Краем прищуренного глаза, болевшего даже от слабого света, он увидел размытую фигуру Дома в оранжевой куртке. Тот собирал листья и кусочки коры, пытался высасывать из них воду. Словно это были раковины устриц, а он глотал их скользкое мясо. Его лицо превратилось в грязную, заросшую бородой маску.
Люк проверил компас и приложил покрасневшую руку к левой стороне головы, как певец, пытающийся взять нужную ноту. Одним глазом, который словно затянуло коричневым дымом, он увидел, что они ползут в правильном направлении. А потом вспомнил, что видел, взобравшись на дерево. Тот дальний край леса. Установленную границу и плоские мшистые камни за ней. Еще он вспомнил, что видел там воду. Кажется, видел. Вода наверняка собиралась во впадинах между камней, куда он сможет втиснуть свое лицо.
Во влажном воздухе жужжали мошки и собирались как железные опилки на окровавленном тюрбане повязки.
Он встал. Ему захотелось дойти до конца леса. Короткий отдых придал сил.
– Пошли. Уже близко, – попробовал он сказать Дому, но вместо слов раздалось какое-то бульканье. Он яростно сглотнул. Знал, что это был последний раз, когда он что-то говорил.
Дом заковылял к нему, и они покинули поляну.
Около шести вечера пришлось снова остановиться. Он подполз к большому валуну, потому что от приступа головокружения у него свело желудок и начался озноб. Где-то за спиной Дом издал звук.
Голос Дома показался неестественно громким. Это было не совсем слово, скорее вопль облегчения от того, что Люк позволил им сделать еще один привал. Сейчас они останавливались очень часто. Отдыхали столько же, сколько шли. Каждые несколько метров. И им приходилось постоянно облизывать камни и обсасывать влажные листья. Вдалеке Дом запнулся обо что-то, подбросив в воздух ворох листьев.
Когда головокружение отступило, Люк прищурил один глаз и встал, чтобы двинуться дальше. Постанывая и спотыкаясь. Попытался что-то прохрипеть, указывая рукой в чащу. Туда, где, как ему показалось, он заметил тропу, ведущую к спасению.
И направился в заросли. Крапива хлестала по куртке и цеплялась за штанины брюк. Стебли растений вились, как щупальца. Он делал шаг назад, пока они не отпускали его, а потом, перешагивая через них, оказывался в более густых зарослях. Знакомая картина, сопровождавшая их несколько дней. Теперь все его штаны были в прорехах. Мелкие дырки и затяжки превратились в большие дыры, через которые проникали шипы и мошки.
Он ощущал присутствие Дома у себя за спиной. Тот осторожно шел за ним, нога в ногу. Если он будет оглядываться, может потерять равновесие и свалиться в жгучую трясину из стеблей и шипов. Каждый его шаг сопровождался шагом Дома. Было даже что-то успокаивающее в их синхронном движении. Дом был сейчас так близко к нему. Люк спиной чувствовал присутствие его грузной фигуры. Как же от него несло! Даже несмотря на то, что нос и рот Люка были забиты засохшей кровью, он чувствовал запах тяжелого дыхания Дома и его пропитанной потом одежды.
Но заросли становились все гуще. Без мачете им придется вернуться по своим следам и обойти эти колючие кусты. «Заросли становятся гуще потому, что мы недалеко от края леса, – сказал Люк себе. – Но мы должны вернуться».
Он остановился и медленно развернулся всем телом.
Потом широко раскрыл здоровый глаз. В двадцати метрах от него, среди папоротника и крапивы, куда он залез, не было никаких следов Дома.
Он нахмурился. Потом холодная рука страха перехватила горло. В ушах застучало, перед глазами все поплыло.
«Наверное, Дом уже вернулся. Потому что я слышал, как он идет за мной. Каждый шаг по пути сюда».
Люк попытался погасить внезапно нахлынувший приступ тошноты и паники.
В дальнем конце зарослей, куда они вошли, он смог разглядеть темную каменистую поляну, где они только что отдыхали. Но там тоже не было никаких следов Дома.
Осторожно придерживая голову, он сглотнул пару раз, пока слюна не смочила горло. Позвал Дома по имени.
Остатки его хриплого голоса, казалось, растворились в лесном пространстве, нависавшем и обступавшем со всех сторон. Он снова позвал. И снова. Потом широко раскрыв оба пульсирующих глаза, стал шарить взглядом по каждому дюйму леса в поисках оранжевой куртки Дома.
Ничего.
Дома больше не было рядом с ним.
Когда он видел его последний раз?
Он отмотал память назад, медленно перебирая последние минуты. Последний раз он видел Дома у того камня, на который недавно упал. Нет. Он слышал его там, но не смотрел в его сторону. У того камня Дом был у него за спиной. Он еще издал звук. Верно. Хрип или вскрик. Удивления? Потом он шаркнул ногами. Запнулся обо что-то на земле.
Может, он пошел в другом направлении, ослепший и забывшийся от усталости и боли в колене? Откололся и заблудился?
Он не мог этого сделать, потому что Люк еще недавно пробирался через крапиву и слышал, что Дом идет по пятам. Он не видел его, нет. Но слышал его, чувствовал и не мог ошибиться. Они были близко друг от друга. Почти касались.
Эта вонь.
Люк поднял нож.
Ощущение одиночества нахлынуло так внезапно, что Люк содрогнулся. Ему пришлось прилагать огромные усилия, чтобы паника не переросла в истерику. Он еще мог держать себя в руках, когда рядом был кто-то, но теперь не осталось никого…
Он стал разговаривать сам с собой. Его мозг под окровавленной повязкой невольно попытался придумать себе спутников. Но жалкие голоса смолкли, не успев расшуметься, как маленькие дети, погрузившиеся в неловкое молчание при внезапном появлении строгого взрослого.
Люк стоял неподвижно на сырой поляне, где они с Домом были вместе в последний раз. Деревья смотрели на него, терпеливо, но без сострадания ожидая следующего шага. Дождь капал с привычным безразличием. Люк умирал от жажды, не зная, как собрать с земли влагу.
Никто не ответил на его хриплые крики. Интересно, сколько ему придется ждать? И есть ли кого ждать?
Он вздрогнул. Схватился за нож. Ему захотелось, чтобы оно пришло за ним. Именно сейчас. Чтобы выскочило, пригнувшись, из кустов. Выпрыгнуло из тени. Он был готов посмотреть прямо в горящие глаза дьявола. Разглядел бы его как следует, вдохнул запах. Вцепился бы из последних сил в его упругие бока. Сделал бы этому подлому убийце новый рот своим швейцарским ножом.
Он подумал о черной бороде твари, мокрой от горячей крови, о ее морде, красной в тусклом свете. Представил, как она накидывается на свисающие кольцами кишки его друзей. Рвет их и мечет, прежде чем затащить трепещущие белые тела на деревья и сделать из них гротескные инсталляции.
С какой целью? Зачем уничтожать такие сложные и утонченные творения, какими были его друзья? Зачем разрушать все те воспоминания, чувства и мысли, из которых они состояли?
Слезы жгли Люку глаза. Он содрогнулся.
В молодости они были неразлучны. Их тянуло друг к другу. Некая странная сила формировала между всеми студентами университета такие крепкие и долговременные связи, каких больше никогда не будет. Они вместе слушали музыку и болтали днями напролет. Просыпались по утрам, чтобы увидеть друг друга. Занимали друг у друга все физическое и мысленное пространство, искали поддержки, подбадривали. Им было хорошо вместе, пока жизнь, женщины, работа и тяга к новым местам не разлучили их. Но та связь никуда не ушла. Она привела их сюда. Спустя пятнадцать лет. Где они снова нашли друг друга.
Его друзья были уничтожены без всякой причины. Уничтожены, как большинство других людей. Просто оказались не в том месте. После всего развития, роста, культивирования, осторожности, самопожертвования, поражения, возрождения, борьбы и преодоления, они просто вошли не в ту кучу гребаных деревьев. И все.
Выходи, ублюдок!
Люк зарычал в пустоту. Он молился, чтобы безумие лишило его парализующего осознания утраты. Так в чем смысл жизни? Прожил мало, умер, про тебя забыли. Одного намека на это было достаточно, чтобы сойти с ума или покончить с собой. Здесь ты был безжалостно убит, а потом брошен в сырой склеп. Завален пестрыми костями чужаков и мертвого скота.
Они были моими друзьями.
Вокруг стучали капли дождя, и ветер выдавал звуки океана в далеких верхушках деревьев. Но никто ему не ответил. Никто не пришел за ним, теперь, когда он был готов без страха дать угаснуть своему измученному, уставшему и спутанному сознанию.
Он стоял один, обхватив руками голову, в которой из последних сил билась боль. Он закрыл глаза и подумал о тех, кого больше нет. О друзьях, которых потерял. О лучших друзьях, с которыми хотел дружить до самой смерти. Смерти, которая пришла слишком рано и без предупреждения.
Я буду с вами, парни. Уже скоро.
Он повернулся и, покачиваясь, побрел обратно в лес.
Лежа на спине, Люк смотрел в далекий полог из миллиона листьев и бесконечную сеть ветвей. Местами он видел небо, и оно было темным. На мгновение он задался вопросом, где находится. Потом вспомнил и снова закрыл глаза.
Он переходил от дерева к дереву, как на костыли, опираясь на стволы и нижние ветви. Постоянный гул мошек сменился громким жужжанием, когда одна из них залетела в ухо. Руки были мокрыми от лимфы, вытекавшей из содранных белых шишек, образовавшихся на запястьях. Следы укусов появились даже под ремешком часов. Брызги от раздавленных насекомых только усилили жажду. Он молился, чтобы снова пошел дождь, тогда тучи мошек исчезли бы. Их не должно быть здесь. Именно из-за бесконечного потока москитов они пошли в поход в сентябре. Хатч не упоминал ни о мошках, ни о комарах.
В правильном ли он идет направлении? Интересно, как далеко он забрел с того момента, как покинул палатку? Казалось, прошел уже месяц. Вчерашний вечер остался будто в другой жизни. Как далеко до края леса? Потом этот вопрос перестал его волновать, и он просто двинулся дальше, шаг за шагом, морщась от вибрирующей боли в голове.
Через каждые десять шагов он прислонялся к дереву либо садился в мокрую зелень и ждал, когда зрение придет в норму. Дышать было так трудно, что сам акт дыхания изнурял не меньше, чем перемещение свинцовых ног.