бесстрастным.

– А что он там смотрит? – поинтересовался Дежарден.

– Инструктаж. Для следующей миссии.

Ахилл какое‑то время смотрел на рифтера.

– А он бы меня убил?

– Сомневаюсь.

– А кто...

– О нем больше можете не беспокоиться.

– Нет, – Дежарден покачал головой. – Этого не­достаточно. Он выследил меня через весь континент, вломился ко мне в дом, он... – «вырезал из меня Трип Вины», но в этом Ахилл признаваться не желал, тем более сейчас. – Как понимаю, у него в мозгу есть какой‑то встроенный рубильник, и отвечает этот человек только перед вами, мисс Роуэн. Кто он такой?

Ахилл заметил, как она напряглась, и на секунду даже решил, что зашел слишком далеко. Батрак, сидящий на Трипе Вины, ни за что бы не стал так разговаривать с начальством, сейчас Роуэн все поймет, и в любую секунду могут проснуться сирены...

– Мистер Лабин страдает... вы бы могли назвать это расстройством контроля над побуждениями, – проговорила она. – Он получает удовольствие от действий, которые многие сочли бы крайне неприятными. Он никогда не поступает так... необоснованно, здесь это слово вполне уместно, – но порой склонен сам создавать условия, которые требуют определенной реакции. Вы понимаете, о чем я?

«Он убивает людей, – испуганно подумал Дежар­ден. – Устраивает утечки, чтобы у него был предлог убивать людей...»

– Мы помогаем ему справляться с этой пробле­мой, – сказала Роуэн. – И контролируем его.

Дежарден прикусил губу.

Патриция покачала головой, на ее бледном лице мелькнуло легкое неодобрение:

– Бетагемот, доктор Дежарден. Лени Кларк. Если вам надо о чем‑то беспокоиться, переключитесь лучше на них. Поверьте мне, Кен Лабин – это часть решения, а не проблемы. – Она слегка повысила голос. – Не так ли, Кен?

– Я не так хорошо ее знаю, – отозвался тот.

Ахилл, встревожившись, бросил взгляд на Роуэн:

– Так он нас слышит?

Та предпочла говорить не с ним, а с Кеном:

– Ты знаешь ее гораздо лучше, чем думаешь.

– У вас же есть... психологические портреты, – сказал Лабин. Он говорил неразборчиво, действие нейроиндукционного поля, похоже, затрагивало лицевые мышцы. – Пшихолог этот. Шкэнлон.

– У Скэнлона свои трудности, – возразила Роуэн. – У тебя и Кларк много общего. Общие взгляды, общее происхождение. Будь ты на ее месте...

– А я на ее месте. Пришел же я сюда. – Кен облизнул губы, струйка слюны заблестела в уголке рта.

– Справедливо. Но представь, что бы ты делал без информации, допуска и без... поведенческих ограниче­ний. Чем бы ты занялся?

Лабин не ответил. В сиянии прожекторов лицо за щитком шлемофона казалось безглазой, высококонтрастной маской, а кожа почти светилась.

Роуэн сделала шаг вперед:

– Кен?

– А эт легко, – наконец произнес он. – Я бы начал мстить.

– Кому конкретно?

– Энергошети. Мы же пытались нас убить.

Линзы Роуэн засветились от резкого притока информации.

– Ее ни разу не видели рядом с офисами Энергосети.

– Она на кого‑то напала в Гонкувере. – Тело Лабина прошил спазм. Голова безжизненно поникла. – Ишкала Ива Шкэнлона.

– Насколько нам известно, тот был ее единственной зацепкой. И ниточка никуда не привела. По нашим сведениям, Кларк ушла с Тихоокеанского побережья не­сколько месяцев назад.

– У Лени есть счеты не только к нам. Например, она могла отправиться домой.

Роуэн нахмурилась:

– То есть к родителям?

– Кларк упоминала Су‑Сент‑Мари.

– Ну а если не сумеет добраться до родителей.

– Тогда не знаю.

– Что бы сделал ты?

– Я бы продолжил искать...

– Предположим, твои родители мертвы, – подала следующую мысль Роуэн.

– Вы что, убили их раньше?

– Нет. Предположим, они уже умерли... умерли очень давно.

Лабин неуклюже покачал головой:

– Люди, которых так ненавидит Лени, живее всех живых.

– Предположим, Кен, – Патриция начала терять терпение. – Теоретически. У тебя есть счеты к Энергосети и к родителям, и ты знаешь, что ни до тех, ни до других не доберешься. Что ты сделаешь?

Его губы шевельнулись, но не вышло ни единого слова.

– Кен?

– ...Я перенаправлю гнев, – наконец выжал из себя Лабин.

– В смысле?

Он дернулся, словно слепая марионетка, большую часть нитей которой перерезали.

– Меня нагнул сам наш мир. И я... хотел бы ему отплатить.

– Хм. – Роуэн покачала головой. – В принципе, именно этим она сейчас и занимается.

Как выяснилось, одного распятия хватило. Ахилл был чист, хотя и не застрахован от инфекции; вторая операционная стояла наготове, но выскоблить ему внутренности не желала.

А желала всего лишь превратить его в камбалу.

Комната ужасов Лабина сбавила обороты. Стол перестроился в кресло; убийца сидел в нем, а механический паук бегал по его телу на ногах, похожих на суставчатые усы.

В соседнем кубе точно такое же устройство блуждало по коже Дежардена. Он уже получил около полудюжины инъекций с искусственными вирусами, и все они содержали код для разных последовательностей белков, устойчивых к воздействию Бетагемота. В следующие несколько дней будут и другие уколы. Много уколов. Через неделю начнется лихорадка; тошнота уже подступала.

Паук собирал образцы: бактерии с кожи и волос, содержимое кишечника, делал биопсию внутренних органов. Время от времени он погружал хоботок толщиной с волос прямо в плоть, вызывая легкую боль. Обратная реконструкция была очень коварным делом. Без мер предосторожности откорректированные гены могли изменить микрофлору в кишечнике столь же легко, как и ткани самого хозяина, а кишечную палочку из симбионта превратить в рак, стоило лишь перевернуть пару оснований. Особо пронырливые бактерии даже научились подсовывать собственные гены вирусным переносчикам и таким образом проникали в человеческие клетки. Де­жарден уже скучал по старым добрым микробам, которые всего‑то питались антибиотиками.

– Ты ей не сказал, – произнес Лабин.

Роуэн оставила их на попечение техники. Ахилл смотрел на соседа сквозь два слоя мембран и пытался не замечать, как по коже от страха ползут мурашки.

– О чем? – в конце концов спросил он.

– Что я снял тебя с Трипа Вины.

– Да? С чего ты так уверен?

Паук Лабина взобрался к нему на шею и требовательно постучал по нижней губе. Убийца послушно открыл рот: маленький робот провел по внутренней стороне щеки одной из конечностей и спустился обратно на грудь.

– Иначе она бы не оставила нас одних.

– А я думал, ты у нее на поводке, Горацио.

Он пожал плечами:

– На одном поводке из многих. Не имеет особого значения.

– Еще как имеет.

– Почему? Неужели ты думаешь, что прежде я себя не контролировал? Неужели бы снял тебя с Трипа, если бы искренне считал, что ты пошел бы на утечку?

– Да легко, если сам же планировал ее и заткнуть. Разве не в этом твоя проблема? Ты ведь подставляешься, чтобы убивать людей?

– Значит, я – чудовище. – Лабин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. – А ты тогда кто?

– Я?

– Я видел, как ты развлекался при нашей первой встрече.

Дежарден покраснел, ему стало душно:

– Это всего лишь фантазии. В реальности я никогда не делал ничего подобного. В реальности я вообще сексом не занимаюсь.

Лабин приоткрыл один глаз и чуть заметно улыбнулся:

– Не доверяешь себе?

– Я слишком сильно уважаю женщин.

– Неужели? Как‑то твои взгляды не слишком вяжутся с твоим хобби.

– Это нормально. Это всего лишь спинной мозг. – Когда он узнал, что агрессия и секс в мозге млекопитающих идут по одним и тем же путям, что его постыдный секрет – это наследие миллионов лет, общее для всех, пусть цивилизованный разум это и отрицает, Ахилл испытал невероятное облегчение. Но Лабин... – Как будто сам не знаешь. Ты же кончаешь каждый раз, когда убиваешь кого‑нибудь.

– А, – недоулыбка Лабина осталась на месте. – То есть я чудовище, а ты всего лишь пленник своих внутренних побуждений.

– Я фантазирую. А ты убиваешь людей. Ах нет, про­сти, ликвидируешь протечки в системе безопасности.

– Не всегда.

Дежарден отвернулся, ничего не ответив. Паук побежал вниз по ноге.

– Кое‑кто от меня ушел, – со странной мягкостью произнес голос за его спиной.

Ахилл повернул голову. Лабин уставился перед собой, не двигаясь. Даже арахнид замер, словно пораженный некой неожиданной переменой в доверенной ему почве.

– Она ушла, – повторил Кен. Он как будто говорил сам с собой. – Я, можно сказать, ей позволил.

«Кларк», – понял Дежарден.

– Естественно, она никак не угрожала корпоратив­ной безопасности. И выбраться оттуда не могла... но как‑то выбралась.

Лабин уже не походил на бесстрастного хищника. Что‑то новое появилось в его глазах, чуть ли не... рас­терянность.

– Такая жалость, – еле слышно произнес он. – Она действительно заслуживала шанса на победу.

– С тобой, похоже, согласно немало народу, – подал голос Дежарден.

Лабин что‑то промычал.

– Слушай, – Ахилл откашлялся, – пока ты не ушел, мне нужны эти дермы.

– Дермы, – казалось, Лабин доносится откуда‑то издали.

– Аналог. Ты сказал, что пройдет минимум неделя, прежде чем действие Трипа возобновится, а это было три дня назад. Если они проведут проверку в ближайшее время, мне конец.

– А, это. – Кен вернулся на землю. – Боюсь, теперь это не в моей власти. Горацио и все такое.

– Что значит «не в твоей власти»? Да мне нужно‑то всего пару дерм, господи!

Паук Лабина юркнул под кресло, его моцион подошел к концу. Убийца начал одеваться.

– И? – спросил Дежарден, выждав какое‑то время.

Кен натянул рубашку и вышел из куба. Тот пошел

цветными спиралями.

– Не беспокойся об этом, – сказал рифтер и даже не оглянулся.

АНТОПЛЕУРА[*]

СНИМОК ИЗ ДОСЬЕ

Экзотическая инфекция: краткий обзор (упрощенная сводка)

НЕ пересылать по почте

НЕ пересылать через Убежище

НЕ копировать

УДАЛИТЬ ПОСЛЕ ДЕШИФРОВКИ

Кому: Роуэн П. К.

Категория срочности: Высшая (Глобальная пандемия)

Код ЭИД: Бетагемот

Общая классификация: наноб/редуцент.

Таксономия: Официальная номенклатура будет описана после рассекречивания и открытого рассмотрения в Линнеевском общество.

Потенциальная внешняя монофилетическая группа – выше уровня над‑царств.

Описание: Уникальный гетеротрофный наноб диаметром 200‑250 нм. Приспосабливающийся, существу­ет как в свободном состоянии, так и в симбиотическом. Геном – 1,1 М (матрица – пиранозильная РНК), количество кодонов, не несущих информа­ции, – менее 0,7% от общего числа.

Биогеография: Изначальная среда обитания - глубоководные гидротермальные источники; зафиксировано 14 реликтовых популяций (рис.1). Может симбиотически существовать во внутриклеточной среде с соленостью менее или равной 30 промилле и/или температурой в диапазоне от 4 до 60 градусов по Цельсию. Также найден вторичный штамм с большей приспособленностью к внутриклеточному существованию.

Эволюция/Экология: Бетагемот - это единственный известный организм, который имеет подлинно земное происхождение, появившись примерно за 800 миллионов лет до момента марсианской панспермии. Существование вторичного штамма, приспособленного для жизни в эукариотической внутриклеточной среде, напоминает о прекембрийском последовательном эндосимбиозе, который дал начало митохондриям и другим совре­менным внутриклеточным органеллам. Свободно живущий Бетагемот тратит значительное количество метаболической энергии на поддержание гомеостаза в жестких гидротермальных средах. Внутриклеточный патогенный Бетагемот производит излишек АТФ, который может быть использован клеткой‑носителем. Это ведет к аномальному росту и гигантизму среди некоторых видов глубоководных рыб; у зараженных людей на короткое время повышаются сила и выносливость, хотя эти преимущества сводятся к нулю разрушением короткоцепочечных белков, содержащих серу, и связанными с ними недостаточностями (см. ниже).

Характерные гистологические и генетические особенности: Отсутствие фосфолипидной мембраны; стенка тела состоит из сросшихся сернистых и фосфатных соединений. Генетическая матрица основа­на на пиранозильной РНК (рис. 2); та также используется для катализа метаболических реакций. Устойчив к гамма‑излучению (неэффективно даже излучение в 1 мегарад). Геном Бетагемота содержит гены Блашфорда, аналогичные метамутаторам псевдомонад; они позволяют Бетагемоту динамически повышать интенсивность мутаций в ответ на изменение окружающей среды и, скорее всего, обусловливают его способность обманывать стероидные рецепторы в мембране клетки‑хозяина.

Способы поражения: Вне гидротермальной среды с ее ограничениями Бетагемот в свободном состоянии ассимилирует ряд неорганических питательных веществ на 26‑84% эффективнее любого земного соперника (таблица 1). Особенно значительную проблему это представляет в случае серы. Свободно живущий Бетагемот теоретически может вызвать дефицит даже этого, чрезвычайно распространенного, элемента; речь идет о серьезнейшей угрозе экологии. Впрочем Бетагемот более комфортно чувствует себя внутри гомеотермических позвоночных, которые обеспечивают его теплой и стабильной питательной средой, напоминающей первичный бульон. Бетагемот проникает в клетку путем опосредованного рецепторами эндоцитоза; попав внутрь, он еще до лисиса разлагает фагосомальную мембрану, используя 532‑аминолистериолизиновый аналог. Затем Бетагемот начинает бороться с клеткой‑хозяином за питательные вещества. Смерть носителя может произойти от нескольких десятков непосредственных причин, включая почечную/печеночную недостаточность, волчанку, расстройства ЦНС, сепсис и заболевания, вызванные условно‑патогенной флорой. Позвоночные носители служат источниками, кото­рые периодически высеивают нанобы во внешнюю среду, повышая вероятность возникновения устойчивых очагов инфекции.

Диагностика: В клеточных культурах эффективна маркировка метионина. Бетагемот в свободном состоянии при концентрациях более 1,35 миллиарда на кубический сантиметр производит заметное влияние на кислотность и электропроводимость почвы, количество порфирина, а также хлорофиллов А и В (таблица 2); длительность этих эффектов зависит от базовых условий. У пациентов, не демонстрирующих выраженных симптомов заражения, Бетагемот можно распознать по наличию d‑цистеина и d‑цистина в крови (неудачные попытки расщепить связанную серу иногда стереоизомеризируют молекулу). Это са­мый точный индикатор инфекции на ранних стадиях. К сожалению, стандартные медкабины и карантин­ные посты не имеют оборудования для обнаруже­ния стереоизомеров. Техническое переоснащение в данное время идет на всей территории Северной Америки, но для полного завершения процедуры понадобится, по меньшей мере, шесть месяцев.

Текущее состояние: См. рисунок 3. Согласно последнему отчету, стерилизовано 4800 км². 426 ООО км²находится под непосредственной угрозой.

Экологическая траектория: Если текущие темпы развития не изменятся, то имеющиеся модели предполагают длительное конкурентное вытеснение всех альтернативных форм жизни между 62 градусами северной и южной широты благодаря монополизации и трансформации всей питательной базы. Судьба полярных областей на данный момент неясна. Анализ чувствительности выдает 95‑про­центную степень достоверности полной гибели биосферы в пределах от 50 до 94 лет.

Рекомендации: Продолжать попытки изменить текущую тра­екторию развития. Распределить резервный бюджет на случай полного отступления следующим образом:

Орбитальная база: 25%

Гора Шайенн: 5%

Срединно‑Атлантический хребет: 50%

Метаморфирование: 20%

АКТИНИЯ

Она стала падальшиком в собственном доме.

Теперь Су‑Хон фактически жила в своем кабинете. Там было все необходимое: окно в мир. Цель. Убежище.

Тем не менее ей приходилось есть и ходить в туалет. Раз или два за день она выбиралась из пещеры и справляла естественные потребности. С мужем Перро обычно не сталкивалась: из‑за работы ему довольно часто приходилось уезжать.

Но сейчас – «О, боже, ну почему именно сейчас?» – он оказался в гостиной.

Мартин копался в аквариуме, стоя спиной к двери. Перро почти удалось проскользнуть.

– Самец умер, – сказал он.

– Что?

Муж повернулся к ней. Рыба‑ласточка, бледная и неподвижная, оттягивала сачок, зажатый в его руке. Сквозь сетку слепо взирал на мир молочный глаз.

– Похоже, он умер уже давно, – добавил Мартин.

Су‑Хон взглянула на аквариум. Коричневые водоросли затянули стекло. Прекрасная актиния сморщилась и обтрепалась, ее щупальца вяло колыхались от течения.

– Господи, Марти. Ты даже не подумал аквариум вычистить?

– Я только что приехал. Я две недели был в Фэйр‑бэнксе.

Она забыла.

– Су, препараты не помогают. Я считаю, нам надо всерьез задуматься, не настроить ли тебе терапевта.

– У меня все нормально, – на автомате выдала Перро.

– Нет, не все. Я уже проверил, мы можем себе позволить такое лечение. Терапевт будет рядом круглые сутки, в любое время, когда тебе нужно.

– Я им не доверяю.

– Су, это же часть тебя. Можно сказать, он уже внутри, просто его еще не изолировали. И у него будет прямая связь с височной долей, ты сможешь говорить с ним так же запросто, как и со всеми остальными.

– Ты хочешь вырезать мне часть мозга.

– Нет, Су, просто перемонтировать, перепаять. Ты знаешь, что мозг может поддерживать около сотни пол­ностью разумных личностей? Это совершенно не влияет на сенсорную или моторную активность. А тут будет лишь одна, и ей понадобится совсем немного пространства...

– Мой муж – ходячая брошюра.

– Су...

– Это диссоциативное расстройство личности, Мартин. Меня не волнует, какими миленькими именами его называют сейчас, и мне наплевать, сколько наших друзей живут счастливой полной жизнью, потому что слышат голоса в голове. Это болезнь.

– Су, пожалуйста. Я люблю тебя. Я просто стараюсь помочь.

– Тогда уйди с моей дороги.

Она побежала назад, в убежище.

* * *

Су‑Хон, ты здесь ?

– Да.

Хорошо. Оставайся на связи.

Помехи. Паутина соединений и перехватов, оранжевые нити, разросшиеся по всему континенту. Визуальный сигнал отсутствовал, один мрак повсюду.

Действуй.

– Лени? – спросила Перро.

– Ага. А я все думала, когда же они и до него доберутся.

– До чего?

– До визора. Су‑Хон, ты?

– Да.

– Ну хотя бы тут они не ошиблись.

Перро с благодарностью улыбнулась:

– У тебя как, все хорошо?

– Я выбралась. Отчасти благодаря тебе, полагаю. Ведь ты же была в том боте? В Янктоне?

– Я.

– Спасибо.

– Не меня благодари, а...

Перед глазами возникла картинка: рыба‑ласточка спасается в гнезде жалящих щупалец.

– ...актинию, – еле слышно закончила она.

На линии повисла тишина. А потом:

– Ты про что? Чушь какая‑то.

Перро тряхнула головой.

– Морскую актинию. Подводный хищник, питается рыбой, охотится из засады, но иногда...

– Я знаю, что такое актиния, Сьюз. И при чем тут она?

– Все почему‑то извратилось. Боты, подсказчики – вся система встала с ног на голову и теперь защищает то, на что должна нападать. Ясно?

– Не совсем. Но у меня всегда было туго с метафорами. – Тихий смех. – Я все еще не могу привыкнуть к тому, что я – морская звезда.

Перро заинтересовалась, но спрашивать не стала.

– Эта твоя актиния, – продолжила Кларк. – Она крутая. И сильная.

– Да.

– Тогда почему она настолько тупая?

– В смысле?

– У нее нет никакой системы, понимаешь? Я видела обсуждения – она описывала меня совершенно по‑раз­ному, а потом просто зацепилась за образ, который прижился. А уж сколько психов она на меня наслала! Они ломились ко мне через запястник, визор – даже через торговые автоматы, представляешь? – и, только когда я вообще прекратила отвечать, она остановилась на тебе. Да любой гаплоид сообразил бы, что большинство из этих уродов и слушать‑то не стоит, но твоя актиния... она действует совершенно случайно. Почему?

– Не знаю.

– И ты даже не задумывалась на этот счет?

Разумеется, задумывалась. Но почему‑то этот вопрос

не казался особо достойным внимания.

– Может, поэтому ты и прошла, – сказала Кларк.

– Почему?

– Ты – хороший солдат. Тебе нужна цель, ты следуешь приказам, не задаешь неудобных вопросов. – Шепот помех, затем: – Су, почему ты мне помогаешь? Ты же видела, что обо мне говорят.

– Ты сама говорила, что там одна чушь.

– По большей части. Почти все. Но они подорвали Чэннер. Знали о последствиях и все равно подорвали. Они выжгли Полосу. А жизнь там, на рифте, она была... черт знает что там было. Что я принесла с собой.

– У тебя же чистый анализ крови.

– Тесты видят только то, что ищут. Ты не ответила на мой вопрос.

Но Су‑Хон молчала, и молчала долго.

– Потому что они пытались тебя раздавить, – сказала она наконец. – А ты по‑прежнему здесь.

– Хм. – Долгий вздох, шепотом растекшийся по шлемофону. – Су‑Хон, у тебя когда‑нибудь была собака? Домашнее животное?

– Нет.

– Ты знаешь, что произойдет, если собаку запереть одну в комнате и приходить к ней только раз в день, но не кормить, а бить?

Перро нервно засмеялась:

– Кто‑то действительно так делал?

– А произойдет следующее: собака – животное социальное, и ей становится одиноко, и она начинает с нетерпением ждать побоев. Напрашивается на них. Умоляет.

– О чем ты говоришь?

– Может, все вокруг настолько привыкли к побоям, что помогают любому, у кого ботинки побольше.

– А может, – сказала Перро, – мы так устали от этих побоев, что последуем за кем угодно, лишь бы он сопротивлялся.

– Да? И плевать на цену?

– А что нам терять?

– Ты даже не представляешь, как много.

– Но ты‑то представляешь. И, скорее всего, уже давно. Если опасность так велика, почему ты не сдалась? Не спасла мир? И саму себя?

– Мир получил по заслугам, – тихо и спокойно сказала Кларк.

– Так вот чем ты занимаешься? Просто... мстишь девяти миллиардам человек, которых даже не видела?

– Не знаю. Может, так было раньше.

– А теперь?

– Я... – Голос Лени надломился, сквозь трещину хлынули боль и смятение. – Су, я хочу домой.

– Ну так иди, – мягко сказала Перро. – Я тебе помогу.

Прерывистое дыхание, но Кларк быстро взяла себя в руки:

– Нет.

– Тебе может понадобиться...

– Послушай, ты мне уже не просто попутчица. Думаю, до Янктона нас обоих даже не было на прицеле, но теперь они все знают, а ты... ты серьезно расстроила их планы. Если они еще не выследили тебя, то работают над этим прямо сейчас.

– Ты забываешь о нашей актинии.

– Не забываю. Я просто не доверяю этой хреновине.

– Послушай...

– Су‑Хон, спасибо за все. Я серьезно. Но это слишком опасно. С каждой секундой этого разговора наш след становится только ярче. Если действительно хочешь мне помочь, тогда помоги сама себе. Больше не выходи со мной на связь. Уходи. Уезжай куда‑нибудь, где безопасно.

В горле Перро застыл комок

– А куда? Где теперь безопасно?

– Я не знаю. Мне очень жаль.

– Лени, послушай меня. Должен быть выход. Ты должна верить, за всем этим стоит какая‑то цель. По­жалуйста, просто...

Треск пластика под подошвой ботинка.

– Лени!

Во мраке перед Перро замерцала надпись: «Связь потеряна».

Она не знала, как долго сидела вот так, в своей личной пустоте. Со временем даже слова исчезли. Только в углу засветился какой‑то другой сигнал, крохотная, ритмично подмигивающая царапина на сетчатке. Чтобы сосредоточиться на нем, потребовалось почти сверхчеловеческое усилие.

Прощай.

Гласила надпись. И:

Актиния. Нам нравится.

В ТЫЛУ

Наугад проведенное траление выявило аномалию в пятнадцати узлах по левому борту. Именем «Лени Кларк» гудели тысячи каналов, но этот был непривычно чистым: никаких блуждающих пакетов, никаких прерываний связи, спотыканий и временных лагов, которые вечно захламляли обыкновенный трафик в Водовороте. На линии сидела куча фэнов с никами вроде «Шляпа кальмара» и «Белоглазый», и все восхищенно внимали некой сущности из гущи толпы, которая шепотом вливала им в уши дезинформацию. Она называло себя «Генералом» и говорила на тысячи разных голосов: голый базовый код принимал форму согласно настройкам каждого получателя.

Она моментально застыла, когда услышала, как Ахилл подбирается сзади.

Для мяса «Генерал» действовал слишком быстро. Он чуть даже не ускользнул от «ищеек», которых Ахилл пустил по следу аномалии: те облетели мир за несколько секунд, ныряя в шлюзы, спотыкаясь о дикую фауну, обнаруживая полусъеденные трупы там, где буквально несколько секунд назад еще жили и дышали системные реестры. Здесь, здесь и здесь: узлы, через которые про­шли слова «Генерала». Логи трафика были до неузнаваемости искалечены выжигателями, заметавшими за ним следы. «Ищейки» размножились, и тысячи копий в унисон шмыгнули в каждый доступный порт, пытаясь решить проблему поиска грубым перевесом.

На этот раз им повезло. Флаг на консоли Дежардена поднялся через шесть секунд; нечто обосновалось в сервере на антенной решетке в Хоккайдо, и это был не «умный гель». Тех поблизости вообще не наблюдалось, по крайней мере, на четыре узла во всех направлениях. Но оно было темным, массивным и вело себя так тихо, что зафиксировать его местоположение не получалось. Аномалия просто находилась где‑то там. В глубине.

И когда Ахилл забросил сеть, дикая живность в панике рассыпалась при его приближении, но «Генерала» внутри не оказалось.

– Вот черт...

Дежарден потер глаза и оборвал связь. Вокруг него вновь проявилась истинная реальность – или, по крайней мере, та ее часть, что угодила в ловушку из стен его крохотного кабинета.

Хотя нет, вспомнил Ахилл. Это он попал в ловушку. Теперь, когда его не отвлекала погоня за призраками, он неожиданно все осознал полностью и бесповоротно.

Лабин ушел, и реальность стала хуже Водоворота.

* * *

Кто‑то положил руку ему на плечо. Он встрепенулся, а потом сразу осел в кресле.

– Кайфолом, как же хреново ты выглядишь, – с искренней добротой сказала Джовелланос.

Ахилл взглянул на нее:

– Может, Роуэн права.

– Роуэн? – Элис начала массировать ему плечи.

– Это не гели. Может, это действительно какой‑то... глобальный заговор. Я не могу найти других объяснений...

– Э... Кайфолом, ты, наверное, забыл, но я тебя не видела четыре дня. – От ее волос шел аромат какого‑то вымершего цветка из детства Дежардена. – Слышала, ты тут тусовался со всякими странными людьми, но я вообще не в курсе дела.

Ахилл махнул рукой в сторону консоли, но потом понял, что она там ничего не увидит, – он перенапра­вил весь поток информации прямо себе на имплантаты:

– Да все это движение. Рифтерский шик, или как там они его называют. Это такая стратегия размножения. Вот и все. Разве не дикость?

– Да? А что они распространяют‑то?

– Бетагемот, – прошептал Дежарден.

– Нет. – У нее аж руки упали. – Как?

– Там есть носитель. Рифтерша. Лени Кларк. И это движение – лишь дымовая завеса, чтобы ее не поймали.

– Да зачем, черт побери? Зачем кому‑то...

– Все начали гели. В смысле они не должны были, им поручили сдерживать Бетагемот, но...

– Они передали управление гелям?!

– А что еще оставалось делать? – Дежарден еле подавил нервный смешок. – Никто никому не верил. Все понимали, что будут жертвы, что придется, скорее всего, стерилизовать... немалые территории. Но предположим, Меркозавр [Имеется в виду Меркосур (MercadoComundelSur(исп.) – Общий южный рынок) – общий рынок стран Южной Америки, ведущий свое начало еще от экономического и политического соглашения между странами Южной Америки, заключенного в 1991–1994 годах. В расширительном смысле – рыночная эко­номика в целом.] скажет: «Эй, мы тут подсчитали, и Орегон придется пустить в расход для общего блага». Думаешь, Северная Америка просто ляжет кверху брюхом и пове­рит им на слово? Всем нужен был кто‑то, кто способен решать и действовать без всяких предпочтений...

– Твою мать... – прошептала Джовелланос.

– Они так усердно следили друг за другом, что даже не подумали о том, какие собственные правила могла изобрести сеть, которая всю свою жизнь защищала маленькое и простое от большого и сложного. А потом взяли и приказали гелям защитить огромный комплекс из пяти миллионов видов от одного жалкого наноба и теперь не поймут, с чего это система развернулась и укусила их за задницу.

Джовелланос промолчала.

– В общем, сейчас это к делу не относится. Гели потом выскоблили до последнего нейрона, но толку никакого. Там по‑прежнему что‑то есть. Я запалил урода четыре раза за последние сутки, а он все равно сбежал, просочился, как песок сквозь пальцы. Сейчас можно заменить каждый гель в Водовороте, и уже через неделю все новички подхватят заразу.

– Но если это не гели, то что?

– Не знаю. Наверное, специально выведенная штука, какая‑нибудь корпорация нашла лекарство и теперь распространяет Бетагемот, набивая себе цену. Но как им это удалось...

– Может, Тьюринг‑софт?

– Или берсеркеры. Я думал об этом. Но эти пар­ни оставляют отпечатки – операционные сигнатуры на «железе», им нужна куча памяти. К тому же к настолько сложной штуке должна сбежаться куча местной живно­сти.

– А ты ничего такого не видишь?

– Живности хватает, но больше ничего.

– А может, оно себя автоматически стирает, как толь­ко видит тебя?

– В логах сервера должны оставаться следы.

– Нет, если подправить лог перед удалением.

– Тогда удаление будет в файле. Я говорю тебе, Элис, это что‑то совсем другое.

-- А что, если местная фауна отрастила себе мозги? – предположила Джовелланос.

Ахилл моргнул:

– Что?

– А почему нет? Она же эволюционирует. Может, взяла и поумнела.

Он покачал головой:

– Сети есть сети. Неважно, закодировал их кто‑то или они сами эволюционировали, но если они доста­точно разумны для мыслительного процесса, то у них должна появиться определенная сигнатура. Я ее не вижу, и никто не видит. И к тому же я... полностью вымотался.

Ахилл наклонился вперед, опершись руками о пульт. Его голова словно весила тонну.

– Вставай, – спустя пару секунд скомандовала Джо­велланос.

– Что?

– Мы отправляемся в «Реактор Пикеринга». Куплю тебе дерму. А то и десять.

Он снова покачал головой:

– Спасибо, Элис, но я не могу.

– Я проверила логи, Кайфолом. Ты не выходил из здания уже сорок часов. Недосыпание снижает уровень интеллекта, ты в курсе? У тебя сейчас ай‑кью на уровне комнатной температуры. Пора отдохнуть.

Дежарден взглянул на нее:

– Я не могу. Если уйду...

«Не беспокойся об этом», – сказал напоследок Лабин.

– ...то могу уже не вернуться.

Элис нахмурилась:

– С чего бы?

«Я сорвался с поводка, – подумал он. – Я свободен».

– Лабин... Тот тип сделал со мной что‑то, и если «ищейки»...

Она твердо взяла его за руку:

– Пошли.

– Элис, ты не знаешь, о чем...

– Может, я знаю больше, чем ты думаешь, Кайфолом. Если подозреваешь, что не пройдешь анализ крови, это может стать проблемой, а может, и нет, но решение‑то все равно придется принимать, раньше или позже. Или ты планируешь остаток жизни провести в этих четырех стенах?

– Наверное, еще пять дней... – Ахилл так устал.

– Я знаю, что делаю, Кайфолом. Доверься мне.

Дежарден выдавил из себя слабый смешок:

– Люди постоянно меня об этом просят.

– Может, и так, но я‑то серьезно. – Она постави­ла его на ноги. – К тому же мне надо тебе кое о чем рассказать.

Ахилл так и не смог собраться с духом и войти в «Реактор»: слишком много вокруг ушей, а осмотрительность не отпускала его даже теперь, без Трипа Вины. Поэтому и под открытым небом он чувствовал себя неуютно. У небес тоже были глаза.

Они шли наугад, не выбирая дороги. На пути время от времени попадались клумбы с кудзу₄; волокнистые крылья ветряков медленно вращались на крышах зда­ний, вдоль пешеходных дорожек – везде, где их сумели вживить в местный архитектурный ландшафт. Элис все выслушала без единого слова: Лабин, Роуэн, Трип Вины. Автономия, о которой не просили.

– Ты уверен? – спросила она наконец. Сверху мерцал уличный фонарь. – Он тебе не мог солгать? Насчет Роуэн‑то соврал.

– Нет, тут он сказал правду. Поверь мне, Элис. Он держал меня за горло, и я просто запел, выложил все то, чего Трип никогда бы не позволил сказать.

– Я не о том. Я верю, что ты слез с Трипа, это не обсуждается. Не верю просто, что Лабин к этому причастен.

– Почему?

– Я думаю, он это выяснил уже задним числом, по факту, – продолжила Джовелланос, – и воспользовался открытием в своих целях. Не знаю, что было в дермах, которые он тебе дал, но спорю на годовой запас корма для Мандельброт, что ты прямо сейчас можешь пройти мимо «ищеек», а они даже не дернутся.

– Да ну? А ты бы с таким же оптимизмом говорила, если бы была на моем месте?

– Гарантированно.

– Блин, Элис, я не шучу.

– Знаю, Кайфолом. Я тоже.

– Но если не Лабин снял меня с Трипа, то кто...

Лицо Элис растворялось в сумерках, словно улыбка Чеширского кота.

– Элис?

– Эй, – пожала она плечами, – ты же всегда знал,

что у меня немного радикальные взгляды.

* * *

– Элис, твою мать! – Дежарден обхватил голову руками. – Как ты могла?

– Это было легче, чем ты думаешь. Всего‑то создать аналог Трипа с дополнительной боковой группой...

– Да я не о том. Ты знаешь, что я имею в виду.

Она встала перед ним, загородив путь.

– Послушай, Кайфолом. У тебя мозгов в десять раз больше, чем у всех этих дебилов, а ты им позволил пре­вратить себя в куклу.

– Я не кукла.

– Теперь точно нет.

– И никогда не был.

– Был‑был. Прямо как Лабин.

– Я не имею с ним ничего...

– Они превратили тебя в рефлекторную дугу, друг мой. Взяли твое серое вещество и подсадили туда чи­стейший безусловный рефлекс.

– Да пошла ты. Ты же прекрасно знаешь, что это неправда.

Джовелланос положила руку на плечо Ахилла:

– Послушай, я не виню тебя за то, что ты не жела­ешь признавать факты...

Он стряхнул ее ладонь.

– Да какие еще факты! Ты думаешь, инстинкты и рефлексы могут справиться с решениями, которые я принимаю на работе каждый божий час? Ты думаешь, влет просчитать сотни переменных можно вот так просто, без всякой автономии? Боже, я...

«...может, и раб, но не робот». Он с трудом удержал себя, слова так и рвались изо рта: нет смысла давать Элис новые козыри.

– Мы вернули тебе жизнь, – спокойно ответила Джовелланос.

– Мы?

– Нас таких немало. Мы вроде как политические, правда, с организацией беда.

– О, боже. – Дежарден покачал головой. – А ты не могла спросить, нужна ли мне твоя помощь?

– Ты бы сказал «нет». Трип не дал бы тебе другого выхода. В этом и смысл.

– А если бы я в любом случае отказался? Тебе такая мысль в голову не приходила? Я еще до обеда могу убить полмиллиона человек; ты не подумала, что предохрани­тели в таком деле не помешают? Про афоризмы насчет абсолютной власти не забыла?

– О них я помню всегда, – ответила Джовелланос. – Каждый раз, когда вижу Лерцмана или Роуэн.

– Да мне плевать на Лерцмана и на эту долбаную Роуэн! Ты это со мной сделала!

– Не с тобой, а ради тебя, Ахилл.

Он с удивлением взглянул на нее:

– Как ты меня назвала?

– Ахилл.

– Господи!

– Послушай, ты в полной безопасности. «Ищейки» не найдут ничего подозрительного. В этом прелесть замысла. Спартак не трогает Трип. Он просто блокирует рецепторы.

– Спартак? Так вы его называете?

Элис кивнула.

– И что это значит?

– Смотри, смысл в том...

– И почему сейчас? – Дежарден всплеснул руками. – Хуже времени ты выбрать просто не могла.

Она покачала головой:

– Кайфолом, ты стоишь у руля, а весь мир висит на волоске. Именно сейчас тебе нужна предельно ясная голова. Ты не можешь позволить себе действовать в интересах корпов. Никто не может.

Ахилл уставился на нее:

– Элис, какая же ты все‑таки лицемерка. Ты меня заразила. Не спросила, даже не сказала, а просто подсадила какой‑то вирус, из‑за которого я мог вылететь с работы или того хуже...

Джовелланос подняла руки, словно защищаясь от его слов:

– Ахилл, я...

– Да, да, ты все сделала для меня. Какая альтруистка! Запихнула мне в глотку вашего Спартака, хотел я того или нет, патентованную автономию по‑домашнему. Я твой друг, Элис! Зачем ты так со мной?

Она какое‑то время не сводила с него глаз, стоя в лучах умирающего света, а потом ответила холодным, злым голосом:

– Ух ты, а наш чертов вундеркинд и не в курсе? Почему бы тебе не провести пат‑анализ или еще что‑нибудь в том же духе?

А потом Элис развернулась и ушла.

СПАРТАК

«Ахилл, ты иногда такой кретин, что поверить невозможно.

Ты прекрасно знаешь, чем я рисковала, когда вчера тебе призналась. И ты знаешь, чем я рискую, отправляя тебе письмо, – оно автоматически удалится, но наши уроды могут просканировать что угодно, если захотят. И это часть проблемы, вот почему я вообще решилась тебе помочь.

Извини, что психанула. Просто разговор пошел немного не так, как я ожидала. Но у меня есть для тебя кое‑какие ответы. Ты просто выслушай меня, ладно? Просто выслушай.

Я слышала, как ты говорил о доверии и предательстве, и, может, в некоторых твоих словах больше истины, чем мне хотелось бы. Но разве ты не понимаешь, что спрашивать тебя заранее не было никакого толку?

Пока на сцене Трип, ты не можешь дать ответа сам. Ты настаиваешь, что тут я ошибаюсь, талдычишь о судьбоносных решениях, которые принимаешь, о тысячах переменных, которыми жонглируешь, но, Ахилл, дорогой мой, кто тебе сказал, что свободная воля – это всего лишь какой‑то сложный алгоритм?

Посмотри как‑нибудь на танцующих пчел. Ты не поверишь, о чем они там говорят. Высота солнца, топографические приметы, отметки времени – они рисуют карты дорог к лучшим источникам еды в масштабе до сантиметра, и все это пару раз вильнув задом. Но делает ли это их свободными? Почему мы тогда ассоциируем пчел с монотонным трудом?

Посмотри на физику паутины. Черт, да взгляни, как собака ловит мяч, – это же баллистическая математика. В мире куча глупых животных, которые действуют так, словно жонглируют в уме дифференциалами третьего порядка, но это все лишь инстинкт. Не свобода. Даже не разум. И ты твердишь мне о какой‑то автономности только потому, что можешь идти по дереву решений с парой десятков переменных?

Я знаю, что ты не хочешь терять объективности. Но разве порядочный честный человек – не страж самому себе, ты об этом не думал? Может, совсем и необязательно позволять им превращать себя в большой условный рефлекс. Просто ты сам хочешь этого, ведь потом ты ни за что не несешь ответственности. Так легко, когда не надо принимать решений самому. Это почти как наркотик. Может, ты на него подсел, а сейчас у тебя синдром отмены.

Ты ведь, наверное, даже не знаешь, что они на самом деле у тебя отобрали, правда? И не интересовался? Разумеется, ты читал все эти мотивирующие брошюрки о «служении общему благу» и выучил достаточно для прохождения тестов, но это же всего лишь обручи, прыгнул через них – и ты в новой налоговой группе. Ну в самом деле. Боже, Кайфолом, не пойми меня неправильно, ты – настоящий гений, когда дело касается симуляций и непараметрических показателей, но в реальном мире ты не сообразишь, что тебя хотят, даже если человек встанет на колени и расстегнет ширинку на твоих брюках. И тут я вполне серьезно.

В общем, то, что они украли, мы вернули. И я хочу тебе рассказать, что конкретно мы сделали, потому как невежество порождает страх, и все такое. Сам знаешь.

Ты в курсе насчет рецепторов Минского в лобных долях и что нейротрансмиттеры вины привязаны к ним, а ты воспринимаешь это как угрызения совести. Корпы создали Трип так: они вырезали из паразитов парочку генов, отвечающих за изменение поведения, и подправили их: чем более виноватым ты себя чувствуешь, тем больше Трипа закачивается тебе в мозг. Он связывается с нейротрансмиттерами, которые в результате изменяют конформацию и фактически забивают двигательные пути, а у тебя наступает паралич.

Между прочим, поэтому тебе так нравятся кошки. Чтобы перепрыгнуть на другого носителя, самая обычная токсоплазма превращает грызунов в любителей хищни­ков. Ставлю сотню квебаксов, что до уколов ты не был таким жалким рабом Мандельброт, я права?

В общем, Спартак – это аналог вины. Он взаимо­действует с теми же участками, что и Трип, но конформация у него немного другая, поэтому Спартак забивает рецепторы Минского, но больше не делает практически ничего. К тому же он распадается медленнее, чем обычные трансмиттеры вины, достигает более высокой концентрации в мозгу и в конце концов подавляет активные центры простым количеством.

В этом вся прелесть замысла, Кайфолом: выработка естественных трансмиттеров и Трипа не снижается, а по­тому через любую проверку ты пройдешь чистеньким. Даже анализ на более сложные формы даст положительный результат, ведь базовый комплекс по‑прежнему с нами – он просто не может найти свободных рецепторов, за которые мог бы зацепиться.

Так что ты в безопасности. Честно. «Ищейки» – не проблема. Я не подвергла бы тебя опасности, Ахилл, поверь мне. Ты слишком много... Ты для меня слишком хороший друг, чтобы так тебя подставлять.

Такие дела. Я рискнула, а дальше все в твоих руках. Впрочем, если сдашь меня, знай: это твое решение. Как бы ты его ни рационализировал, какую‑нибудь тупую длинноцепочечную молекулу ты винить больше не сможешь. Все ты, все – твоя свободная воля.

Потому воспользуйся ей и подумай обо всем, что ты сделал и почему, а потом спроси себя, действительно ли у тебя нет никаких моральных ориентиров. Неужели ты не смог бы принять всех этих жестких решений не отдавая себя в рабство кучке деспотов? Я думаю, смог бы, Ахилл. Ты порядочный человек, и тебе не нужны их кнуты и пряники. Я в это верю. И ставлю на это все.

В общем, ты знаешь, где меня искать. Знаешь, какой у тебя выбор. Можешь присоединиться ко мне или вонзить нож в спину. Выбор за тобой.

С любовью, Элис».

АФАЛИНЫ

По официальным данным, последний раз ее видели в Янктоне. Су‑Сент‑Мари приютился в восточном углу Верхнего озера. Прямая линия между двумя этими точками проходила через озеро Мичиган.

Лабин в точности знал, где надо разбить лагерь.

Сейчас Великие озера были уже не такими великими, дефицит воды в двадцать первом веке сократил их объем на двадцать пять процентов. (По мнению Кена, это была не такая уж большая цена за предотвращение войн за воду по всей планете.) Но Кларк была рифтером, а озера – по‑прежнему глубокими и темными. К тому же находились прямо по пути. Спасаясь от преследования, любая амфибия была бы полной дурой, не воспользовавшись таким преимуществом.

Разумеется, любая амфибия с IQ выше комнатной температуры понимала, что именно там ее станут поджидать враги.

Кен стоял в четырехстах метрах от северного берега Мичигана. Непрерывная кромка промышленной прибрежной зоны тянулась от Уайтинга до Эванстона, едва видимая между сушей и водой: темные широкие полосы старой грязи, которые сходили за береговую линию там, где не надо было заходить на глубину.

– Прогноз погоды проверял? – спросил Бертон, африканер, все еще злой от того, что Лабин отобрал у него командирские полномочия во имя спасения мира. Ореол голографического света, идущего от интерактивной па­нели, озарял снизу его лицо.

Лабин покачал головой. Бертон смотрел в иллюминатор обзорной площадки подъемника. Сверху надви­галась тьма, словно кто‑то расстилал по небу большой черный ковер.

– Прогноз повысили до восьмерки. Дойдет до нас через час. Если она по‑прежнему дышит водой, то ей эта способность понадобится даже на берегу.

Кен хмыкнул и запустил общее сканирование чикаг­ской береговой линии. Естественно, никаких значимых результатов не получил. Под зловещим небом суетились похожие на муравьев гражданские. «Возможно, она пря­мо сейчас стоит там, внизу. В любой момент одна из этих букашек прямо на моих глазах прыгнет с мола, и все закончится. Или я ее даже не замечу, что более вероятно. Все наши «оводы», все войска могут сколько угодно рыскать вокруг, пока не грянет буря, а она будет сидеть в безопасности и холоде, притаившись в грязной воде на глубине в сто пятьдесят метров».

– Ты все‑таки думаешь, что она попробует здесь пройти, – сказал Бертон.

Лабин прикоснулся к панели; карта уменьшилась в масштабах, раскрасив воздушное пространство в искус­ственные цвета штормового фронта.

– Хотя и уверена, что мы встанем у нее на пути, – продолжил африканер.

Сейчас, правда, они были далеко не на ее пути, а по‑прежнему висели в воздухе, ожидая наводки. Слишком много подходов – внизу царили мегаполисные джунгли с трубами, проводами и радиосигналами, среди которых одиночная уникальная сигнатура могла прятаться бесконечно. Некоторые места исключили из зоны поиска сразу. Кларк была достаточно умна и не стала бы пробираться по отмелям – некоторые в целый километр шириной, – которые остались после того, как вода спала. Она будет держаться промышленных районов, в зданиях или под крышами, где ее сигнал потонет в общем шуме, а сама она останется незамеченной.

Они точно знали, что она где‑то в Чикаго; патрульный «овод» засек характерный для рифтеров электромагнит­ный сигнал еще утром, хотя и быстро потерял его. Другой почуял то же самое через вестибюльное окно «Холидей Инн»; когда прибыли подкрепления, след уже остыл, но запись с камер в холле сомнения развеяла. Кларк была в Чикаго; Лабин отозвал все отряды от Кливленда до

Детройта и стянул их в единое кольцо вокруг района, где засекли цель.

– Ты что‑то слишком уверен, учитывая ртутное от­равление, – заметил Бертон. – Ты об этом кому‑нибудь наверх сообщил?

– Я хочу, чтобы дельфинов отправили вот сюда, – сказал Лабин, указав на точку в схеме. – Проследи за этим, хорошо?

– Разумеется. – Бертон перешел к своему пульту.

Кен какое‑то время смотрел ему в спину.

«Терпение, Бертон. Скоро ты получишь свой шанс.

Если я облажаюсь...»

Если он облажается снова, вообще‑то.

Он все еще не мог в это поверить. Столько заказывал анализов крови, столько сканировал путей в орга­низме, а про тяжелые металлы ни разу не подумал. Кен несколько недель питался сырыми морепродуктами, но очевидная мысль ему в голову так и не пришла.

«Идиот», – повторил он про себя, наверное, уже в тысячный раз.

Медики Энергосети выяснили это, когда чистили его от Бетагемота. Они даже заверили его, что он ни в чем не виноват. Тяжелые металлы влияют на мозг, вот в чем штука. Ртуть притупила его способности, говорили они. С учетом всех обстоятельств Лабин показал себя даже лучше, чем ожидалось.

Но, возможно, Бертон справился бы лучше. И воз­можно, знал об этом.

Африканер никогда его особо не любил, Лабин все прекрасно понимал, хотя и не был уверен, почему. Конечно, если в клетки мужчины ввести Руанду, трудно ожидать, что это не скажется на характерной для альфа‑особей склонности бодаться со всеми и вся, но бесстрастие в этой работе ценили больше безжалостности; возможности самоконтроля у них обоих прокачали даже сильнее, чем способность к так называемым «необходимым действиям».

Кен выкинул соперника из головы и сосредоточился на задании. С Чикаго круг вариантов несколько сужался, хотя Кларк все равно не поймать, пока она сама не сделает ход. Об этом позаботилась простая геометрия πr²: стоит вдвое увеличить радиус поиска, и эффективность упадет в четыре раза. Береговая линия была бутылочным горлышком: где бы ни находилась Кларк сейчас, она все равно направится сюда. И по мере приближения к цели количество противников вокруг нее будет расти по экспоненте, в точности согласно закону обратных квадратов. Многие подчиненные Лаби­на рассчитывали, что возьмут ее еще до того, как она доберется до воды. Правда, сам он сильной уверенности в успехе не питал. Кларк не обладала специальными навыками или тренировкой солдата, у нее не было «оводов» и говорящих пушек, но кое‑чем она все‑таки могла похвастаться. Она была умна, жестока и вела себя не так, как нормальный человек. Боль, к примеру, не пугала ее совершенно.

И еще Лени ненавидела, более чистой и совершенной ненависти Лабин не встречал никогда.

К тому же ей помогало пол‑Водоворота. По крайней мере до недавнего времени. Кену было искренне интересно, не привыкла ли Кларк к такому сказочному везению. Не поверила ли в свою пиар‑кампанию, не возомнила ли себя непобедимой? Понимала ли, что теперь снова сама по себе?

Кен надеялся, что нет. Ее самоуверенность работала на пользу Лабину.

Бертон по‑прежнему считал, что цель не станет ри­сковать и соваться прямо в пекло. Он хотел спуститься с небес, ввести в городе военное положение, закупорить все эти трущобы наглухо, до последней заклепки, а потом обыскивать комнату за комнатой хоть до следующего тысячелетия, если понадобится. Бертону не хватало терпения и тонкости. Он не ценил πr². Но нельзя поймать рыбу гоняясь за ней с сетью по всему океану; надо раскинуть невод там, куда рыба поплывет сама, и просто ждать.

Однако африканер считал, что вот эта конкретная рыба не попрется в эту конкретную сеть. Она же не дура. Ей всего‑то надо отсидеться где‑нибудь и переждать. Совершенно резонная мысль, если не знать того, что знал Лабин.

Если не понимать, что Лени Кларк соскучилась по дому. Проще некуда.

Далекая бездна незаживающей раной ныла внутри нее, и пусть озеро Мичиган казалось лишь убогой имитацией глубоководного мира, но лучше такая, чем никакой. Ни гейзеров, ни холодно‑горячих кристально чистых потоков, ни светящихся монстров, озаряющих путь, – но, по крайней мере, там были пятнадцать атмосфер и даже студеная тьма, если держаться дна. А взвеси и течения вполне могли скрыть предательский тепловой след. Лабин знал, что всего этого вполне достаточно.

Знал, что необоримое желание заставит Лени выбрать самый короткий путь. Понял, как только получил данные о крохотном очаге инфекции в Карибу‑Тарги. Полностью мертвый участок высокогорного леса, где показатели превысили все нормы. Нечто, когда‑то бывшее мужчиной, коконом свернулось вокруг чего‑то, когда‑то бывшего девочкой. Команда даже не стала проверять озеро, а сразу выжгла район, как и все остальные. Только по настоянию

Лабина – когда тот запоздало проанализировал историю локализации – они отправили туда дистанционник и исследовали дно. Тогда и заметили странный пятачок на пятидесятиметровой глубине, где кто‑то во все стороны раскидал гальку и плавник, хотя там жили исключительно насекомые. Словно что‑то ушло на дно, и ему там совер­шенно не понравилось, и оно принялось царапать, бить камень, как будто пытаясь прорыть туннель до земного ядра. Когда Лабин увидел телеметрию, то все понял.

Он чувствовал то же самое и тогда, и сейчас. Кларк походила на рыбу, которая очень долго обходилась без воды, и арсенала Бертона не боялась. Она шла к озеру.

И если гигантские черные облака‑наковальни, идущие с юга, хоть что‑то значили, то она несла с собой сам гнев Господень.

«Может, Лени все спланировала, – праздно подумал Кен. – Призвала шторм так же, как землетрясение».

Поверить легенде было легко, даже соблазнительно. Но для объяснения грозового фронта, надвигающегося на Чикаго, никакого колдовства не требовалось: весенние жестокие бури на этой части континента были нормой вот уже двадцать лет. Просто еще один долгосрочный сюрприз, порожденный хаотическим набором причин и следствий, который назвали «изменением климата».

Некоторым отраслям экономики бури даже пошли на пользу. Рынок ударопрочных окон еще никогда не переживал такого расцвета.

Лени не призывала стихий, но ей явно хватало ума, чтобы ими воспользоваться. Возможно, прямо сейчас она выжидала, сопротивляясь неумолимому зову темной воды, пока погода не развернется во всю мощь и не засунет всем палки в колеса.

Впрочем, все к лучшему. Так Кларк еще больше поверит в собственный успех.

Интерком кабины запиликал в ухе:

– Фронт приближается слишком быстро, сэр. Нам нужно или подниматься, или приземляться.

– Сколько? – спросил Лабин.

– Полчаса максимум.

Снаружи небо озарила ослепительно‑белая вспышка. От далекого раската грома вздрогнула палуба.

– Хорошо. – Кен увеличил картинку.

В трехстах метрах под ним озеро Мичиган преврати­лось в кипящий серый котел с металлоломом. Между ним и подъемником находилось с дюжину стелс‑транспортеров, раскинув сети Тэйера в режиме «защитной мимикрии». При желании их можно было различить; хроматофоры слегка запаздывали, подражая быстрым фракталам. Но любому гражданскому сейчас казалось, что подъемник висит в гордом одиночестве.

– Дельфины внизу, – доложил Бертон с другой стороны отсека. – И у нас неполадки с монитором в ливневом канале около Южного Абер...

Лабин оборвал его взмахом руки: на интерактивной панели засверкал белый бриллиант. Секунду спустя запищал комм:

– Западный Рэндольф, – доложил кто‑то из глубин Чикаго. – Объект только что миновал реку. Движется на восток.

Они растянули паутинные сети в стратегически важных местах вдоль реки Чикаго вдобавок к обычным антианомальным электроловушкам; Кларк уже умудрилась перебраться через одну реку, обойдя облаву, и существовал немалый шанс, что она попытается снова выкинуть тот же трюк. Но не повезло. Сигнал пришел не с той стороны баррикад. «Овод» засек женщину с аурой, совершенно не совпадавшей с ее внешним видом. И вошла она в дверь, ведущую в пустой коммерческий «муравейник» с сотней входов и выходов.

Лабин перестроил войска. Два вертолета ушли к воде так низко, что до них доставали плевки волн, и разродились близнецами – мини‑подлодками, похожими на детенышей китов‑полосатиков. Те разместились по дуге в двух километрах от берега, и каждая, в свою очередь, выпростала выводок «шпионов», широкой сетью распре­делившихся от поверхности до дна.

Остальные вертолеты приземлились на территории, простирающейся от аэропорта Мейгс‑Филд до доков Гранд‑авеню, извергли свой груз и затаились, пережи­дая приближающийся шторм. За ними пришла очередь подъемника, тот завис в пятидесяти метрах над молом; из брюха машины вывалилась и разложилась трубка, похожая на абсурдно длинный хоботок, и Лабин скользнул по ней вниз. К тому времени, как массивный летательный аппарат неуклюже поплыл прочь, у подножия Ист‑Монро уже установили командный центр.

Стоя на крепчающем ветру, Кен взглянул через край нового мола Чикаго. Испещренный полосами серый утес плавно поднимался к самой ограде. Решетчатые пасти ливневых каналов размеренным пунктиром усеивали облицовку, сочась тонкими струйками сточных вод. Каждое отверстие было в два раза выше роста человека. Лабин прикинул масштаб и кивнул сам себе: ячейки в решетке были узкими, сквозь них никто пролезть не мог.

Мимо пронесся низко летящий геликоптер, подняв брызги воды; за ним волны набухли и загустели желатиновой полосой. Лабин приказал загелить всю прибрежную зону от Лейкшора до Мейгс; буря, конечно, рано или поздно разорвет сцеп пену на волокна, но если Кларк прыгнет с моста до того, то застрянет, словно муравей в смоле. На дальнем краю застывшего участка болталась плавучая площадка, окольцованная надувным поясом, который скакал на волнах бескостным змеем. Лабин стукнул по кнопке на боку визора; огороженное место сразу попало в фокус.

«Вот они».

Буквально на секунду в мокрой ряби мелькнула скользкая серая спина, металлические пластины тускло мерцали вдоль кромки спинного плавника. Потом еще одна. Всего их было шесть, но на поверхность они всегда всплывали только поодиночке.

Ветер стих.

Лабин стянул с головы шлемофон и посмотрел вокруг невооруженным глазом. Близился полдень, а темно было, как при солнечном затмении. Над головой бесшумно кипело небо, медленно и угрожающе клубясь.

Отдаленный громыхающий рев каскадом пронесся по городу: это с грохотом захлопнулись противоураганные ставни в тысяче евклидовых каньонов, словно сами здания аплодировали подъему давно запоздавшего занавеса. Одинокая и совершенная капля размером с ноготь боль­шого пальца расплющилась об асфальт у ног Лабина.

Он повернулся и вошел в командный пункт.

Практически все пространство единственного поме­щения занял еще один интерактивный пульт, ожившая галлюцинация. Лабин изучил шахматную доску: от береговой линии тянулись два рукава безопасности, уходя на северо‑запад от Гранд‑авеню и на юго‑запад от автомагистрали Эйзенхауэра. Они создавали трубу, которая должна была направить Кларк туда, куда она не хотела.

В двух с половиной километрах от мола свора «оводов» и экзоскелов выстроилась ровной линией с севера на юг, запечатывая эстакады и туннели.

Установленные рубежи отрезали от остального мира семь с половиной квадратных километров. Транспорт на поверхности двигался изнутри и снаружи зоны, но не через нее; сеть рапитрана вырубили полностью по всей ширине участка. Информационные потоки заняли чуть больше времени...

«...да тут, похоже, очередной карантин выставили, чтоб их, в общем, посидеть мы не сможем. Алло? Алло? Вашу мать...»

...но в конце концов даже электроны проявили уважение к новым границам. Цель, собственно, была известна именно тем, что получала помощь из сети.

Но просто вырезать параллелограмм из мира было недостаточно. Кларк по‑прежнему передвигалась там, среди сотни тысяч овец. На какое‑то время Лабин спустил Бертона с поводка.

В углу центра светловолосая перуанка проверяла возможности пульта телеметрии. Кен подошел к ней, пока Бертон упивался вновь обретенной властью:

– Кинсман, как они там поживают?

– Жалуются на шум. И они ненавидят операции в пресной воде. Чувствуют себя слишком тяжелыми.

Ее рабочее место напоминало матрицу, составленную из сигналов с камер, установленных на передней кромке спинного плавника каждого дельфина. Нижний край каждого окна закрывал серый полумесяц – там застилали вид лобные линзы животных. На фоне скользили рядом друг с другом в зеленой тьме призрачные формы.

Бесконечное движение. Эти чудовища не спали по‑на­стоящему: иногда отключалось одно полушарие головно­го мозга, иногда – другое, но, чтобы оба одновременно провалились в бессознательное состояние, такого не бывало никогда. Переделанные из диких афалин всего четыре поколения назад, они несли в плавниках и ластах имплантаты, которые заставляли по‑новому взглянуть на понятие «режущей кромки», а способности дельфинов к эхолокации, отполированные за шестьдесят миллионов лет, отличались такой изысканностью, что «железо» с ними не сравнялось до сих пор. Человечество годами пыталось привлечь китообразных к делу. Большие и тупые пилотируемые киты, всегда готовые услужить. Косатки, слишком большие для тайных операций и склонные к психозу при действиях в ограниченном пространстве. Белобочки, большелобики и все эти чопорные слабаки из тропических океанов. Но афалины подошли лучше всех, они всегда такими были. Дельфины рода Tursiops отличались не просто умом, а еще и коварством.

Если Кларк зайдет так далеко, их она не заметит никогда.

– Что там насчет шума?

– На промышленных береговых линиях громко даже при нормальных условиях, – сказала Кинсман. – Они похожи на эхокамеры, тут слишком много плоских отражающих поверхностей. Представьте, что вам светят фонарем в глаза. Вот дельфины сейчас чувствуют себя так же.

– Они просто жалуются или это может помешать операции?

– И то и другое. Сейчас все не так плохо, но, когда пойдет вода из ливневых каналов, у нас появится с десяток источников пены по всей длине мола. Очень много шума, пузыри, всякий мусор поднимется со дна. В идеальных условиях мои ребята могут отследить мячик для пинг‑понга на расстоянии в сотню метров, но при таком раскладе... я бы сказала, метров десять, от силы двадцать.

– При такой погоде они все равно самый лучший вариант.

– Это да.

Лабин оставил Кинсман и, подхватив с пола свой рюкзак, вышел из звуконепроницаемого центра. Буря накинулась на него со всех сторон, а ливень промочил до нитки. Небо наверху своим мраком походило на асфальт внизу; оба сверкали белыми вспышками, когда молнии разрывали пространство между ними. Люди Лабина стояли, не скрываясь, на постах вдоль дамбы, заняв каждую выгодную точку обзора. От воды они казались скользкими и черными, как рифтеры после погружения.

Само собой разумелось, что стрелять будут на поражение. Но даже этого могло не хватить. Если Кларк заберется так далеко, то на набережной предостаточно мест, откуда можно спрыгнуть в озеро. Что вполне укладывалось в план. Лабин этого даже ожидал, затем и привезли сюда подлодки, «шпионов» и дельфинов.

Вот только подлодки были бесполезны около берега, а теперь Кинсман заявила, что дельфины смогут засечь цель лишь в нескольких метрах от себя.

Кен поставил рюкзак на асфальт и расстегнул молнию.

«Но, если дельфины не могут ее поймать, с чего ты решил, что справишься сам?»

Как ни странно, он знал ответ на этот вопрос.

Когда Лабин вернулся, Бертон уже ждал его.

– Мы тут окружили группу... о, как мило. Это что, дань уважения врагу? В его последний час?

Кен выдавил из себя слабую улыбку и мысленно пожелал, чтобы Бертон когда‑нибудь превратился в угрозу для корпоративной безопасности. В линзах было неприятно, глаза к ним еще не привыкли.

– Что у нас?

– У нас тут группа людей, которые одеты прямо как ты, – ответил Бертон. – Никто из них Кларк не видел... более того, никто из них даже не знал, что она в городе. Похоже, Актиния теряет хватку.

– Актиния?

– Ты не слышал? Ее теперь так называют.

– А почему?

– Без понятия.

Лабин подошел к шахматной доске: шесть цилиндри­ческих голубых иконок сияли в точках, где гражданских удерживали для «содействия ведущемуся следствию».

– Конечно, нам еще далеко до проверки всего населения, – продолжил Бертон. – Пока мы сосредо­точились на явных фэнах, на переодетых. Таких среди гражданских еще предостаточно. Но из допросов ясно, что они ничего не знают. Кларк могла бы собрать армию, если бы захотела, но, судя по всему, не попросила у них даже сэндвич. И это очень странно.

Лабин снова натянул на голову шлемофон и холодно заметил:

– Я бы сказал, что это ставит Кларк в выгодное положение. Она, похоже, загнала тебя в тупик.

– Есть и другие подозреваемые, – возразил Бертон. – И множество. Мы ее выследим.

– Удачи, – тактический дисплей на визоре Лабина почему‑то оказался черно‑белым. «Ах да, точно. Линзы». Он навел взгляд на голубые цилиндрики, сияющие по всей зоне, и подправил настройки, пока картинка не насытилась цветом. Такие совершенные, четкие формы, и каждая отражает серьезное нарушение гражданских прав.

Кена часто удивляло, как вяло сопротивляются мирные жители, когда сталкиваются с такими мерами. Невинных людей задерживали сотнями без всяких обвинений. Изолировали от друзей, семьи и – по крайней мере, тех, кто мог себе такое позволить, – психолога. Все, разумеется, ради общего блага. В случае угрозы выживанию всего вида гражданские права ни у кого не должны быть на первом месте, но ведь обычные подозреваемые не знали, что стоит на кону. Они видели лишь очередной пример того, как громила с корочкой, вроде Бертона, строит из себя крутого.

Но почти никто не сопротивлялся. Может, у людей уже развился условный рефлекс из‑за карантинов, отключений электричества и всех тех невидимых границ, которые УЛН возводило буквально за минуту. Правила могли измениться в любую секунду, почва могла уйти у вас из‑под ног только потому, что ветер занес семена какого‑нибудь экзотического сорняка за пределы его ареала обитания. С таким бороться невозможно, ветер не победить. Оставалось лишь приспосабливаться, и люди эволюционировали в стадных животных.

Или же просто смирились с тем, что были такими всегда.

Но только не Лени. Почему‑то она пошла по другому пути. Прирожденная жертва, пассивная и податливая, как водоросль, она неожиданно отрастила шипы и закалила их до состояния стали. Кларк была мутантом: та же самая среда, которая всех превратила в пробки, болтаю­щиеся на волнах, из нее сотворила колючую проволоку.

На пересечении Мэдисон и Ла Салль расцвел белый бриллиант.

– Засек ее, – затрещал по комму какой‑то незнакомый Лабину голос. – Скорее всего, это она.

Он вклинился в канал:

– Скорее всего?

– Снимок с камеры наблюдения в подземном торговом центре. Там ЭМ‑сенсоров нет, поэтому подтвердить мы ничего не можем. Зато есть профиль в три четверти на полсекунды. Байесовский анализ выдает восемьдесят два процента.

– Вы можете опечатать это здание?

– Не автоматически. Там нет общих рубильников, ничего такого.

– Хорошо, значит, делайте вручную.

– Принято.

Лабин переключил каналы:

– Инженерный отдел?

– Здесь. – Кену установили выделенную линию свя­зи с отделом градостроительства. Люди с другой стороны, естественно, знали лишь то, о чем им сказали: они понятия не имели, что стоит на кону, им не сообщили никаких имен, чтобы они не прониклись к цели сочувствием. Опасный и вооруженный беглец, ваше дело – не задавать вопросов, точка. Зато практически никаких шансов для серьезных утечек информации.

– У вас есть схема «Ла Салля»? – спросил Лабин, давая увеличение на шахматной доске.

– Разумеется.

– Что там внизу?

– Сейчас практически ничего не осталось. Там были магазины, но большинство владельцев переехало. Теперь там просто пустые торговые ряды.

– Нет, я имею в виду подземную часть. Полупроходные каналы, служебные туннели – вот это все. Почему я ничего из этого не вижу на картах?

– Там же все древнее. Еще с двадцатого века, если не старше. Куча тоннелей даже в базу данных не пошла; когда мы обновляли файлы, их никто не использовал, кроме бомжей да наркоманов, а у нас и так постоянно с сетью проблемы...

– То есть вы не знаете? – В голове у Лабина раздался тихий сигнал, кто‑то еще хотел с ним поговорить.

– Может, кто‑нибудь отсканировал старые чертежи и записал на кристалл. Я проверю.

– Приступайте. – Кен переключил каналы. – Лабин.

Это был один из дозорных с мола:

– Мы теряем сцеп пену.

– Уже? – По плану она должна была продержаться еще час.

– Дело не в ливне, а в сточных водах. Осадки со всего города сейчас стекаются к молу. Вы видели, какой объем идет по этим каналам?

– Еще не смотрел. – Ситуация «улучшалась» с каж­дой минутой.

Бертон, исправно выполняя свои обязанности, успе­вал, оказывается, и поглядывать на Лабина. И сразу же бросил:

– Сейчас буду.

– Не нужно, – ответили с дамбы. – Я передам вам сигнал с...

Лабин вырубил канал.

Пенистая вода с ревом извергалась из широкой, как автоцистерна, пасти в облицовке мола. Лабин никак не ожидал выброса такой силы: поток уходил на четыре метра от стены, прежде чем гравитация уговаривала его принять вертикальную форму. Сцеппена отступала по всем фронтам; в открывшемся пространстве дыбилось озеро Мичиган, отвоевывая еще больше территории.

«Прекрасно».

Только вдоль охраняемого периметра располагалось одиннадцать стоков. Лабин распорядился перебросить два десятка людей с суши к берегу.

В ухе затараторил человек из градостроительного:

– ...то наш...

Пришлось выкрутить на максимум фильтры в шлемофоне, рев бури слегка утих.

– Повторите.

– Кое‑что нашел! Двумерная схема с низким разрешением, но там, похоже, ничего нет, кроме рабочего соединительного туннеля под потолком и коллектора под полом.

– В них можно как‑то попасть? – Даже со всеми фильтрами Лабин едва слышал собственный голос.

У его собеседника такой проблемы не было.

– Не из главного зала. Там хозяйственный блок под следующим зданием.

– А если она залезет в канализацию?

– Тогда, скорее всего, попадет в водоочистную установку в Бернеме.

Так, Бернем они оцепили, но...

– Что значит «скорее всего»? Куда еще она может попасть?

– Канализация и система отведения ливневых вод сливаются вместе, когда их затапливает. Так спасают очистные сооружения от переполнения. Но это не так плохо, как кажется. Когда доходит до таких крайностей, поток уже до того сильный, что просто растворяет в себе отходы...

– То есть вы хотите сказать... – Молния разреза­ла небо на неровные куски. Лабин с трудом заставил себя замолчать. Гром в последовавшей тьме чуть не оглушил. – Вы хотите сказать, что она может пробраться в ливневый коллектор?

– Да, теоретически, но это не беда.

– Почему?

– Чтобы системы смешались, там должно идти ну очень много воды. Вашего беглеца туда затянет, и он утонет. Просто не сможет бороться с потоком, а воздуха там не останется...

– То есть сейчас все идет через ливневые каналы?

– По большей части.

– А решетки выдержат?

– Не понял, – ответил инженер.

– Решетки! Которые закрывают водосбросы! Они смогут выдержать поток такой силы?

– Они опущены.

– Что?!

– Они автоматически складываются, когда количество тонн воды в секунду превышает норму. Иначе они начнут сдерживать поток, и вся система навернется.

«Ртуть наносит ответный удар».

Лабин открыл канал операционного оповещения:

– Она пойдет не по суше. Она...

Кинсман, женщина с дельфинами, неожиданно ворвалась в эфир:

– Ганди что‑то засек. Переходите на двенадцатый.

Кен переключился и оказался под водой. Полкартинки застилали статические помехи, которые даже «байесы» не могли расчистить сразу. Другая половина была ненамного лучше: пенистая серая стена из пузырей и болтанки.

Слева в долю секунды пронеслось что‑то черное. Ганди тоже это уловил и без труда развернулся в новом направлении. Камера плавно двинулась вокруг центра фокусировки, когда дельфин перевернулся на спину. Мрак сгустился.

«Он уходит на глубину, – понял Лабин. – Решил подрезать снизу. Умный мальчик».

Теперь в центре картинки находилось пятно рассеянного лучистого света, по краям переходящего во тьму: дельфин поднимался к поверхности. И неожиданно цель оказалась прямо по курсу: слева мелькнул силуэт рук, головы и тут же исчез.

– Попал, – доложила Кинсман. – Она его даже не заметила.

– Помните, нам нельзя наносить Кларк открытые раны, – предупредил Лабин.

– Ганди знает, что делать. Он не пользуется накладками, только таранит...

И снова: еле различимая тень человека, которая тут же пропала. Картинка слегка покачнулась.

– Хм, – сказала Кинсман. – А эту атаку она как‑то заметила. Увернулась почти вовремя.

Имплантаты. На секунду Лабин вернулся на хребет Хуан де Фука, вспомнил, как спокойно застывал под трехкилометровой толщей черной ледяной воды, чувствуя, как тик‑тик‑тикает сонар «Биб», отражаясь от механизмов в его груди...

– Она чувствует щелчки, – сказал он. – Передай Ганди...

Еще один заход. В этот раз цель встретила атаковавшего лицом к лицу, ее глаза напоминали яркие кляксы в темном пазле, она подняла руку, самонадеянно пытаясь отразить двести килограммов костей и мускулов... «Минуту, у нее что‑то зажато в руке, что‑то...»

Картинка дернулась влево. Вода неожиданно закрутилась, правда, теперь поворот был далеко не таким плавным и контролируемым, как раньше, дельфин ушел в баллистический штопор, который замедляли только течения вокруг. Сбоку сгущалась новая разновидность тьмы, черное кровавое облако, на миг ставшее кучевым, прежде чем круговращение вод не рассеяло его.

– Черт, – выругалась Кинсман. В шлемофоне Лабина шепот прозвучал так оглушительно, что мог бы перекрыть гром.

«Она сберегла свою газовую дубинку. Пронесла от самой „Биб", пока ехала, шла, на попутках добиралась через весь этот треклятый континент. Какая молодец...»

Изображение взорвалось тьмой и всплеском помех. Лабин вновь стоял на берегу, простыня дождя превратила мир в размытое пятно, и вокруг было ненамного светлей, чем в месте, которое Кен только что покинул.

– Ганди мертв, – доложила Кинсман.

Она отправила еще двух дельфинов на место гибели их напарника. Спустя пару секунд после их прибытия Лабин взобрался на дамбу. Бертон уже ждал там с заряженным «кальмаром», вода каскадом падала с его плаща.

– Распределите их по местности, – приказал Лабин Кинсман по связи. – Повышенное внимание на труп и участки, уходящие в озеро. – Он взял ласты со скутера и подошел к краю дамбы, Бертон встал рядом. – Что насчет Ганди?

– Ему конец.

– Нет, я имею в виду, что насчет эмоциональных связей? Не повлияет ли его потеря на работу остальных?

– На Сингера и Колдикотта не повлияет. Он им никогда особо не нравился. Потому я их и послала.

– Хорошо. Остальных отправьте по сходящимся тра­екториям, но держите подальше от водосбросов.

– Нет проблем, – отозвалась Кинсман. – От них там все равно толку мало, с такой‑то акустикой.

– Я переключаюсь на вокодер через тридцать секунд. Пятый канал.

– Принято.

Бертон равнодушно наблюдал за тем, как Лабин натягивает ласты.

– Не повезло! – бросил он, стараясь перекричать бурю. – С канализацией, я имею в виду!

Кен подрегулировал завязки на ногах, африканер пе­редал ему «кальмара». Лабин запечатал лицевой клапан. Гидрокостюм соединился с линзами, словно жидкая ре­зина, заблокировал нос и рот. Кен стоял, отгородившись от ливня, чувствовал, как начинает задыхаться, но оста­вался совершенно спокойным.

«Удачи», – неслышно произнес Бертон.

Лабин прижал «кальмара» к груди и шагнул в пропасть.

Озеро Мичиган с ревом сомкнулось у него над головой.

В пятнадцати метрах к северу один из чикагских водосбросов извергал в озеро бесконечную струю рвоты: водовороты и завихрения от него добирались до Лабина с чуть приглушенной силой. Вихрями кружился туман из микроскопических пузырьков, размазывая по воде грязный свет. Мусор плавал по эксцентрическим орбитам, выцветая белым вблизи. Вода хлюпала и чавкала со всех сторон. Сверху едва видная, усеянная дробинами дождя поверхность корчилась, словно ртуть под огнем пулемета, и все вокруг затоплял всепроникающий, глубокий, оглушающий рев водопадов.

Лабин вращался в потоке, чувствуя, как заполняются водой внутренности, и ощущал истинное наслаждение.

Он не думал, что Лени сразу уйдет ко дну. Возможно, она не подозревает о подлодках, курсирующих на больших глубинах, но о дельфинах и сонаре уже узнала. К тому же Кларк прекрасно понимала, как турбулент­ность влияет на сенсорные системы – и электронные, и биологические, – а потому будет держаться ближе к берегу, прячась в какофонии водосбросов. Скоро она украдкой двинется по краю на север или юг, поползет по мутным джунглям из отбросов и обломков, накопившихся за три века политики «с глаз долой – из сердца вон». Даже при полном штиле там нашлось бы где укрыться.

Сейчас же Лени, по всей вероятности, оправлялась от ударов, а может, и от шока. Ганди дважды достал цель, прежде чем та ответила: поразительно, что она вообще не потеряла сознание и даже дала бой. На время ей при­дется затаиться в какой‑нибудь дыре и переждать.

Лабин взглянул на навигационную консоль, закрепленную на запястье. Там сверкала небольшая двумерная схема, где главной звездой, пересечением четких зеленых линий был сам Кен. Время от времени в периметр заплы­вали желтые точки – дельфины Кинсман патрулировали территорию. Еще одна точка, гораздо ближе, вовсе не двигалась. Лабин направил «кальмара» и выжал сцепление.

Ганди превратился в фарш. Заряд от дубинки Кларк пришелся в правую сторону головы; переднюю часть животного снесло моментально. За спинным плавником тело оказалось практически нетронутым. Мясистые обломки ребер и черепных костей торчали с левой стороны, а мани­акально‑идиотическая ухмылка афалины не исчезла даже после смерти. От правой же стороны не осталось ничего.

Тело Ганди наскочило на затонувшую арматуру. Течение здесь шло от берега; видимо, дельфин встретил свою судьбу ближе к молу. Лабин развернул «кальмара» и поплыл к берегу.

– ...прини...Ла...янный?

Фрагменты слов жужжали вдоль нижней челюсти, практически теряясь в царящем вокруг грохоте. Неожиданно Лабина осенило, и он вывернул мощность воко­дера на максимум:

– Никаких переговоров по этому каналу. У Кл...

Слова, превращенные механикой в грубый металлический скрежет, застали его врасплох. Уже несколько месяцев имплантаты не увечили ему голос так сильно. От этого звука в нем даже проснулось нечто сродни ностальгии.

– Никаких контактов, – продолжил он. – У Кларк есть имплантаты линейной амплитудно‑частотной модуляции. Она может нас подслушать.

– ...не?..

Даже если бы Лени настроилась на правильный канал, Лабин сильно сомневался, что она смогла бы извлечь из сигнала больше пользы, чем он сам. Акустические моде­мы не были рассчитаны на пенящуюся воду.

«Да и с чего ей слушать? Откуда ей знать, что я вообще здесь?»

Но он ничего не хотел оставлять на волю случая, поэтому молчал так же, как и его жертва, где бы она ни притаилась, а вокруг бушевало озеро.

Интуиция – это не ясновидение. И не догадки. Интуиция – это сводный отчет, итог работы тех девяноста процентов высших мозговых центров, что действуют бессознательно – но не менее последовательно и строго, – чем самоосознающая подпрограмма, мнящая себя личностью. Лабин скользил сквозь такую муть, что даже «кальмара» едва видел; он оставил машину и медленно двинулся сквозь мертвый извилистый лабиринт обломков и отмелей. Со всех сторон торчали шипы и зазубренные края, пробиваясь сквозь слои слизи, которые смягчали разве что их вид. Кен положился на волю потока, тот поначалу нес его прочь от берега, затем подхватил и швырнул к основанию дамбы. Там рифтер пополз вбок по серой выскобленной поверхности, словно краб, вжимаясь в бетон, а вода пыталась отлепить и отбросить его, как старую наклейку. Он отдался на волю интуитивных подпрограмм; теперь они оценивали сценарии, рылись в памяти, вспоминали более счастливые времена, когда Лени обнаруживала такие‑то мотивы, такие‑то предпочтения. Он исследовал парочку подходящих убежищ, проигнорировал другие и даже не смог бы сказать, по­чему так поступил. Но все части Кена Лабина прошли хорошую подготовку – и мозговой ствол, и аналитические подпрограммы, и крохотный гомункул, неловко рассевшийся позади глаз. Каждый прекрасно понимал, что делать ему, а что оставить другим.

А потому Кен даже не удивился, когда наткнулся на Лени: та пряталась в тени одного из нелепых чикагских водопадов, втиснулась в каньон из обломков, оставшихся еще с предыдущего столетия.

Она была в плохой форме. Тело перекошено так, что ясно – удары Ганди достигли цели. Гидрокостюм порван вдоль грудной клетки, то ли от нападения дельфина, то ли из‑за остроугольной геометрии самого озера. Еще Кларк баюкала левую руку. Но убежище она выбрала с умом: для сонара слишком много шума, для ЭМ‑сигнатуры слишком много железа и слишком много всякого мусора в воде, чтобы кто‑нибудь без глаз и инстинктов рифтера мог ее выследить. Бертон мог проплыть на расстоянии метра от нее и ничего не почуять.

«Хорошая девочка», – подумал Кен.

Она выглянула из укрытия, ее пустые белые глаза встретились с его собственными сквозь два метра молочного хаоса, и Лабин сразу понял, что она его узнала.

А он так надеялся, вопреки здравому смыслу, что Кларк ничего не поймет.

«Прости меня. У меня действительно нет выбора».

У нее по‑прежнему есть дубинка. Она будет прятать ее до последнего момента, а потом пустит в ход с отчаянной быстротой. И разумеется, попытается обратить ее против себя: раз ты все равно обречена, можно ли придумать лучшую месть, чем выпустить Бетагемот на свободу, свершить последний акт самоубийственного катарсиса?

Лабин все это предвидел и разоружил Лени чуть ли не автоматически. Но, проверив дубинку, выяснил, что та уже опустела. Ганди принял на себя последний заряд. Оружие полетело на илистое дно.

«Прости меня». В нем начало пробуждаться сексуальное предвкушение неминуемого убийства. «Ты мне нравилась. Ты была единственной... только ты по‑настоящему заслуживала победы...»

Она просто смотрела в ответ. Не включила вокодер. Не попыталась заговорить.

В любую секунду должен был вступить в права Трип Вины. Лабина в который раз затопила почти болезненная благодарность за то, что искусственный нейрокатализатор так легко брал на себя ответственность за любые его действия. За то, что сейчас он убьет своего единственного друга и не почувствует угрызений совести. За то, что...

В гидрокостюме было невозможно закрыть глаза. Материал крепился к линзам и удерживал веки, делал взгляд немигающим. Лени Кларк посмотрела на Кена Лабина. Кен Лабин отвернулся.

Никогда прежде Трипу не требовалось столько времени.

«Не работает. Что‑то не так».

Он ждал, когда же инстинкт вынудит его действовать. Ждал приказов и отпущения грехов. Насколько хватило смелости, он заглянул глубоко в себя, пытаясь найти какого‑то хозяина, который возьмет на себя его вину.

«Нет. Нет, что‑то не так.

Неужели я должен убить ее сам?»

Но к тому времени, как Лабин понял, что ответа не получит, было уже слишком поздно. Он перевел взгляд на последнее пристанище Лени, готовясь обречь себя на вечные муки.

Только Кларк уже исчезла.

ТЕРРАРИУМ

В углу консоли загорелась иконка. Дежарден оставил ее без внимания.

Только что подключили выделенный канал: нить оп­товолокна во всей своей неприятной телесности про­ползала под дверью и змеиными кольцами стелилась по коридору. Иного выхода не было: УЛН слишком заботи­лось о безопасности, и внутри его периметра гражданским узлам места не было, Генерал же – или Актиния, или как там его теперь звали, – с самого Янктона ни с какими другими не разговаривал. Если Дежарден собрался идти в бой, то ему придется делать это на вражеской территории.

А значит, только выделенка. Само собой разумеется, беспроводную связь в Патруле глушили; в Управлении нельзя было выйти онлайн даже с запястника, минуя местный хаб. Дежарден представил себе, как кабель тянется через вестибюль на улицу, затем поворачивает налево и ползет к ближайшей библиотеке, а об него спотыкаются прохожие. К счастью, в подвале отыскался городской распределительный блок.

Консоль усилила яркость иконки на несколько люменов, повысив ее визуальный голос: Элис Джовелланос по‑прежнему желает поговорить. Пожалуйста, ответьте.

«Забудь, Элис. Ты последняя, кого бы я сейчас хотел видеть. Счастье твое, что я тебя еще не сдал».

Если бы Трип Вины по‑прежнему делал его... свою работу, Ахилл бы ее заложил. Одному Богу известно, как сильно он мог напортачить из‑за проделок этой вредительницы. Одному Богу известно, скольких еще правонарушителей она подобным же образом поставила под угрозу, как много катастроф могло произойти из‑за элементарной эндокринной нерешительности в критический момент. Потенциально Джовелланос подвергла риску миллионы жизней.

Конечно, на фоне Бетагемота вся эта проблема яйца выеденного не стоила. АмСеть только что сделала пандемию достоянием гласности: огромный кусок Западного побережья теперь официально объявили зоной карантина. Даже официальное количество погибших сразу стартовало с четырехзначного числа.

Сросток кабеля уходил к новому пульту, загромоздив­шему пространство справа от Дежардена. Изолированный и автономный, он был не связан и даже не совместим с разъемами в УЛН. Внутри него ожидали своего часа огромные огороженные пространства – пространства могли поглотить содержимое любого узла, а стены – мгновенно отразить его архитектуру. По сути, репликатор среды обитания. Террариум.

Иконка начала гудеть. Ахилл отключил звук.

«Элис, пойми намек».

Она действительно его достала. Проблема – и это действительно стало серьезной проблемой, сам этот факт лишь подчеркивал, насколько же Джовелланос все испортила, – заключалась в том, что она, очевидно, все видела в ином свете. Элис воображала себя своего рода освободительницей. Она действовала исходя из своих путаных представлений о благополучии Дежардена и явно ставила его интересы превыше Общего Блага.

Дежарден запустил загрузку террариума. На миг дисплей заполонила стартовая диагностика. На сей раз ни­каких глазных имплантатов: в конце концов, они были частью сети УЛН. Придется довольствоваться обыкновенным изображением и сенсорной панелью.

«Общее благо. Ну‑ну».

Оно всегда воспринималось человечеством как безликая абстракция. Легче сочувствовать кому‑то, с кем знаком лично, нежели отдаленным страданиям безвестных миллионов. Когда цунами ударило по Тихоокеанскому побережью, Дежарден наблюдал за обсуждениями, крутил фильтры, а про себя вздыхал с облегчением, что под этими руинами оказался не он, – но прекрасно знал, что смерть Мандельброт разобьет ему сердце.

Именно из‑за этой нелогичности был так необходим Трип Вины. Именно из‑за нее Ахилл так и не сдал Элис. Разумеется, о дружеских беседах теперь и речи не шло, это уж точно, но вот взять и предать Джовелланос он тоже не мог.

И потом. Если он действительно понял, что такое Актиния, то идею ему подала именно Элис.

Он прикоснулся к консоли. На дисплее открылось окно. По ту сторону завывал Водоворот.

Так или иначе, через час он все узнает.

Она была повсюду.

Она была даже там, где ее на самом деле не было. Где она не говорила сама, говорили о ней. Где не гово­рили о ней, там зрели семена: мифы и легенды о Лени Кларк оставались инертны до тех пор, пока ничего не подозревающий переносчик не открывал почтовый ящик и не давал жизнь новому поколению.

– Она повсюду. Вот почему они не могут ее поймать.

– Кончай фонить. Как она может быть повсюду?

– Самозванцы. Клоны. Кто, вообще, сказал, что есть только одна Лени Кларк?

– Она, знаешь ли, и прыгать через пространство умеет. Квантовая телепортация. Все дело в наноботах, живущих в ее крови.

– Это невозможно.

– Помнишь Полосу?

– И что с того?

– Это все Лени устроила, гаплоид. Брела по пляжу, и каждый, кого она касалась, слезал с препаратов и просыпался. Раз, и все. Как по мне, без наноботов не обошлось.

– Да при чем тут наноботы? Это тот самый вирус «огненная ведьма» из Северной Калифорнии, от которого еще суставы разваливаются, ну ты знаешь. Он проник в циркуляторы и расхерачил какие‑то молекулы в валиуме. Хочешь знать, что устроила Лени? Чуму эту чертову, вот что...

Она стала умнее. Коварней. Сотни правонарушителей теперь были начеку, рыская по гражданским каналам в поисках зон с необъяснимой ясностью, которая днем ранее насторожила Дежардена. Больше Актиния таких промахов не допускала.

И когда Дежарден наконец нашел цель, то вычислил ее не по скорости передачи данных и не по отсутствию сбоев, а по содержанию:

– Я знаю, где находится Лени Кларк. – Бесполый нейтральный голос на основе расширенного стандартно­го кода, тембр выбран по умолчанию. Залогинился под именем Тессеракт. – Lesbeus на хвосте, но сейчас они потеряли ее след.

– Откуда тебе это известно? – спросил некто под ником Посейдон‑23.

– Я – Актиния, – ответил Тессеракт.

– Ну конечно. А я тогда Кен Лабин.

– Тогда сочтены дни твои, литтварь моя. Кена Лабина обратили. Он теперь работает на корпов.

Чтобы прийти к такому заключению, надо было сильно поумнеть. А вот говорить подобные вещи в ненадежной компании уже не столь разумно. Дежарден начал выписывать линии на консоли.

– Надо ее прикрыть, – продолжал Тессекрат. – Кто‑нибудь из вас сейчас находится в центральном поясе Северной Америки – скажем, в районе Великих озер?

Никаких обращений к логу локального трафика, никакого отлова Тьюринг‑софта втихомолку, никаких следов в канале. Никакой активности в тех областях, за которыми мог приглядывать Тессеракт. Ахилл тоже по­умнел.

– Да пошел ты, Тесси. – Какой‑то скептик под ником Хиигара. – Ты думаешь, мы впишемся за личного импресарио Лени Кларк, стоит ему сунуться в чат?

В локальном узле ничего. Дежарден начал отслеживать смежные серверы.

– Я улавливаю скептицизм, – заметил Тессеракт. – Вы хотите спецэффектов, да? Демонстрации возможностей.

– Мамочки! – воскликнул Посейдон‑23, и его голос утонул в реве океана.

Дежарден моргнул. Секундой ранее в списке канала числилось шесть человек. Теперь же там заговорили разом четыре тысячи восемьсот шестьдесят два пользователя. По отдельности ни одного голоса нельзя было различить, но их слаженный оглушительный рев оказался до невозможного отчетливым: цифровой гул без всяких искажений, помех, аритмичного заикания от наклады­вающихся друг на друга или потерянных при передаче байтов.

Вновь тишина. Список схлопнулся до прежних шести человек.

– Получите, – произнес Тессеракт.

«Черт побери, – подумал Дежарден. Потрясенный, он изучал результаты на консоли. – Она говорит сразу со всеми. Разом».

– Как ты это сделал? – спросил Хиигара.

– Предпочел бы не делать, – шепнул Тессеракт. – Это привлекает внимание. Кто‑нибудь из вас сейчас находится в центральном поясе Северной Америки – скажем, в районе Великих озер?

Дежарден заглушил болтовню: напав на след, он больше в ней не нуждался. На сервере одной больницы в другом конце города, похоже, расплодилась какая‑то жизнь. Ахилл зашел внутрь, выглянул наружу через порталы.

Там оказалось еще больше фауны. Дежарден сделал шаг вбок и очутился в бюджетном регистре города Осло. След вел в...

Еще шажок.

Тимор. Вся зона кишела паразитами. Конечно, в смысле дезинсекции эти вспомогательные области до сих пор жили как в двадцатом веке, но не настолько же...

«Вот оно, – подумал он. – Ничего не трогай. Бей в корень».

Так Ахилл и сделал. Он шепнул несколько милых банальностей контроллерам шлюза и системным часам, сверкнул удостоверением, чтобы успокоить их. «Скоро куча пользователей жутко расстроится», – подумалось ему.

Дежарден ткнул в консоль. На другом краю Земли все до единого веб‑порталы в границах тиморского узла накрепко захлопнулись.

Время внутри него пошло с запинками.

Оно не остановилось совсем – без определенного уровня итерирования системы скопировать то, что внут­ри, было бы невозможно. Это не должно было сыграть решающей роли. Что пара тысяч циклов, что пара де­сятков тысяч. Может, противник, двигающийся словно в покадровой съемке, и понял что‑то, но поделать с этим – если Дежардену повезло – ничего не мог.

Ахилл проигнорировал скопление трафика на шлюзах Тимора. Не обратил внимания на жалобные запросы других узлов, недоумевавших, почему их фиды вдруг накрылись. Он видел только математику в пузыре: архитектуру, операционную систему, программное обеспечение. Файлы, программы и фауну. Процесс в каком‑то смысле походил на телепортацию: каждый бит фиксировался, прочитывался и реконструировался на другой стороне света, а оригинал оставался нетронутым, несмотря на всю глубину вторжения.

Готово.

Тиморский узел вздрогнул, вновь набирая скорость. Внутри что‑то внезапно запаниковало; фауна завихрилась подобно листьям в торнадо, раздирая протоколы, ломясь в двери, запоздало выпуская себе кишки. Неважно. Не успели.

Дежарден улыбнулся. Актиния попала к нему в аквариум.

В террариуме Дежарден мог остановить время полностью.

Перед ним все лежало как на ладони, застывшим мгновением: программная эмуляция самого узла, копии каждого регистра и адреса, каждый спин и каждый бит. Он мог запустить всю систему одной командой.

И тогда она разлетелась бы через пару секунд. Точно так же, как и тиморский оригинал.

Поэтому он сделал резервные копии логов и регистров и разместил их снаружи, соединив двусторонним фильтруемым каналом с оригиналами. Он прошел через каждый портал, ведущий из узла – ныне те обернулись воротами в забвение, ибо пузырь висел в пустоте, – и слегка их провернул.

Ахилл оглядел творение рук своих. Время замерло. Ничего не двигалось.

– Мёбиус, явись, – пробормотал он.

Актиния вскрикнула. Тысячи незарегистрированных ехе‑файлов бросились к логу трафика и искромсали его на куски; миллион сбежал через порталы.

А еще в десять раз больше затаились и наблюдали:

как изувеченные логи быстро восстановились, даже не успев покровоточить, получив помощь прямо с небес;

как фауна, спасшаяся бегством через один портал, вынырнула из другого и в растерянности закружила на месте;

как посреди хаоса открылся канал и с Небес воззвал голос:

– Здравствуй, Актиния.

– Мы не разговариваем с тобой. – Бесполый, без выражения голос. Заданный по умолчанию.

Она все еще терзала учетные записи, но теперь десятком разных способов одновременно: аккуратно под­делывая, атакуя в лоб и применяя все промежуточные варианты. Ничего не сработало, но Дежарден был все равно впечатлен. Актиния оказалась чертовски умна.

Так же умна, как плетущий сеть паук, слепо подчи­няющийся удовлетворению своих жизненных потребно­стей. Как птица, рассчитывающая груз семян в клюве до третьего числа после запятой в зависимости от ветра и расстояния.

– Нет‑нет, тебе просто необходимо поговорить со мной, – мягко произнес Дежарден. – Ибо я есть Господь. – Он выловил наугад местного зверька, маркировал и отпустил на свободу.

– Кончай фонить, кретин. Лени Кларк – вот Господь. – Косяк рыб, стая перелетных птиц настолько сложны, что для их полного понимания необходимы матричная алгебра и вычислительные машины. Голосовой код Актинии шел откуда‑то изнутри.

– Кларк не Господь, – возразил Дежарден. – Она чашка Петри.

Фауна по‑прежнему просачивалась сквозь циклические шлюзы, но уже более упорядоченно, как будто систематически изучала их, эволюционируя на ходу. Дежарден переключился на маркированный сегмент. У него уже появились потомки, и каждый из них нес Каинову печать, дарованную родителю.

Двести шестьдесят поколений за четырнадцать секунд. Неплохо.

«Спасибо тебе, Элис. Если бы не твоя тирада про танцующих пчел, кто знает, когда бы я догадался...»

– Может быть, тебе нужна демонстрация? – произнес рой. – Ты хочешь спецэффектов, да?

И она была права. У генов есть собственный разум. Они могут так перепаять муравья, что он начнет возде­лывать фермы под землей, приручать стада тлей... даже захватывать рабов. Гены способны создавать столь изощренные рисунки поведения, что дай только время, и те будут граничить с гениальностью.

– Демонстрация, – ответил Дежарден. – Конечно. Удиви меня.

Время – вот где загвоздка. Гены неторопливы: чтобы освоить какой‑нибудь хитрый трюк для добычи пищи, им требуются тысячи поколений, а нормальному разуму – пять минут. Если уж на то пошло, потому‑то мозг и эволюционировал. Но когда сотни поколений укладываются в пределы одного зевка, у генов может появиться преимущество. Может, местная фауна учится говорить, используя лишь слепую и тупую логику естественного отбора, – а бедный неуклюжий кусок мяса на другом конце провода и не подозревает, что за время их бол­товни сменились многие поколения.

– Я жду, – отозвался Дежарден.

– Лени Кларк – не демонстрация. – Рой вихрем кружился в террариуме. То ли у Дежардена разыгралось воображение, то ли вихрь на самом деле начал блекнуть.

Он улыбнулся:

– Бесишься, да?

– Хлебов и рыб Актинии.

– Но ты не Актиния. Ты всего лишь крохотная ее часть, и к тому же совсем одна...

Конечно, времени как такового недостаточно. Эволюции нужна вариативность. Мутации и перестановки для создания новых прототипов, изменчивая окружающая среда для выпалывания негодных и преображения выживших.

– Кларк, Лени. Вода начинает мерцать таким холодным, радиоактивным светом...

Жизнь может какое‑то время существовать и в четырех стенах, но не эволюционировать. На популяции в террариуме Дежардена начал сильно сказываться инцест.

– Хардкор бесплатно педоснафф, – бормотал рой. – Нилось одинна.

Бессчетное число особей. Они наталкивались друг на друга, размножались. Стагнировали.

Все это лишь паттерн.

– Навалом, – произнесла фауна и замолкла.

Только тогда Ахилл понял, что уже несколько секунд

сидит неподвижно, и даже забыл, что надо дышать. Он медленно выдохнул.

– Ладно, – шепнул он, – а ты, оказывается, не очень умный. Только действуешь будто ты такой...

РОДСТВЕННАЯ ДУША

Кто‑то барабанил в дверь. Кто‑то определенно не понял намека.

– Кайфолом! Открой!

«Проваливай», – подумал Дежарден. Он отправил свои находки остальным членам команды «Актиния», географически разбросанной группе правонарушителей, которых он никогда не встречал во плоти и, вероятно, никогда не встретит. «Я прижал урода. Я его вычислил».

– Ахилл!

Он неохотно откинулся на спинку кресла и большим пальцем открыл дверь, даже не взглянув назад.

– Что тебе надо, Элис?

– Лерцман убит!

Дежарден развернулся:

– Шутишь?!

– Ему пробили спинной мозг. – В широко раскрытых миндалевидных глазах Джовелланос плескалась тревога. – Его нашли сегодня утром. Мозг уже был мертв, и Лерцман просто лежал там, умирая от истощения. Кто‑то воткнул ему иглу в основание черепа и искромсал белое вещество...

– Господи! – Дежарден поднялся. – Ты уверена? В смысле...

– Ну конечно, я уверена, а ты думаешь, сочиняю? Это был Лабин. Это точно он, именно так он тебя и выследил, так...

– Да, Элис, я понял. – Ахилл шагнул к ней. – Спасибо... спасибо, что сказала. – Он начал закрывать дверь.

Она просунула ботинок в дверной проем.

– То есть? Больше тебе сказать нечего?

– Лабина больше нет, Элис. Он – не наша проблема. И кроме того, – Ахилл вытолкал ее ногу, – ты любила Лерцмана не больше, чем я.

И он захлопнул дверь прямо перед носом Джовелланос.

«Лерцман убит».

Бюрократ Лерцман. Киста в «системе», слишком вялая, чтобы чем‑то жертвовать, слишком глубокая, чтобы вырезать, слишком неэффективная, чтобы хоть что‑то значить.

Убит.

«Почему это тебя так волнует? Он же был идиотом. Но я его знал...»

Да, его знал. А миллионы других людей нет.

«На его месте мог быть я».

Лерцману уже нельзя помочь. И с его убийцей ничего не сделать: Лабин исчез из жизни Дежардена, напав на след Лени Кларк, и, если преуспеет, станет спасителем всей планеты. Это долбаный психопат – спаситель миллиардов. Смешно. А потом, вытащив мир из пропасти, он отпразднует свой подвиг еще одной серией убийств. Подстроит несколько утечек, а потом ликвидирует их с большой охотой. И хватит ли кому‑нибудь решимости остановить его, после всего сделанного им добра? Наверное, за спасение миллиардов тебе готовы простить очень многое.

Кен, при всех своих заскоках, делал что‑то полез­ное. Он охотился на другую Лени Кларк, из крови и плоти. Ахилл же преследовал мираж. Не было никакого великого заговора. Или глобального культа смерти. Актиния оказалась слюнявой идиоткой. Она знала только то, что байки о всемирном апокалипсисе помогают раз­множаться, а имя Лени Кларк обеспечивает пропуск в Убежище, и соединила все ниточки благодаря слепому, тупому везению.

Настоящая ирония заключалась в том, что реальный человек, стоявший за всеми этими словами, оправдал свою репутацию.

Это проблема Лабина. Не Ахилла.

Но Дежарден понимал, что кривит душой. Лени Кларк представляла проблему для каждого человека на Земле. Если правонарушитель и встречал когда‑либо подлинную угрозу для общего блага, то это была она.

«Забудь о Лерцмане. Забудь об Элис. Забудь о Роуэн, Лабине и даже об Актинии. Никто из них не имел бы значения, если бы не Лени Кларк.

Только Кларк имеет смысл. Она единственная, кто хочет убить всех нас».

Она появилась на Орегонской Полосе, затем двинулась на север к Гонкуверу. Оттуда вглубь материка: как‑ то просочилась сквозь границу карантина. Месяц или около того вестей не было, пока Кларк не появилась на Среднем Западе и не двинулась на юг. Две вспышки на границе Пыльного Пояса. Потом Янктон: наконечник стрелы указывал куда‑то в район Великих озер.

«Домой, – сказал Лабин. – Су‑Сент‑Мари».

Дежарден постучал по консоли: на линзах появилось главное меню Энергосети Н'АмПацифика. Персонал. Кларк, Лени.

«Скончалась».

Ничего удивительного: обычная бюрократическая ре­акция на текущие события. Хоть файл не стерли.

Ахилл запросил имена ближайших родственников: «Кларк, Индира» и «Батлер, Джейкоб».

«Скончались».

«А если она не сумеет добраться до родителей? – спросила Лабина Роуэн. – Предположим, они уже умерли... умерли очень давно».

И тот ответил: «Люди, которых так ненавидит Лени, живее всех живых...»

Ахилл запросил гражданский реестр. В записях Су‑Сент‑Мари за последние три года никаких упоминаний об Индире Кларк и Джейкобе Батлере не было.

Общедоступные архивы охватывали только этот срок. В центральных архивах хранилась информация по еще четырем годам, но там тоже ничего не нашлось.

«Предположим, они уже умерли... умерли очень давно». Теперь Дежардену эта мысль показалась довольно странной.

«Так, ладно, забудь о реестрах, – пробормотал он про себя. – Их слишком легко отредактировать». В итоге он запустил подсказчика, бросил в Водоворот бутылку и по­интересовался, не видел ли кто‑нибудь «Индира Кларк» и «Джейкоб Батлер» в компании «Су‑Сент‑Мари».

Совпадение нашлось в Справочной системе Н'АмПацифика, это был поисковый запрос семимесячной дав­ности.

По всем правилам его должны были стереть через не­сколько часов после появления. Но не стерли. И в нем из Кларков упоминалась не только Индира.

«Кларк, Индира. На конце „к"».

«Сколько человек с именем Индира Кларк проживает в Су‑Сент‑Мари?»

«Сколько женщин, профессионально связанных с работой в Водовороте, имеющих одного ребенка, девочку по имени Лени, рожденную в феврале 2018 года, про­живает во всей Северной Америке?»

«Это, сука, невоз...»

Похоже, матери Кларк в Северной Америке никогда не существовало. И Лени этого не знала.

Или же не помнила...

«По какому критерию отбирают новобранцев для рифтерской программы? – напомнил себе Дежарден. – Правильно – „преадаптация к среде, сопряженной с постоянным стрессом"...»

Где‑то внутри Ахилла что‑то приоткрыло один глаз и зарычало.

В последнее время Ахилл был на особом счету. Даже имел прямой выход на Патрицию Роуэн. В любое время дня и ночи, сказала она ему. В конце концов, речь шла о конце света.

Она приняла вызов со второго гудка.

– Это было нелегко, правда? – спросил Дежарден.

– Что вы имеете в виду?

– Бьюсь об заклад, что из асоциальных персонажей выходят чертовски плохие студенты. И было практически невозможно превратить всех этих психов в морских инженеров. И подойти к делу с другой стороны оказалось намного проще.

Тишина на линии.

– Мисс Роуэн?

Та вздохнула:

– Это решение нам совершенно не нравилось, доктор.

– Уж надеюсь, что нет, черт побери, – бросил он. – Вы брали живых людей и...

– Доктор Дежарден, это не ваша забота.

– Неужели? Вы так уверенно об этом говорите, словно забыли о случившемся.

– Я понятия не имею, о чем вы.

– Помните, а ведь еще недавно и Бетагемот не был моей заботой? Когда он появился, вы так испугались, что какой‑нибудь другой корп сделает на этом карьеру. Но к нам вы обращаться и не думали, не так ли? О нет, мэм.. Вы передали поводья зельцу.

– Доктор...

– А зачем, по‑вашему, вообще существует УЛН? Зачем сковывать тут всех Трипом Вины, если вы все равно не хотите нас использовать?

– Простите, доктор, неужели вы думаете, что Трип делает правонарушителей непогрешимыми? – Голос Роуэн отдавал холодом. – Это не так. Он просто не дает вам грешить намеренно и добивается этого, связываясь с вашими эмоциями, с вашей интуицией. И хотите верьте, хотите нет, но такая связь – нелучшее качество для того, кто решает долгосрочные проблемы.

– Дело не в...

– Вы подобны всем прочим млекопитающим, доктор. Ваше ощущение реальности укоренено в настоящем. Вы совершенно естественным образом придаете невероятную значимость близкому и недооцениваете далекое, и завтрашняя катастрофа всегда будет казаться вам куда менее реальной, чем неудобства дня сегодняшнего. Возможно, вам нет равных в тушении локальных пожаров, но я содрогаюсь при одной мысли о том, как вы стали бы решать вопросы, последствия которых простираются вперед на десятилетие, если не на целый век. Трип Вины всякий раз гнал бы вас к сиюминутной отдаче.

Ее голос слегка смягчился:

– Если недавняя история нас чему‑то и научила, так это тому, что иногда настоящим надо жертвовать ради будущего.

Роуэн сделала паузу, словно предлагая Ахиллу возразить. Молчание затянулось.

– Технология, кстати, не такая уж и радикальная, – продолжила она наконец.

– Какая технология?

– У них больше общего, чем вы думаете. Даже реальные воспоминания таковы – по большей части грубо подогнанные друг к другу лоскуты и обрывки. Созданные задним числом. Мозг не нужно долго упрашивать, чтобы он перетасовал эти клочки как‑то иначе. Тут, главным образом, нужна сила внушения. Иногда у людей это получается даже случайно.

«Она же защищается, – понял Дежарден. – Патри­ция Роуэн и впрямь пытается оправдать свои действия. Передо мной!»

– И что у прочих получалось случайно, то вы сделали намеренно, – сказал он вслух.

– Мы решили проблему более изощренно. Наркотики, гипноз. Глубокие ганглионарные изменения, не позволяющие реальным воспоминаниям всплыть на по­верхность.

– Вы изнасиловали ей мозг, свели ее с ума.

– Да знаете ли вы, что происходит, когда вам насилуют мозг? Знаете ли, что на самом деле значит это броское выраженьице? Разрастание определенных рецепторных участков и стрессовых гормонов. Триггеры устанавливаются на повышенных пороговых значениях. Это химия, доктор, а если вы верите, что над вами надругались... ведь, собственно, вера – это лишь еще один набор хи­мических веществ в общем котле, не так ли? Словом, тогда вы получаете... своего рода каскадный эффект, ваши мозги сами себя перепаивают, и внезапно вы оказываетесь способны пережить то, от чего все остальные в ужасе обмочились бы. Да, мы подменили детство Лени Кларк. Да, в действительности ее никто не насиловал...

– Не насиловали ее родители, – вставил Дежарден.

– ...но она верила в это, а потому обрела силу и выжила на рифте. Да, мы свели ее с ума, но безумие множество раз спасало ей жизнь.

– И вот теперь, – напомнил Дежарден, – она пробирается к дому, которого у нее никогда не было, ищет родителей, которых не существует, и хочет отомстить за то, чего никогда не происходило. Все ее представление о себе – не более чем ложь.

– И я благодарю Господа за это, – сказала Роуэн.

– Что?!

– Вы не забыли, что эта женщина – ходячий инкубатор конца света? По крайней мере мы знаем, куда она направляется. Кен сумеет ей помешать. Из‑за своих представлений о себе Кларк предсказуема, доктор. Это значит, что мы все еще можем спасти мир.

Случайные оперативные данные скользили со всех сторон. Дежарден не видел их.

«Кен сумеет ей помешать».

Благодаря Трипу Вины для Лабина превыше всего была безопасность. Он совершал столько просчетов лишь для того, чтобы снова и снова это доказывать.

«Кое‑кто от меня ушел, – сказал он в операционной, а потом добавил: – Такая жалость. Она действительно заслуживала шанса на победу...»

У Кларк было нечто большее, чем шанс на победу: она обрела легионы поклонников, которые охраняли ее. Хотя на самом деле гонялись не за ней, а за неким разогнавшимся эволюционным искажением, несущимся мимо на скорости света. И если бы Актиния не знала, где Лени, и не трубила тревогу – а кем бы ни было это создание, даром провидца оно не обладало, – то услышал бы хоть кто‑нибудь об одинокой черной тени, крадущейся в ночи у них за спиной?

Лени Кларк – всего лишь одинокая женщина. И Лабин охотился за ней.

Никакой надобности убивать ее не было. Ее могли очистить. Нейтрализовать, не стирая полностью. Но для Лабина все эти соображения не имели значения.

«Она – единственная утечка, которую он не ликвидировал. Кен сам так сказал».

Ахилл никогда не встречал Лени. По справедливости, она должна была быть лишь очередной женщиной из безвестных миллионов. Но в каком‑то смысле он очень хорошо ее знал: человека, поведение которого целиком и полностью определяли мотивы, созданные другими людьми. Все ее действия, все ее чувства были результатом хирургической и биохимической лжи, которую помести­ли внутрь Кларк ради удобства других людей.

«О да. Я очень хорошо ее знаю».

Внезапно тот факт, что она была также и носителем всемирного апокалипсиса, почти перестал что‑то зна­чить. У Лени Кларк появилось лицо. Ахилл ощутил ее внутри – такое же, как и он, человеческое существо, намного более реальное, чем далекая абстракция с вось­мизначным числом погибших.

«Я доберусь до нее первым».

Конечно, Лабин был профессиональным убийцей; но над Дежарденом тоже плотно поработали, как и над всеми правонарушителями. Его тело переполняли хими­ческие вещества, которые в одно мгновение могли пере­вести все рефлексы на максимальное ускорение. И если повезет – если действовать достаточно быстро, – то он сможет опередить Лабина. У Ахилла был крохотный, почти ничтожный, но все же шанс.

Это не работа. Это не ради общего блага.

Плевать и на то, и на другое.

САМОВОЛКА

– Произошла утечка, – сказал корп. – Мы надеялись, что вы расскажете о некоторых деталях, относящихся к делу.

Половину лицевых мускулов Элис тут же чуть не свела судорога. Она жестко пресекла их потуги и попыталась придать лицу выражение («о Господи, пусть у меня получится!») невинного и заинтересованного любопытства.

«Хотя, с другой стороны, какой смысл? – шепнул ей наглый внутренний голос. – Им уже и так обо всем известно. Иначе зачем тебя вызвали?»

Она заткнула и его.

«Они лишь играют с тобой. Корпом не станешь без пристрастия к садизму».

А вот заткнуть этот... едва получилось.

Их было четверо: двое мужчин и две женщины кругом сидели у дальнего конца стола для совещаний на четырнадцатом административном уровне, в самой стратосфере. Джовелланос узнала только Слейпер – ту только‑только назначили на место Лерцмана. Из‑за спин корпов бил свет галогенных ламп, их лица скрывались в тени. Видны были только глаза, время от времени мерцавшие от информации на линзах.

Разумеется, они следят за ее жизненными показателями. И увидят, что она сильно волнуется. Правда, в такой ситуации стресс будет у кого угодно. К счастью, такие тонкие материи, как вина и невиновность, сканеры не чувствуют.

– Вам известно о недавнем нападении на Дона Лер­цмана, – произнесла Слейпер.

Джовелланос кивнула.

– Мы думаем, это может быть связано с одним из ваших коллег. Ахиллом Дежарденом.

«Так, проявить должную степень удивления...»

– С Ахиллом? Каким образом?

– Мы надеялись, что вы сможете рассказать нам об этом, – ответил другой корп.

– Но я ничего не знаю... Я хочу сказать, почему бы не спросить об этом его самого?

«Они уже спросили, идиотка. Именно так на тебя и вышли, он тебя продал, он все‑таки тебя сдал...»

– ...исчез, – договорила Слейпер.

Джовелланос выпрямилась в своем кресле.

– Простите?

– Я сказала, что доктор Дежарден, похоже, решил уйти в самовольную отлучку. Когда он не вышел в свою смену, мы обеспокоились, не столкнулся ли он с теми же трудностями, что и Дон, однако улики говорят о том, что он исчез по собственному желанию.

– Улики?

– Он хочет, чтобы вы кормили его кошку, – объяснила Слейпер.

– Он... что вы?..

Начальница подняла руку:

– Я все понимаю и надеюсь, что вы простите это вторжение. Он оставил вам сообщение. Написал, что не знает, как долго продлится его отсутствие, и что будет признателен, если вы присмотрите за – Мандельброт, кажется? Доктор Дежарден запрограммировал дверь квартиры так, чтобы та вас узнавала. В любом случае, – корп опустила руку обратно на колени, – подобное поведение просто беспрецедентно для человека, находящегося под воздействием Трипа Вины. Похоже, доктор Дежарден просто оставил свой пост без каких‑либо извинений и объяснений. Он даже никого не предупредил. Поступил... импульсивно, если не сказать больше.

«О, черт. Кайфолом, у тебя же было такое прикрытие. Зачем ты все испортил?»

– Я не знала, что такое вообще возможно, – ска­зала Джовелланос. – Ему сделали уколы еще несколько лет назад.

– И тем не менее. – Слейпер откинулась в кресле. – Нам бы хотелось узнать, не заметили ли вы в его поведе­нии чего‑либо необычного за последнее время. Чего‑то, в чем, учитывая произошедшее, теперь можно увидеть...

– Нет. Ничего. Хотя... – Джовелланос перевела ды­хание. – Он был каким‑то... я не знаю, замкнутым в последнее время. – «Ну отчасти это правда, и они, вероятно, об этом уже знают; будет подозрительно, если я ничего такого не скажу...»

– У вас есть какие‑то соображения, почему? – спросил другой корп.

– Практически нет. – Она пожала плечами. – Я видела, как такое случалось раньше... когда постоянно имеешь дело с серьезными катастрофами, это неминуемо сказывается. Вы же знаете, люди на Трипе не всегда даже могут сказать, что у них на уме. Поэтому я к нему не лезла.

«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть сейчас у них не будет высокоточной телеметрии...»

– Понимаю, – кивнула Слейпер. – Что ж, так или иначе, спасибо вам, доктор Джовелланос.

– Это все? – Она начала вставать.

– Не совсем, – сказал один из незнакомых кор‑ пов. – Есть еще один вопрос. Касающийся...

«...пожалуйста, нет...»

– ...вашего участия в этом деле.

Джовелланос бессильно опустилась в кресло и при­готовилась услышать приговор.

– В связи с исчезновением доктора Дежардена у нас появилась... вакансия, и сейчас мы не можем себе поз­волить, чтобы она пустовала, – продолжил корп.

Джовелланос подняла взгляд на трибунал, озаренный галогеновым светом. В ней затеплилась микроскопиче­ских размеров надежда.

– Вы тесно сотрудничали с доктором Дежарденом в этом деле. Мы знаем, что ваш вклад в решение проблемы довольно значителен... более того, вот уже какое‑то время вы работаете над задачами, не отвечающими вашему потенциалу. Ваши подготовка и уровень знаний гораздо выше, чем у любого человека из тех, кого мы могли бы в данный момент привлечь на эту должность. Но, согласно данным психолога, у вас есть определенные возражения против инъекции Трипа Вины...

«Ушам. Своим. Не. Верю».

– Прошу вас, поймите, мы не против ваших взглядов, – заверил корп. – Ваше отношение к инвазивным технологиям вполне... объяснимо после того, что произо­шло с вашим братом. Честно признаться, я бы, наверное, чувствовал себя так же на вашем месте. Вся та затея с наноботами была чудовищным провалом...

Внезапно у Джовелланос подкатил привычный ком к горлу.

– Видите, мы понимаем ваши возражения. Но, надеюсь, и вы сможете понять, что Трип Вины – это совсем другое дело, и в нем нет ничего опасного...

– Я понимаю разницу между биотехнологиями и нанотехнологиями, – спокойно ответила Джовелланос.

– Да, конечно, я не хотел сказать, что...

– Дело именно в том, что произошло с Чито, – логика не всегда действует, когда вы...

«Чито. Бедный, мертвый, искалеченный Чито. Эти гаплоиды не имеют ни малейшего представления о том, что я совершила.

Все ради тебя, малыш».

– Да. Мы все понимаем. И пусть ваши предубеждения – опять же абсолютно объяснимые – ограничивают ваш карьерный рост, вы показали себя исключитель­ным работником. Вопрос только в одном: неужели спустя столько лет вы и дальше будете сидеть на прежней должности?

– Если так, нам всем будет очень жаль, – добавила Слейпер.

Джовелланос подняла взгляд на другой конец стола и добрых десять секунд молчала, но затем произнесла:

– Я думаю... Я думаю, что время пришло.

– Иными словами, вы соглашаетесь на необходимые инъекции и хотите получить должность старшего правонарушителя, – уточнила Слейпер.

«Ради тебя, Чито. Вперед и вверх».

Элис Джовелланос мрачно кивнула, стоически не позволяя лицевым мышцам завести иной танец:

– Да, я думаю, что готова.

ШАХЕРЕЗАДА

Ископаемая вода, холодная и серая.

Она вспомнила краеведческие детали, хотя и не знала уже, когда успела их выучить. От паводковых стоков и атмосферных осадков набиралось менее одного процента объема Озер; она плыла сквозь жидкие останки ледника, растаявшего десять тысяч лет назад. Когда человеческая жадность осушит водоем до дна, он никогда не восполнится.

Пока же глубины более чем хватало, чтобы скрыть Кларк.

Русалка плыла день за днем. Видения прошлого, ко­торого она не помнила, всплывали подобно пузырям в темной воде, сквозь боль в боку: она уже давным‑давно перестала делать вид, что их нет. На берег она выходить не рисковала, но еще в Чикаго набила рюкзак сухими пайками, и когда ночами поднималась на поверхность, то плескалась там, как выдра, рвала вакуумные пакеты и ела, а перед рассветом вновь уходила на глубину.

Кажется, теперь она припоминала, что часть детства провела у слияния трех Великих озер, в Су‑Сент‑Мари, торговой затычке на горлышке Верхнего озера. Город сидел на шлюзах и плотинах, словно тролль на мосту, собирая пошлины с проходящего тоннажа. Теперь он был не столь многолюден, как когда‑то: четыреста километров от границы Независимого Квебека, но для кого‑то и это было слишком близко, особенно после истории с арендой Нунавута. В тени великана зябко и в лучшие времена – а когда тот за ночь превращается в непобедимого монстра и лелеет детские обиды, жизнь становится совершенно невыносимой. Поэтому люди ушли.

Лени Кларк помнила исход. У нее было очень много личного опыта, связанного с тенями, великанами и несчастным детством. Поэтому она тоже уехала и не прекращала движения, пока на ее пути не встал Тихий океан и не сказал «дальше некуда». Она поселилась в Гонкувере и жила там день за днем, год за годом до тех пор, пока Энергосеть не превратила ее в то, чего даже бездна не смогла бы остановить.

Теперь она вернулась.

Минула полночь. Русалка бесшумно рассекала по­верхность, корчащуюся в отраженном свете городских огней. На фоне западного неба, подобно невысокой крепости, теснились стены далекого шлюза, удерживая вздыбленные воды Верхнего озера – одинокий пережиток прошлого, до сих пор сопротивлявшийся общему истощению. Кларк оставила его по левую руку от себя и взяла курс на север, к канадскому берегу. Заброшенные причалы гнили здесь еще до ее рождения. Она распеча­тала капюшон и глубоко вздохнула, набрав полную грудь воздуха. Затем сняла ласты.

Даже с ее ночным видением высматривать здесь было некого.

Она пошла на север в Куинн и повернула на восток, ноги сами несли ее в тусклом свете фонарей. Ни­кто не пытался ее остановить. Отель «Истборн Манор» по‑прежнему гнил, так и не рухнув, хотя за последние двадцать лет кто‑то снес все панельные дома.

На перекрестке с Коулсон она остановилась, глядя на север. Дом, который помнила Кларк, никуда не делся, стоял прямо на углу. Странно, как мало он изменился за последние два десятилетия. Если, конечно, воспомина­ния о нем не были... приобретены... несколько позднее.

Ей так и не повстречалось ни одной живой души или работающей машины. На востоке, впрочем, – на дальней стороне Ривервью, – четко обозначилась цепочка «ово­дов». Лени повернула голову: сзади тоже приближались боты. Они беззвучно шли по ее следу.

Она свернула на Коулсон‑авеню.

Дверь признала ее спустя столько лет. Она раскрылась перед ней пастью, но светильники внутри – точно зная, что они гостье не нужны, – так и не зажглись.

Перед Лени тянулась голая прихожая без всякой мебели, ее стены странно поблескивали, словно их недавно выкрасили лаком. В левой зияла арка: гостиная, где обычно сидела и ничего не делала Индира Кларк. Еще дальше виднелась лестница. Пустой серый зев, ведущий в ад.

Пока Кларк туда не собиралась, а потому вздохнула и свернула в гостиную.

– Кен, – позвала она.

Комната походила на голую оболочку. Окна затемнены, но тусклого уличного света, пробивающегося из прихожей, для глаз рифтера было достаточно. Лабин сто­ял ровно посередине этого обнаженного пространства: одежда сухопутника, но на глазах линзы. Прямо за ним находился единственный во всей комнате предмет мебели: стул с привязанным к нему человеком. Тот вроде был всего лишь без сознания.

– Не надо было тебе приходить, – произнес Лабин.

– А куда еще мне идти?

Кен покачал головой. Казалось, его что‑то неожиданно взволновало.

– Глупый поступок. Слишком предсказуемый. Ты должна была это понять.

– Куда? – повторила она.

– Это даже не то, что ты думаешь. Не то, что ты помнишь.

– Я знаю, – сказала Кларк.

Лабин, нахмурившись, посмотрел на нее.

– Они меня использовали, Кен. Я все знаю. Наверное, я все поняла с того самого момента, как у меня начались... видения, хотя понадобилось время, чтобы...

– Тогда почему ты пришла сюда? – Кен Лабин исчез. То, что стояло на его месте, казалось почти человеком.

– Ну, ведь где‑то я провела детство по‑настоящему, – ответила Кларк спустя мгновение. – Они не могли подменить все. Мне показалось, что лучше всего начать поиски отсюда.

– И ты думаешь, они тебе позволят? Думаешь, я позволю?

Она посмотрела на него. Его плоские пустые глаза смотрели на нее, а лицо неожиданно исказилось от страдания.

– Наверное, нет, – вздохнула она наконец. – Но знаешь что, Кен? Это почти того стоило. Выяснить так много. Узнать, что они со мной сделали...

Позади Лабина человек на стуле дернулся.

– Что теперь? – спросила Кларк. – Убьешь, как Тифозную Мэри? Или я им нужна в качестве лабораторной крысы?

– Даже не знаю, что это изменит. Эта штука теперь повсюду.

– Да что за болезнь такая, объясни! – С легким удивлением она отметила, как мало ее волнует ответ. – Прошел почти год, а я не умерла. Даже симптомов нет...

– Рифтеры ей поддаются медленнее, – проговорил Лабин. – Строго говоря, это даже не болезнь. Больше похоже на почвенный наноб. Поглощает сульфаты или вроде того.

– И всего‑то? – Кларк покачала головой. – Я трахалась со всеми этими лузерами, и теперь они даже не помрут?

– Оно убьет почти всех, – спокойно сказал Ла­бин. – Нужно только подождать.

– О...

Она попыталась хоть как‑то отреагировать на новости, прочувствовать масштаб происходящего, но так и не преуспела. Наконец Лабин добавил:

– А ты заставила нас побегать. Никто не верил, что ты заберешься так далеко.

– Мне помогали, – ответила Кларк.

– Ты слышала.

– Я немало чего слышала. Но не знаю, к чему это все.

– Я знаю, – отозвался человек на стуле.

– Прости, Лени, – продолжил он. – Я пытался остановить его.

«Я тебя не знаю».

Кларк перевела взгляд на Кена:

– Он правда пытался?

Тот кивнул.

– Но он все еще жив.

– Я ему даже ничего не сломал.

– Однако. – Она вновь посмотрела на связанного мужчину. – Так кто он?

– Тип по имени Ахилл Дежарден, – ответил Ла­бин. – Правонарушитель из Патруля Энтропии. И твой большой поклонник.

– Правда? А почему он связан?

– Для общего блага.

На секунду она задумалась, стоит ли развивать тему, а потом присела перед Дежарденом на корточки.

– Ты действительно пытался его остановить?

Ахилл кивнул.

– Ради меня?

– Вроде того. Не совсем, – ответил он. – Это... это сложно объяснить.

Он попытался освободиться от эластичных нитей, удерживающих его на стуле; те в ответ затянулись силь­нее.

– Может, разрежешь веревки?

Она бросила взгляд через плечо: Лабин неотрывно следил за ней из полумраке.

– Нет, – ответила Лени. – Пока нет.

«Наверное, никогда».

– Брось, тебе его разрешение не нужно, – возразил Дежарден.

– Ты все видишь? – Он не должен был заметить ее движения, для простого смертного в комнате царила кромешная тьма.

– Дежарден – правонарушитель, – напомнил ей Лабин.

– И что?

– Ему улучшили функцию распознавания образов. Он видит так же, как обыкновенный сухопутник, но лучше интерполирует слабый сигнал.

Кларк повернулась к Дежардену и наклонилась по­ближе.

– Ты сказал, что знаешь.

– Да, – ответил он.

– Тогда расскажи, – шепнула она.

– Послушай, сейчас не самое подходящее время. Твой приятель крайне неуравновешен, и, если ты это еще не поняла, мы оба...

– Я так полагаю, – отозвалась Кларк, – что Кен сегодня сам не в своей тарелке. Иначе он бы нас уже убил.

Дежарден замотал головой и судорожно сглотнул.

– Ну что ж, – сказала Кларк. – Тебе известна ис­тория про Шахерезаду? Ты помнишь, почему она рассказывала свои сказки?

– О, боже, – простонал правонарушитель.

Русалка улыбнулась.

– Расскажи нам сказку, Ахилл.

АДАПТИВНОЕ ДРОБЛЕНИЕ

Пока Дежарден рассказывал, Лабин слушал. С момента их последней встречи правонарушитель явно узнал немало нового.

– Первые мутации, скорее всего, были очень простыми, – говорил он. – Зельцы стремились распространить Бетагемот, а переменную «Лени Кларк» еще до того промаркировали как носителя в некоем личном деле. Поэтому любой вирус с твоим именем в исходном коде сразу получал преимущество, по крайней мере, по­началу, – гели принимали его за важную информацию и пропускали. Но, даже когда их вывели на чистую воду, это лишь вынудило фауну Водоворота придумывать что‑нибудь новенькое, а она гораздо быстрее обычного мяса. Для них мы как ледниковые периоды или континентальные дрейфы: мы направляем их эволюцию, но сами при этом крайне медлительны. У них всегда в запасе куча времени для выработки контрмер. И вот некая группа программ освоила симбиоз, превратилась в нечто вроде... противодействующей сети имени Лени Кларк. В обмен на защиту от зельцев. Это как если бы стая акул стала охранять макрель, это огромное конкурентное преимущество. Ну и сразу потянулись все остальные.

Он взглянул из темноты на Кларк:

– Знаешь, ты стала катализатором поразительного явления. Групповой отбор – вещь довольно редкая, но ты побудила несколько совершенно разных форм жизни слиться в подобие колониального сверхорганизма, в котором отдельные особи действуют как части тела. Неко­торые из них только и делают, что передают туда‑сюда послания, словно... живые нейротрансмиттеры, можно сказать и так. Целые роды и семьи эволюционировали лишь для того, чтобы научиться поддерживать разговор с людьми. Вот почему никто не мог выследить этого урода – мы‑то искали Тьюринг‑софт и нейросетевой код, а там ничего такого не было. Сплошная генетика. Потому никто ничего и не понял.

Он замолчал.

– Нет. – Кларк помотала головой. – Это ничего не объясняет. – Слушая монолог Ахилла, она как‑то неестественно замерла.

– Это объясняет все, – возразил Дежарден. – Это...

– Так я простой пароль, что ли? – Она подалась к нему. – Всего лишь ключ, позволяющий обойти зель­цев. А как насчет Янктона, ушлепок? Как насчет «Русалки Апокалипсиса» и всех этих людей с фальшивыми линзами, которые меня досуха готовы высосать, стоит отвернуться? Они‑то откуда взялись?

– Т‑то же самое, – пролепетал Дежарден. – Ак­тиния распространяла мемы всеми возможными способами.

– Этого мало. Назови другие причины.

– Но я не...

– Назови другие причины!

– Да бог ты мой, такое постоянно происходит! Люди пристегивают себе бомбы на спину или распыляют зарин в вагоне, или идут в школу и начинают палить во всех подряд, и все они знают, что умрут, но оно того стоит, понимаешь? Лишь бы достать ублюдков, которые издевались над ними.

Она разразилась лающим прерывистым хохотом, как будто что‑то затрещало.

– Так вот кто я в этом деле? Жертва и все?

Дежарден покачал головой:

– Нет, это они жертвы. А ты – оружие, которое они пустили в ход.

Кларк пристально посмотрела на него. Он беспомощно поднял глаза в ответ.

Она ударила его в лицо.

Ахилл опрокинулся навзничь, приложился затылком об пол. Привязанный к стулу, он не смог подняться и только стонал.

Лени повернулась. Лабин преградил ей путь.

Она глядела ему прямо в глаза, не двигаясь несколько секунд, а потом произнесла:

– Если собираешься убить меня, то приступай. Или убирайся с дороги.

Лабин подумал с секунду и отошел в сторону. Лени

Кларк протиснулась мимо него и поднялась наверх.

Она и в самом деле провела здесь свое детство. Декорации были вполне реальны; выдуманными оказались лишь роли второго плана. Лабин прекрасно знал, куда пошла Кларк.

Она сидела в немраке своей старой спальни. От той остались лишь голые изрисованные стены, как и во всем остальном доме. Когда Кен вошел, Кларк обернулась, обвела усталым взглядом пустоту

– Так он числится заброшенным? Не продается?

– Об этом мы позаботились перед твоим прибыти­ем, – ответил он. – На всякий случай. Чтобы потом было легче прибраться.

– А... Что ж, неважно. Все равно дом выглядит так, как будто я уехала только вчера. – Она уставилась сле­пыми глазами в стену. – Вон там стояла моя кровать. Там... папа... обычно рассказывал мне сказки на ночь. Ты бы назвал это прелюдией. А здесь вентиляционная труба, – Лени махнула рукой в сторону решетки, вделанной в плинтус, – что вела прямиком в гостиную. Я слышала, как мама смотрит свои любимые шоу. И всегда считала, что они очень глупые, но теперь мне кажется, что она их тоже не любила. Просто они служили ей алиби.

– Этого не было, – напомнил ей Лабин. – Ничего из этого не было.

– Я знаю, Кен. Я уловила суть. – Кларк вздохнула. – И знаешь, сейчас я бы все отдала за то, чтобы все это было правдой.

От удивления Лабин заморгал:

– Что?

Она повернулась к нему:

– Ты можешь себе представить, каково это... когда тебя преследует призрак счастья? – Она выдавила из себя горький смешок. – Все эти месяцы я отрицала его, списывала на инсульт, галлюцинации, потому что у меня не могло быть счастливого детства, Кен. Не могло, черт возьми. Мои родители не могли не быть чудовищами, понимаешь? Они сделали меня той, кто я есть. Они – единственная причина, почему я пережила всю последующую хренотень, только из‑за них я про­должала идти дальше. Я не могла допустить, чтобы эти уроды победили. Все мои желания, всякий раз, когда я отказывалась отступать, когда делала невозможное, все это было пощечиной их самодовольным рожам, рылам всесильных монстров. Я все делала только назло им. Вся моя жизнь и я сама – им назло. А теперь ты стоишь тут и утверждаешь, что этих выродков никогда не существовало...

Ее глаза превратились в безжалостные, пустые сгустки ярости. Она прожигала Лабина взглядом, ее плечи тряс­лись. Но наконец отвернулась, а когда заговорила вновь, в ее голосе чувствовались мягкость и надлом:

– Но они существуют, Кен. Настоящие монстры из плоти и крови, старомодного образца. Они прячутся от дневного света, выползают из болот по ночам и начина­ют убивать, как им и положено. Рвут и калечат всех, до кого дотянутся... – Она судорожно и глубоко вздохнула. – И у чудовищ есть лишь одно оправдание: сначала они испытали подобное сами, мир гнобил их задолго до того, как они стали отвечать ему той же монетой, и если даже там были невиновные, то почему они не остановили тех, других, а? Так что наказания заслужил каждый. Вот только настоящие монстры не могут прикрыться самообороной, даже праведной местью. С ними ничего не происходило.

– А с тобой произошло, – вставил Лабин. – Даже если твои родители не виноваты.

Она какое‑то время молчала. Затем спросила:

– А каким он был? На самом деле?

– Насколько мне известно, – сказал Кен, – совершенно типичным отцом.

– Тебе известно, где он? Где они?

– Умерли двенадцать лет назад. От туляремии.

– Ну конечно. – Приглушенный смешок. – Полагаю, именно поэтому меня и отобрали? Чтобы не было ненужных связей.

Он обошел ее кругом, посмотрел в лицо.

Оно было мокрым. Лабин в изумлении замер. Раньше он никогда не видел, чтобы Лени плакала.

Белые глаза встретились с его собственными; уголок рта дернулся в подобии горестной усмешки.

– Если вы правы насчет Бетагемота, то истинные виновники торжества сейчас в одной лодке со всеми остальными. Хоть это утешает. – Она покачала головой. – И все‑таки ничего бредовей я в жизни не слы­шала. Я – астероид‑убийца, я уже над Землей, но динозавры искренне мне радуются.

– Только маленькие.

Кларк взглянула на него:

– Кен... кажется, я уничтожила мир.

– Это была не ты.

– Ну да. Актиния. А я всего лишь вьючный мул для... ты назвал бы его «Искусственным Неразумием». – Она вновь тряхнула головой. – Если верить тому парню в гостиной.

– Старая история, – задумчиво проговорил Лабин. – Похитители тел. Они проникают в тебя и заставляют делать то, чего бы ты никогда не сделал, если б...

Он осекся. Кларк как‑то странно на него посмотрела и тихо произнесла:

– Прямо как твой условный рефлекс. Эти твои... утечки в системе...

Он сглотнул.

– Они тебя не преследуют, Кен? Все те люди, ко­торых ты убил?

– Есть... антидот, – признался он. – Им как бы запивают Трип Вины. С ним легче жить после такого.

– Отпущение грехов, – прошептала она.

– Ты слышала о нем? – Лабин никогда не считал его необходимым.

– Видела граффити в Пыльном Поясе, – ответила Кларк. – Их пытались смыть, но художники, наверное, что‑то добавили в краску...

Она вышла в коридор. Лабин двинулся следом. Снаружи доносились негромкие звуки работающих машин и легкое шипение распылителей.

– Что там происходит, Кен?

– Дезинфекция. Мы эвакуировали район перед тво­им появлением.

-- Опять сожжете всю округу? – Еще один шаг. Кларк была уже в дверном проеме.

– Нет. Нам известен твой маршрут. Здесь у Бетагемота нет никаких шансов, ему не распространиться, даже если ты и оставила что‑то после себя.

– А это маловероятно, надо думать.

– У тебя не идет кровь. С момента выхода на берег ты нигде не испражнялась и не мочилась.

Она была уже на верхней лестничной площадке. Лабин шел рядом.

– Ты просто сверхосторожен, – заметила Кларк.

– Это правда.

– Хотя смысла все равно нет.

– Что?

Лени повернулась к нему:

– Я пересекла континент, Кен. Несколько недель жила на Полосе. Зависала в Поясе. Я несколько дней плыла по озеру, откуда качают питьевую воду для полумиллиарда человек. У меня шла кровь, я трахалась, испражнялась, мочилась в океане, в туалетах, в канавах по дороге больше раз, чем ты сможешь сосчитать. Да и ты тоже, хотя тебя, наверное, давно уже вычистили. Ну и где же тут смысл?

Он пожал плечами.

– Это все, что мы можем делать. Следим за мелкими пожарами и надеемся погасить их до того, как они разгорятся.

– И не даете мне разжигать новые.

Он кивнул.

– Но вы не сумеете стерилизовать океан, – возразила она. – Не сумеете стерилизовать целый континент.

«Может, и сумеем», – подумал он.

С лестницы шум дезинфекции казался громче, но ненамного. Люди даже говорили вполголоса. Как будто район все еще кишел местными жителями, как будто бригады не хотели будить спящих граждан, которые в любой момент могли проснуться и застать их с поличным...

– Ты так мне и не ответил, Кен. – Лени Кларк сошла на следующую ступеньку. – Насчет того, убьешь меня или нет.

«Она не убежит, – сказал он про себя. – Ты ее знаешь. Она уже все сделала, она не... Тебе не обязательно...»

– Что ж. Полагаю, мы это выясним, – закончила Кларк. И начала спокойно спускаться по лестнице.

– Лени.

Даже не оглянулась. Лабин следовал за ней. Она же не возомнила, что может обойти его... не думает же она...

– Ты знаешь, что я не могу позволить тебе уйти.

«Конечно, знает. И ты понимаешь, что она делает».

Кларк стояла у подножия лестницы. Открытая дверь

зияла в пяти метрах от нее.

Что‑то внезапно сжалось в кишках Лабина. Как будто начал действовать Трип Вины, но...

Она была почти у выхода. Нечто с галогенными глазами опрыскивало тротуар на улице.

Лабин сорвался с места не раздумывая. В мгновение ока он преградил Лени путь и тут же закрыл и запер дверь, погрузив дом в кромешную даже по рифтерским стандартам тьму

– Эй, – жалобно протянул из гостиной Дежарден.

В щели проникали лишь считаные фотоны. В таком

слабом свете Лени казалась не более чем размытым силуэтом. Лабин чувствовал, как у него сжимаются и разжимаются кулаки: как он ни старался, но прекратить это не мог.

– Послушай, – удалось ему выдавить из себя. – У меня правда нет другого выбора.

– Я знаю, Кен, – мягко ответила она. – Все в порядке.

– У меня нет... – повторил он вновь, чуть ли не всхлипывая.

– Разумеется, есть, – проревел у него в ухе незнакомый голос.

«Что за...»

– Элис? – раздался из‑за угла голос Дежардена.

– Ты сам себе хозяин, малыш Кенни, – сказал голос. – Ты не обязан делать то, чего сам не хочешь. Поверь мне на слово.

Лабин прикоснулся к наушнику.

– Назовитесь.

– Элис Джовелланос, старший правонарушитель, филиал Садбери. К вашим услугам.

– Ни хрена себе! – донеслось из гостиной.

Лабин вновь дотронулся до наушника.

– У нас взлом каналов связи, некая персона, называющая себя Элис Джовелланос...

– Да они в курсе, громила. Они меня сюда и направили. Я отпустила их на ночь, пусть поспят.

Лени отошла от Лабина и вгляделась во мрак гостиной.

– Что за...

– Это закрытый канал, – сказал Лабин. – Сбрызни.

– Еще чего. Я старше тебя по рангу.

– Надо думать, ты недавно на этой работе.

– Достаточно. Кайфолом, Лени Кларк там?

– Да, – отозвался Дежарден. – Элис, что...

– У нее есть запястник? У меня идет сигнал с канала Лабина и с твоих имплантатов – Боже, жду не дождусь, когда и мне их вставят в голову, – но на Лени ничего...

– Лени, – сказал Дежарден. – Держи запястник подальше от тела.

– Нет у меня запястника, – отозвалась та.

– Очень жаль, – откликнулась Джовелланос. – Лабин, я не шучу. Ты – свободный человек.

– Я тебе не верю, – ответил Кен.

– Кайфолом свободен. Чем ты хуже?

– Мы никогда не встречались. Никакой возможности. – Но он вспомнил, как не смог убить Кларк на дне озера Мичиган. А потом на разборе полетов доказывал, будто и шанса не представилось.

– Это инфекция, – сказала Джовелланос. – По‑настоящему революционная инфекция. Мы позаботились о том, чтобы она передавалась воздушно‑капельным путем, упаковали ее в энцефалитную оболочку, но не волнуйся, содержимое не так смертельно. Прямо сейчас, пока мы разговариваем, зараза распространяется по всему УЛН.

Лабину нужно было лишь открыть дверь. Даже если эта Джовелланос не врет насчет отбоя, бригада снаружи еще не успела собраться. Кто‑нибудь нажмет на кнопку, и канал Элис заглушат. На другую – и ее отследят. Ситуация даже близко не вышла из‑под контроля.

Он мог позволить себе еще несколько секунд...

– Действие Трипа слабело с того момента, как ты подышал одним воздухом с Кайфоломом, – пояснила Джовелланос. – Теперь ты сам по себе, Кен. Это все немного меняет, правда?

– Элис, ты полная... – Ахилл чуть не плакал. – У него же другого поводка не было.

– Вообще‑то, это не так. Кен Лабин – один из самых высокоморальных людей, которых ты встречал в своей жизни.

– Да что ты несешь, Элис... Я привязан к стулу, мне лицо разбили...

– Поверь мне. Я сейчас изучаю его медкарту. Серотонин и триптофан в норме, никакого ТПГ‑полимор‑физма [Здесь имеются в виду изменения в ТПГ‑генах, кодирующих триптофан‑дезоксишазу. Именно по изменениям в этих генах, со­гласно последним теориям, можно клинически диагностировать шизофрению.]. Может, он и не подарок, но и не импульсивный убийца. Хотя кое‑какие проблемы у тебя все же есть, Кен. Я права?

– Как тебе удалось... – Но конечно, у нее имелись все возможности поднять его медицинскую карту, понял Лабин. Вот только обычный правонарушитель не смог бы оправдать подобное нарушение перед Трипом Вины, уж не в рамках своих обычных полномочий.

«Она и вправду как‑то это провернула. Она освобо­дила меня...»

К горлу подкатывала тошнота.

– Каково тебе было все эти годы, Кен? – мурлыкала ему в ухо Джовелланос. – Знать, что ей все сошло с рук? Столько прекрасных детских воспоминаний, из‑за которых ты так идеально подошел для своей работы, – ну конечно, ты думал о возмездии. Ты всю жизнь мечтал о нем, так? Любой мечтал бы на твоем месте.

«Что же мне делать?»

– Говоришь, это инфекция, – перебил Лабин, пытаясь ее отвлечь.

– Но ты не позволял мести овладеть тобой, никогда. Потому что ты высоконравственный человек, и ты знал, что это было бы неправильно.

– Как это работает? – «Не отвечай ей. Не позволяй играть с собой. Сосредоточься на цели».

– А когда промахи случались, они были всего лишь... ошибками, верно? Крохотные случайные утечки, кото­рые требовалось устранить. И вот тогда ты убивал, разумеется, ведь выбора не оставалось. Ты всегда играл по правилам. К тому же не ты был виноват в этих смертях. Тебя все заставлял делать Трип.

– Отвечай! – «Нет, нет... возьми себя в руки. Рас­слабься. Она не должна ничего услышать...»

– Только вот потом утечки стали происходить так часто, что там, наверху, задумались, не нашел ли ты способ усидеть на двух стульях. Поэтому тебя отослали туда, где и речи не шло о вопросах безопасности и первоочередных задачах, которые могли бы тебя спровоцировать. Они не хотели давать тебе выбор и сослали туда, где ты не сумел бы найти себе оправдания.

Его дыхание слишком участилось, он постарался успокоиться. В нескольких шагах от него Кларк опасно насторожилась, внимательно слушая.

– Ты – все еще нравственный человек, Кен, – не унималась Джовелланос. – Ты следуешь правилам. Не убиваешь, пока у тебя не остается выбора. И я говорю тебе, что теперь выбор у тебя есть.

– Твоя инфекция, – проскрипел Кен. – Как она действует?

– Она освобождает рабов.

Элис несла чушь. Но хоть из его головы вылезла.

– Как? – настаивал он.

– Переводит Трип в инертную форму, которая связывается с рецепторами Минского. Действует только на тех, кто на Трипе.

– Как насчет побочных эффектов? – уточнил Лабин.

– Побочных эффектов?

– Естественного чувства вины, например.

Дежарден застонал:

– О, черт. Ну конечно, конечно!

– Что происходит? – спросила Кларк. – О чем вы говорите?

Лабин едва не рассмеялся в голос. Обычная, заурядная вина. Старая добрая совесть. Как ей теперь действовать, когда ее рецепторные участки заглушили? Джовелланос и ее приятели так сильно увлеклись синтетикой, что совсем забыли про химические вещества, обитавшие в теле испокон веков.

Да нет, отнюдь не забыли и прекрасно понимали, что делают. В этом Лабин был уверен.

«Да здравствует Патруль Энтропии. Сила, способная закрывать города и страны, способная спасти миллион жизней тут, убить миллион там, способная удерживать целый мир на плаву или же порвать его в клочья за одну ночь...»

Он обернулся к Кларк:

– Твой фан‑клуб сбросил оковы угнетения. Они теперь не рабы. Они освободились от Трипа Вины, от совести в любых ее проявлениях.

Он воздел руку в темноте, произнес горький тост:

– Мои поздравления, доктор Джовелланос. Всего несколько тысяч человек держат руки на кнопках, способных парализовать весь мир, и теперь ты превратила этих людей в клинических социопатов.

– Поверь, – парировала Элис. – Ты едва ли заметишь разницу.

Дежарден, однако, заметил:

– Твою же мать. Меня бы здесь даже не было. В смысле я просто собрался и ушел. Я послал все к чертям, мне было наплевать, что весь мир трещит по швам, я прибежал сюда... ради одного человека. Потому что захотел этого.

– Мы, психи, тем и известны, что плохо себя контро­лируем, – отозвалась Кларк, подходя к Ахиллу. – Кен, как развязать эти путы?

Лабин сердито уставился ей в спину. «Она что, ни­чего не поняла?»

– Да ладно тебе, Кен. Ситуация под контролем. Пока что никто из нас никуда не пойдет, а все правила, по которым мы прежде играли, вылетели в трубу, по‑моему. Может, для разнообразия нам теперь поработать сообща?

Лабин колебался. Ее слова не пробудили в нем даже намека на тревогу. Никакого стремления действовать, никакой бесплотный дух не овладел его двигательными нервами. В порядке эксперимента Кен вошел в гостиную и деполяризировал путы. Те скользнули на пол передер­жанными в воде спагетти.

Для ровного счета он вытащил из кармана осветительную палочку и стукнул ею по стулу: выпотрошенную комнату озарило сияние. У Дежардена резко сократились зрачки, он заморгал и осторожно потрогал синяк на скуле.

– А вообще, совесть переоценивают, – разлился по комнате голос Джовелланос.

– Угомонись, Элис, – сказал Дежарден, растирая запястья.

– Я серьезно. Подумай: у некоторых ее нет, и они всегда используют тех, у кого она есть. В основе своей совесть иррациональна.

– Какая же ты дрянь.

– Социопатия не делает тебя убийцей. Но если сложится подходящая ситуация, ты сможешь им стать, и никто тебя не удержит. Эй, Кайфолом, думай об этом как о своего рода освобождении.

Тот лишь фыркнул.

– Да ладно тебе, Кайф. Я права. Ты ведь знаешь, что я могу быть права, и это никак нельзя сбрасывать со счетов.

– Я знаю одно: вся надежда сейчас на то, что до конца света меня просто уволят. Если, конечно, минут через десять не убьют.

– А знаешь, – отозвалась Джовелланос. – С этим я смогу помочь.

Дежарден ничего не ответил.

– Что такое, Кайфолом? Почему ты не пошлешь меня куда подальше?

– Продолжай.

И она продолжила. Лабин вытащил наушник из уха, встал; от осветительной палочки через всю комнату протянулась его огромная зловещая тень. Лени сидела у дальней стены, прислонившись к ней спиной; силуэт Лабина поглотил ее целиком.

«Я мог бы убить ее за секунду», – подумал он и уди­вился, насколько абсурдной показалась ему эта мысль.

Когда Кен подошел ближе, Кларк подняла на него взгляд и тихо сказала:

– Я ненавижу это место.

– Я знаю. – Он прислонился к стене и опустился рядом.

– Это не мой дом, – продолжила она. – Есть только одно место, которое было моим домом.

На глубине трех тысяч метров в Тихом океане. Прекрасная темная вселенная, полная чудовищ и чудес, которой больше нет.

– А что это такое вообще – дом?

Это был голос Ахилла. Лабин оглянулся на него.

– Элис тут пошарила по всяким каналам, можно ска­зать, политическим, я на такие обычно и внимания не обращал. – Дежарден постучал пальцем по виску. – Она нашла кое‑какие интересные новости о морских перевозках, и они поднимают интересный вопрос: что же такое дом? Там, где твое сердце или где живут твои родители?

Лабин посмотрел на Лени. Та взглянула в ответ. Оба промолчали.

– А, ну и ладно. Ответ в общем‑то неважен, – сказал Дежарден. – Похоже, вы так и так вернетесь.

НИША

Срединно‑Атлантический хребет – дерьмовое место, чтобы растить детей, подумалось Патриции Роуэн.

Конечно, они с самого начала не купались в возможностях и по сути выбирали из трех вариантов: построить убежище на суше и довериться обычным технологиям карантина; сбежать на орбиту или укрыться за тем самым холодным, тяжелым барьером, который оберегал Землю четыре миллиарда лет, пока Н'АмПацифик не пробил дырку в мировом презервативе.

Они проанализировали каждую альтернативу со всех точек зрения. Вариант с космической базой был самым затратным и оказался бы наиболее уязвимым, случись кому‑нибудь на Земле возжелать мести: орбитальные станции – довольно приметная мишень, а среди тех, кто остался внизу, уж точно нашлись бы не слишком милостивые личности, которые с удовольствием отправили бы вслед корпам парочку ядерных зарядов. А если бы тех­нологии наземного карантина справлялись с задачей, то все они вообще не очутились бы в такой ситуации; этот вариант, наверное, обсуждался только из‑за бюрократической страсти к коллекционированию всех возможных вариантов. Либо кто‑то просто мрачно пошутил.

Существовал и четвертый вариант – корпы могли остаться и встретить Бетагемот вместе с остальным миром. В конце концов, им сделали все необходимые модификации. На суше им бы не грозил тот... распад, который ждал всех остальных. Никаких выпавших волос и отслаивающихся ногтей, сочащихся гноем нарывов и конечностей, разваливающихся в суставах. Ни слепоты, ни язв. Ни эпилептических конвульсий, когда истлеет изоляция на нервной системе. Ни внутренних органов, превратившихся в кашу. Ни тысяч болезней, вызванных условно‑патогенными микроорганизмами, названия которых обычно писали в графе «предварительная причина смерти». Они могли остаться и посмотреть, как умирает человечество, а когда погибнет биосфера, синтезировать себе пищу из неорганики.

Впрочем, эта альтернатива всерьез не обсуждалась.

«Мы бежим не от Бетагемота. Мы спасаемся от собственных граждан».

Все на «Атлантиде» знали об этом, хотя и не гово­рили. Они видели разгневанные толпы из окон своих пентхаусов, видели, как по экспоненте времени растет количество бунтов. Бетагемот вкупе с мемом Кларк – достаточно серьезная угроза, убедительная ролевая модель, и внезапно с каждым новым днем революция стала подбираться все ближе.

«Нам повезло, что мы вовремя убрались», – подумала Роуэн.

Да, убрались и теперь оказались здесь. Несколько сотен корпов, вспомогательный персонал, семьи и избранные прихлебатели термитами закопались на трех­километровой глубине в запутанной системе титаново‑фуллереновых сфер, в безопасности от внешнего мира. Их видели только те, кто обладал самыми зоркими тех­нологическими глазами и самыми мощными средства­ми разведки. Риск вполне допустимый: большинство из таких уже спустились сюда.

На «Атлантиде» были довольно высокие потолки, два спортзала, шесть оранжерей и садов, предусмотрительно рассредоточенных по комплексу на случай потери из‑за маловероятного локального взрыва. Резервуары для ацефальных органклонов с удлиненными теломерами. Три электростанции, подпитывающиеся от небольшого геотермального источника, – гарантированно незараженного Бетагемотом, разумеется, – находились на вполне безопасном расстоянии в 1200 метров от «Атлантиды», на другой стороне грады, прикрывающей комплекс. И где‑ то там, на этом отвесном базальтовом склоне, образо­валась настоящая свалка из еще не собранных частей станции. Там лежали библиотеки, игровые площадки, общественные центры, их отложили про запас, на будущее, чуть менее скованное скоростями, продиктованными трусостью и малодушием. Пока же Роуэн слышала, как жители «Атлантиды» постоянно жалуются на тесноту.

Та обременяла ее куда меньше, чем остальных. Патриция видела технические параметры рифтерских станций.

Время было за полночь. Огни в коридорах приглуши­ли, устроив жалкую пародию на природную смену дня и ночи; большинство обитателей, принимая условность, отправились по каютам. Муж и дети самой Роуэн спали. Сама она по какой‑то причине не могла заставить себя участвовать в обмане. Какой смысл? Теперь, когда световой период не калибровал гипоталамус, естественный цикл сна и бодрствования отправился в странствие по циферблату. Здесь не было солнечного света. Больше они никогда его не увидят. Ну и бог с ним.

«Но они говорят, это временно. Что‑нибудь одолеет Бетагемот, или мы научимся жить с ним. Эта глубокая мрачная яма – всего лишь убежище, а не судьба. Мы вернемся, мы вернемся, мы вернемся...»

Ну‑ну.

Иногда огромным усилием воли ей почти удавалось закрыть глаза на все те шаткие подпорки и ниточки, на которых держались эти обнадеживающие мечты. Но обычно это было слишком трудно сделать, и она часами бродила по пустым сумеречным коридорам, пытаясь не замечать собственной ностальгии. Так Патриция брела и сейчас.

Иногда она проходила мимо иллюминаторов и оста­навливалась. На «Атлантиде» было еще кое‑что, чего не имели рифтеры: прозрачные параболические пузыри, устойчивые к всесокрушающему давлению. Конечно, вид открывался так себе, восторгаться нечем. Косоугольник каменистого дна, отражающийся в тусклом свете смотрового окна. Периодически мерцающие звезды, неутомимо сверкающие маяки, указывающие, что «тут проходят линии высокого напряжения», а там стоят «строительные материалы». Изредка мелькал макрурус или какое‑то столь же неприметное создание. Никаких монстров. Тут ничто даже отдаленно не напоминало прожорливых светящихся хищников, которые когда‑то изводили рифтеров на станции «Биб».

А в остальном вокруг царил плотный, непроницаемый мрак.

Иногда Роуэн смотрела в эту непроглядную пустоту и теряла счет времени. Раз или два ей даже показалось, будто снаружи что‑то глядит на нее в ответ. Наверное, воображение. Ее собственный зеркальный образ, отброшенный неожиданным изгибом каплевидного плексигласа.

Может даже, ее собственная совесть. Могла же Роуэн надеяться.

Впереди показался стык, сумрачное место, куда вливались, подобно рогам морской звезды, сразу несколько коридоров. Надо было определиться. Поворот налево уводил к периметру станции. Все остальные дороги шли вглубь – к центрам управления, комнатам отдыха, к пустым ганглиям, где люди собирались даже после затемнения. Патриции была не нужна компания. Она пошла налево.

И остановилась.

Перед ней в коридоре появился темный призрак, тень с пустыми глазами. По ее коже сбегала морская вода, за спиной наваждения мерцали мокрые следы и лужи. Фигура была женской и черной, как сам океан.

Привидение подняло руку и открыло свое лицо.

– Привет, мам.

– Лени Кларк. – Почти неслышно, на выдохе произнесла Роуэн.

– Ты дверь не закрыла, – продолжила Кларк. – И я

вошла. Надеюсь, ты не против.

«Позови на помощь», – подумала Роэун. Но не пошевелилась.

Кларк осмотрела коридор.

– Милое местечко. Просторно тут. – Холодный, пустой взгляд на Роуэн. – Очень просторно. Видела бы ты дыру, в которой жили мы.

«Позови на помощь, она одна, она... Не будь идиоткой. Она бы не добралась в самое сердце Атлантического океана самостоятельно».

– Как ты нашла нас? – спросила Роуэн и с облегчением услышала, насколько бесстрастно звучит ее голос.

– Ты смеешься? Ты хоть представляешь себе, как много материалов твои люди сюда перевезли, чтобы построить это место? А их еще и расписание поджимало. Ты действительно думаешь, что могла замести все следы?

– Большинство, – признала Роуэн. – Но надо быть правонарушителем, чтобы...

«Дежарден. Мы ведь закрыли ему доступ...»

– Ну да, эти чокнутые правонарушители, – покачала головой Кларк. – Знаешь, они теперь не такие уже верные, как раньше. Как‑нибудь поговорим об этом.

Роуэн по‑прежнему сохраняла спокойствие:

– Чего ты хочешь?

Кларк хлопнула себя по лбу в наигранном раскаянии.

– Ах да! Готова поспорить, ты сейчас беспокоишься из‑за Бетагемота, правда? Какой кошмар, вы столько миллиардов угрохали на этот уютный карантинчик, и вдруг появляется нулевой пациент и сразу вымазывает обивку дерьмом...

– Чего ты хочешь?

Кларк шагнула вперед. Роуэн не пошевельнулась.

– Хочу поговорить со своей матерью, – тихо про­изнесла Лени.

– Твоя мать мертва.

– Ну, зависит от определения этого термина. – Кларк сцепила пальцы, размышляя. – Генетически да. Моя мать мертва. Но кто‑то сделал меня мной. Переде­лал меня. Кто‑то взял ту, кем я была, и заменил чем‑то другим. – Ее голос становился все более жестким. – Кто‑то извратил меня, построил по собственному разумению, да еще и лажал всю дорогу. Не этим ли занимаются родители? А?

«Да. Этим».

– В общем, – продолжила Кларк, – я совершила... паломничество, полагаю, ты бы назвала это так. Я жаждала получить некоторые ответы от женщины, которая действительно насиловала меня все эти годы. Я думала, она окажется каким‑то чудовищем, иначе как бы она такое совершила. Огромным, уродливым и страшным чудовищем. Но ты не такая. Ты прячешься, мамочка. Мир катится к черту, а ты вот тут, пресмыкаешься, съежилась от страха, мочишься в штаны от страха, пока мы там, наверху, пытаемся разгрести тот бардак, который ты по­родила.

– Не смей, – сорвалась Роуэн. – Ты, мерзкое ничтожество, лучше не смей разевать свой рот.

Кларк посмотрела на нее с еле заметной улыбкой.

– Хочешь знать, кто устроил бардак? – спросила Роуэн. – Мы пытались сдержать Бетагемот. Мы делали все возможное, мы пытались стереть его с лица земли, прежде чем он вырвется на свободу, и кто нам постоянно мешал? Кто его выпустил, Кларк? Кто сеял апокалипсис направо и налево, кто устроил самонадеянный крестовый поход и даже не задумался, какие люди пострадают на самом деле? Я – не ангел смерти. Это ты. Я пыталась мир спасти.

– Убив меня. И моих друзей.

– Твоих друзей? Твоих друзей ? – Роуэн еле поборо­ла легкомысленное желание рассмеяться. – Ах ты сучка тупая! От попутных катастроф погибли миллионы человек, их убили мы, ты это понимаешь? Беженцы, пожары – я даже не возьмусь сосчитать, сколько народу мы убили, чтобы спасти мир от тебя. Ты хоть думала о тех, кто тебе помогал? Ты хоть понимаешь, сколько невин­ных дурачков увлеклись этим мифом, сколько их рвалось получить пулю за великую Лени Кларк, и знаешь, некоторые из них в своем желании преуспели. А остальные... ну что ж, твой крестовый поход обманул их так же, как и всех. – Она втянула воздух сквозь стиснутые зубы. –

И ты победила, Кларк. Теперь ты счастлива? Ты победи­ла. Мы сделали все, что было в наших силах, мы хотели остановить тебя, но почему‑то этого все равно оказалось недостаточно, и теперь пришла пора подумать о наших семьях. Мы не можем спасти мир, но, по крайней мере, можем спасти нашу плоть и кровь. И если ты решила помешать мне сделать даже это, то клянусь, я убью тебя голыми руками.

Глаза щипало. Лицо стало мокрым от слез. Патриции было все равно.

Кларк какое‑то время безучастно смотрела на нее.

– Да пожалуйста, – сказала она наконец.

– Пожалуйста?..

– Спасай детей. Свою жизнь, эту укромную норку, которую вы себе вырыли. Оставь их себе. Ты в безопасности. Я больше даже не носитель.

– Что, ты не хочешь отомстить? Разве не в этом был смысл? Разве ты не хочешь вытащить нас обратно на поверхность, чтобы мы отбивались, кричали, но все равно за все ответили, увидели шоу?

В этот раз Лени действительно улыбнулась.

– Нет нужды. У вас тут и так целый оркестр. - Она пожала плечами. – Знаешь, в чем‑то я тебе даже обязана. Если бы не ты, я была бы всего лишь еще одним из девяти миллиардов трутней. Но тут появилась ты со своими дружками и превратила меня в существо, кото­рое изменило мир. – Она улыбнулась вновь, и в этой ухмылке сквозило холодное, едва различимое веселье. – Гордишься мной?

Роуэн проигнорировала шпильку.

– Тогда зачем пришла?

– Я всего лишь посланница, – ответила Кларк. – Хочу сказать, чтобы ты не волновалась. Вы хотели остать­ся здесь, вот и прекрасно.

И?

– И даже не пытайтесь вернуться назад.

Роуэн покачала головой.

– Возвращение в наши планы не входило. Так что не стоило утруждать себя столь долгим путешествием.

– Как только изменится ситуация, изменятся и ваши планы, – возразила рифтерша. – Роуэн, там, наверху, мы боремся за наши жизни. У нас было бы больше шансов, если бы вы, любители командовать и контролировать, не встряли и не нарушили алгоритм; это вообще могло всех нас убить. Но шансы на победу у нас есть. Говорят, Актиния – это чертовски мощная компьютерная система, осталось только как‑то ее приручить.

– Точно. Актиния. – Роуэн вытерла пот с лица. – Знаешь, я до сих пор не уверена, что она вообще существует. Слишком уж она походит на псевдомистическую фигуру, исполнителя всех желаний. Что‑то вроде Геи. Или Силы.

Кларк пожала плечами.

– Как скажешь...

«Она никогда о них не слышала, – подумала Роуэн. – Ее прошлое вымышлено, будущего не существует, а настоящее – ад на земле».

– И как ты рассчитываешь с помощью оравы электронных зверьков вернуть биосферу Земли? – спросила она вслух.

– Вопрос не по моей части. – Лени вновь пожала плечами. – Но говорят, что мы и есть... как бы это сказать, естественная среда Актинии. Ее выживание зависит от нас. Может быть, если мы сумеем донести до нее эту мысль, она нас защитит.

«Только если Актиния умнее, чем мы».

Роуэн выдавила из себя мрачную улыбку.

– Слава Актинии! Будете ей алтари воздвигать?

– Этого ты никогда не узнаешь, – парировала Кларк. – Потому что, если мы победим, для вас в новом мире места не найдется.

– Вы не победите.

– Тогда не будет места и для нас. Ваше положение от этого никак не изменится.

«Еще как изменится. Она знает, где мы. Значит, и другие в курсе. Даже если Кларк оставит нас в покое, сколько еще захочет отомстить? Я бы, например, захотела».

Роуэн пристально смотрела на женщину перед ней. Внешне Лени Кларк казалась такой маленькой. Тощей девчонкой. Она ничем не напоминала то огромное, подлое и ужасное существо, которым была внутри.

– От чьего имени вы говорите, мисс Кларк? Вы отказываетесь от своих личных претензий к нам или же претендуете на то, чтобы говорить от лица всего мира?

– Я говорю от имени союза, – ответила русалка.

– Союза?

– Тех, кто за вами приглядывает. От имени себя, Кена и всех, кто ходит с трубками в груди, после того как ваш великий эксперимент вылетел в трубу. Союз. Старое словечко, прямо из двадцатого века. Думала, ты его узнаешь.

Роуэн покачала головой. «Даже теперь я ее недооцениваю».

– Так вы что... хотите нас сторожить?

Кларк кивнула.

– Чтобы древняя опасная зараза вновь не проникла в мир?

Улыбка. Лени чуть склонила голову, одобряя метафору.

– Как долго? Шесть месяцев? Десять лет?

– Сколько потребуется. Не волнуйся, мы справимся. Будем работать посменно.

– Посменно.

– Патриция, вы понаделали столько рифтеров. Наверное, ты со счета сбилась. И у нас довольно узкая специализация, сейчас нам практически нечем заняться.

– Мне... жаль, – неожиданно вырвалось у Роуэн.

– Не стоит. – Лени повернулась к иллюминатору и наклонилась вперед. Ее глаза сияли, бесцветные, но не пустые. Она протянула руку и коснулась мрака, клубящегося за плексигласом.

– Мы были рождены для этого места.

Эпилог: сон при свете камина

Мягкие, приглушенные звуки, просачивающиеся из кабинета, не похожи на английский. Они даже на человеческий не похожи. Мартин Перро находит по ним то, что осталось от его жены.

Она много месяцев не позволяла ему войти в кабинет. Сначала ее просто раздражало его присутствие, она говорила, что он страшно ее отвлекает; потом кричала при малейшем вторжении, отталкивала руками, иногда даже кидалась в него чем попало. «Ты разве не видишь, что все разваливается на куски? – неистовствовала она тогда. – Ты вообще видишь хоть что‑то дальше соб­ственного носа? Как ты не понимаешь, что ей нужна помощь?»

А потом – после того как в дверях появились люди со светящимися Контактами, спокойными безжалостными словами и, на всякий пожарный, маленьким, тихо жужжащим ботом‑усмирителем, парящим у них над плечами, – Су‑Хон лишилась даже отговорки, что выполняет свои официальные обязанности. Она не увидела, как они вошли: дротик впился ей в шею, прежде чем Перро успела повернуться. Когда же проснулась, кабинет выпотрошили: выдрали все двигательные нервы, раздавили каждый голосовой канал. Теперь она потеряла все и ни на что больше не влияла. Су‑Хон сказала, что ее словно парализовало от самой шеи. Винила мужа. Он впустил их. Он не защитил ее. Он сотрудничал с ними.

Мартин не возражал. Она говорила чистую правду.

Тогда его больше всего напугали не обвинения и не упреки, а ровный и бесцветный голос, которым Су‑Хон их озвучила. Та женщина, которая кричала на него, казалось, ушла на глубину; а существо, говорившее от ее имени, словно было сделано из жидкого азота. Оно укрылось в своем бывшем кабинете и самым прозаичным тоном сообщило, что убьет Мартина, если тот хоть раз переступит порог этой комнаты, после чего спокойно закрыло дверь перед его носом.

Су‑Хон не предъявили обвинений. Люди со сверкающими глазами с пониманием отозвались о ее недавней травме, о том, что она потеряла рассудок и совсем запуталась. Ее использовали, сказали они. Как и очень многих. Она была и преступницей, и жертвой. Нет нужды наказывать бедную женщину, пусть лучше она теперь получит помощь, раз уже не представляет угрозы для других.

Мартин Перро не знает, верить ли им. В последнюю очередь он ожидал от этих людей сострадания. Скорее уж слухи не лгут, и для расправы с Су‑Хон и ей подобными просто не хватает ресурсов. Имя им легион.

Наверное, поэтому люди со сверкающими глазами лишь парализовали ее; они могли ослепить и оглушить жену Мартина, но возня с этими нервами заняла бы пятнадцать минут вместо пяти. Возможно, у них не было столько времени; возможно, диверсантов стало так много, что системе приходилось спешить, и она лишь перебивала им ноги.

К тому же Су‑Хон больше не влияет на события в реальном мире. Какой вред можно принести наблюдая?

Теперь она даже этого не делала. Свернулась калачиком на полу, издавая тихие мяукающие звуки. Слетевший с головы шлемофон лежит посреди комнаты. Кажется, она не понимает, что потеряла его. Кажется, не осознает присутствие Мартина.

Он гладит ее по лицу, бормочет ее имя, вздрагивает, ожидая приступа ярости или презрения. Ничего не происходит. Она вообще не реагирует. Он встает на колени, берет ее под ноги и за плечи: Су‑Хон практически ничего не весит. Когда он поднимает свою жену, та слегка поворачивается и утыкается лицом ему в грудь. Но не произносит ни слова.

Мартин кладет Су‑Хон на кровать и возвращается в кабинет. От упавшего шлемофона на ковре играет размытая цветная паутина. Мартин натягивает «железо» на свой собственный череп и оказывается лицом к лицу со спутниковым видом западной части Северной Америки. Тот кажется странно мутным; полушарие во тьме, обычные фильтры‑усилители не делают картинку ярче. Городские скопления искрами мерцают в Южной Калифорнии и на островах Королевы Шарлотгы, словно ядра галактик; Средний Запад – расплывчатое марево подсвеченных облаков. С востока вклинивается Пыльный Пояс, похожий на опухоль. Все очертания грубые и неотшлифованные, вид невооруженным глазом, никаких показаний радаров и инфракрасных фильтров; так сильно ограничить свое сенсорное восприятие – это совсем не похоже на Су‑Хон. Присутствуют только два тактических показателя: какой‑то таймер, бегущий сбоку, и яркая полоса в нескольких сотнях километров к востоку от Тихого океана, сверкающая оранжевая линия, идущая параллельно побережью от Южной Калифорнии до Британской Колумбии. Она лишена четких контуров, свойственных компьютерной графике, – линии кажутся размытыми, даже разорванными в нескольких местах. Мартин увеличивает изображение, потом еще. Разрешение и яркость возрастают: оранжевая полоса разбухает, искрит и корчится...

Это не тактический показатель.

«+ 56 ч. 14 м. 23 с.», – сообщает таймер, на глазах у Мартина продолжая расти.

Это какая‑то бессмыслица: как может пожар гореть с такой яркостью и так долго? Несомненно, пламя уже поглотило все, обратив горючие материалы в пепел, а все остальное – в шлак. Но оно не затухает, словно отрицая законы самой физики.

Вот: вдоль восточной границы пятно относительного мрака, где пламя, кажется, выгорает. Мартин с каким‑то тупым облегчением наблюдает, как пятно расползается, пока вдруг между небом и землей не проходит раздувшийся черный «бублик» тяжелого подъемника. Для спутника это выглядит как будто Солнце пересекла тень Меркурия, но даже на таком расстоянии видно, как за аппаратом тянется яркий след. Умирающее пламя вновь вздымается в вышину, искусственно возрожденное к жизни.

Они не дают ему угаснуть, понимает Мартин. Пожар пылает на постоянном жизнеобеспечении от Окленда до Китимата, и с внезапной глухой уверенностью Мартин осознает, что пламени уже установлен курс.

На восток.

Он выходит из кабинета на несколько секунд, возвращается с набором инструментов из мастерской. Откручивает все съемные панели, какие может, остальные разносит вдребезги. Спокойно расчленяет каждый прибор, оставшийся в комнате, перерезает оптоволокно, выливает кислоту на вычислительную органику, разбивает пневматическим молотком кристаллы. Потом идет по коридору в спальню. Су‑Хон дремлет, свернувшись в позе эмбриона. Он прижимается к ней сзади, обволакивает ее и пустым взглядом смотрит в темноту, пока реальность вокруг отходит ко сну.

Благодарности

Первая благодарность – за снисходительность: Майку Брандеру, одному из самых приятных людей в этом мире, за то, что не вчинил мне иск, после того как я непред­намеренно назвал его именем одного из психопатов в своей прошлой книге.

Следующие благодарности за помощь: Лори Чэннер, Нало Хопкинсон, Брент Хейуорд и Боб Бойчук зондировали и проверяли на прочность первые главы, пока те пребывали еще в эмбриональной стадии. Лори также безропотно выносила мой бесконечный поток сознания, пока я пытался соединить все куски воедино; надеюсь, ее жертва избавила остальных из вас от подобной судьбы. Мой агент, Дон Маасе, сделал несколько критических замечаний по первым главам, в результате чего появилась новая сюжетная линия (надеюсь, менее «бьющая на эффект»). Текст со своей знаменитой проницательностью редактировал Дэвид Хартуэлл, пусть он и заставил меня вырезать крышесносящую сцену с папочкой. (По прошествии времени я полагаю, что это было мудрое решение.)

Я получал различные технические консультации от людей с такими же докторскими степенями, как и у меня; с той разницей, правда, что их темы в итоге хоть на что‑то сгодились с финансовой точки зрения. Профессор Денис Линн из университета Гвельфа, вместо того чтобы ответить на мои просьбы, задал парочку вопросов, а потом указал, где навести справки. (Я двадцать лет назад слушал курс лекций этого человека, а он по‑прежнему заставляет меня думать своей головой.) Он также предо­ставил мне «Молекулярную цитологию» Лодиша и соавторов – книгу, которая по объему с легкостью перевесит «Желтые страницы» Торонто. Исаак «Ковбой Банзай» Шпиндель – доктор медицины, невролог, писатель‑фантаст, сценарист и инженер‑электрик (я не шучу) – помог мне разобраться с химией совести и предположил, какой уровень напряженности ЭМ‑поля у имплантатов рифтеров будет наиболее правдоподобен. Он также спас меня от стероидного психоза, когда я отравился ядовитым плющом в разгаре работы над книгой. Доктор Элисон Синклер и доктор Френ Терри снабдили меня интересными идеями, советами и информацией в том, что касалось микробов. Иногда информации было даже слишком много. Колин Бэмси рассказал, какие породы высокогорных деревьев с наибольшей вероятностью переживут глобальное потепление.

Описывая мир, в котором Квебек стал господствующей экономической силой, я украсил текст «квебекизмами», которые вошли бы в повседневный язык Северной Америки, – отсюда все эти странные французские слова и бранные выражения, от которых большинство из вас осталось в недоумении. Я благодарю Джоэла Шампетье, Гленна Гранта, Дэниэла Сернина и Жана‑Луи Трюделя за экспресс‑курс сквернословия на втором официальном языке Канады, пусть они так и не придумали альтернативный перевод для «кровью блюющего, серповидноклеточного урода». (Они, однако, отговорили меня превратить имя «Селин Дион» в ругательство. Едва отговорили.)

Я снова приношу благодарность Йену Андерсону и великолепным «Джетро Талл», чья музыка составляла мне компанию долгими ночами, пока я не отправил это­го щеночка на покой. А также «R. Е. М.», у которых я украл пару названий для глав.

Я благодарю каждого за их усилия и/или вдохновение и приношу извинения за все места, где все равно с чем‑то напутал.

Ссылки и примечания

Следующие источники помогли мне придать «Водовороту» более (надеюсь) правдоподобный вид, чем, если бы я все делал по собственному разумению. Этот раздел расширяет те материалы, на которые я ссылался два года назад в «Морских звездах», а потому старые сноски я повторять не буду: если так интересно, сходите и купите ту книгу.

БЕТАГЕМОТ

Когда я начал писать этот роман, в научную литературу начали пробиваться странные утверждения о только что открытом новом виде крайне примитивного микроба. Он отличался невероятно малыми размерами^{I}. Столь малыми – менее 100 нанометров в некоторых случаях, – что многие доказывали невозможность существования таких организмов^{II}. Уверовавшие прозвали их «нанобами» (было предложено, но так и не принято официальное таксономическое наименование – nanobacterium sanguineum) ^{III}.

Теперь же, пару лет спустя, нанобов нашли не только в термальных источниках и песчанике триасового периода, но также в крови млекопитающих (включая человека) ^{IV}. Очевидно, нанобам мы навеваем приятные воспоминания о «первичном бульоне», где изначально появилась и эволюционировала жизнь около 3,5 миллиарда лет назад; малютки питаются фосфором и кальцием, содержащимся в нашей крови.

Бетагемот – это, конечно, не N. sanguineum. С одной стороны, он более сложный, с другой – более примитивный. Его геном закодирован в пиранозильной РНК, а не ДНК; он питается серой, а не фосфором и кальцием; он не может выжить в холодной соленой среде (у реальных нанобов в подобных условиях, скорее всего, также не работает обмен веществ, но они могут пережить беду, уйдя в спячку); он хорошо приспособлен для проникновения в клетку, чего настоящие нанобы вообще не умеют делать. Он крупнее, по размерам похож на обычную микоплазму или морской бактериопланктон. Он намного опасней, и – что важнее всего – его не существует.

Тем не менее я постарался сделать эту заразу достаточно правдоподобной, с учетом жестких ограничений, накладываемых глобальным апокалипсисом под хрустящей корочкой. В итоге Бетагемот похож на «комбини­рованных серийных убийц», о которых пишут в книгах о «реальных преступлениях», – я свел вместе особенности различных реальных вирусов, а потом добавил вольностей для драматического эффекта. «А‑51» существует по‑настоящему как на дне глубоководных озер, так и у человека во рту^{V}. Pseudomonas aeruginosa – еще одна бактерия, которая ведет вполне счастливую жизнь в поч­ве, воде, червях и людях ^{VI}; подобно Бетагемоту, у нее есть гены, позволяющие ей ускорять и замедлять ход собственной мутации, что дает ей возможность быстро адаптироваться к новой среде (в романе я назвал их «генами Блашфорда» в надежде, что некий Алистер Блашфорд оторвет наконец задницу от стула и опубликует свою диссертацию по генетической мета‑вариации как эволюционной стратегии) ^{VII}. Разбор опосредуемого рецепторами эндоцитоза^{VIII}, который сделали Марч и Макмахон в 1999 году, подал мне идею, как Бетагемот может попасть внутрь клетки‑хозяина, а Декатур и Портной^{IX} подсказали, почему его потом не переваривают. И вновь моя благодарность Денису Линну из университета Гвельфа за то, что он вообще заставил меня беспокоиться о таких вопросах.

Генетику Бетагемота я стянул из целого ряда источни­ков, многие из которых цитировал, даже не понимая, что опираюсь именно на них. Идея про митохондрию и пиранозильную РНК почерпнута у Эшенмозера^{X}, Гестланда и соавторов^{XI}, Грея и соавторов^{XII} и у Оргела^{XIII},{XIV}. Размеры и геном Бетагемота соответствуют теоретическому предельному размеру микроорганизмов^{XV}, и при этом он достаточно велик, чтобы поддерживать нормальный уровень метаболизма микробов. (Реальные нанобы слишком малы, в них слишком мало ферментов, а это значит, что большая часть их метаболических путей функционирует на некатализированных скоростях. Поэтому они метаболизируют в десять тысяч раз медленнее, чем, например, бактерия Е. соliЗбЗ, и вытеснить всю остальную биосферу им явно не светит.) И, конечно же, гипотеза о том, что сама жизнь зародилась как серозависимый феномен в геотермальных источниках на рифтах, кажется все более вероятной^{XVI}. Остальные факты я почерпнул из «Молекулярной цитологии» Лодиша и соавторов^{XVII}.

Почему я выбрал нечто столь распространенное, как сера, в качестве элемента, вызывающего эффект «бутылочного горлышка»? Я пытался акцентировать внимание на переносимом объеме экологических систем: жизнь прожорлива, и, если дать ей достаточно времени, все что угодно станет ограниченным ресурсом. Кроме того, любой примитивный микроб из геотермальной среды, скорее всего, будет испытывать сильную зависимость от серы. (Специалисты среди читателей заметят, что я всеми силами старался не сделать из Бетагемота облигатного редуцента серы; на самом деле в моем воображении этот уродец в смысле метаболизма больше похож на огромных микробов, питающихся сульфидами, о которых говорится в статье Шульца и др. ^{XVIII}.)

В конечном счете большинство особенностей Бетагемота имеет аналог в реальном мире. А вот смогла бы эволюция упаковать их в штуку шириной в 250 нанометров – это совсем другая история. И все же. Взгляните, сколько всего умещается на поясе у Бэтмена.

ТРИП вины

Идея технологий, контролирующих человеческое по­ведение, далеко не нова в фантастике; к примеру, сразу приходит на ум «Заводной апельсин» Берджесса. В «Водовороте» я решил переизобрести велосипед, используя прямую модификацию генов и химию.

Насколько мне известно, существование «рецепто­ров Минского», о которых упоминает Элис Джовел­ланос, еще не нашло своего подтверждения. Однако нечто похожее на них располагается в лобных долях головного мозга, где обитают (какие уж ни на есть) совесть и нравственность^{XIX},{XX}. По крайней мере, определенные типы повреждений лобных долей могут пре­вратить богобоязненных законопослушных граждан в социопатов.

По моим представлениям, рефлекс убийцы Кену Jlaбину впаяли в нервную цепь, описанную Р. Дэвидсоном и его соавторами^{XXI}. Фантазия о том, что запрограммировать такое поведение можно при помощи модифицированных генов паразитов, пришла ко мне, когда я преподавал зооэкологию студентам бакалавриата. Паразиты, упомянутые в «Водовороте», действительно существуют, и у них большая компания^{{XXII},{XXIII}}Один грибок, питающийся мухами, взламывает нервную систему своих жертв, прежде чем убить их, и заставляет бедолаг садиться на насест вверх ногами и так располагать брюшко, чтобы удобнее было распылять споры. Трематода Dicrocoelium, живущая в муравьях, каждую ночь захватывает контроль над своим носителем, отправляет его на верхушку подходящего стебля и заставляет вцепиться мандибулами в травинку, рассчитывая на то, что утром насекомое вместе с травой съест другой, более крупный хозяин. И да, токсоплазма действитель­но заставляет крыс терять страх перед кошкой (иногда даже делает для них привлекательным запах кошачьей мочи). Ее также можно отыскать у половины представителей нашего вида. Истории как будто прямиком из «Кукловодов». Сейчас даже существуют доказательства, заставляющие предположить, что сам половой способ размножения изначально эволюционировал в качестве противодействия атакам паразитов^{XXIV}.

АКТИНИЯ/ВОДОВОРОТ

Во‑первых, среда обитания. Уже сейчас Интернет по­ходит на угодья дикой фауны гораздо больше, чем вы ожидаете. Интернетовские «бури» впервые описали еще в 1997 году^{XXV}, так что новость довольно старая: можете посмотреть «сводки погоды» интернет‑метеорологов^{XXVI}, которые обновляются несколько раз в день. (И вновь мои футуристические прогнозы удивительным образом подходят для предсказания прошлого. К примеру, в «Морских звездах» я написал, что в ближайшие пятьдесят лет к глубоководным разломам станут возить туристов на подлодках, а в реальности такие туры стали рекламировать еще в 1999 году.)

Те из вас, кто прослушал университетский курс физиологии, возможно, помнят так называемый экспоненциальный закон. Соотношение между площадью поверхности и объемом управляет всеми живыми системами от пищевых сетей до капилляров землероек – по сути, эта схема типична для всех самоорганизующихся (т. е. биологических) систем. Похоже на то, что и Всемирная паутина, как выясняется, также эволюционирует в соответствии с этим законом^{XXVII}. Есть о чем подумать...

Во‑вторых, дикая фауна. Сейчас едва ли есть необходимость давать ссылки на тему «искусственной жизни»: поиск в Сети по этой фразе (или по «клеточному автомату») быстро покажет, насколько серьезно изучался вопрос в последнее десятилетие. Та подсистема электронной жизни, которая в романе называется «Актиния», заведомо чуть более умозрительна и основывается на двух предпосылках. Во‑первых, поведение простых сис­тем, соединенных воедино, зачастую далеко выходит за рамки возможностей их отдельных частей. Это более чем очевидно в случае человеческого организма – кто станет отрицать, например, что мозг умнее, чем его отдельный нейрон? – но самое главное, это распространяется и на конгломераты абсолютно не связанных между собой особей. Стаю рыб или птиц, в сущности, можно рассматривать как диффузную нервную систему^{{XXVIII},{XXIX}}.

С этим связана и вторая предпосылка: ряд поколений с генетически предопределенным поведением окажется способен преодолеть тест Тьюринга, если будет достаточно быстро эволюционировать. В это не так уж трудно поверить любому, кто знает, насколько изощренным может быть такое поведение. В конце концов, мы живем в мире, где муравьи разводят домашних жи­вотных, птицы используют одноклиномерные маршруты для навигации по полушариям, а пчелы передают сложные указания, куда лететь за едой, вертя задницами друг перед другом. Возможно, скептикам захочется почитать одну из книг Эдварда Уилсона по социобиологии или давнюю статью Джона Холланда в «Scientific American» ^{XXX}. Она уже устарела, но доступно излагает основные принципы, стоящие за генетическими алгоритмами.

Наконец, каждому, кто находит фразу «групповой отбор» непристойной (допускаю, что в большинстве случаев эти люди правы), сперва стоит свериться с обзорной статьей Д. С. Уилсона в журнале «Skeptic» ^{XXXI}.

УМНЫЕ ГЕЛИ

С тех пор как вышли в свет «Морские звезды», работа по созданию мыслящего мяса продвинулась вперед. Обзор последних наработок можно найти в статье Роберта Сервиса «Интимные отношения нейронов и кремния» ^{XXXII}. Более привычные нейросети теперь в буквальном смысле водят машины: программа ALVINN университета Карнеги–Меллона (которую я упоминал в примечаниях к «Морским звездам») уже вышла на шоссе, и нейросети без всякой помощи совершили поездку длиной в 90 км на скорости 70 миль в час. Они учатся водить, наблюдая за тем, как это делают люди. Процесс обучения занимает меньше пяти минут.

Мы все еще в точности не знаем, чему в действительности учатся нейронные сети, когда мы их тренируем.

Сбои в парадигме, из‑за которых мой зельц предал своих хозяев, случались и в реальной жизни. Одна скандально известная военная Нейросеть самостоятельно научилась отличать друг от друга различные условия естественного освещения, хотя люди вокруг думали, что учат ее распознавать танки^{XXXIII}.

ДОПРОС ГАНЦФЕЛЬДА

Еще в «Морских звездах» я цитировал теорию Роджера Пенроуза о квантовой природе человеческого со­знания, чтобы подвести научную базу под рудиментарные телепатические способности рифтеров. В «Водовороте» Лабин использует тот же трюк, чтобы допросить Ахилла Дежардена. Надо признать, что теория Пенроуза подверглась серьезной атаке со стороны типа по фамилии Тегмарк^{XXXIV}: поборники квантовой природы сознания объединились^{XXXV}, но, кажется, дела на этом фронте сейчас выглядят несколько сомнительно. Что поделать.

ПРИЗРАКИ СЧАСТЬЯ

Симптомы «галлюцинаций» Лени Кларк в общих чертах основаны на синдроме Бонне^{XXXVI}, заболевании, которое иногда случается из‑за дегенерации желтого пятна. Мозг действительно компенсирует потери в визуальном сигнале, добавляя образы из зрительной памяти в обра­зующиеся разрывы. В реальной жизни синдром Бонне чаще настигает пожилых пациентов и нередко связан с потерей близкого человека; галлюцинации более‑менее органично встраиваются в окружающую визуальную картину (в противоположность формату «картинка в картинке», который был у Лени).

И НАКОНЕЦ...

Если вы хотите узнать еще больше обо всем, что я здесь говорил, заходите на мой сайт:

www.rifters.com

1 Unwins, P. J. R., et al. 1998. Novel nano‑organisms from Australian sandstones. American Minerologist 83: 1541–1550.

2 Broad, W.J. 2000. Scientists find smallest form of life, if it lives. NY Times, Jan. 18.

3 Euzeby, J. P. March 2001. List of bacterial names with standing in nomenclature, http://www.bacterio.cict.fr/index.html.

4 Kajander, E. O., et al. 1999. Suggestions from observations on nanobacteria isolated from blood. In Size Limits of Very Small Microorganisms: Proceedings of a Workshop. National Academy Press, Washington. 164 pp.

^V Kroes et al. 1999. Bacterial diversity within the human subgingival crevice. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 796(25): 14547‑14552.

^VI Rainy, P. В., and E. R. Moxon. 2000. When being hyper keeps you fit. Science 288: 1186‑1188.

^VIIBlachford, A. 1984. Metavariation and long term evolutionary patterns. M. Sc. thesis, Zoology, University of British Columbia, 140 pp.

^VIII Marsh, M., and H. T. McMahon. 1999. The structural era of endocytosis. Science 285 (5425): 215–220.

^IX Decatur, A. L., and D.A.Portnoy. 2000. A PEST‑like sequence in Listeriolysin О essential for Listeria monocytogenes pathogenicity. Science 290: 992‑995.

^X Eschenmoser, A. 1999. Chemical etiology of nucleic acid structure. Science 284: 2118–2123.

^XI Gesteland, R. E, et al. 1999. The RNA World. Cold Spring Harbor Laboratory Press, Cold Spring Harbor, NY. 735 pp.

^XIIGray, М. W., et al. 1999. Mitochondrial Evolution. Science 283: 1476‑1481.

^XIII Orgel, L. 2000. A simpler nucleic acid. Science 290: 1306‑1307.

^XIV Orgel, L. and L. Ost. 1999. Did life originate in an RNA world? In Size Limits of Very Small Microorganisms: Proceedings of a Workshop. National Academy Press, Was­hington. 164 pp.

^XV Vogel, G. 1998. Finding life's limits. Science 282: 1399.

^XVI Rasmussen, B. 2000. Filamentous microfossils in a 3,235‑million‑year‑old volcanogenic massive sulphide deposit. Nature 405: 676‑679.

^XVIILodish, H., et al. 1995. Molecular Cell Biology, 3rd ed. Scientific American Books, W. H. Freeman & Co., NY. 1344 pp.

^XVIIISchulz, H.N., et al. 1999. Dense populations of a giant sulfur bacterium in Namibian shelf sediments. Science 284: 493‑495.

^XIX Macmillan, M. 2000. An Odd Kind of Fame Stories: of Phineas Gage. MIT Press, Cambridge, MA, 576 pp.

^XX Anderson, S. W., et al. 1999. Impairment of social and moral behavior related to early damage in human prefrontal cortex. Nature Neuroscience 2: 1032–1037.

^XXI Davidson, R. J., et al. 2000. Dysfunction in the neural circuitry of emotion regulation – a possible prelude to violence. Science 289: 591‑594.

^XXII Zimmer, C. August 2000. Do parasites rule the world? Discover: 80‑85.

^XXIII Zimmer, C. 2000. Parasites make Scaredy‑rats foolhardy. Science 289: 525‑527.

^XXIV John Rennie, J. January, 1992. Living Together. Scientific American.

^XXV Huberman, B. A., and R. M. Lukose. 1997. Social Dilemmas and Internet Congestion. Science 277: 535–537.

^XXVI Matrix‑net's Internet Weather Report, at http://www. mids.org/weather/.

^XXVII Barabasi, A.‑L. et al. 1999. Internet: Diameter of the World‑Wide Web. Nature 401: 130‑131.

^XXVIII Parrish, J. K., and Edelstein‑Keshet, L. 1999. Complexity, Pattern, and Evolutionary Trade‑olfs in Animal Aggregation. Science 284: 99‑101.

^XXIX Koch, C., and G. Laurent. 1999. Complexity and the nervous system. Science 284: 96‑98.

^XXX Holland, J. H. 1992. Genetic algorithms. Scientific American, 267 (1): 66–72.

^XXXI Wilson, D. S. 2000. Nonzero and nonsense: group selection, nonzerosumness, and the Human Gaia Hypothesis. Skeptic 8 (1): 84‑89.

^XXXII Service, R. 1999. Neurons and silicon get intimate. Science 284: 578‑579.

^XXXIII Episode four of the PBS video series «The Machine that Changed the World»: Go to http://www.otterbein.edu/ home/fac/dvdjstck/CSC100/CSC100TMTCTW.htm#TM for farther information.

^XXXIV Tegmark, M. 2000. The importance of quantum decoherence in brain processes. Physical Review E61: 4194– 4206.

^XXXV Quantum computation in the brain? Decoherence and biological feasibility», abstract of a talk given at the 2000 Tucson Conference by the University of Arizona's Center for Consciousness Studies (available online at http://www.consciousness.arizona.edu/hameroff/decoherence. html# Abstract).

^XXXVI Teunisse et al. 1996. Visual hallucinations in psychologically normal people: Charles Bonnet's syndrome. Lancet 347: 794‑797.

БЕТАГЕМОТ