Люк упал на колени. Посмотрел на траву и свои связанные руки. Снова поднял глаза.
Мертвенный свет проникал сквозь ветви деревьев. Испещренное тенями лицо Дома было совершенно неподвижным. Белое, как свечной воск, с испачканным темной кровью ртом, оно казалось странно невыразительным, словно он был безразличен к обстоятельствам собственной смерти.
Как у пьяного, обнимающего за плечи поддерживающих его друзей, бледные руки Дома были вытянуты и зажаты между двух ветвей примерно в восьми футах над землей. Тело и ноги висели в воздухе. Грудная клетка выпотрошена. Проблеск все еще влажного позвоночника был страшнее кровавой бороды вокруг разинутого рта. Кожа от пояса до бедер содрана. Словно кусок мяса в витрине мясника.
Перед глазами Люка все поплыло, стало иллюзорным, а потом и вовсе рассеялось. Он упал на бок и оглянулся на жилище. Увидел его впервые. Это было деревянное, почерневшее от времени строение. Остроконечная темная крыша. Маленькие окна.
Две пары ботинок на толстой подошве, с носа до пят покрытые серебристыми заклепками, приблизились и встали у него перед глазами.
– Хватит. Хватит, – сказал Люк, хотя не был уверен, к кому обращается. – Нет Дома. Нет моего друга. Больше нет.
– Мы призвали его, и оно пришло. Наша музыка вызывает магию, – возбужденно воскликнул Фенрис. Когда эти слова наконец сложились для Люка в предложение, их смысл сбил его с толку. Он понял, что ничего не чувствует. Совсем ничего, будто каждый нерв был вырван из тела, как провод из полости стены. Поняв, что Фенрис говорит не о Доме, а существе, которое принесло сюда его останки, он закрыл глаза.
– Это самое отдаленное место в Скандинавии, Люк. – Сейчас с ним разговаривал Локи. – Где еще можно найти очень старые вещи, мой друг? Здесь другие правила. Другие энергии, понимаешь?
Люк продолжал смотреть на дом, лежа в траве в грязном нижнем белье, с запястьями, связанными пластмассовым хомутом из строительного магазина.
Рядом раздался голос Фенриса:
– Здесь они поддерживали ему жизнь. Не давали исчезнуть.
Потом снова заговорил Локи, глубоким, смягченным голосом, точно успокаивал напуганного ребенка:
– Нечто пробивается к поверхности мира, Люк. В нас тоже. Нечто страшное. Разрушительное. Я чувствую его и в тебе. Оно заманило тебя, да? И твоих друзей. Нас тоже. Мне жаль, но иногда невинные приносятся в жертву.
Фенрис тараторил, задыхаясь от радости:
– Думаешь, как они жили здесь? Жили так долго? Никто их не трогал. Живут, как им нравится. Это старейший лес в Европе. Он находится под защитой. Вот почему все это по-прежнему существует.
Голос Локи оставался бесстрастным. Его абсолютно не трогала смерть отца, мужа, друга, висящего на дереве.
– Это земля наших предков. Здесь по-прежнему живет Один. Ты должен проснуться и смириться с волей того, кто гораздо старше и сильнее, чем ты, Люк. Вот и все.
Потом он впервые услышал голос старухи.
– Det som en gang givits ar forsvunnet, det kommer att atertas.
Локи и Фенрис замолчали и повернулись к ней. Люк посмотрел на ее морщинистое, ничего не выражающее лицо. В безгубом рту виднелось несколько тонких серых зубов.
– Det som en gang givits ar forsvunnet, det kommer att atertas, – повторила она, будто констатируя факт. Ее голос был скрипучим от старости и в то же время странно мелодичным.
Локи присел, закинул прядь волос за плечо и наклонил к Люку свое грубо раскрашенное лицо.
– Она говорит, то, что когда-то было дано, утеряно, и некто придет вернуть это себе.
Тут Люк каким-то образом вскочил на ноги, и горизонт леса запрыгал у него перед глазами. Он бежал на онемевших, неуклюжих ногах. Убегал от всего этого прочь.
Он обогнул дом. Справа от него возвышалась темная деревянная стена, слева маячил лес. Позади здания стоял белый, заляпанный грязью пикап. За ним виднелся заросший сад с растущими в беспорядке деревьями. Некоторые ветви сгибались под тяжестью темно-зеленых яблок. Узкая, поросшая травой дорожка с продавленными до глины следами от колес огибала редкое скопление фруктовых деревьев и исчезала за поворотом.
Из-за спины доносились голоса. Фенрис то улюлюкал, то хохотал, как шакал. Локи спокойно, не спеша отдавал приказы.
Люк оглянулся через плечо. За ним бежала девчонка. Неуклюжие, короткие пухлые ноги в узких черных джинсах. Тяжелые груди, раскачивающиеся под великоватой толстовкой с какой-то надписью спереди. Босые, белые, топочущие ступни. Круглое, возбужденное лицо.
Инстинктивно Люк бросился к глинистой дорожке. Она явно куда-то вела. И земля там была не такой неровной, как в лесу. Он мог бы пробежать немного по дорожке, а потом свернуть в густые деревья и там залечь. Эта мысль гнала его вперед, усилия болью отзывались в голове. От каждого шага позвоночник гудел, а трещина в черепе, казалось, расширялась. Он ни за что не поверит, что ее там нет, пока снова не посмотрит в зеркало. Связанные руки замедляли движение.
С дикими глазами и стиснутыми зубами Фенрис бросился к нему сбоку, намереваясь отрезать путь к дорожке. Толстая девчонка и дефективный подросток, загримированные то ли под трупы, то ли под демонов, неслись за ним по пятам.
Люк дернул хомут на запястьях. Ком бессильной ярости подступил к горлу. Даже в своих тяжелых ботинках Фенрис был достаточно быстрым. Придется с ним столкнуться.
Люк остановился, обернулся. Может, ударить его с ноги? Приближающаяся справа девчонка отвлекла его. Раздувающиеся щеки, вздымающаяся грудь, маленькие руки, сжатые в кулачки, широко раскрытые глаза. Пронзительный крик вырвался из ее маленького рта.
Фенрис вдруг резко остановился. Ухмыльнулся. Заплясал на месте. Закричал что-то нечленораздельное, пронзительное, торжествующее.
Возникла заминка. Люк повернулся к девчонке. Она почти настигла его. И тут он изо всех сил ударил ее ногой в живот.
Столкновение с движущейся фигурой сбило его с ног, и он полетел на землю. На лице девчонки возникло выражение удивления и страха перед болью, она отшатнулась. Травянистый дерн словно подскочил вверх и ударил Люка в спину.
Фенрис рассмеялся. Хлопнул руками по ляжкам.
Согнувшись пополам, девчонка беззвучно ловила ртом воздух.
Люк быстро сел, перенес вес на одну ягодицу. Согнул левую ногу в колене, чтобы подтолкнуть себя вверх.
И тут носок фенрисовского ботинка ударил ему в висок. В черепе будто хрустнул лед. Заклепки рассекли скулу. Перед глазами вспыхнули красные огни.
Когда зрение стабилизировалось, он увидел перед собой мертвое серое небо. Он не мог закрыть рот или сжать челюсть. В ухе свистело, щека горела от боли.
Он снова попытался встать, но ему удалось лишь сесть, прежде чем пухлые пальцы девчонки вцепились ему в волосы. Она словно потеряла рассудок – Люк видел это по ее глазам. Из ее рта вырвалось какое-то агрессивное, похожее на рыдание причитание.
Засохшая рана на голове разошлась со звуком сдираемой клейкой ленты, макушку обдало жаром. Люк весь побелел от боли. Его словно окунули в холодную воду. Сознание померкло.
Девчонка снова толкнула его на землю, прижав спиной к холодной траве. Он очнулся, и тут же почувствовал, что его вот-вот стошнит. Он не мог дышать. Он вскинул вверх руки, сцепив пальцы, как в молитве. Его костяшки вошли под ее маленький плоский подбородок. Она издала звук, похожий на свист воздуха, резко выпущенного из подушки безопасности, потом захлопнула рот.
Гофрированная подошва фенрисовского ботинка отпечаталась на лице Люка.
Хрустнул хрящ. Пронзительная боль в носу лишила остатков сил. Лицо было смято, изуродовано резиновой подошвой.
Люк знал, что битва закончена. Проиграна. Он выдохся.
Суртр заслонила собой свет. Уткнувшись Люку в плечи тяжелыми, круглыми коленями, села ему на лицо. Сквозь горячку боли он уловил ее запах. От нее пахло йогуртом, сквашенными сливками и чем-то жирным. Он чувствовал запах ее промежности своим расплющенным носом.
Схватив Люка за волосы, девчонка с хрустом рванула его голову вверх, а потом ударила о землю. Снова подняла, и снова ударила.
Потом ее тело внезапно исчезло с него. Люк перекатился на бок и тут же подавился ржавым потоком крови из горла. Сплюнул кровавую слюну. Ее вид напугал его. Пытаясь собрать мысли воедино, он представил себе свое обезображенное лицо, раскроенный череп, обнажившийся, трепещущий мозг. Потрогал кончиками пальцев свое мокрое лицо. Кожа была жесткой. Яйцевидный ком, твердый как кость, уже вырос на виске, на месте удара. Легкое прикосновение к нему вызвало тошноту, поэтому он убрал руку.
Локи крепко держал подругу. Говорил что-то быстро и настойчиво в ее покрытое спутанными черными волосами лицо. Она по-прежнему косилась на Люка, словно ребенок, чья игра была прервана строгим родителем.
За плечом у Локи виднелось темное дерево приклада и тускло поблескивал ствол охотничьего ружья. Если бы эта дьявольская свора не уложила его, Локи его бы пристрелил. Ему не уйти отсюда. Люк лег и закрыл глаза на серый мир, не испытывающий к нему никакого сочувствия.
– Люк. Мне пришлось очень постараться, чтобы ты остался в живых. – Ярко-голубые глаза Локи буквально светились весельем в луче пыльного света, падавшего сквозь маленькое окошко. Локи был в игривом, хорошем настроении. Ухмыляясь, он отбросил гриву черных волос за плечо. Он уже не казался таким суровым и чрезмерно серьезным. Как будто появление выпотрошенного друга Люка сняло висевшее в воздухе напряжение. И он был пьян. Ружье прислонил к стене, рядом с закрытой дверью.
До прихода Локи Люк пролежал неподвижно несколько часов. Он не мог дышать носом, тот будто раза в четыре увеличился в размерах. Голова была расколота, как перезревший орех. Глаза заплыли, один из-за опухоли почти не видел. Он был буквально весь покрыт твердыми зудящими шишками от укусов жучков, которыми кишела его жуткая кровать. Лодыжки и предплечья были в порезах и царапинах. Он не мылся уже неделю. От него дурно пахло. Его мучила жажда. И голод. Он был сломлен. Понимал, что его уже мало что волнует.