[136]. Мы их не видим ни в Герговии, ни в Алезии.
Есть, стало быть, основания отнестись с некоторою сдержанностью к показаниям Цезаря о друидах и особенно предостеречь себя против преувеличений, которые современные историки построили на одном этом свидетельстве. Сказать, что «друидам принадлежала огромная доля в управлении Галлиею»[137], это значит пойти слишком далеко. Следует ограничиться предположением, что они, как жрецы, пользовались большим авторитетом, что многие лица обращались к ним со своими тяжбами, что их правосудие предпочиталось даже юстиции государства. В политической области они владели такими фактическими привилегиями, которые оказывались могущественнее даже, чем законом установленная власть. Мы убеждены, что они были свободны от общественных повинностей, но не уверены, являлись ли они обладателями государственной власти. Их независимость по отношению к гражданским правительствам гораздо лучше доказывается текстами, чем их господство над государством.
Рядом со знатью, повсюду могущественной, и этой друидической корпорацией, чрезвычайно сильной в ее обособленности, свободные простолюдины составляли лишь слабую и темную массу – plebs[138]. Цезарь изображает ее классом презираемым и утесненным. «Плебеи не принимаются в расчет, – говорит он[139], – они не смеют делать ничего сами по себе, их не допускают ни в какой совет; с ними обращаются почти как с рабами»[140].
У галлов существовали, однако же, промышленность и торговля, т. е. на жизнь их влияли именно такие факторы, которые могли мало-помалу создать и возвысить богатого разночинца рядом с военной знатью. У них выделывались сукна, полотна, оружие, глиняная посуда, колесницы, драгоценные предметы, украшения. Но возникал ли около такого производства особый ремесленный класс? Мы не можем этого утверждать, так как древние даже не говорят нам, осуществлялось ли оно трудом рабских или свободных рук. Цезарь упоминает также о торговых людях в Галлии. Но нам невозможно сказать, были ли они многочисленны и состоятельны, занимали ли они сколько-нибудь видное место в обществе и получили ли некоторое значение в государстве. Мы обречены на незнание очень многого в древнегалльских отношениях.
В Галлии, как кажется, не образовалось ко времени Цезаря отдельного городского класса, по крайней мере такого, который имел бы некоторый вес и численность. В нем было немало городов, но, за исключением четырех или пяти, все были незначительны. Они не являлись крупными и важными центрами населения. Мы замечаем, что когда магистраты хотят собрать большое количество народа, они должны искать его среди полей[141]. Если Цезарь неожиданно появляется перед каким-нибудь городом, он обыкновенно находит на его стенах лишь очень мало защитников[142]. Города могут сопротивляться только при том условии, если они наполнятся сельским населением.
С другой стороны, класс крестьян-собственников также, по-видимому, не был очень многочислен. Цезарь констатирует в сельских местностях ограниченные количества людей, ничего не имеющих, которых он называет «нищими и потерянными», egentes et perditi[143]. Пролетариат уже являлся, таким образом, бичом Галлии и подготовлял в ней удобную почву для всевозможных волнений. Богатые собственники – те, которых Цезарь переименовывает, принадлежали все к знати – занимали обыкновенно на берегу речного потока или в глубине леса род обширной господской усадьбы, в которой они селились, окруженные многочисленными домочадцами[144].
Ha основании рассмотренных подробностей мы можем составить себе общее понятие о галльском обществе: многочисленное сельское население и ничтожный городской класс; множество людей, привязанных к земле, но очень мало собственников; много слуг и мало господ; простонародье, которое ни во что не ставится; очень почитаемое жречество; чрезвычайно могущественная военная аристократия – таковы существенные признаки внутреннего строя этого общества.
Можно указать одну черту в галльских нравах, которая выясняет, как резко были y них обозначены классы и как глубоко разделение между ними. «У галлов во время пиров, – говорит один древний писатель, – почетнейшее место находилось посередине; его занимает тот, кто выше всех по достоинству, рождению или богатству; остальные рассаживаются более или менее близко от него, смотря по их положению, позади каждого помещается оруженосец; телохранители садятся напротив своих господ, рабы служат в круговую»[145].
Глава четвертаяО клиентеле у галлов
Характерная особенность общественных отношений Галлии в эпоху до римского завоевания проявляется в том обстоятельстве, что около учреждений, правильных и узаконенных, развивался другой ряд учреждений, которые совершенно отличались от первых и даже были враждебны им.
Описание Цезаря обнаруживает совершенно ясно, что обычная конституция галльских государств шла вразрез с интересами низших классов. Он в особенности отмечает, что государство мало заботилось о защите безопасности слабых членов общества. Человек, который не был ни друидом, ни всадником, был ничем в государстве и не мог совсем рассчитывать на защиту последнего. Законы плохо оберегали его, общественные власти за него не вступались. Если он оставался одиноким, предоставленным собственным силам, для него исчезала всякая гарантия, которая обеспечивала бы свободу его личности и давала бы ему спокойно пользоваться своим добром.
Такая слабость государственных учреждений породила обычай, который сильно поразил внимание Цезаря, и автор старательно отметил его. Люди бедные и немощные искали покровительства y человека могущественного и богатого, чтобы приобрести возможность жить в мире и получить охрану от насилий[146]. Они вступали в подчинение к нему в обмен на оказываемое им покровительство. Они как бы отдавали ему себя и с тех пор принадлежали ему безраздельно. Хотя они по закону не обращались в рабство, но покровитель имел столько же прав над их личностью, как если бы они были настоящими рабами[147]. Он был их господином, они – его слугами. Язык галлов обозначал их термином aмбактов[148]; Цезарь называет их клиентaми, a это слово на латинском языке выражало понятие очень тесной зависимости[149].
Автор выставляет описываемый им особый вид ассоциации как очень распространенный по всей Галлии. Он говорит, что цель, которой данное учреждение служило, заключалась в том, «чтобы простой народ всегда находил для себя опору»[150]. Здесь не идет, однако, речь о таком сообществе, в котором люди равные взаимно поддерживают один другого. Мы встречаемся тут с союзом слабых и сильного. Слабый обрекает себя на покорность; сильный повелевает столько же, сколько охраняет. Власть покровителя почти безгранична: «он решает все и обо всем произносит свой приговор»[151]. Такие вожди-патроны не избирались, по-видимому, всеми клиентами сразу в один и тот же день, как коллективною группою. Каждый в отдельности сам по себе отдавался под руку такому начальнику. Понятно, что подобное индивидуальное и добровольное закабаление слабого люда естественно совершалось в пользу того лица, которому удавалось приобрести в стране наибольшее значение, за которым рождение, состояние или военная доблесть обеспечивали одно из первых мест в племени. Так как слабые заботились единственно о том, чтоб получить покровителя, они обращались к тому, кого считали наиболее способным их охранять, то есть именно к самому богатому и могущественному человеку в округе. В вознаграждение за такой патронат они вступали к нему в подчинение. Опекаемые становились клиентами, то есть подданными. Так между слабыми и сильным заключалось нечто вроде договора. Они постольку обязаны были ему повиноваться, поскольку тот их оберегал. Они отказывали ему в покорности, лишь только убеждались, что он не умеет их защитить[152].
Рядом с добровольной кабалой слабого y сильного существовал в галльском обществе еще другой вид также, впрочем, добровольного подчинения воина кому-нибудь из вождей. Всякий знатный и богатый человек мог собирать вокруг себя дружину вооруженных мужей[153]. Эти группы не входили в состав государственного или племенного ополчения; члены их были как бы частными воинами своего начальника. Они сражались не за родину, a за него. Они получали приказания только от него. Они поддерживали его во всех предприятиях и против всех врагов. Они жили с ним, делили удачи и неудачи вождя. Связь, которая соединяла их с ним, укреплялась священною клятвою, обладавшею необычайной силою: они «посвящали ему себя»[154]. Поэтому им никогда не дозволялось покидать его. Чтобы спасти его жизнь, они жертвовали своею. Если он погибал, клятва их запрещала им переживать его[155]. Они должны были умереть около его трупа, или, как рабы его, предать себя сожжению на его костре[156].
Сила галльского вождя измерялась количеством людей, которые были таким образом привязаны к его особе. «Тот могущественнее всех между ними, – говорит Полибий, – кто насчитывает в своей свите наибольшее число слуг и воинов»