Здо́рово вышло с Бордо! Ясное дело, наслушалась… чудаков. Когда-то сдуть норовили, Краснушкина у нас была умница, о-го-го, а теперь у них звездочки, изобре́тения, вертолет. И чего я на Люськеженился? Мне ж Краснушкина нравилась. Не было б Линочки…
Едем. Она: — Как родители? — Живы. Что еще можно сказать? — Про моих, — говорит, — не скажешь и этого. — Да, жалко. А что сейчас делаешь? — За экологию она борется. Свяжи свитер — спаси пингвина. — А у тебя, Феликс, какая выработалась жизненная философия? — Какая может быть философия? Думать стараюсь поменьше о разных вещах. А… — аккуратно пробую выяснить, — что семья, муж? — Какой там муж… Обнял ее, уже на выходе, на эскалаторе, она на ступеньку выше стояла. — Феликс, может, не надо? В одну реку дважды не вступишь. — Не знаю про реку, а на грабли одни и те же можно наступать без конца. — Развеселилась Краснушкина, умею я с женщинами.
И чего я тогда не женился на ней? Очень она меня, видно, достала этим своим — добивайся чего-то, нервничай… Не сама даже, а друзья ее, музыканты, артисты — компания. Подполье культурное. Андеграунд. Ну, знаете… Я с тех пор к культурке… того. — Это читали? То́ слушали? Забодали, честное слово. Сидите уже в котельных своих, пускайте пар.
В общем. Прибыли. Пересечение Луначарского и черт знает кого. Анус мунди, как говорит моя Линочка, то есть дыра страшнейшая. Коммуналки, оказывается, до сих пор. Лифт не работает, в парадном кошками пахнет, Бордо то еще. У Краснушкиной туфля то одна, то другая падает. Чувиха взволнована, но в целом так бодренько шлепает вверх. Задыхаюсь уже, мне б постоять. Долго, долго еще? Из последних сил догнал ее, о́бнял. — Пошли, — шепчет, — пошли. Но не отталкивает, поддается, даже зажмурилась. Стал за грудь ее трогать. — Давно, — спрашиваю, — маммогра́фию делала? — Тут глаза у Краснушкиной открываются: — Ты, Гамаюнов, совсем идиот? Никогда в лучшую сторону не отличался, а теперь, и вовсе, видать, охренел! — Не стану же я ей про Люську. — Вдогонку мне: — Спасибо, что проводил, мерси! Даже не «охренел», еще сильней выразилась, всегда была по этой части специалист. Такие слова, я считаю, не красят женщину.
Ладно, чего уж там? Тьфу. Плюнуть и растереть. Плюнуть можно. Однако же — не на всё, не на всё… Есть такое, что ни при каких обстоятельствах…
Пауза.
Во-от. Начинается интересное. Дочка замуж выходит. Сегодня. За химика. Ага, Менделеева. Только вчера узнал. Скажете: — Вот уж не думали, Гамаюнов, что ты безумный папаша такой. — Безумный, да? Так вам кажется? — Не желаешь ли ты, чтобы Линочка твоя, Ангелиночка, осталась одна, как какая-нибудь Краснушкина? И потом: почему ты не в загсе, не в ресторане, а с нами тут прохлаждаешься, с анонимными алкоголиками? — А потому что гости на свадьбе на этой — только со стороны жениха. Не поняли? Естественно, вы не поняли.
Достает из бумажника фотографию маленькой Лины.
Девочка моя… Последнее поколение, выросшее без памперсов. Мне подыматься с утра, я работу тогда почти каждый день посещал, Люся покормит Линочку, принесет к нам в кровать, повожусь, поиграюсь с ней, пока она на меня не пописает, тогда уж хочешь не хочешь — вставай…
Теперь только и вспоминать… Когда Линочка родилась, подумал: все, что было со мной, оно и нужно было для Линочки, для нее для одной. Никогда ничего похожего не испытывал. Ни к маме, ни к Люсе своей, ни к Краснушкиной.
Оберегал ее от всего, защищал. В поликлинике, детской, прививку Линочке ставили. — Не бойся, — успокаиваю ее, — доченька. — А сам весь дрожу. — Пап, да я не боюсь! Шприц — таким только поросят прививать. Тише, испугаете мою девочку! А без уколов никак? Существуют же порошочки, сиропчики…
С характером была девочка… Дружила только с мальчишками. Из сада ее забирал: — Кто физиономию тебе разукрасил, Линочка? — Длуг. — И как же, — спрашиваю, — зовут его, друга твоего? — Обсянников. — Обсянников? Не бывает такой фамилии. — Слушай, папа, кто ходит из нас в детский сад? Ладно, Обсянников. (Слушателям, сидящим близко.) Вон там, на задах, сидит этот самый «Обсянников». (Громко.) Гамаюнову Линочку помнишь? Всё, прозевал! Вот так вот — весь детский сад — Обсянников да Обсянников. В школу в одну с ним пошла, в первый класс. — С кем посадили? — Да с э т и м, все с э т и м же, ну чего ты пристал? Увидела, значит, как фамилия пишется… С характером девочка…
Школа престижная, экономический класс, медаль. Все двери распахнуты. Выбрала стратегический менеджмент. Самое перспективное. Я подсказал. Красный диплом, естественно. Фирма из лучших: офис с перегородками, все сидят у компьютеров, друг на дружку стучат. — Что, Гамаюнова, — спрашивает начальник, — не нравится? Фирма элитная, устроиться тяжело, зато вылететь — запросто. Стал за попу хватать. Уволилась. Поздно узнал. А что бы я сделал? Вы что бы сделали?.. Какую-то — все сама! — контору нашла логистическую, командировки в месяц по нескольку раз. Но и здесь руководство, видимо, не фонтан. Хотя б генеральный — баба, не станет хватать за задницу. Коэффициент интеллекта вдвое ниже, чем у моей Линочки. Не такой, однако же, маленький, чтобы этого не понять. Соответственно, и Линочка не обучилась еще всяким тонкостям. — Тренируйся, — советую, — доченька. Я тоже не круглый дурак, но как-то сумел приспособиться. С людьми, дочка, главное обращаться вежливо. Будьте взаимно вежливы. Ничто не стоит так дешево. Вежливость города берет. — Фу, папа, — отвечает, — не думала от тебя услышать подобные пошлости. Зачем ты отдал меня на стратегический менеджмент? — А кем ты хотела, радость моя? Пиарщицей? Маркетологом? — Плачет: — Я любила на флейте играть, танцевать. — И где ты, прости меня, выступать собираешься? В ДК имени Ф.Э. Дзержинского? В храме Христа Спасителя?
Молодые люди ей нравились очень… размашистые. Помню болгарина: по пещерам лазил и подземным коммуникациям. Зачем вдруг болгарин? — Папа, ты против? — Нет, разумеется. Что у меня может быть против болгар?.. Ботинки огромные помню, черные, а самого бы, наверное, не узнал. Придет, сядет, ножищи вытянет и молчит. Спросил однажды его: — Отчего, молодой человек, как другие, в горы не лазите? — Горы отстой, — и всё. Почему я вспомнил-то про него?.. А Линочке не сидится: после болгарина устроилась за детками больными ухаживать. — Зачем, Линочка? Для этих целей специально обученные люди имеются. Смотри, как бы заразу какую не подцепить. Опять я не то сказал? В общем, стала взрослая дочь моя.
Понятно мне было, что скоро, скоро Линочка замуж выскочит. И вот вам. Вчера. Просыпаюсь, легко догадаться, не рано. Сидит у меня в ногах. Полностью экипирована: дорожный вариант. — Командировка? Опять? — Должна, папа, кое-что тебе рассказать.
Отреагировал на известие достойно, мне кажется, да и речь моя была заготовлена в общих чертах. — Надеемся, дочь, что счастливый избранник почтит нас в ближайшее время своим присутствием. Необходимо обсудить все аспекты предстоящего торжества и дальнейшего, так сказать, вместе с матерью, которая в настоящий момент, очевидно, находится на богослужении, да и с родителями жениха, буде таковые имеются. Рады предложить вам жилплощадь, загородный дом, бытовую технику, включая автомобиль, если будущий муж обладает навыками управления. И еще одно. Люди мы взрослые, современные, хотелось бы знать, не связано ли с о б ы т и е с определенными обстоятельствами?.. Пикантными. Ты поняла. Старался быть кратким, но не дано. Ну же, иди, обнимай отца. — Сидит, не шевелится: — Если ты об этом, то я не беременна. — Брезгливо так. — Свадьба завтра в двенадцать. По вашему времени. Только мужа моего, я боюсь, вы нескоро увидите, если он, конечно, не освободится с какой-то радости. — Он что же, работает в ящике? — Можно и так сказать. Колония номер такой-то, — и город мне назвала, никогда не слыхал. Пять часов лёта, потом поездом, не наездишься. — Служит в охране? — Фыркает: — Вот еще, вышла б я замуж за вертухая. Нет уж. Он зэк.
А-а-а!.. Тут начались какие-то капельки, пшикалки, брызгалки. Умница, заранее все припасла, чтоб папаша ласты не склеил во цвете лет. Познакомились в социальных сетях. — А в тюрьме и социальные сети имеются? — О, чего в тюрьме только нет! — Нет! Не так. — На тюрьме. Как вам, а? Девочка моя говорит: н а т ю р ь м е !
Двести двадцать восьмая, наркотики. Семь с половиной лет. Химик он, делал опыты. Органический синтез. Такого насинтезировал… Как будто, рассказывал ей, родной человек обнимает тебя, прижимает к себе… — И ни малейшего привыкания. То есть какое-то есть… Как ко всему интересному. — Так за что он сидит? Просто так не сажают на семь с половиной лет. Торговал, наверное, продуктами своего синтеза? — Пожимает плечами: — Гениальность у нас не оплачивается. Надо же было на что-то жить. Не хуже, чем стратегический менеджмент. Нет, нельзя, чтобы пропадал такой талантливый человек. Ведь тут, если правильно подобрать количества, небеса разверзаются, тайны мироздания можно открыть. — И в чем же, любопытно мне знать, они состоят, тайны нашего мироздания? Менделееву, нам училка рассказывала, тоже во сне открылась какая-то химия. Э т о т, как выясняется, пробовал записать, по-всякому, много раз — и никак! Но однажды все-таки вышло, сохранился листок с записью: «Всюду запах жженой резины». Запах жженой резины — вы представляете? Вот вам и тайна нашего с вами, так сказать…
Чему ты смеешься, Линочка? А она не смеется, плачет уже: — Он интересный, особенный, я нужна ему. Любит он меня, понимаешь? Пишет: нет во всем мире сейчас никого счастливей. А я?.. Хоть одного человека вытащу. — Вот бы и… переписывались. Замуж зачем? — Нет, свидания только женам дают. Показала мне фотографию. Из социальных сетей. Хоро-ош… На артиста известного смахивает. Я забыл фамилию. И этого, химика, как звать, не спросил. Знаю, знаю таких. И вы тоже знаете. Всем пользуются, до чего могут рукой достать. Потрогать, понюхать, надкусить, съесть. Бывают, конечно, моменты у всех у нас… Но такие, как э т о т,используют всё. Вещи, людей. Цветочек растет — давай. Мою