– Это человек. Какой-нибудь маньяк, – предположил Дом.
– Возможно, – ответил Люк, кивая. – Какой-нибудь шведский деревенщина, неравнодушный к туристам. Подобное дерьмо постоянно случается в Америке и Австралии. Но только не в Швеции. Хотя, кто знает? Может, и здесь. Мы нашли часть страны, которую знают не так много людей. Либо знают, но не хотят о ней говорить. В той церкви было полно человеческих останков. Некоторые кости… Они были не то чтобы свежие, но и не старые.
– Жертвоприношение, – сказал Фил робким голосом.
Люк и Дом посмотрели на него. Снова натянув остроконечный синий капюшон, он стоял спиной к ним и вглядывался в деревья. Туда, где висел Хатч. Из-за плеча Фила Люк видел одно из тех деревьев. Сквозь ветви виднелась бледная нога. Он вспомнил свой безумный бросок в лес, и его всего передернуло от холода и подступившей тошноты. На мгновение Люк потерял равновесие и покачнулся, но сумел устоять на ногах.
– О чем ты говоришь? – гневно спросил Дом.
Люк поднял руку, чтобы успокоить его, и посмотрел на Фила.
– Продолжай, дружище.
Фил опустил глаза.
– Мне приснился сон. В том доме. Я помню его обрывки. Там были люди.
– Ты о чем, на хрен? – спросил Дом.
– Дом, – прошипел Люк, стиснув зубы, и снова повернулся к Филу.
– Мне тоже приснился сон.
Фил резко повернулся к Люку и уставился на него. Дикие, полные ужаса глаза отталкивали и притягивали одновременно.
Люк кивнул.
– Да, дружище. В этом сне я попал в ловушку. Где-то здесь. Застрял в деревьях. А вокруг разносился этот… звук.
Стоя прислонившись спиной к дереву, Дом сполз на землю, без сил от отчаяния. Ему тоже что-то приснилось. Люк хотел знать, что именно. Требовался любой, даже скудный намек. От этого зависела их жизнь. Он десять лет жил в Лондоне среди людей, чья речь полностью состояла из рекламных слоганов и которые видели смысл жизни в пробуждении чувства зависти у других. Они и мысли не допускали, что у них что-то идет не так. Не говорили ни о чем негативном, даже не позволяли себе думать об этом, словно проблем не существовало. Когда-то он завидовал им, потом стал презирать. Он не походил на них. Фактически являлся их противоположностью. Он всегда тщательно анализировал все плохое, что случалось с ним в жизни. Возможно, эта позиция мешала ему, разрушая любую возможность реального и стабильного счастья. Его неприятие самообмана. Но здесь не было места ни для безумного оптимизма, ни для отрицания фактов, какими бы нелепыми они ни были. Люк чувствовал, что почти смирился с ситуацией, и хотел знать, не потому ли так происходит, что он всегда и везде был готов к худшему.
– Я застрял, – сказал Люк. – И что-то охотилось на меня. – Это было как предупреждение, хотел он сказать. – Все было очень реально и ярко, понимаете? И Хатч. Я нашел его на чердаке. Он ходил во сне и тоже видел нечто ужасное. – Дом сделал вид, будто не слушает его. Люк поднял руки вверх, привлекая внимание. – Мы все заблудились там. А при дневном свете постеснялись взглянуть правде в глаза. – Он указал на Дома. – Ты бы не дал нам. И ты по-прежнему делаешь вид, будто ничего не происходит. Брось это дерьмо! Мы должны посмотреть фактам в глаза. Немедленно. – Люк посмотрел на Фила и кивнул ему.
Фил сглотнул. Перевел дыхание.
– Похоже, они приносили в жертву людей. В том доме. В жертву какому-то существу. Давным-давно.
Люк кивнул.
– Когда та церковь принимала прихожан, а кладбище еще не заросло. С теми людьми в подвале произошло что-то очень плохое. Их убили.
Фил поднял голову и посмотрел на кусочек неба, просвечивавший сквозь полог листвы.
– Их вешали. Вздергивали на деревьях для того существа. Тогда оно было моложе. Но оно все еще здесь. А они ушли. Старые люди, которых я видел во сне. Которые… кормили его. Но оно все еще здесь.
Дом молча вглядывался в деревья.
– Мне никогда не перебраться на ту сторону. – Сквозь грязные полосы на лице Дома просвечивала ярко-красная кожа. Чтобы удержаться в вертикальном положении, он прислонился плечом к дереву, упершись костылем в губчатую землю. Костыль был сделан из толстой ветки нужной длины. У него имелось даже V-образное раздвоение на конце, чтобы просовывать под мышку. Это был уже третий костыль. Первые два довольно быстро оказались непригодными. Люк нашел их в подлеске, после того как они покинули зловещее место, где висел Хатч.
Сев на широкий камень на краю ущелья, Люк бросил сумку с палаткой с одной стороны и два рюкзака, которые тащил, с другой. Фил остановился у него за спиной и, согнувшись от усталости и досады, уперся руками в колени. Дыхание с хрипом вырывалось из его рта.
– Будет у нас когда-нибудь передышка? – сказал Дом сам себе.
– Брызни-ка себе из ингалятора, дружище, – сказал Люк Филу, не глядя в его сторону. – Хрипишь ужасно.
Фил порылся в кармане куртки.
Когда они, пройдя километра три вверх по заросшему каменистому склону, вдруг оказались на краю глубокой лощины, к Люку вернулось знакомое чувство тревоги. Смутное ощущение, что именно здесь они найдут собственную смерть.
Спуск в лощину был усыпан крупными валунами, видимая поверхность скал обросла желто-зеленым лишайником. Дно узкого ущелья покрывали заросли длинноствольных растений с жесткими зонтичными листьями, а через тридцать метров ждал скалистый подъем. На другой стороне виднелась болотистая земля, густо заросшая пихтой и сосной. Люк взглянул на часы. Был час дня.
В ущелье падал мягкий свет. Впервые после ухода с кладбища они видели столько света. Вместе с ним с бледно-серого неба постоянно лил дождь, охлаждая чистый воздух. Он непрерывно усиливался, стуча все громче об окружающие камни. И вскоре перешел в ливень. Люк чувствовал и предвидел это.
В одиннадцать часов они, уставшие и движимые страхом, грозящим перейти в групповую истерию, оставили бедного Хатча. И, опустив головы, побрели прочь, в направлении ущелья, оказавшегося непроходимым при их нынешнем состоянии. Оно простиралось в обоих направлениях, насколько хватало глаз, теряясь в туманной дымке.
Никто из них не мог осознать до конца, что Хатча нет в живых. Во многом благодаря своему истощению. Люка устраивало подобное оцепенение. Непостижимость происходящего приглушила эмоции. Но жуткая правда снова и снова давала о себе знать. Кто-то рыдал, кто-то причитал себе под нос, пока они брели, пошатываясь, сквозь деревья. Невероятно. Такого просто не могло быть.
– Нам нужна вода. И немного калорий, – сказал Люк в надежде привести в порядок мысли. От обезвоживания они становились расплывчатыми. Идеи приходили и тут же ускользали. Легкие буквально слиплись, речь стала невнятной. От усталости он едва мог говорить. – Отдохните. Мы заслужили. Не обращайте внимания на всякую хрень. Сегодня мы сделали хороший рывок. Вы сделали. Вы оба.
За последний час он впервые сказал так много. Он слишком устал, чтобы подбадривать кого-то или давать советы. Он нес палатку и два рюкзака. Свой на спине и Дома – на груди. Утренний поход по каменистой местности выжал его почти без остатка, а было только начало дня. Рюкзачные ремни вызывали в плечах ужасную боль, которую не удавалось облегчить, перемещая вес. Люк просто двигался вперед, стиснув зубы. Перед глазами все плыло. И все же ему приходилось останавливаться каждые несколько минут, чтобы не отрываться от остальных. Шея теперь пульсировала болью. Из-за того, что ее часто приходилось вытягивать. Иначе из-за рюкзака Дома было не видно, куда ставить ноги. Одна подвернутая лодыжка, и можно раздеваться и ждать конца.
Он терпеть не мог недостаток мобильности, особенно что касалось рук. В случае нападения драгоценные секунды были бы растрачены на возню с ремешками и петлями. А их противник был быстрым. Быстрым и бесшумным, если только он не решил дразнить их издали.
За последние два часа это существо могло забрать любого, и Люк знал это. От усталости они утратили бдительность. Кем бы оно ни было, убивало, лишь когда испытывало голод. От этой мысли Люка затошнило.
Люк взялся нести рюкзаки и палатку, чтобы Дом мог двигаться быстрее. Его больное колено распухло и побелело. Вся коленная чашечка заплыла. Кожа под повязкой была жесткой и горячей на ощупь. Люк не мог смотреть на это без слез. Чтобы взобраться даже на небольшой склон, Дом двигался боком, используя костыль как ледоруб и подтягивая за собой больную ногу. Только так он мог не переносить на нее вес тела. Ноге требовался отдых в приподнятом положении дня три-четыре, прежде чем он мог бы двигаться снова. Чем больше он напрягал сустав, тем становилось хуже. Все утро с лица Дома не сходила гримаса боли и страха. Он боялся поскользнуться и удариться коленом.
Дом и Фил сидели рядом с Люком на валуне над ущельем, засунув ботинки в мокрый мох между камнями. Они тяжело дышали, уставившись невидящим взглядом себе под ноги. Водонепроницаемые куртки были расстегнуты, капюшоны сняты. Шапки засунуты в карманы брюк. Красные лица, покрытые пленкой из жира и застарелой грязи, блестели от пота.
Люк ощутил навалившуюся на него тяжесть. Под грузом ответственности камень, на котором он сидел, буквально впился ему в ягодицы. Раньше он никогда в жизни ничем не руководил. И весь поход они полагались на Хатча. Зародившись в глубине живота, вспышка гнева пронзила его. О чем думал Хатч, заставив Дома и Фила сойти с тропы? Все путешествие было слишком сложным для них. Даже без погружения в незнакомые земли в поисках короткого пути.
Люк сделал три глотка из своей бутылки. Вода на вкус была как резина и пахла лесом. Приторный запах сырого дерева, гниющих листьев и холодного воздуха. Он ненавидел этот запах. От него тоже так пахло. Они почти стали частью всего этого. Лишь яркие цвета в одежде выделяли их из этого бездумного, неумолимого природного распада. Было бы так просто опуститься на землю и слиться с ней, растворившись без следа. Ощущение собственной ничтожности перед бесконечностью и размерами этой земли сводило Люка с ума.