шими книгами и документами.
Чердак оказался пыльным и неожиданно светлым. С окнами, правда, не такими громадными, как по всей школе, и очень грязными, но всё же пропускавшими свет. Ничего особенного. Скучные старые географические карты, даже исторических не нашлось...
«Зззззз! Ззззззз!» — раздался звук металла, пилящего человеческую кость. А потом стон. Всё-таки мертвяки кого-то тут мучают и даже убивают.
«Ааа!» — с воплем вылетела я из чердака и помчалась по ступенькам на лестничную площадку.
«Бах!» — врезалась во что-то большое и мягкое.
Громадный живот. Чья-то ладонь опустилась мне на голову и легонько оттолкнула от живота. Я подняла глаза: Родионов! Я чуть не сшибла с ног Родионова!
Он пожевал губами, глядя куда-то мимо меня, и сказал рокочущим голосом: «Ничего. Бывает». И пошёл дальше.
Не, он не похож на динозавра. Он — Голова в Тронном зале Гудвина из «Изумрудного города». Точь-в-точь как на иллюстрациях Владимирского из детской, зачитанной до дыр книжки. Лысая голова, вращающая глазами. Я рассмеялась.
Ошалевшая Светка хлопала ресницами. У неё в глазах застыл миллион вопросов. Про чердак, разумеется. Но спросила она только: «Почему учитель тебя не наказал?»
«Ззз! Зззззз!»
Оказывается, это звук с улицы. Мы подбежали к окну. На наших глазах, немного постанывая, обрушилось на землю массивное дерево. Зачем-то на заднем дворе школы пилили наши старые деревья.
В течение года их спилили все до единого. Деревья, обхватить стволы которых можно было только вдвоём, а то и втроём. Школа без них выглядела нелепо обнажённой. Клумбы перед ней засадили розами. Областной город получил в прошлом году звание города миллиона роз. Тут-то все шахтёрские города и начали наводнять розами по примеру областного. Росли они довольно чахло. А на школьной клумбе между жалкими кустами торчали громадные пни. Их так и не смогли выкорчевать.
Скоро для вылазок по школе у меня появился приятель, даже больше — друг. Расскажу по порядку. Моя мама всегда на шаг опережала моду. Ладно бы сама, но она взялась за меня. И отвела в парикмахерскую. Я вполне свыклась со своими вечными бантами в косичках, а тут меня обкорнали почти налысо. В Европе так уже ходили, даже, может, и в Москве. Но не в нашем городе и тем более школе. Главный насмешник класса Генка тут же окрестил меня Тифозной. Я страдала. В школе пыталась виду не подавать, не вспылить и ни в коем случае не отозваться на обидное прозвище. А дома рыдала в подушку.
Однако вышло, что из ситуации можно было извлечь выгоду: я обнаружила, что незнакомые взрослые принимают меня за мальчика. И ноги сами понесли меня в секцию дзюдо, куда в те времена девочек не принимали. Понятно, что если меня не вычислят сразу, то всё накроется, когда тренер потребует справку о состоянии здоровья и характеристику из школы. Без документов больше недели-двух походить не удастся. Но хоть одним глазком взгляну, что из себя представляют эти самые единоборства.
Зашла в зал и испугалась: что же я делаю? Поздно! Появился тренер и спросил, как меня зовут, из какой я школы. Сказал, что робеть не надо, парень. Я промямлила, что зовут меня... Андреем, и растерялась окончательно. Тренер допытывался про школу. «Привет! — хлопнул меня по плечу веснушчатый мальчишка и повернулся к тренеру.— Этот из моей школы». Узнал. Прокололась? «Пошли со мной в пару, тёзка»,— засмеялся он.
Конечно, я попросила Андрюху никому не говорить. Но кто ж удержится? Завтра вся школа будет ухохатываться над моей выходкой. Меня задразнят. Жизни мне в этой школе больше не будет! Однако Андрюха молчал, как партизан.
На дзюдо я продержалась от силы недели две. И не потому, что не было справки. Андрюха, кстати, предлагал мне «достать» бланк и её «нарисовать». Ему я сказала полуправду: мол, уже надо приносить кимоно, а мне негде тайно переодеваться. Полная правда состояла в том, что мне было тяжело. Но не признаваться же в этом? Я нашла секцию каратэ, куда неожиданно решили набрать и девочек. Позже перетянула за собой Андрюху.
По неписаным школьным законам, он был мне самым неподходящим другом: мальчишка, да ещё на два класса моложе меня. Однако мало того, что этот парень всегда держал язык за зубами,— он понимал меня с полуслова. Стоило заикнуться: «А что может быть за дверью возле мастерских?» — как Андрюха «заимствовал» ключ. Он был завсегдатаем картёжных посиделок у технички, с его нагловатым и весёлым характером для него проблемы замков не существовало.
Только ничего интересного в школе не оказалось. Мы, заготовив себе хорошее алиби, с фонариком облазили все таинственные кладовки и подсобки. Андрюха даже повторил мой подвиг — в одиночку обследовал ещё раз чердак. Пусто. Хотя я, честно говоря, не знаю, какие такие особенные сокровища мы рассчитывали найти.
То ли мы утолили жажду приключений, то ли уже полагалось вести себя посолидней, особенно мне — как-никак пошла в восьмой класс, но мы с Андрюхой переключились на другие исследования. Раскручивали до последнего винтика все механизмы, что попадались под руку. У меня дома пострадали телефон, радио и калькулятор. Телефон пришлось выкинуть и поменять проводку к нему; мама ругалась целый месяц, пока не купила с большими трудностями новый аппарат. Дефицит же. По поводу радио никто не грустил. А калькулятор было жалко. Редкая вещь по тем временам.
На математике в школе я скучала. Родионов восьмые классы не взял. Хорошо, что двоюродная сестра подарила мне подшивку журнала «Квант». Из книжки «Математическая смекалка» я вроде выросла. Ничего, уж в девятом, в математическом, у меня будет хороший учитель.
Зато мне вдруг понравилась ненавистная до того физика. Вместо вечно убегающей на совещания Щуки физику стала вести Аэлита. Гроза всей школы, беспощадная, безжалостная физичка оказалась очень толковой учительницей. Она разжёвывала материал и натаскивала на стандартные решения. Но понять и запомнить можно было, только если не бояться её злобных окриков и язвительных замечаний. Весь класс цепенел в страхе от одного её нахмуренного вида. И никто ничего не соображал. Получилось так, что все её объяснения доходили только до нас с Генкой.
Сидим мы с Андрюхой, курочим тот самый калькулятор. Как раз вынули жидкокристаллический дисплей и начали подавать на него разное напряжение. И я не без гордости похвасталась, что хожу в лучших учениках у самой Аэлиты. «Да ну,— изумился Андрюха,— у неё нет любимчиков. Но смотри не продавай ей меня в случае чего». Я не поняла. Он рассмеялся и пояснил. Ничего себе! А я и не догадывалась, что он её сын. Он же, как все, называл её за глаза Аэлитой, не Аллой Михайловной. Забавно. Его маму многие терпеть не могли за несговорчивый характер, а он ухитрялся быть в хороших отношениях чуть ли не со всей школой.
Ближе к концу года всезнающий Андрюха сообщил мне, что Родионов доучивает выпускной класс и уходит на пенсию. А матклассы отдают Татьяне. Говорят, что она ничего. Не Родионов, конечно, но... ничего.
Я огорчилась. Как же так? Получается, идти в девятый математический смысла нет. Уроков математики будет в два раза больше, но скучных и нудных, как и сейчас. В физклассе это время заполнят физикой. Аэлиты я не боюсь. Только кто ж пойдёт в физкласс? Престижно считается учиться в матклассе. Отличников обещали зачислить туда без экзаменов. И туда же пойдут дети городской элиты.
На уроке я критически оглядела одноклассников. Знакомые поднадоевшие лица. А вот в физкласс придут новенькие. Из других школ. Подвинутые на физике, способные сдать экзамен Аэлите и наверняка не такие зазнайки и снобы, как мои теперешние одноклассники. Пойти в физкласс — это как начать новую жизнь.
«Ты чё лыбишься?» — спросил Генка и ткнул меня локтем в бок. Мы с ним сидели за одной партой. «Я напишу заявление в физкласс»,— прошептала я ему. «Но это же не со всеми вместе...— удивился он.— А что! Это будет весело. Я с тобой!» Уже не одна, не пропаду!
На перемене зашли к Щуке в кабинет. Оба на хорошем счету. Щука подписала наши бумажки не глядя и протянула руку: «Поздравляю с зачислением в маткласс». Надо было видеть её лицо, когда Генка её поправил: «В физкласс». Можно подумать, что мы замыслили самоубийства. Хотя удвоенные уроки у Аэлиты для многих так и выглядели.
В маткласс народу перебрали. А в физкласс случился недобор. В результате его объединили с простым. Из старой школы в нём оказалось ещё несколько человек из параллели. Все остальные — новенькие. В основном мальчишки. Каждый чем-то интересен, каждый — особенный. Замечательные одноклассники.
Но они все ещё не видели толком Аэлиту. Она влетела на первый урок в своём обычном плохом настроении. Злобно обвела глазами присутствующих и сообщила, что она про нас всех думает. А думала она своей любимой поговоркой: «Дуракам закон не писан!» Она явно была не в духе, потому что отчеканила её до конца: «Если писан, то не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так!» Старый класс задрожал бы от ужаса, предчувствуя экзекуции, придирки и двойки. А тут блондин в мелких кудряшках хохотнул: «Не п-п-писан...» Он заикался, очень сильно, но, казалось, сам не обращал на это внимания. На удивление, Генка, который цеплялся и к физическим недостаткам, его не поддразнивал, хотя уже всем успел приклеить клички.
Виталик (так звали кучерявого) порозовел от смеха. В общем, забавная же поговорка. Класс грохнул. Аэлита улыбнулась обычной человеческой улыбкой и абсолютно нормально начала урок. Хотя не обошлось без шпилек. «Тяни сильнее»,— с таким озабоченным видом посоветовала она девочке у доски, что опять сначала хохотнул Виталик, а за ним и весь класс.
Дело в том, что старшеклассницы все до единой как будто соревновались, у кого короче форма. У доски им приходилось одной рукой писать мелом, а второй — тянуть книзу подол.
Щука и с этим безобразием активно боролась. Она устраивала облавы и на переменах, и на уроках. И если запрещённые кофты и серёжки можно было успеть снять, пока класс медленно поднимался поприветствовать вошедшую директрису, то форму не скроешь. И в дневниках у девочек красовались призывы к родителям и двойки за поведение.