На крыльце он положил ружье и нож, снял с себя маленькое белое платье. Накинул его на страшное лицо Локи. Но венец из мертвых листьев оставил на голове – тот словно собирал его мысли воедино. А затем посмотрел на лестницу в конце коридора.
Он поднимался на чердак так медленно и неуклюже, что все они, наверное, слышали его приближение. Там наверху, в теплом пыльном мраке безвременья, они знали, что он идет за ними.
Голый и окровавленный, словно новорожденный, он пробирался на ощупь в кромешной тьме. Света у него не было. Он так и не смог заставить себя найти масляный фонарь и спички. Он шел по памяти туда, где сидели маленькие фигурки. Он знал, что все они слишком стары и слабы, могут лишь бормотать себе под нос.
Стук дождя по крыше усиливался чердачным пространством. И все же Люк их услышал. Напоминавшие шелест или треск из старого радиоприемника, пониженные до шепота голоса. На этот раз они не смеялись. Они походили на растерянное бормотание стариков, проснувшихся и забывших, где находятся.
Люк шел, пригнув голову и прислушиваясь. В дальнем конце чердака он опустился на колени. Положил ружье на пол. Пошарил дрожащими руками вокруг маленьких стульев, коснулся сухих, как старый хлеб, одежд, потом хрупких, тонких конечностей, пока не нащупал первую голову.
– Вы убили их среди камней, – прошептал он. – Да, вы показали мне. Привезли их умирать в повозках.
Он прижал пальцем медленно шевелящуюся голову, высоко поднял нож и опустил вниз.
Лезвие прошло сквозь кожу, не жестче пергамента, и сквозь птичий череп, не толще яичной скорлупы, в остаток живого мозга. Старая магия, может, и поддерживала в нем жизнь, но новая сталь закончила его долгое и жалкое существование. Жизнь, зародившуюся еще тогда, когда великие деревья в лесу были саженцами.
Сидящая рядом фигура зашуршала в темноте, пытаясь укусить Люка за пальцы. Он услышал сухое щелканье челюстей.
– Я видел ваш старый дом. Я был там. Вы показали мне, как вешали их над тазом. Вы вскармливали своего Бога кровью?
Вторая фигура была женщиной. Он чувствовал это, несмотря на царившую на чердаке кромешную тьму. Хотя они были так стары, когда он впервые увидел их, что не мог быть точно уверен. Но он с удивлением обнаружил, насколько точны могут быть его инстинкты, когда кроме них ничего не осталось.
Нащупав в темноте ее голову, он услышал, как скрипнул хрящевой клюв, и почувствовал, что сухие десны сомкнулись на пальце. Было не больно, но Люк с трудом сдержал крик. Она сопротивлялась до последнего, как умирающее насекомое, жаля его своим жалом.
Он быстро разделался с ней, пробив череп ножом и одновременно сжав высохшую шею. Почувствовал, как голова рассыпалась в прах. Вдохнув немного пыли, закашлялся и сплюнул.
Потом встал и направился туда, где шумели и роптали вдоль стен тронной залы остальные ископаемые. Нащупывая старые пыльные, ухмыляющиеся высохшими ртами черепа, он бил их ножом. Всех по очереди. Одного за другим. Каждую голову обращал в пыль. Пока не смолкли шорохи и шепот.
Закончив со всеми, Люк наклонился и поднял ружье. Он начал задумываться, где найти одежду, как вдруг далеко в лесу раздался звук, такой ужасный, что он потерял равновесие и сел голым задом на пол.
Это был жуткий бычий кашель. Тявканье дьявольской собаки.
Мокрое небо, древние стволы спящих деревьев и холодная, бесчувственная земля сработали как акустическая камера. Оглушительный крик боли пронзил его и все живое в пределах слышимости до мозга костей. Крик «матери».
Спустя несколько мгновений, он услышал крик Суртр. И понял, что та встретила внезапный и мучительный конец в когтях или зубах существа, гораздо более крупного, чем она сама. Теперь «мать» шла домой. Движимая горем от потери своих детей.
Выбираясь с чердака на ощупь, Люк чуть не свалился с лестницы. Он бросился в комнату Локи и Суртр, посмотрел из окна на лес. Солнце будто сжалось от страха и спряталось за низкие серые тучи.
Снова бычий кашель. Он не видел ее, но знал, что она гораздо ближе. Где-то рядом. Он буквально чувствовал, как черные бока «матери» содрогаются от яростного лая. Она обезумела от злости. Ослепла от переполняющего ее чувства мести.
Грузовик. Грузовик. Гребаный грузовик.
С ножом в одной руке и ружьем в другой, голый и покрытый сажей, Люк проворно сбежал по лестнице и ввалился в кухню. Выглянул в окно.
Крошечное тельце старухи исчезло из травы.
У него мелькнула мысль вставить дуло ружья себе в рот, а потом большим пальцем ноги нажать на спусковой крючок.
Он чувствовал это древнее, черное присутствие, незримое, но всеобъемлющее. Чувствовал, как оно выросло и накрыло весь дом. Сжало его мысли, превратив их в алмазы страха – бессмысленного, чистого и абсолютного. Он широко разинул рот, по грязным ногам заструилась моча. Одна рука затряслась так сильно, что ему пришлось сжать ее другой. Из него вырвался какой-то странный стон. Он даже не узнал свой голос.
Грузовик.
Люк прижался к столу, учащенно дыша и содрогаясь всем телом.
У него столько вещей, что не хватит рук. Ружье, нож, ключи.
Ключи он взял в зубы, закусив с ними все звуки, которые рвались наружу. От металлического привкуса рот наполнился слюной.
Уперев ружье прикладом в плечо и зажав нож в поддерживающей ствол руке, Люк вернулся в серебристое утро старого мира.
Оно двигалось быстро, Люк знал об этом. В последний раз он слышал его крик с другой стороны здания. Кажется, спереди. Поэтому он попытался убедить себя, что ускользнет через кухонную дверь в задней части дома. Доберется до грузовика и уедет, пока оно будет визжать и метаться с другой стороны.
Но не успел Люк сделать и пяти шагов от задней двери, как услышал его снова. Впереди, справа от сада, где начинался океан леса. Будто оно тоже спешило к грузовику, предугадав его намерения. Похоже, оно преодолело пятьдесят ярдов за мгновения.
Опустившись на одно колено, Люк поводил прицелом вдоль лесной границы, ожидая появления длинной, черной, прижимающейся к земле фигуры.
Но там ничего не было. Темные деревья неподвижно стояли под дождем. Интересно, скрывает ли погода его запах? Люк понял всю бесполезность вопроса, потому что оно всегда знало местоположение своих жертв. И он знал, что за ним сейчас наблюдают.
Осторожно ступая, не в силах подавить громкий хрип, вырывающийся из горла, как у старого усталого пса, Люк двинулся к грузовику. Белый силуэт машины он видел лишь краем глаза, потому что не сводил взгляда с деревьев.
Сад с редкими фруктовыми деревьями и грунтовая дорожка хорошо просматривались, но Люк многое бы отдал, чтобы грузовик стоял подальше от леса.
Он решил забраться в кабину через водительскую дверь, до последнего момента держа лес под прицелом. У него будет время всего на один выстрел, если оно решит броситься из-за деревьев, пока он будет садиться в машину. Двадцать футов за один скачок.
Водительская дверь открыта. Не смея даже моргать, Люк опустился на широкое сиденье перед рулевым колесом. Закрыл свою дверь, опустил пассажирское окно и выставил в него ружье. Так он сможет стрелять на ходу.
Положив нож на пластмассовую приборную панель, Люк достал изо рта ключи и попытался вставить ключ зажигания в гнездо на рулевой колонке. Руки ходили ходуном. Та, которой он зажимал бедро, почернела от крови. От ее вида его снова затошнило. С третьей попытки он попал ключом в гнездо.
Повернул его. Раздался щелчок. Индикаторы масла и температуры вспыхнули зеленым светом. Янтарные огоньки зажглись вокруг спидометра и бензиномера. Грязной босой ногой он нажал сцепление. Педаль не поддавалась. Снова повернул ключ зажигания.
Кабина завибрировала. Грузовик тут же завелся, что странно. Но бензина в баке быть не должно. Что-то не так с двигателем. Люк знал, что ему никогда не везло. Это в порядке вещей.
Он отогнал от себя навязчивый поток мыслей.
Двигатель заглох. Намертво. Люк повернул ключ снова. Двигатель ожил. Опять заглох. Люк проверил уровень топлива. Примерно одна десятая бака. Они слили его для своих дурацких костров. Как далеко он сможет уехать с таким количеством бензина? Достаточно далеко.
Он повернул ключ в третий раз, боясь залить двигатель. Тот, взревев, ожил. Люк нажал на газ. Из двигателя раздавался какой-то нехороший кашель. Грузовик был старый, долго стоял под дождем. Сколько ему нужно для прогрева? Есть ли у него время на это?
Он оглянулся в сторону леса, проклиная себя за то, что отвлекся. Умереть здесь можно в любой момент. Фил узнал это на собственной шкуре.
Никакого движения.
Через грязное лобовое стекло ничего не видно. На колонке индикации он нашел переключатель «дворников». Включил их, противотуманные фары и «аварийку».
– Черт. Нет, оставлю их включенными.
Ручной тормоз отпущен. Сцепление вниз, на первую передачу. Правая рука на руле. Левая держит ружье дулом в пассажирское окно, палец на спусковом крючке.
Грузовик рванул вперед и покатил по траве к узкой дорожке. Слишком быстро. Люк сбросил обороты. Очень сложно управлять автомобилем с непривычки. Последний раз он садился за руль пять лет назад, когда переезжал из одного темного уголка Лондона в другой.
Грузовик съехал с лужайки и, нащупав колесами старую колею, покатил по дорожке. Слишком все просто.
Глаза Люка метались между лесной опушкой, дорожкой и редким садом. Нигде никакого движения. В Люке вспыхнула надежда. Он даже нечаянно рыгнул. Открыл водительское окно, чтобы вдохнуть воздуха.
Люк впервые посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Перед глазами все плыло. Лицо было в красных разводах, там, где он вытирал пот и слезы липкими от крови руками. Своей грязной бородой он походил на пещерного человека. Глаза красные, как у безумца. Вдоль линии волос, под венком из мертвых листьев – засохший рубец. Он походил на корку корнуэльского пирожка и заканчивался у левой брови. В глубокие морщины в уголках глаз и рта забилась грязь.