– А ну, стерво[28]! – прикрикнул Страшко Ощера, замахиваясь.
И собаки отпрянули, лишь лаяли вокруг.
Из крайней избы вышла баба, посмотрела из-под руки и скрылась. Следом явился мужик в серых портах, серой длинной рубахе, подпоясанной ремнем, в суконной высокой шапке. Он почесывал бороду с сединой, щурил и так-то прикрытые мешками глазки. Страшко Ощера поздоровался, назвав мужика по имени. Мужик отвечал, тоже называя имя.
– Ладно всюду пройшли?
– Ладно, только в одном месте, на излуке, там, где удолие[29] перед бором, на завал наскочили.
– Зверя видали?
– Ага, сохатые купаются с детенышами.
– Рыбу брали?
– Да некогда нам, Вьялица Кошура! Пока вода держится, надо идти.
Мужик кивнул, оглаживая бороду.
– И то верно. Зайдете?
– Так некогда ж! – ответил Страшко Ощера, разводя руками.
– Баба! – кликнул мужик. – А дай-ка робятам квасу.
Костлявая баба в коричневом платье, в платке вынесла крынку. И Страшко Ощера с Сычонком прямо из нее и пили кислый резкий вкусный квас.
– А чадо чей такой будет? А, малец? Кто твой батька? – спрашивал мужик Кошура.
Страшко Ощера махнул.
– Молчит как рыба.
– Что так-то?
– Да получилося. Отнялась речь-то. Я его батьке, Возгорю Ржеве, говорю, мол, свези в Арефины горы, к Хорту.
– Это который?
– Да кудесник же! – вдруг встряла баба, все не уходившая и дожидавшаяся крынки.
– Цыц! – прикрикнул мужик. – Не тебя прошают здеся.
– Ён самый и есть, – подтвердил Страшко Ощера.
– А Ржева?
– Ни в какую. Ларион Докука задурил ему башку бядовую.
Мужик Вьялица Кошура не отвечал, соображал что-то… да так ничего и не сказал. Напившись и поговорив еще, Страшко Ощера перешел к делу. Мужик Вьялица Кошура закрутил головой.
– Не-а, что ты, мил человек! Какой хлебушек?! Нету! Все подобрали за зиму-то. Дочиста. Чем будем лето кормиться до урожая?
Он снял шапку и долго, упорно чесал кудлатую голову.
– А к кому пойти? – спросил Страшко Ощера.
– Да не к кому. Так уж плывитя. С богом, как говорится. В Сураже и хлебушком разживетеся.
– Вона как… Так хоть сала давай, Вьялица Кошура.
– Сала? – переспросил тот. – Чем платить станете?
– Да нечем же, – отвечал Страшко Ощера. – Как дубье сбудем, на обратной дороге и расплатимся.
– А много у вас?
– Хватит на ладную гульбу.
– Хм… Это ничего. Но пока вы ишшо сюды приплететеся. Мы и зубы на полку положим. Животики к хребтине подтянет ужо… Али не с чем плыть?
– Да есть маленько. Но так до Суража ишшо далече. Дня три ходу. А то и более.
– А то, давай, кликну сынов-то, да оны и погонят далее?
– Да на чем?
– Ну… найдется чего-нибудь… крошки какие… – отвечал Вьялица Кошура.
Страшко Ощера усмехнулся.
– Мудёр ты, Вьялица! И прижимист. Снегу не выпросишь.
– А снегу-то и нету! – отвечал тот, разводя руками и подмигивая своей бабе.
– Да чего ж так оплошали? – спрашивал Страшко Ощера. – Али купцы еще не шли на Смоленск?
– Ага… в этом годе что-то припозднились. Не было кораблиц ишшо.
– Ладно, что уж лясы точить-то, аки древеса, не бобры, чай, – сказал Страшко Ощера.
– Куды ж вы?
– А пойдем попытаем щастья дальше.
– А рухлядку-то вязете?..
– Да есть чуть.
– Бобёр, куница?.. Давай уж в обмен?
– Не. Ты, Вьялица, задешево возьмешь.
– Эт верна… верна… у самих тако добро иметца.
И они пошли дальше.
Но и в другой избе им ничего не дали. В самом деле, оголодало Поречье. Так ни с чем и пошли Страшко Ощера с Сычонком к реке.
– Этот Вьялица, – говорил Сычонку Страшко Ощера, – шельма. Всё у него есть. Но беднячком прикидывается, собака. А сам с сынами промышляет над купцами, что идут вверх до Смоленску. Идут, идут, да не все доходят… Глаз-то у нево неладный. Лядащий. Смурной, аки и весь ён. Одно слово – Вьялица[30].
Они вышли к реке.
– Ну, до Суража корму нам хватит, – сказал отец, – ежели не жрать от пуза.
Зазыба Тумак уныло похлопал себя по животу.
– Оле[31]… – протянул он.
– Ладно, братия! Айда до Суража. А там чего-нибудь в пути и придумаем, – заключил Возгорь Ржева Василий.
И плоты снова двинулись по реке, но теперь уже по широкой и полноводной Каспле.
Сычонок обернулся и увидел на бугре того мужика с седоватой, кудлатой, вьющейся и впрямь как космы метели бородой. Он стоял, опершись на палку, и глядел на плотогонов и ихние плоты.
Так и шли до вечера. Устали, изголодались. А тут еще и дождик заморосил. Начали шалаш ладить. Костер долго не разводился. Напрасно скрежетал Зазыба Тумак кресалом по кремню, гасли искры, не занимался трут. Потом Страшко Ощера накрыл его дерюгой, и наконец костер задымил. Одёжа на всех была мокрой. Но костер разгорался и разгорался и уже пышел жаром яро. Страшко Ощера повесил заветный котел. А отец с Зазыбой Тумаком взяли мрежу[32] и отплыли от берега на плоту, вбили колья в дно реки у берегов, путанку поперек течения натянули.
Похлебка в этот раз была жидкой, лишь с крупой и молодой крапивой. Хлеба совсем не было. Так и хлебали варево ложками, уже без шуток и обычных разговоров. Уморились. От одежды пар валил. Да дождик снова все влагой напитывал.
– Футрина так футрина, – бормотал отец.
В сырой и еще теплой одежде легли спать, укрылись козьими шкурами, дерюгой. Под Сычонком была еще и овчина. В шалаш отовсюду лезли комары, зудели, спать не давали.
6
…И глубокой ночью Сычонок вдруг очнулся, то ли что-то услышал, то ли что-то ему почудилось. Лежал, ворочался, никак спать не мог наладиться.
Соловьи молчали. Было тихо. От костра пахло дымом. Ни уголька уже не светилось. И снова услыхал плеск на реке, тут, поблизости.
Ткнул в бок батю. Тот заворчал. Но не проснулся.
И тогда Сычонок сильнее ткнул его, потом дернул за бороду.
– Ты чего… – забормотал отец.
Сел. И уже сам услыхал. Потряс за плечо Зазыбу Тумака, тот, очнувшись, разбудил Страшко Ощеру.
И тогда все трое мужиков выбрались из шалаша. Отец взял топор. Страшко Ощера – палку, Зазыба Тумак – длинный нож. И они пошли, пригибаясь, к реке. Сычонок – за ними, широко раскрыв глаза.
Зазыба Тумак вдруг встал в полный рост. Плоты уплывали. Зазыба Тумак прыгнул, да в воду угодил.
– Не леть! Стой! – крикнул отец.
Но полоса воды между берегом и плотом росла. Да Зазыба Тумак уже выбрался на плот и бросился к тени с шестом. Человек тут же хрястнул тяжеленным шестом, да Зазыба Тумак увернулся, а бревна аж взвизгнули, и в шесте хрустнуло. Тот снова вздынул шест для страшного удара, но не успел обрушить его. Зазыба Тумак метнулся вперед, как бы даже распластавшись в воздухе, чуть не взлетев с выкинутой вперед рукой…
Тут же послышался резкий вскрик. Крик тот мокро захлебнулся… И человек упал с глухим стуком на бревна плота. Отец и Страшко Ощера тоже бросились в воду. И второй ночной гость, не дожидаясь, прыгнул в реку, поплыл.
– Стерво! – гаркнул Страшко Ощера. – Шлында[33]!
От противоположного берега вдруг что-то отделилось и быстро пошло наперерез пловцу. Вскоре стала видна лодка. В ней сидел один гребец. Лодка быстро подошла к пловцу, и гребец помог ему забраться. И они ударили в два весла с обеих сторон так, что даже в темноте видны стали белые буруны. Будто зверь какой отчаянно работал лапами и стремительно уплывал прочь, вниз по реке.
– А! Трясца вас пройми! – выкрикнул Страшко Ощера.
Лодка уже совсем исчезла в темноте, только и слышен был плеск весел.
Зазыба Тумак поднял шест и толкал плот к берегу.
Страшко Ощера склонился над лежащим на плоту.
– Молодчик вроде, – проговорил он.
Сычонок стоял на берегу, трясясь всем телом под дождиком весенним.
– Кто ж таков? – хрипло спрашивал отец, тоже склоняясь над мертвецом.
– Ишь, твари калные, – ругался Зазыба Тумак, сильнее обычного шепелявя. – Поживиться восхотели! Недоноски вилавые[34]!
– Куды его? – спрашивал Страшко Ощера.
– Да ракам и рыбам на корм! – сказал отец.
– А не распознаем ли харю поутру? – спросил Зазыба Тумак.
– Сыматься нам надобно да и уходить, – сказал отец.
Все молчали. Только и слышен был тихий ток Каспли у плотов.
Страшко Ощера снова склонился над мертвецом.
– Чую я, отродье Кошуры, – сказал он.
– Да брось, – возразил отец.
– А чего? Покуда бы мы очухались, оны плоты далёко упёрли. Или куды в рукав сховали бы, переждали, да и заместо нас в Видбеск и прийшли.
– Ежели так, то Вьялица Кошура нам не спустит, – сказал отец.
– А сам виноват! – воскликнул Зазыба Тумак. – Держать надо в кулаке хмыстеней[35] своих.
– Но что ж это их повело? Сколь мы здесь ходим, всегда в дружбе были, – говорил отец.
– Вилавый друг опаснее змеи, – молвил Страшко Ощера.
– Так куды ево? – прошал Зазыба Тумак.
– Положим на берегу, пусть хоронят, – сказал отец.
Так и поступили. Сволокли труп на берег. Из шалаша все забрали, но сразу отплыть не смогли. Надо было мрежу снимать. Под мелким дождиком ее выбирали на ощупь. Хотя уже и пригляделись к темноте-то. Сычонка всего трясло и от холода, и от ужаса. Он места себе не находил ни в шалаше, ни на берегу.
Мужики долго возились с мрежей, уже и тьма редеть стала. Под дождем даже и соловей защелкал на рассвете, но сразу и примолк. Наконец они пристали к берегу. На плоту серебрилась, билась рыба.
– Дай котел! – крикнул отец Сычонку.
Тот отнес котел. Страшко Ощера набрал полный котел рыбы и еще осталась. Положили ее в мешок.