В Европе выразили полное доверие к сведениям, полученным с наблюдательных постов провинции Финмаркен и Шпицбергена. Самым же изумительным здесь было то, что шведы и норвежцы могли по поводу какого-то факта притти к полному соглашению!
Однако во всех обсерваториях Южной Америки, Бразилии, Перу и Ла-Платы, так же как в австралийских обсерваториях Сиднея, Аделаиды и Мельбурна, откровенно смеялись над «серьезным» открытием, а известно, что австралийский смех считается самым заразительным.
В конце концов только один единственный из всех начальников метеорологических станций высказался вполне определенно по поводу этого явления, не боясь сарказмов, которыми могли встретить его мнение. Это был китаец, директор обсерватории в Цэ-Ка-Вэй, воздвигнутой среди обширной равнины, находящейся в десяти лье от моря, в том месте, где горизонт, окутанный воздухом исключительной чистоты, беспределен.
— Скорее всего, — сказал он, — таинственный предмет просто воздушный корабль, летная машина.
Какая насмешка!
Однако если споры по этому вопросу были горячи в Старом Свете, то можно себе представить, каковы они были в Новом Свете, где Соединенные штаты занимают самую большую территорию!
Как известно, янки [5] не любит пользоваться окольными путями. Обыкновенно он избирает какой-нибудь один путь — и именно тот, который приводит его прямо к цели. В силу этого обсерватории Американской федерации не поколебались сказать правду друг другу.
В таком спорном вопросе обсерватории Вашингтонская в штате Колумбия и Кембриджская в графстве Дэйн совершенно разошлись в мнениях с обсерваторией Дармут-колледжа в штате Коннектикут и с обсерваторией Аун-Арбор в штате Мичиган. В Данном случае спор касался не столько самой сущности наблюдавшегося явления, сколько точного определения момента появления неизвестного тела, так как все утверждали, что заметили его в одну и ту же ночь, в один и тот же час, в одну и ту же минуту, в одну и ту же секунду, хотя путь этого таинственного тела находился на очень, небольшой высоте над горизонтом, а между тем расстояние от штата Коннектикут до штата Мичиган, от Дэйна до Колумбии настолько значительно, что такое одновременное наблюдение было совершенно неправдоподобным.
Обсерватории Дэдлей в Олбани (штат Нью-Йорк) и Военной академии в Вест-Пойнте выразили недоверие к своим коллегам. В письме к ним точно указывалось прямое восхождение и склонение наблюденного объекта.
Однако позднее выяснилось, что наблюдатели ошиблись и что тело это было простым болидом[6], пролетавшим через средний слой атмосферы. Естественно, что тот предмет, О котором шел спор, не мог быть болидом. К тому же как мог болид играть на трубе?
Что касается трубы, то напрасно старались отнести ее звучные фанфары к области иллюзий слуха. Уши в данном случае так же не ошибались, как и глаза. Без сомнения, все видели; без сомнения, все слышали. В ночь с 12-го на 13 мая — ночь очень темную — наблюдатели Иэльского колледжа в Шеффильде смогли записать несколько тактов музыкальной фразы, написанной в re majeur со счетом 4/4, — фразы, которая нота в ноту, ритм в ритм воспроизводила припев песни Chant du depart («Прощальная песнь»).
— Ну, конечно, — говорили шутники, — конечно, это целый французский оркестр играет нам из воздушных сфер!
Но шутить — не значит отвечать.
Такое именно замечание сделала Бостонская обсерватория, основанная Атлантической компанией металлургических заводов, с мнением которой по вопросам астрономии и метеорологии начинали очень считаться и в мире ученых.
Тогда в дело вмешалась обсерватория Цинциннати, основанная в 1870 году на вершине Лукау благодаря щедрости астронома Кильгура, стяжавшая себе громкую известность своими микрометрическими измерениями двойных звезд. Директор этой обсерватории заявил — и он был вполне искренен, — что, без сомнения, какое-то странное движущееся тело появлялось через небольшие промежутки времени в различных пунктах атмосферы, но что о природе этого тела и его размерах, о быстроте передвижения и о его траектории ничего сказать нельзя.
И вот тогда газета Нью-Йорк Геральд, очень распространенная в Америке, получила от одного из своих абонентов следующее анонимное сообщение:
«Вероятно, никто еще не забыл ту ссору, которая несколько лет тому назад произошла между двумя претендентами на наследство бегум[7] Раджинары: французом доктором Саразэном, жившим в своем родном городе Франсвилле, и немецким инженером герром Шульце из города Стальсштадта; оба эти города находятся в южной части штата Оригон.
Равным образом, вероятно, не забыли, что с целью уничтожить город Франсвилль герр Шульце пустил в воздух снаряд громадных размеров, которому надлежало попасть во французский город и разрушить его.
Тем более никто, конечно, не забыл, что этот снаряд, начальная скорость которого в момент выхода из канала пушки чудовищной величины была недостаточно точно вычислена, был унесен со скоростью, в шестнадцать раз превосходящей скорость полета обыкновенных ядер. Снаряд летел со скоростью сто пятьдесят лье в час и не вернулся на землю, а, превратившись, таким образом, в болид, вероятно все еще движется и будет вечно двигаться вокруг нашего земного шара.
Почему же в таком случае не допустить, что болид и был тем самым телом, в существование которого не верить нельзя?»
Очень хорошо придумал этот абонент газеты Нью-Йорк Геральд. Но труба?.. Ведь в снаряде герра Шульце никакой трубы не было!
Таким образом, все «объяснения» не объясняли ровне ничего, а все наблюдатели наблюдали очень плохо.
Оставалась только одна гипотеза, предложенная директором обсерватории в Цэ-Ка-Вей. Но что значило мнение какого-то китайца!..
Не подумайте, что вся эта история в конце концов надоела жителям как Старого, так и Нового Света. Нет! Споры продолжались, все более бурные, но ни к какому оглашению они не привели. Тем не менее все же наступил кратковременный перерыв. В течение нескольких дней интересовавший всех предмет — болид или нечто другое — никем не был замечен, и ни разу за все это время в воздухе не слышали звуков трубы. Может быть, этот предмет, это тело упало на такой пункт земного шара, где было трудно найти его след, — в море, например? Или, быть Может, оно скрылось, на самом дне одного из океанов, Атлантического, Тихого или Индийского? Можно ли было сказать что-нибудь определенное по этому поводу? Но вот как раз между 2-м и 9 июня был отмечен ряд новых фактов, которые невозможно было отнести к области одних только космических явлений.
В течение всех этих восьми дней очень многие наблюдали: гамбуржцы наверху башни св. Михаила; турки — на самом высоком минарете св. Софии; руанцы — на стреле своего собора; страсбуржцы — на самой высокой точке Мюнстера; американцы — на голове своей статуи Свободы, при входе в Гудзон, и с памятника Вашингтону в Бостоне; китайцы — на крыше своего храма «Пятьсот гениев» в Кантоне; индусы — на шестнадцатом этаже пирамиды храма Танжура; обитатели Ватикана — на кресте собора св. Петра в Риме; англичане — на кресте лондонского собора св. Павла; египтяне — на, остром углу пирамиды Гизе и парижане — на громоотводе Эйфелевой башни, построенной для выставки 1889 года, вышиной в триста метров, — все они видели с самых высоких своих пунктов развевающийся в воздухе флаг!
Флаг этот представлял собой полотнище черной шелковой тафты, усеянное серебряными звездами, с золотым солнцем посредине.
ГЛАВА II,в которой члены Уэлдонского института спорят, но ни к какому соглашению не приходят
— …и первый, кто будет утверждать противное…
— Вот как! Противоречить, конечно, будут, если найдется для этого повод.
— И это — несмотря на ваши угрозы!
— Разговаривайте поосторожнее, Бэт Фин!
— И вы тоже, дядюшка Прудэнт!
— Я настаиваю, что винт должен быть на корме.
— Мы тоже!.. Мы тоже!.. — ответили в один голое человек пятьдесят.
— Нет! Его место на носу! — воскликнул Фил Эвэнс.
— На носу! — подтвердили полсотни других голосов с не меньшим жаром.
— Мы никогда не сойдемся в мнениях!
— Никогда!.. Никогда!..
— В таком случае зачем же спорить?
— Это не спор, это дискуссия!
Возражения, упреки, гневные выкрики раздавались в зале заседаний уже с добрых четверть часа.
Этот зал был самым большим и самым знаменитым клубом в Уэлдонском институте, на Уолнот-стрит в Филадельфии, штат Пенсильвания в Америке.
Накануне в торговом центре города в связи с выборами городского ламповщика, зажигающего газовые уличные фонари, состоялись публичные манифестации и шумные митинги, которые не обошлись без побоев. Может быть, не охлажденный еще пыл вызвал чрезмерное возбуждение, которое только что проявили члены Уэлдонского института. А между тем это было самое обыкновенное собрание приверженцев воздухоплавания, обсуждавших животрепещущий для той эпохи вопрос об управлении аэростатами.
Все это происходило в том городе Соединенных штатов, быстрый рост которого превзошел даже рост Нью-Йорка, Чикаго, Цинциннати и Сан-Франциско; в городе, который, не будучи ни портом, ни центром фабричной каменноугольной или нефтяной промышленности, ни узловой железнодорожной станцией, был все же больше Берлина, Манчестера, Эдинбурга, Ливерпуля, Вены, Петербурга, Дублина, — в городе, обладающем парком, в котором могли бы поместиться все семь знаменитых парков Лондона. В нем насчитывают сейчас до миллиона двухсот тысяч жителей, в силу чего он претендует на четвертое место в мире после Лондона, Парижа и Нью-Йорка.
Филадельфия — город почти сплошь мраморных построек, с величественными домами и общественными зданиями, не имеющими себе равных. Самое известное из городских учебных заведений Нового Света университет Жирара — в Филадельфии. Самый большой на земном шаре железный мост — это мост через реку Скулкилл в Филадельфии. Самый великолепный храм франкмасонов