Подробнее об агентской проблеме
Глава 9Хирурги не должны быть похожи на хирургов
Литература не похожа на литературу. – Дональдо нанимает практиков. – Слава бюрократии. – Научите профессора поднимать тяжести. – Соответствие образу
Соответствие образу
Предположим, вам нужно выбрать одного из двух хирургов, занимающих одинаковые должности в одном и том же отделении больницы. Первый хирург выглядит более чем благородно: носит очки в серебряной оправе, худощавый, с руками пианиста, говорит взвешенно, жестикулирует элегантно. Он седой и отлично причесан. Он мог бы сыграть образцового хирурга в кино. В его кабинете вы непременно увидите дипломы университетов Лиги плюща.
Второй хирург похож на мясника: очень толстый, руки огромные, речь грубая, и одевается он неряшливо. Сзади рубашка выбилась из брюк. Ни один портной Восточного побережья США не в состоянии сделать так, чтобы рубашка этого хирурга застегивалась на шее. Он говорит с сильным нью-йоркским акцентом – не стесняясь и так, будто этого не понимает. Когда он открывает рот, вы видите золотой зуб. Отсутствие дипломов на стене намекает на то, что хирург не гордится полученным образованием; видимо, он посещал местный колледж. В кино он сыграл бы вышедшего в отставку телохранителя неопытного конгрессмена, ну или повара в третьем поколении, кашеварящего в кафешке в Нью-Джерси.
Если бы выбор стоял передо мной, я бы преодолел свою симпатию к лохам и сразу выбрал бы мясника. И более того: я бы стал искать мясника, если бы мне предложили на выбор двух врачей, похожих на врачей. Почему? Тот, кто не соответствует образу, но сделал (какую-то) успешную карьеру, должен был побороться за то, чтобы выглядеть так, как он выглядит. И если нам повезло и у нас есть люди, не соответствующие образу, то лишь благодаря шкуре на кону и взаимодействию с реальностью, которая отфильтровывает некомпетентных, – потому что реальности наплевать на то, как вы выглядите.
Когда результаты больше зависят от прямого взаимодействия с реальностью, чем от посредничества комментаторов, имидж не так уж и важен, пусть даже он коррелирует с навыками. Куда более он важен, когда профессиональная иерархия производит стандартизированную «оценку работы». Взгляните на топ-менеджеров корпораций: они не просто соответствуют образу – они все выглядят одинаково. И хуже того, если их послушать, окажется, что они все говорят одно и то же, теми же словами, теми же метафорами. Но такова их работа: я не устану напоминать читателю о том, что, против общего мнения, топ-менеджеры отличаются от предпринимателей – и должны выглядеть как люди дела.
Конечно, между внешностью и навыками есть некая корреляция (тот, кто спортивно выглядит, скорее окажется спортсменом), однако – при условии, что человек добился успеха, невзирая на несоответствие образу, – такое несоответствие дает нам значимую, даже сверхзначимую информацию.
Ничего удивительного, что топ-менеджером моей страны стал однажды бывший актер Рональд Рейган. На деле лучших актеров никто и заподозрить не может в том, что они актеры. Если присмотреться к Бараку Обаме, выяснится, что он был больше чем актер: модный диплом Лиги плюща и либеральная репутация – сочетание, создающее прекрасный имидж.
Часто пишут о миллионере по соседству, который на самом деле богат (с бухгалтерской точки зрения), но не похож на богача, каким вы его себе представляете, и наоборот. Почти каждого частного банкира учат не обращать внимания на то, как клиент выглядит, и не охотиться по загородным клубам на владельцев «феррари». Буквально только что сосед в моей родовой деревне (как и почти все ее жители, мой дальний родственник), который вел скромную, но приятную жизнь, ел то, что выращивал в своем огороде, пил собственный пастис (анисовую настойку) и так далее, оставил после себя имущества на 100 миллионов долларов – в сто раз больше, чем кто-либо мог предположить.
Так что в следующий раз, придя в книжный, не берите книгу, на обложке которой помешена фотография глубокомысленного автора с галстуком-аскотом на фоне гигантских книжных полок.
По той же логике, если применить ее к другой сфере, опытный вор не может быть похож на вора. Те, кто в эту схему не вписывается, сидят в тюрьме.
Далее мы рассмотрим следующий тезис:
В любой области деятельности, которая не сопряжена с непосредственным фильтром в виде шкуры на кону, подавляющее большинство знает жаргон, соответствует образу и знакомо с поверхностными деталями, но суть дела не понимает.
Заблуждение «зеленого леса»
Концепция этой главы совместима с Линди. Не стоит думать, что красивые яблоки слаще, гласит латинская поговорка[97]. Это более изящная версия расхожей фразы «не все то золото, что блестит» – чтобы это понять, потребителям понадобилось полстолетия; но и после этого они то и дело велись на эстетику продукта.
Одно из профессиональных правил моего бизнеса: никогда не нанимай хорошо одетого трейдера. И более того:
Нанимай успешного трейдера, который доказал свою успешность, но действия которого ты не способен понять.
Не «способен», а «не способен». Почему?
Я рассказал об этой концепции в «Антихрупкости», назвав ее заблуждением «зеленого леса». Один парень сделал состояние, торгуя зеленым лесом и, как впоследствии выяснилось, не понимая, что это вообще такое: он и не ведал, что зеленым лесом называют пиломатериал из свежесрубленных деревьев, а не древесину, выкрашенную в зеленый цвет. По контрасту человек, рассказывающий эту историю, обанкротился, хотя знал о зеленом лесе все, что можно о нем знать. Заблуждение состоит в том, что нужные в реальном мире знания не обязательно связаны с эрудицией и интеллектом. Это не значит, что детали неважны, это значит, что детали, которые мы (на манер ИНИ) считаем важными, могут заслонить от нас ключевые свойства механизма ценообразования.
В любой деятельности скрытые детали выявляются только через Линди.
Еще один аспект:
То, что можно сформулировать и выразить настолько ясно, что лохи поведутся, – ловушка для лохов.
Мой друг Терри Б., читавший курс об инвестициях, пригласил к студентам двух экспертов. Один выглядел точь-в-точь как инвестиционный менеджер: идеально сидящий костюм, дорогие часы, сияющие ботинки, ясная речь. Он важничал, вселяя в слушателей уверенность того типа, которой ждешь от менеджера. Второй походил на хирурга-мясника и говорил очень невнятно; временами казалось, что он не держит мысль. Когда Терри спросил студентов, который из двух, по их мнению, более успешен, те и близко не угадали. Первый (какая неожиданность) руководил эквивалентом бесплатной столовой; состояние второго оценивалось по крайней мере в 100 миллионов.
Покойный Джимми Пауэрс, бесстрашный нью-йоркский ирландец, с которым я работал в инвестиционном банке в начале моей трейдерской карьеры, был успешен, несмотря на то что его выгнали из колледжа и он какое-то время «работал» мелким гангстером в Бруклине. На собраниях он рассказывал о трейдерских сделках примерно так: «Мы сделали то, сделали это, трам-там-там, ля-ля-ля, и все стало чики-пуки», – а слушавшие его менеджеры настолько не понимали, о чем он, что уже и понимать ничего не хотели, лишь бы отдел приносил прибыль. К слову, спустя какое-то время я стал без усилий понимать, о чем говорит Джимми. Мне не было и тридцати, когда я осознал, что те, кого легко понять, несут откровенную чушь.
Превосходно одетый бизнес-план
Литература обязана не быть похожей на литературу. Писатель Жорж Сименон в юности был журналистом и помощником знаменитой французской писательницы Колетт; она научила Сименона не давать себе волю и убирать из текста сослагательное наклонение в имперфекте, зефиры, рододендроны и хляби небесные – все то, что вставляет писатель, полируя свое сочинение. Сименон следовал ее совету до конца: его стиль близок стилю, скажем, Грэма Грина, очищен от шелухи, так что слова не мешают читателю воспринимать атмосферу; вы физически ощущаете, как промокают ваши ботинки, когда читаете о том, как комиссар Мегрэ часами ходит под парижским дождем; главный герой – будто и не Мегрэ, а задний план.
Точно так же сохраняется иллюзия, будто бизнес работает благодаря бизнес-планам, а наука – благодаря финансированию. Это абсолютно неверно: бизнес-план – нарратив, полезный тем, кто хочет провести лоха. Схема работает, потому что, как я сказал во второй части пролога, в предпринимательском бизнесе выгоднее всего создавать фирмы на продажу; продавать их без ясного нарратива нелегко. Но в настоящем бизнесе (по контрасту с мобилизацией капитала), который должен выживать, бизнес-планы и привлечение капитала дают обратный эффект. Основанные в недавнем прошлом крупные компании (Microsoft, Apple, Facebook, Google) по большей части создавались теми, кто ставил на кон и шкуру, и душу, и развивались органически – если они и привлекали капитал, то чтобы расшириться или пополнить нехватку средств; привлечение капитала – не главный их мотор. Создавая фирму, вы не создаете фирму; занимаясь наукой, вы ее не двигаете.
Епископ как ряженый
Что возвращает нас к социальным наукам. Очень часто я набрасывал концепции на клочке бумаги рядом с математическим доказательством и посылал куда-нибудь, планируя опубликовать. Никакой воды, никакого многословия статей на темы социальных наук. Я обнаружил, что в ряде фальшивых областей вроде экономики с ее ритуалами и «учеными», цитирующими друг друга, форма – и правда всё. Меня никогда не критикуют за содержание, а только за то, как концепция выглядит. Существует некий язык, который необходимо выучить, заплатив большие деньги, и все статьи – не более чем упражнения в этом языке.
Ученого можно нанимать только в одном случае: если его функция – участвовать в ритуале написания статей или принимать экзамены.
Отсюда мы перейдем к свойствам сциентизма. Для этих идиотов одной формы недостаточно. Им подавай еще и ненужную сложность.
Впрочем, у академического переусложнения и ритуалов есть своя логика. Вы когда-нибудь задумывались, почему епископ разодет так, будто он ряженый?
Сообщества Средиземноморья – традиционные: самый высокопоставленный человек в них всегда теряет больше остальных. Если что-то и характеризует сегодняшнюю Америку, так это принятие экономического риска – благодаря тому, что англосаксонское общество удачно перенесло воинские ценности в бизнес и коммерцию; замечательно, что традиционная арабская культура также делает акцент на чести принятия экономического риска. Но, как показывает история, были – и есть – сообщества, в которых на самом верху сидят интеллектуалы. У индусов первыми в иерархии были брахманы, у кельтов – друиды (как и у друзов, возможно их родственников), у египтян – писцы, а у китайцев – сравнительно короткое время – ученые мужи. Добавим в список послевоенную Францию. Как можно заметить, все интеллектуалы схожим образом удерживали власть и обособлялись от других людей: через сложные, чрезвычайно замысловатые ритуалы, мистерии внутри своей касты – и смещение фокуса на внешнее и поверхностное.
Даже в «нормальном» обществе, управляемом воинами или людьми действия, класс интеллектуалов вечно выдумывает ритуалы: без помпы и церемоний интеллектуал – всего лишь говорун, то есть пустое место. Посмотрите на епископа из моих краев – греческого православного: это воплощенное чувство собственного достоинства. Епископ на роликовых коньках перестает быть епископом. Нет ничего плохого в декоре, в форме, если она остается всего лишь формой. Но наука и бизнес – не о форме, а о содержании.
Теперь рассмотрим следующие тезисы:
Как прилизанный парень на «феррари» кажется богаче взъерошенного мультимиллионера, так сциентизм кажется более научным, чем настоящая наука.
Истинный интеллект не кажется интеллектуальным.
Гордиев узел
Не платите за сложность формы, если вас интересует результат.
Однажды Александра Македонского призвали в фригийский город Гордион (ныне, как часто бывает с греческими легендами, это территория Турции), чтобы решить некую задачу. Войдя в Гордион, Александр увидел старую повозку с ярмом, опутанным множеством сложнейших узлов, переплетенных так, что невозможно было понять, как их распутать. Оракул возвестил: тот, кто сумеет распутать узел, станет повелителем земли, называвшейся тогда Азией, – то есть Малой Азии, Леванта и Среднего Востока.
Поборовшись с узлом, Александр отступил от сплетения шишковатых веревок и заявил, что пророчество молчит о том, как именно будет распутан узел. Он вытащил из ножен меч – и разрубил узел одним ударом.
Ни один «успешный» профессиональный ученый до такого не додумался бы. И ни один Интеллектуал, Но Идиот. Медицине потребовалось много времени, чтобы понять: когда пациент жалуется на больную голову, следует дать ему таблетку аспирина и посоветовать хорошо выспаться, а не отправлять к нейрохирургу, пусть такой подход и кажется более «научным». Однако «консультанты» и все те, кто берет почасовую оплату, этого пока не сообразили.
Сверхинтеллектуализация жизни
Исследователи Герд Гигеренцер и Генри Брайтон сравнивают подходы «рационалистической» школы (в кавычках, потому что в этих рационалистах мало рационального) и эвристической – и приводят пример того, как бейсболист ловит мяч, брошенный Ричардом Докинзом:
Ричард Докинз… утверждает: «[Когда человек подбрасывает мяч высоко в воздух и вновь ловит его,] он ведет себя так, как если бы он решал систему дифференциальных уравнений, определяющих траекторию мяча… На каком-то подсознательном уровне происходит что-то, равноценное математическим вычислениям»[98].
‹…› Наоборот, эксперименты показали, что игроки полагаются на множество эвристических правил. Правило взгляда – самое простое из них, и оно работает, когда мяч высоко в воздухе: гляди на него, беги и регулируй скорость так, чтобы угол, под которым ты смотришь на мяч, оставался одним и тем же.
Данную ошибку популяризатора науки Ричарда Докинза повторяют все до единого сверхинтеллектуалы, реагируя на любой природный феномен. Они не верят во множество эвристических правил, собранных в специальных целях. Бейсболист не знает точного эвристического правила, но следует ему – иначе он продул бы сопернику, который не интеллектуализирует реальность. Аналогично, как мы увидим в главе 18, религиозные «верования» – это эвристические правила, решающие множество проблем, причем человек даже не понимает, как именно. Решать уравнения, чтобы сделать выбор, – не тот навык, который мы, люди, можем надеяться обрести, это технически невозможно. Рационально мы можем сделать кое-что другое: нейтрализовать вредные аспекты эвристических правил, лишить их, так сказать, острых клыков.
Еще один случай вмешательства
Люди, никогда не ставившие шкуру на кон (или ставившие, но не в той игре), хотят все централизовать и усложнить – и от простоты бегут как от чумы. Вместе с тем практиков ведут совсем иные инстинкты – они ищут простую эвристику. Общее правило:
Если человека воспитывали, отбирали и вознаграждали, чтобы он искал сложные решения, у него нет стимула внедрять более простые.
Дело осложняется тем, что у самого лекарства тоже есть проблемы со шкурой на кону.
Особенно остро стоит метапроблема, требующая решения данной проблемы.
Другими словами, многие беды общества исходят от сторонников вмешательства, интервенционистов, которые продают сложные решения, потому что к этому предрасполагают их образование и положение. Таким попросту невыгодно предлагать ничего простого: их вознаграждают за восприятие, а не за результат. При этом интервенционисты не несут потерь из-за побочных эффектов, число которых при сложных решениях растет нелинейно.
То же самое происходит с решениями, которые выгодны научно-техническим работникам.
Золото и рис
Инстинктивно мы понимаем, что нейрохирургия не более «научна», чем аспирин, а летать сорок миль из аэропорта Кеннеди в аэропорт Ньюарк – еще не «эффективность», хотя полеты куда более технологичны. Однако применить это понимание к другим областям непросто, оттого мы остаемся жертвами сциентизма, который соотносится с наукой, как финансовая пирамида – с инвестициями, или реклама и пропаганда – с настоящей научной коммуникацией. Сциентизм подчеркивает внешние признаки.
Вспомним о генных модификациях из книги III (и кампаниях по очернению из главы 4). Возьмем историю генно-модифицированного «золотого риса». Многие развивающиеся страны сталкиваются с проблемой истощения и недостаточности питания; мои соавторы Янир Бар-Ям и Джо Норман считают, что корень зла – в простой и прямолинейной проблеме транспортировки. Мы теряем более трети пищевых поставок, так что выгоды от более эффективного распределения намного перевесят все модификации самой поставки. Только подумайте: 80–85 % стоимости помидора – это расходы на транспорт, хранение и потери (нераспроданные запасы), а не расходы фермерского хозяйства. Мы должны увеличивать эффективность распределения, что не требует сложной техники.
Однако «технари» поняли, что здесь есть во что вторгнуться. Во-первых, вы показываете фотографии голодающих детей, чтобы вызвать симпатию и предотвратить будущие споры: любой человек, спорящий в присутствии умирающих детей, – бездушный мудак. Во-вторых, вы обставляете все так, будто любой, кто критикует ваш метод, призывает не спасать детей. В-третьих, вы предлагаете какое-нибудь наукообразное решение, которое вам выгодно, но в случае катастрофы или недорода не чревато для вас долгосрочными эффектами. В-четвертых, вы призываете журналистов и полезных идиотов – людей, ненавидящих все то, что кажется «ненаучным» их ненаучным глазам. В-пятых, вы запускаете кампанию с целью очернить исследователей, которые не исповедуют принцип «к-черту-деньги» и чрезвычайно уязвимы в отношении малейшего пятна на репутации.
Упомянутый метод состоит в генетическом модифицировании риса таким образом, чтобы в его зернах содержались витамины. Мы с коллегами постарались показать, что метод в целом не выдерживает критики. Во-первых, трансгенез (применяемый метод генетической модификации) не входит в категорию, включающую кроссбридинг растений и животных, используемый человечеством с тех пор, как мы освоили землепашество (так мы получили картофель и мандарины). Кроме того, мы не обращаем внимания на классы сложности; последствия для окружающей среды невозможно прогнозировать – никто не исследовал эти взаимодействия. Вспомним, что хрупкость зависит от дозы: падение с двадцатого этажа и падение с кресла – не одно и то же по степени риска. Мы показали даже, что системный риск резко и явно увеличивается. Во-вторых, никто не провел нормальный анализ рисков, а статистические методы, которыми ученые защищают генную модификацию, никуда не годятся. В-третьих, мы призвали на помощь принцип простоты, который называют антинаукой. Почему нельзя дать голодающим рис отдельно и витамины отдельно? В конце концов, у нас нет генно-модифицированного кофе, содержащего молоко. В-четвертых, нам удалось показать, что ГМО несут набор скрытых рисков для среды – вследствие более интенсивного применения пестицидов, убивающих микробиом (бактерии и иную жизнь в почве).
Вскоре я понял, что из-за власти меньшинства продолжать бессмысленно. Как я сказал в книге III, ГМО обречены просто потому, что им противостоит меньшинство умных и непримиримых людей.
Компенсация
В ту минуту, когда индивида оценивают другие люди, а не реальность, ситуация искривляется следующим образом. В фирмах, которые не обанкротились, есть нечто под названием «отдел кадров». Там индивидов измеряют, там заполняют «бланки оценивания работы».
С появлением бланков для оценивания все искажается. Вспомните: в «Черном лебеде» мне нужно было заполнить подобный бланк, указав процент прибыльных дней; такой метод побуждает трейдеров гнаться за быстрыми деньгами, закрывая глаза на скрытые риски Черных лебедей и последующие потери. Русская рулетка позволяет вам делать деньги пять раз из шести. Этот принцип банкротил банки, которые теряют деньги исключительно редко, но если уж теряют, то больше, чем когда-либо зарабатывали. Я сознательно зарабатывал деньги нечасто. Когда я разорвал бланк на глазах большого босса, меня оставили в покое.
Впрочем, ситуацию искажает один тот факт, что в ходе оценивания вас судят не по конечным результатам, а по промежуточным критериям, которые требуют от вас выглядеть соответственно.
Образование как предмет роскоши
В глазах нового высшего класса Азии университеты Лиги плюща превращаются в вожделенный предмет роскоши. Гарвард похож на сумочку Louis Vuitton и часы Cartier. Это сильный удар по среднему классу, который вбухал огромную часть сбережений в образовательные учреждения, осыпая деньгами бюрократов, застройщиков, профессоров, преподающих дисциплины, которые иначе не существовали бы (гендерные исследования, сравнительное литературоведение, международная экономика), и других паразитов. В США рос как снежный ком объем студенческих кредитов, автоматически обогащавших рантье. В принципе, это тот же рэкет: чтобы пробиться, нужен диплом с названием приличного университета. При этом доказано, что общество в целом не развивает организованное образование – скорее наоборот: уровень (формального) образования в стране пропорционален богатству[99].
Как эвристически распознать чушь
Эвристический подход здесь – учитывать образование, только наоборот: если два кандидата равны по навыкам, наймите окончившего менее популярный вуз. Этот человек должен был преуспеть, невзирая на наличие конкурентов с более «громкими» дипломами, и преодолеть более серьезные барьеры. К тому же с теми, кто не посещал Гарвард, куда легче иметь дело в реальном мире.
Определить, является ли данная дисциплина чушью, легко по тому, зависит ли ее престиж от вуза. Помню, когда я поступал на MBA, мне говорили, что учиться по этой программе в любом университете за исключением престижнейшей десятки или двадцатки – зря тратить время. В то же время математика куда меньше зависит от университета (при условии, что ее преподают на должном уровне; здесь эвристическое правило применимо к разнице между топовыми десятью и топовыми двумя тысячами вузов).
То же относится к научным статьям. Если речь о математике или физике, достаточно запостить текст на сайт arXiv (без лишних препятствий). В низкокачественных областях знаний вроде теории финансов (обычно статьи там – это некая переусложненная история) единственный критерий – «престиж» журнала.
Настоящие спортзалы не похожи на спортзалы
Ярлыки на образовании – чисто внешнее украшение, из-за которого вузы утрачивают кое-что очень важное, связанное с антихрупкостью и настоящим обучением. Возьмите хоть спортзалы. Люди падки до дорогих тренажеров – модных, сложных, разноцветных, похожих на оборудование звездолета. Такие тренажеры кажутся максимально продвинутыми и научными – но помните: то, что кажется научным, обычно не наука, а сциентизм. Такой спортзал, как и продвинутый университет, встанет вам дороже, и ваши деньги утекут в карман застройщиков. Однако те, кто знает толк в силовых тренировках (те, кто и правда силен в самых разных аспектах), понимают, что замысловатые тренажеры дают силу только на начальной стадии. Занимаясь на переусложненном оборудовании, вы обычно качаете избранную маленькую группу мышц и в итоге будете напоминать по форме грушу, а со временем станете слабеть, причем натренированные мышцы не будут нужны вам нигде, кроме как на этом самом тренажере. Может, он полезен в больнице или в программах реабилитации, но не более того. А ведь простейшая штанга (металлический гриф с нагрузкой на обоих концах) – единственный стандартный снаряд, который тренирует все ваше тело, и к тому же самый дешевый. Вам нужно лишь освоить правила безопасности, чтобы поднимать максимальный вес, не повреждая мышцы. И вновь – Линди: тяжеловесы занимаются феноменологией самое малое два с половиной тысячелетия.
В итоге все, что вам требуется, – кроссовки, чтобы бегать по улице (ну и штаны, иначе выйдет неловко), и штанга с дисками. Сочиняя эти строки, я изучаю проспект модной гостиницы, в которой проведу два дня. Проспект составлял какой-то МВА: он глянцевый, с фотографиями всевозможных тренажеров и разноцветных соков, которые «улучшат» ваше здоровье. В гостинице есть даже бассейн. А штанги нет.
Если спортзалы не должны быть похожи на спортзалы, тренировки не должны быть похожи на тренировки. Чаще физическая сила появляется, когда работаешь с хвостами распределения, близко к своему пределу.
Далее
Эта глава соединила поднятие тяжестей с фундаментальными исследованиями общим аргументом: когда мы ставим шкуру на кон, форма становится неважна, когда не ставим, возникает множащаяся чепуха. А теперь рассмотрим расхождение интересов между вами – и вами, когда вы разбогатеете.