– Если хочешь, чтоб тебя никто не узнал, – сказал я, – зачем тогда торчишь на улице? Я думал, что можно будет увидеть твою квартиру и с твоим папой…
– Отца нет дома. И у нас не убрано.
– А где он?
Взглядом я обшарил унылый дом снизу доверху. Почти на всех окнах были занавески. И только два – голые. На одном прилеплены разноцветные круглые наклейки, штук десять.
– Пошел в Центр занятости, – сказал Оскар. – Он им не сообщил, что мы уезжаем в Данию.
Потом поднял руку и показал наверх:
– Окно на третьем с Солнечной системой – моя комната. А в Центре про это узнали.
– Что на твоем окне приклеена Солнечная система?
– Что отец без разрешения уехал в отпуск. Теперь ему, скорее всего, урежут пособие. Они таких шуток не понимают.
Кто такие «они» из Центра занятости, я понятия не имел. Но, похоже, эти «они» были не особо приветливыми, раз так сразу обозлились из-за того, что кто-то ненадолго уехал к викингам. Но что такое «пособие», я знал.
– У меня денег хватит на нас обоих, – сказал я. – Давай пойдем съедим по мороженому! Я приглашаю.
Деньги мне дала мама. Специально для этого дня. Сумма была солидная – десять евро. Плюс два евро двадцать восемь центов, которые я сберег из карманных денег и на всякий случай еще не опустил в свой Рейхстаг. Можно было бы, конечно, еще поклянчить. И мама, скорее всего, дала бы еще десятку – ведь ее наверняка грызет совесть за то, что запретила выступать в телевизоре. Тогда у нас с Оскаром было бы теперь… больше тридцати евро. Наверное.
На мое приглашение Оскар ответил не сразу. Сначала подумал. Из-за дурацких темных очков я не видел, о чем он думает. Наверняка ему было неловко соглашаться. Ну, так сам и виноват. Он-то мог оказаться в телевизоре. Его папе, так он рассказал мне в больнице, ужасно хотелось, чтобы сын поучаствовал во всех возможных ток-шоу. Скорее всего, из-за денег. Но Оскар уперся. Я не цирковая лошадь, возмущенно фыркнул он. А я просто кивал. Смотрел на его зубищи и думал, что очень даже напрасно. Он мог бы выступить даже в «Кто хочет стать миллионером?». И с его-то одаренностью этот миллион там точно взять!
– Ладно, – сказал он наконец. – На Вики есть палатка с мороженым. Это недалеко.
– На какой еще Вики?
– На площади Виктории-Луизы. Это такая принцесса была. Ее все называют просто Вики.
Перед тем как перейти улицу, он вытянул шею и три раза очень внимательно посмотрел в обе стороны. В первый раз вокруг не было ни одной машины. В третий тоже.
– Никого нет, – сказал я.
Оскар не ответил и зашагал через улицу. Да так быстро, что рюкзачок на спине запрыгал как бешеный. Я бы не удивился, если б он еще и вверх посмотрел: не падает ли с неба какой-нибудь самолет.
В самом центре площади Виктории-Луизы стоит большой и суперски красивый фонтан. Струи бьют на много метров в высоту. Бортик закругленный и низкий, и на нем очень удобно сидеть. Вокруг во всех направлениях разбегаются узкие дорожки со светлым гравием. Есть газоны и много скамеек. По краям площади стоят высокие деревья, а в их тени – рестораны.
На скамейках сидели мамаши, рядом играли малыши. А некоторые люди просто лежали на травке и наслаждались солнышком. Палатка с мороженым обнаружилась на краю площади. Когда мы с Оскаром к ней подошли, продавщица посмотрела на нас и сощурилась. Можно было подумать, что ей нужны очки. Но я-то сразу понял: просто у нее плохое настроение. Наверняка она злится, что приходится мерзнуть в холодной палатке, когда на улице солнце. Возрастом она была примерно как мама. И тоже блондинка. Хотя всего вполовину маминой блондинистости. И даже на четверть не такая красивая.
– Добрый день, – сказал я. – Нам две порции, пожалуйста.
– В стаканчик или в вафельный рожок? – спросила продавщица очень нервным голосом. Я примерно так же себя чувствую, когда приходится смотреть передачу про народные песни у фрау Далинг.
– В рожок.
– Сколько шариков?
– Много.
Она закатила глаза, взяла очень большой рожок, выудила из миски с водой выскребалку-ковырялку для мороженого и нетерпеливо ей защелкала.
– Пожалуйста, шарик шоколадного, – сказал я. – А потом еще один. Шоколадного.
Она молча плюхнула два шарика в рожок и выжидающе посмотрела на меня.
– Пожалуйста, еще один.
ПЛЮХ!
– И еще.
Теперь глаза у продавщицы сделались совсем узенькими. И рот тоже.
– Мог бы сразу сказать, что тебе надо четыре шоколадного!
– Мне надо пять.
– Может, тебе лучше винтики в голове подкрутить, а, малыш? Желательно штук пять!
Нет, ну вообще! Я сжал губы. Аппетит от такого пропадает начисто! Я же не знал заранее, сколько мороженого мне захочется. Иначе сразу бы так и сказал.
В рожок приземлился пятый шарик шоколадного.
– Ну, всё, что ли?
– Спасибо.
– Спасибо, всё или спасибо, еще?
Я без слов вытянул руку и взял свой рожок. Вот ведь вредина какая!
Продавщица приподнялась на цыпочки, перегнулась через прилавок и посмотрела вниз на Оскара.
– Ну, а мы уже умеем считать до пяти?
– Мы умеем даже до семи, – сказал Оскар любезно. – Пожалуйста, в стаканчик. Клубничное, фисташковое, тирамису, ванильное, карамельное, лимонное, клубничное.
Мороженщица захлопнула рот и тихо скрипнула зубами – перед тем, как снова его открыть.
– То есть клубничного два раза?
– Да, но один шарик должен лежать в самом низу, а второй – в самом верху. И если можно, чтобы лимонное не касалось фисташкового. А ванильное – только если… В нем есть искусственные ароматизаторы?
– Сколько угодно, – продавщица улыбнулась очень злобно. Будто хотела сказать «да уж достаточно, чтобы потравить детей, которые так жутко действуют мне на нервы».
– Хорошо. – Мне не было видно, но я был готов поспорить, что за огромными темными очками у Оскара не дрогнула ни одна ресница. – Тогда лучше два шарика ванильного, а лимонного не надо. Настоящая ваниль – это орхидея, вы ведь знаете?
– Мне все равно.
Оскар уставился на продавщицу. Его маленькие пальцы с обгрызенными ногтями забарабанили по прилавку – та-рам, та-рам, та-рам. Не смущаясь, он продолжал:
– На Мадагаскаре и Реюньоне ваниль приходится опылять вручную с помощью кактусовых или бамбуковых колючек. Чтобы поставлять ее на мировой рынок в достаточном количестве.
– Да что ты говоришь!
Выскребалка снова защелкала. Первый шарик клубничного оказался в стаканчике.
– Это тяжелая работа, – та-рам, та-рам, – к тому же плохо оплачиваемая.
– Ну-ну.
ЩЕЛК – фисташковое, ЩЕЛК – тирамису…
– А искусственная ваниль совершенно безвредна.
– Да неужели? Так, еще раз: когда класть карамельное?
Пальцы Оскара затихли.
– Пятым по счету. Но мы договорились, что считаем до семи.
Мороженщица только фыркнула. Оскар повернулся ко мне:
– В твоем мороженом она, кстати, тоже есть.
Я уставился на свой рожок.
– Кто?
– Искусственная ваниль.
Я кивнул и осторожно дотронулся языком до мороженого. На вкус все было в порядке. Выскребалка за спиной щелкала все быстрее. Я вот еще ни разу не задумывался, что где-то кому-то плохо платят за то, чтобы кактусовыми колючками производить что-то съедобное – натуральное и безвредное, хотя то же самое можно сделать и искусственно.
Мороженщица перегнулась через прилавок и вручила Оскару его стаканчик. Я протянул ей десять евро. Получил сдачу и перед тем, как ссыпать в карман, сделал вид, что пересчитываю.
– Пока, – сказал я, – до скорой встречи.
Мороженщица наставила на нас ковырялку, как пистолет, и пробормотала что-то вроде «только через мой труп». Оскар весь покраснел. Если обозлится – чего доброго, совсем с катушек съедет! Я поскорей схватил его за руку и потянул за собой. Когда мы добрались до фонтана и уселись на бортик, цвет лица у него снова стал нормальным.
– Как вы съездили с папой в Данию? – спросил я. В основном чтобы отвлечь Оскара. – На открытке ты не очень много написал.
– Было холодно, – Оскар принялся ковырять верхний шарик мороженого. – Я рад, что вернулся. Там целыми днями шел дождь. А у тебя дома что было?
Свой вопрос он выпалил вслед за ответом без всякой паузы. Как будто хотел помешать мне спросить что-то еще. Похоже, в поездке к викингам Оскар с папой не особо ладили. А может, во всем был виноват датский дождь.
– У нас ничего не происходит, – ответил я. – Кесслеры, РБ и Юле с Массудом скоро вернутся из отпуска. Зато Кислинг и Бюль только-только уехали – Кислинг на своем «порше», а Бюль в спецотпуск.
– А когда он вернется – ну, Бюль?
– Не знаю.
Я не стал говорить, что ужасно злюсь на Бюля. Тогда Оскар понял бы, как сильно мне хочется, чтобы Бюль стал моим папой. А говорить с ним про пап прямо сейчас было бы совсем некстати.
Пока что Бюль не прислал нам с мамой из отпуска ни одной даже самой малюсенькой открыточки. Как будто просто взял и про нас забыл.
– А как поездка на мотоцикле с твоим учителем? – спросил Оскар.
Я лизнул мороженое и пожал плечами.
– Мы ездили за город. Там растет только кукуруза в направлении на юг. А хомяки на людей нападают?
– Нет. Ты что, видел хомяка?
– Нет.
– Так я и думал. Хомяки ведь очень… Ох, гадство! Все-таки она положила мне лимонное!
Я с интересом посмотрел на Оскаров стаканчик.
– Пойдем обменяем?
– Не-е, лучше не надо. Если только заикнемся об этом, тетенька нас точно убьет и выскребет ложкой весь наш мозг из черепушки.
– Столовой или чайной? – с беспокойством спросил я. Мозга у меня и так не очень много, чтобы жертвовать хоть какой-то его частью.
– Ну, той, которой она все время щелкает… выскребалкой… ковырялкой… как угодно.
Оскар наклонил стаканчик и очень тщательно осмотрел содержимое. Он чуть не ткнулся носом в лимонный шарик. Потом довольно хрюкнул.
– Ну, они хотя бы лежат в правильном порядке.