— Папа!
За дверью раздалось негромкое равномерное похрапыванье: фрр, фрррр…
— Папа! — Владик тихонько постучался. — Пора!
Папа не отвечал. Владик снова постучался. Не сразу раздался папин сонный голос:
— Ммм… Кто там?
— Папа, вставай! Уже время!
— Что случилось? — спросил папа сквозь сон.
— Как «что случилось»? — растерялся Владик. — Ты же сам вчера просил… Уже «пионерская зорька»!
— Ммм… Какая Зорька? Кто это Зорька?
Владик не мог понять, шутит папа или на самом деле забыл.
— Ты же сам вчера сказал: «В компанию! На зарядку!»
— А… — протянул папа, — верно-верно! Так бы сразу и сказал. Встаю!
Владик обрадовался и побежал открывать форточку. В комнату потекла холодная струйка воздуха. Потом Владик включил настольную лампу. Окна сразу потемнели. За книжным шкафом заворочалась тётя Феня. Однако, как долго папа одевается! Владик снова подошел к папиной двери:
— Папа, ты скоро?
Он прислушался. За дверью опять раздавалось равномерное густое: фрр, фррр…
Владик обиделся:
— Нет, папа, ты скажи серьёзно: будешь или нет?
Храпенье прекратилось, и послышался папин голос:
— Экий ты, брат, настойчивый… недаром тебя тётя Феня активистом называет. Ладно, иду…
Стало слышно, как он там, за дверью, поднимается. Наконец папа вышел к Владику — в тапочках, в полосатой пижаме. Он отчаянно зевал и потягивался. Владик взял его за руку:
— Вот, становись сюда… Скорей! А то сейчас начнётся.
Папа послушно стал на плетённый из серого фетра коврик:
— Владик, слушай, а что, если умыться сначала? Только чуть-чуть сполоснуть лицо, чтобы сон прогнать?
— Что ты, папа, разве не знаешь! — испугался Владик. — Водные процедуры потом… Тише! Сейчас начнётся…
И верно, в ту же минуту в репродукторе кто-то весёлым голосом, точно за окнами сиял майский полдень, а не хмурился осенний рассвет, сказал:
— С добрым утром, товарищи! Начинаем урок утренней гимнастики.
Заиграла весёлая музыка. Папа и Владик зашагали по комнате. В комнате было тесно (она была перегорожена книжным шкафом), поэтому сначала папа и Владик натыкались друг на друга, но потом они приспособились, и дело пошло на лад. Казалось, что диктор находится вместе с ними в комнате, потому что он говорил:
— Выше колени, выше… вот так! Вот теперь правильно!..
Владик то и дело прыскал со смеху, глядя, как высокий, толстый папа с важностью топает, нагибается, приседает…
Потом он увидел, что папа очень серьёзно проделывает все упражнения. Тогда Владик перестал смеяться и тоже старательно приседал, дышал, нагибался и разгибался.
Им было вдвоём неудобно на маленьком коврике, и Владик шопотом, чтобы не заглушить диктора, сказал:
— Папа, а завтра ты себе отдельный коврик подбери!
— Ладно, не жадничай! — сказал папа. — Работай!
Скоро наступила самая любимая Владикова часть зарядки — прыжки. Они с папой запрыгали под музыку: гоп-гоп-гоп…
— Ноги врозь, ноги вместе! Ноги врозь, ноги вместе! — приговаривал диктор. — Выше, выше… так, так…
Владик, подскакивая как на пружине, оглянулся на папу. Папин тёмный, чуть подёрнутый сединой чуб подпрыгивал над высоким, покрывшимся испариной лбом. Лицо у папы покраснело, он тяжело дышал.
— Папа, ты устал, отдохни! — крикнул Владик.
— Ничего я не устал… сам ты устал… Работай! — отозвался папа.
Он прыгал так усердно, что в книжном шкафу что-то звякало — не то стекло, не то ключик.
— Ноги врозь, ноги вместе! — всё чаще и чаще командовал невидимый диктор. — Раз, два, раз, раз…
Наконец он подал команду:
— Ша-гом… Дышите… глубже… так…
Папа с Владиком пошли друг за другом, широко разводя руками, и, приподнимаясь на цыпочки, дышали так глубоко, что, казалось, они сейчас втянут в себя весь воздух, который струился с улицы через открытую форточку.
Диктор долго водил их взад-вперёд по комнате, заставляя делать то глубокий — «ещё, ещё глубже» — вдох, то продолжительный выдох. Но вот он велел им ещё раз хорошенько вдохнуть и выдохнуть и сказал:
— А теперь переходите к водным процедурам. Всего хорошего, товарищи!
— До свиданья! — вежливо ответил Владик, повернувшись к репродуктору. Потом он повернулся к папе: — Вот теперь, папа, пошли умываться.
Они долго плескались у толстых никелированных кранов.
— Славно, ничего не скажешь! Благодатное дело! — повторял папа, растираясь толстым мохнатым полотенцем. — Замечательно! Ты меня каждое утро буди. Слышишь, Владька?
— Ну да, тебя не разбудишь!
— Ничего, разбудишь. Мы и зимой будем это делать.
При слове «зимой» Владику сразу представился лёд, каток, и он сказал:
— Знаешь что, папа? Я давно хотел тебя попросить: купи мне коньки!
— У тебя же есть, по-моему, — сказал папа, вытирая уши.
— Ну, те не считаются! — Владик махнул бахромчатым полотенцем. — «Снегурочки» — это девчачьи коньки… Только смеяться будут.
Ему вспомнилось, как в прошлом году он катался на «снегурочках» и мальчики смеялись над ним.
— А какие ж ты хочешь? — спросил папа.
— «Советский спорт», вот какие. Прямые, — показал Владик, — без загибов. И чтобы навсегда были приклёпаны к ботинкам, а не то что каждый раз крути, верти…
— Ладно, — сказал папа, надевая пижаму. — Закончишь первое полугодие на «отлично» — куплю. Будет тебе подарок к Новому году!
— Ну, папа… — махнул Владик рукой, — что ты… К Новому году это уже ползимы пройдёт. Нет, папа, давай так: ты мне коньки купи сейчас, вот! А я тебе даю честное пионерское слово, что буду учиться как следует.
— Это что же, авансом, значит? — спросил папа.
— Авансом, ага! — улыбаясь, повторил Владик непонятное слово.
— Ну что ж, брат, ладно. Авансом так авансом. По рукам!
Папа протянул Владику руку. Владик стиснул обеими руками его большую, ещё влажную после умыванья ладонь и сказал:
— По рукам, папа! Только помни: «советский спорт» и с ботинками!
— Ладно. А ты помни: не ниже четвёрки. Так и запротоколируем. Пошли.
И оба Ванькова вышли из ванной. Одному пора было собираться на работу, а другому — в школу.
Пятая глава. На уроке географии
Хорошо идти в школу, когда у тебя всё в порядке: ты всё выучил, решил, переписал… Тогда тебе нечего бояться учителей, ты смело входишь в класс — пожалуйста, вызывайте сколько угодно, по любому предмету!
Но совсем другое дело, когда уроки не приготовлены. Тогда ты плетёшься в школу с неохотой, на душе тяжело. Какой-то червячок внутри так и точит тебя. В классе сидишь и дрожишь: а вдруг вызовут! Эх, если бы не вызвали!.. Ой, сейчас вызовут!..
Сегодня Владик шагал в школу с некоторым беспокойством. Он так и не успел вчера докрасить карту полушарий и не начертил градусной сети.
То и дело он поправлял на плече ремень от полевой сумки, в которой лежали книги. Сегодня сумка была особенно тяжёлой: Владик запихал в неё старый кинжал для девочки, которую они с Петей вчера встретили в парке.
«Ничего, — подбадривал он себя на ходу, — может, я ещё успею докрасить карту и начертить градусную сеть до звонка, в классе!»
Он прибавил шагу. Школа видна была издалека. Она стояла на высоком месте и светила во все стороны своими большими квадратными окнами, точно огромный маяк.
Они с Владиком были ровесники. Он родился в тридцать восьмом году, и школа тоже родилась в тридцать восьмом году.
В том году товарищ Сталин указал, что надо построить много-много школ, потому что было их маловато, а учиться надо всем ребятам Советского Союза — всем-всем, сколько ни есть!
И вот тогда, словно по волшебству, во всех городах выросли большие новые корпуса. Это были красивые здания с просторными классами и широкими коридорами, чтобы было где побегать ребятам на переменке.
Школа на Красной Пресне тоже была такой. Директор, Егор Николаевич, следил, чтобы изнутри она тоже была красивой.
Во всех классах были цветы, портреты вождей и писателей. В коридорах висели картины. На лестнице зеленели пальмы. На втором этаже стоял большой шестигранный аквариум; на переменах ребята прижимали носы к толстому стеклу, за которым в зеленоватом полумраке вились золотые рыбки.
В биологическом кабинете на полках возвышались чучела зверей и птиц. В углу белел чистенький скелет и скалил зубы на ребят. Его никто не боялся: все знали, что это кости и больше ничего.
В химическом кабинете блестели колбы и реторты.
В библиотеке было полно книг. Владик любил сюда ходить. Он чуть ли не каждый день менял книги.
На самом верху был большой спортивный зал — любимое место Пети Ерошина.
Словом, школа была большая и красивая. В такой школе только учиться да учиться!
Владик толкнул тяжёлую дверь, вытер ноги о твёрдый стальной коврик, сдал пальто Кузьминичне, и побежал в класс. Там он сел на своё место рядом с Петей, достал цветные карандаши и только наладился было красить, как раздался звонок и в класс вошла Кира Петровна.
Каждый раз, когда Владик смотрел на Киру Петровну, ему казалось странным: как это она, такая молоденькая, может работать учительницей! Да ведь её никто и бояться не станет. На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше. Она, правда, была высокая, но очень тоненькая. Лицо её то и дело заливалось густым румянцем, и, видно, поэтому у неё была привычка прикладывать руки с тонкими, длинными пальцами то к одной, то к другой щеке.
Одета она была в темносиний костюм и белую, как снег, шёлковую кофточку с овальной брошкой-камеей у воротничка. А на отвороте жакета краснел маленький значок ВЛКСМ.
Чуть поскрипывая новыми туфлями, она прошла к столу, положила свою чёрную лакированную сумочку, опустила на неё классный журнал — и урок начался.
Сперва она спрашивала заданное. Владик с беспокойством следил за учительницей: вызовет или не вызовет? Время от времени он просовывал руку под крышку парты и нащупывал там сумку и завёрнутый в газету кинжал.