Юрий Михайлович АгеевРодник пробивается в скалах
Над горами
Я видел горы свысока,
Идя путём вершин.
Мне в мозг впечаталась строка:
«Прекрасен сход лавин…»
Окликни тишь, что спит века,
И всё сойдет с основ…
Но стыли синие снега
На спинах ледников.
Казались пропасти игрой
Горячечной мечты,
Смыкались там гора с горой
В бескрайние хребты.
Лепились села, точно мох,
Убоги и тесны,
И реки брали мир врасплох,
Срываясь с крутизны.
Наш самолет бросало в дрожь
Над безднами лететь.
И я подумал: вот где ложь
Не сможет уцелеть!
Тропы
Случается в жизни решиться на шаг,
Отбросив, как хлам, что придумали люди.
Пусть глянец на всём, чую: что-то не так,
И лишь самому докопаться до сути.
А мне говорят: «Светел мир и велик,
Где правят расчёты и точные числа.
Живи, как другие — не лезь напрямик.
Что толку в метаньях и в поисках смысла?
Хлебнув передряг, ты вернулся назад,
А было б спокойней остаться у дома.
К чему рисковать и блуждать наугад,
И так ли уж плохи одни аксиомы?»
Но всем вопреки путь я выбрал иной,
Минуя дороги, прямые, как стропы.
С тех пор простираются передо мной
Глухие, кривые, Окольные тропы.
Мы живём, открытые ветрам…
Мы живём, открытые ветрам,
Над обрывом в глинобитном доме.
Притерпелись к вечным сквознякам,
Хлеб жуём и деньги экономим.
От порога тропы — круто вверх.
В сторону шагнёшь — сломаешь ноги.
Сохнут слёзы, застывает смех
От того, что натворили боги.
Пласт — на пласт, скала вросла в скалу,
Прилепились домики, как гнёзда.
Здесь вольготно одному орлу,
Да и тот предпочитает воздух.
Те, кто хвалят хмурый горный край,
Либо лгут, или в горах не жили.
Их бы на полгода в этот «рай»,
Мигом всю б романтику забыли.
Следишь за миром через «цейс»…
Следишь за миром через «цейс»
В глухом безлюдье постоянном,
Живёшь в горах, как эдельвейс,
Вдыхая холод и туманы.
На высоте чистейший слог
Сгорает в рифме и длиннотах,
И только тишина и Бог,
И через месяц день отлёта…
Горная ностальгическая
Что тянет нас к бедовым кручам,
Когда внизу намного лучше?
Вершины скрыты в хмурых тучах,
А нам унынье ни к чему.
Готовы вниз нестись лавины,
Нам не пройти и половины,
Но ждут невзятые вершины,
И нас подруги не поймут.
Мы лезем в скалы не за риском,
Не за уменьем альпинистским.
Мы к небесам подходим близко, —
Как хорошо на высоте!
Внизу долины, точно карты,
Сдувает ветер нас с азартом,
И понимаешь, что не стар ты,
А истина лишь в простоте.
Когда мы сходим с небосвода,
Раз в пять труднее переходы.
Мы говорим: «Прощай, свобода,
Нас ждут глухие города…»
Но ветер, пахнущий снегами,
Но эдельвейс прекрасной даме,
Но высоту за облаками
Душа запомнит навсегда.
Нога с уступа соскользнёт…
Нога с уступа соскользнёт, —
Когда-нибудь случится это,
И бывший друг перешагнёт
Через тебя, не зная, где ты.
А ты во льдах заснул навек,
Пятью обвалами засыпан.
Зачем стремишься, человек,
К горам? Скажи, что там забыто?
Вершины ль видимая даль
Тебе доступнее сокрытой?
Он скажет: «Не твоя печаль! —
Мне по душе страна гранита».
Чайки в городе
Чайки в городе, в городе… Птицы!..
Не людей, так хоть их пожалеть!
Чайкам голодно, надо кормиться
И в полете не умереть.
Вот зима, но исчезли вороны.
Странный признак! — чего им не жить?
Только чайки летят на балконы,
Рвутся в окна, прося их впустить.
Чайки, чайки, хорошие птицы.
Трудно вам? Я впущу вас, впущу!
Только где же вам всем разместиться?
Что, не в гости? Хоть корм притащу!
Но пугливы вы страшно — и точка.
Подойдешь — всех, как ветром снесет,
Не берете из рук ни кусочка.
Верно! Пуганый дольше живет.
Всё равно вам, кто чуток, не чуток…
Всё меняется, всё до поры.
Снег пойдет через несколько суток,
А пока чайки белят дворы.
Эдельвейс
Где туманы дремлют и поныне,
Порожденьем недоступных мест,
Рос цветок прекрасный на вершине,
Нежно называясь Эдельвейс.
С высотой небес устав бороться,
Пролетал орёл к исходу дня
Там, где Эдельвейс тянулся к солнцу,
Головы бесстрашно не клоня.
Так и жил бы он, ничьей рукою
Не встревожен, так же свеж и чист,
Но однажды в этот край покоя
Вторгся, страх презревший, альпинист.
Лез по скалам он, как по ступеням,
И вершин без счёта покорил,
Чужд был сожаленьям и сомненьям,
И цветистых слов не говорил.
Тот, кому победы мало значат,
Сделал на вершину первый шаг,
И сорвал цветок, как приз удачи,
А потом впихнул его в рюкзак.
И — назад, свою развеяв скуку,
Покоряя дальше белый свет.
Но тому, кто поднимает руку
На красу Земли, спасенья нет.
Зашатался камень под рукою,
Задрожал и канул свод небес.
Покоритель спит в краю покоя,
Рядом с ним — увядший Эдельвейс.
Что ж, на свете всякое бывает, —
Погибают люди там и тут…
Горы боль свою не забывают,
Эдельвейсы снова прорастут.
Я живу в высотном доме…
Я живу в высотном доме
На последнем этаже,
Крыш, небес и солнца кроме —
Только молнии стрижей.
По проспекту ходят люди,
Сверху — точно муравьи, —
Так о нас и боги судят,
Без пристрастья и любви.
Мчатся разные машины,
Отравляя мир вокруг,
Ну а мне с моей вершины
Грузовик — и тот, как жук.
Просыпаюсь — сразу к свету,
Вся отдушина — балкон.
У кого балкона нету, —
Жизнь влачит в плену окон.
Поутру на воздух выйду,
Сигарету закурю,
Сам себе прощу обиду,
Сам с собой поговорю.
Не хожу давно к знакомым
И скупее стал в речах
Потому, что лифт поломан,
А вода — лишь по ночам.
Сталь куют за стенкой справа,
Слева крутят «Бони М»,
Снизу тетка злого нрава
Сочиняет тьму проблем.
Но о том ли все мечтали?
Знали бы, как мне вас жаль!
Ах, какие видно дали,
Если вглядываться в даль…
Люд в свои стремится норы,
Скукой мается, а зря.
Надоел мне этот город,
Между нами говоря.
Бьёшь баклуши на работе, —
До зарплаты как дожить? —
И ещё не старый, вроде,
А куда исчезла прыть?
Годы мчатся неуклонно,
Скоро пенсия
— и что ж?
Сиганул бы я с балкона,
Да на землю упадёшь.
Но все беды, словно мыши,
Убегают в никуда,
Если дождь идёт по крыше,
С потолка течёт вода.
Если с крыши, если с крыши
Тихо капает вода…
Дождь в городе
Зеркал асфальтовых не счесть —
Их полирует дождь.
Бормочет он… О чем? Бог весть…
О том, чего не ждешь.
Вот взять бы и расколдовать
Звон капель, дробь в окно,
И записать в свою тетрадь
Решенье хоть одно.
Но вместо слов дыханьем снов —
Нет сил их удержать, —
Смывая пыль со всех основ,
Дожди идут опять.
Столовая общепита
Что — помню, а что — забыто,
Но где-то на самом дне
Столовая общепита
Всплывает, как в давнем сне.
С десяток столов и стойка,
Где борщ, котлеты, компот,
А хлеб — хватай его столько,
Сколько рука наберет.
Прибавишь стакан сметаны,
И всё это на поднос,
И дешево, как ни странно,
И съесть это — не вопрос.
Подсядешь к окну, и сыто