–– Они уже у тебя были?
–– Нет, – мотнула головой Анфиса и села прямо в центр кучи, образовавшейся на диване.
–– Рассказывай, – приказала Вероника, усаживаясь на стул, напротив сестры.
Анфиса растерянно хлопала глазами. Казалось, что всего пять минут назад мысли носились в её голове одна за другой. Анфиса задавала сама себе умные вопросы, и сама же вразумительно отвечала. Но сейчас, глядя в глаза Нике, она не смогла сформулировать ни одного предложения.
–– Сегодня мне позвонил Гурман, – наконец, медленно начала Анфиса, – и сказал, чтобы принесла в зубах… А ещё, что вырвет мне… и заставит съесть. Ой, мне плохо.
Анфиса замолчала, медленно закатывая глаза.
–– Что вырвет? – поглаживая дрожащую руку сестры, прошептала Вероника. – Ладно, что бы ни сказал, не верь. Я ему сама всё лишнее повырываю. У тебя нашатырь есть? Предупреждаю, если ты в обморок решила завалиться, то я первую помощь оказывать не умею. Что твой Смирнов натворил, я из первых рук знаю. Рассказывай, что они от тебя хотят.
–– Гурман о каких-то деньгах спрашивал. Сказал, что всех Капитонов в асфальт закатает, если не вернём то, что взяли. Что-то ещё говорил, но я не запомнила. Никуша, что случилось-то?
Ника достала из кармана пачку сигарет и, закурив, рассеянно обвела взглядом комнату. Анфиса опустила глаза. Если сейчас Ника спросит о пепельнице, то придётся выкручиваться. Керамическая тарелочка с надписью: «Курение убьёт тебя, лошадь» стояла за окном, полная окурков. Неделю назад, после ухода Ники, Анфиса выставила её наружу даже не вытряхнув и тут же забыла. Сделав из салфетки некое подобие пакетика, Ника стряхнула в него пепел.
–– Хорошего мало, – начала она, выпуская в потолок струю серого дыма. – Три дня назад парни Балуя должны были выехать с крупной суммой денег в Коми. Готовился к передаче очередной транш для поддержки их сидельцев. Это официальная информация. Хотя денег было столько, что, вполне может быть, там ещё какие-то дотации. Ну, это их дела. За день до отъезда кейс с валютой привезли к Смирнову. Ребята остались там ночевать, потому что выезжать планировали на рассвете. В течение следующих трёх суток парни не звонили, но регулярно скидывали сообщения с мобильника Смирнова. Вроде как, всё шло по плану. Балуев звонков не ждал. Знал, что в том направлении не всегда есть связь. Но через какое-то время перестали приходить даже сообщения. А потом позвонили интересанты и объявили, что деньги не приехали. Балуевцы, естественно, бросились на квартиру Смирнова. Ну, а там обнаружили три дохленьких трупа со следами отравления. Смирнов и кейс с бабками исчезли. Времени со дня отъезда прошло столько, что этот козёл пешком мог до Северного полюса добежать. Где его сейчас искать Балуев понятия не имеет, вот и бесится. Не нервничай, ты Смирнову не жена, так что с тебя взятки гладки. Надеюсь, этот придурок не вводил тебя в курс своих махинаций?
Вопрос Ника задала риторический, но Анфиса, глупо вытаращив глаза, шлёпала губами и не сводила с сестры виноватого взгляда. Вводил. Но как сказать об этом Нике? Взяв тайм-аут, Анфиса несколько минут теребила попавшийся под руку шарф. Вероника медленно опустилась на колени, внимательно изучая покрывшееся красными пятнами лицо сестры.
–– Только не говори мне, что ты знала о планах Смирнова. Впрочем, нет, говори, – горячо зашептала она, схватив Анфису за плечи. – Чем больше я буду знать, тем лучше мы построим защиту. Выкладывай всё, что знаешь, а я решу, что нужно для дела, а что оставим за кадром.
Спрятав лицо в шарф, Анфиса глухо зашептала:
–– Смирнов звонил мне вчера на работу. Сказал, что у него проблемы, и я должна помочь. Надо сходить на железнодорожный вокзал и забрать пакет из камеры хранения.
–– Камера на Главном или Первомайском вокзале?
–– На главном.
–– Понятно. Он звонил со своего телефона?
–– Не знаю. Он позвонил в садик. Трубку взяла медсестра.
Телефон, которым пользуются воспитатели, стоит у неё в кабинете.
–– Хорошо. Номер ячейки и код назвал?
–– Нет. Сказал, что ячейка – Тютчев, код – наш первый поцелуй.
–– Ну и? Это что за мессендж?
Ника брезгливо поджала губы и забрала из рук сестры шарфик.
Отшвырнув его, снова уставилась на Анфису, ожидая продолжения.
В комнате повисло напряжённое молчание. Смущённо закусив губу, Анфиса не сводила глаз с плавно опускающегося на ворох газет кусочка лёгкой ткани и тянула время. Ника тоже не спешила. Молчание затягивалось. Наконец, гордо вскинув голову, Анфиса выпалила:
–– За несколько дней до его отъезда мы играли, кто больше вспомнит русских поэтов. Он написал пять фамилий, а я шестнадцать, а вечером вспомнила Тютчева и дописала. Он был последним в списке, семнадцатым. А день нашего первого поцелуя – день рождения Володьки. Он его, как подарок воспринял, вот и запомнил. А я особые даты и без дополнительных ассоциаций помню.
Задрав голову, Анфиса вызывающе смотрела на сестру. Кажется, она ждала что та расхохочется ей в лицо. Ника, действительно, не смогла сдержать смех.
–– Ужас, Анфиска, какой ты ещё ребёнок, – пробормотала она. –
«Первый поцелуй», «первый секс»… Детский сад.
–– Да ладно тебе смеяться, – Анфиса обиженно надула губы. – Ты ведь тоже помнишь, с кем тебе было лучше, с кем хуже….
–– Лучше-хуже – это дело техники. Ты уже ездила на вокзал? Пакет у тебя?
–– Нет, вчера работала во вторую смену. Последнего мальчика поздно забрали. Домой приползла никакая и сразу спать завалилась. Думала сегодня после работы заехать, забрать.
Сделав очередную затяжку, Ника только сейчас заметила, что сигарета почти потухла. Стряхнув столбик пепла, она смяла окурок и аккуратно завернула импровизированную пепельницу.
–– Ладно, поднимайся. – Голос Ники звучал ровно, и Анфиса облегчённо вздохнула.
«Не печалься и не хнычь. Будет стол и будет дичь. Ну-ка, встаньте предо мною Тит Кузьмич и Фрол Фомич». Никуля была и Титом Кузьмичом, и Фролом Фомичом. А ещё и крёстной феей, которая без волшебной палочки, одним движением бровей, могла решить любую проблему.
–– Поехали за вкладышем. Посмотрим, что тебе оставил этот урод. Дай бог, чтобы там были деньги в полном объёме. Тогда можно договориться с Балуевым и забыть твоего козла, как страшный сон.
–– Смирнов сказал, что там бриллиант, – нарочито громко прошептала Анфиса.
Медленно поднявшись, она неуклюже взмахнула руками, покачнулась и снова плавно опустилась на диван.
–– Бриллиант, – повторила Ника, задумчиво разглядывая новые японские шторы-панели на окнах. – Вот только бриллиантов нам не хватало. Ладно лежи. Сама съезжу. Дверь никому не открывать, на звонки не отвечать.
Сделав несколько шагов, Ника остановилась на пороге комнаты. Хитро прищурив глаза, она склонила голову на плечо и пробормотала:
–– Анфисунчик, а ты точно папкина дочка? Ну нет в нашем роду девочек, которые после каждого неприличного слова в обморок падают. Да и родинки папкиной у тебя нет.
Анфиса медленно поднялась с дивана, буравя сестру злым взглядом. Ника прикусила губу. Не надо было сегодня так шутить. С того самого времени, как Анфиса осознала, что она единственная из семьи Капитоновых, у кого нет родинки под губой, она жутко расстраивалась и комплексовала. К горлу снова подкатила волна обиды. Ну, давай, в очередной раз, заведём разговор на тему: «кто в семье Капитоновых капитонистее». Ну, нет у неё родинки отцовской. А что ты хотела? Это старших детей папик по молодости мастерил, а пока до неё очередь дошла, родинки и закончились.
Вытерев рукавом нос, Анфиса исподлобья рассматривала в зеркале опухшее от слёз лицо. Ну, форма не показатель, то, что у них у всех круглые поросячьи ряшки ещё ни о чём не говорит. Волосы, конечно, отцовские, тут уж не придерёшься. Светлые, крупными локонами обрамляющие приятное личико. Нос чуть длинноват, но, пожалуй, тоже больше отцовский. А вот губы материны, тонкие, словно чужие на чисто славянском, покрытом весь год светлыми веснушками лице. И да, очаровательной родинки под губой, делающей всех старших Капитоновых безумно соблазнительными и сексуальными, Анфисе не досталось.
–– Зато я единственная законнорожденная Капитонова, – победоносно вздёрнула нос Анфиса, и Вероника опустила взгляд.
Действительно, так уж получилось, что из многочисленных возлюбленных отца, официальный брак он заключил только с её матерью, что давало Анфисе бонус при общении с многочисленным потомством родителя.
Посчитав разговор на тему генетики законченным, Ника прошла в ванную комнату и открыла шкафчик с лекарствами, поймав на лету упавшую с захламленной полки упаковку «Ибупрофена».
Почти пустая бутылочка с нашатырным спиртом нашлась в глубине ящика. Вылив остатки на ватный диск, Ника снова зашла в комнату и сунула его Анфисе под нос. Резкий запах колючками пробежал по внутренностям. Громко чмокнув её в щёку, сестра подняла брошенную у порога сумку и поспешила к выходу.
Как только входная дверь захлопнулась, Анфиса вскочила с дивана. Выбежав в коридор, провернула замок ещё на несколько оборотов. Сверху что-то глухо стукнуло. Светлое облако штукатурки, медленно опускаясь с потолка, блеснуло в солнечном луче. Сосед опять затеял ремонт. В любой другой момент Анфиса бы психанула, но сегодня шум её успокоил. Подойдя к окну, она долго разглядывала окрестности сквозь плотную ткань японских штор-панелей. Не найдя ничего подозрительного, облегчённо вздохнула.
Не было ещё такого случая, когда Ника не решила бы её проблему. Не важно каким способом: в школе отчаянно дралась, в университете носила дорогие коньяки строптивым преподавателям. Даже когда на прогулке в садике одна из девочек распорола подружке щёку, непонятно как оказавшимся на площадке шприцем и Анфисе, грозило увольнение, именно Ника оплатила пластическую операцию малышке и шумно отметила мир с родителями в лучшем ресторане города.
И каждый раз, пока Ника решала её проблемы Анфиса лежала на диване в позе эмбриона и ревела. Ревела в школе, ревела в университете, ревела на работе… Ревела и ждала, что прибежит Ника, сопли вытрет, валерьянки накапает, нашатырь под нос сунет и помчится её спасать.