– Василий Павлович, приступай, – обратился к прапорщику.
Тот встал, выйдя из-за стола, расстегнул полевую сумку, и вручил каждому курсанту такие же петлицы и нарукавные шевроны.
– Сейчас вернетесь в роты, пришьете вместо десантных и с вещами сюда. Тельняшки и значки парашютистов тоже снять, – прогудел прапорщик.
– Разрешите вопрос товарищ капитан? – поднял один руку.
– Слушаю.
– Нас что? Переводят в другой род войск?
– Нет. Так надо. Через полчаса ждем вас здесь. Время пошло, – взглянул на наручные часы.
Сделав все как приказали и прихватив вещмешок с притороченными шинелью и сапогами, Сашка хотел попрощаться с Калласом, но того в роте не было. Пожав руки оставшимся ребятам, вышли из казармы.
Чуть позже в сопровождении капитана с прапорщиком, команда шла по лесной дороге в направлении поселка. На обочинах желтели одуванчики, в небе ярко светило солнце. В Гайжюнае сели на проходящий поезд до Каунаса, прибыв на железнодорожный вокзал.
В воинской кассе, капитан взял билеты на Берлин, а прапорщик, захватив с собой курсанта с пустым вещмешком, отправился в ближайший гастроном. Там купил три батона «любительской», круг литовского сыра, пачку рафинада и несколько буханок хлеба.
Пока ожидали поезда в зале ожидания и с разрешения командиров перекуривали рядом с вокзалом – познакомились. Кроме разведчиков, в команде оказались радиотелеграфисты, механики-водители БМД и снайперы.
В полдень подали состав на Берлин, погрузились в вагон, заняли две плацкарты. Оставив подопечным рюкзак с продуктами на дорогу, капитан назначил старшего и вместе с прапором перешел в соседний вагон, где у них было мягкое купе. Поезд оказался фирменным с ковровыми дорожками на полу и шелковыми занавесками на окнах. Пассажиры спокойные и несуетливые, проводники в белых рубашках с галстуками и форменных мундирах.
Минут через пять по составу прошла мелкая дрожь, тронулись. Снаружи поплыл перрон, затем центр города. Высотки и старинные дома с красно – черепичными крышами, зеленеющие парки и костелы с высокими шпилями.
– Да, не похоже на Россию, – сказал рыжий веснушчатый курсант.
Вскоре поезд, оставив позади окраины, взял курс на юго-запад, к полотну железной дороги придвинулись леса. Изредка на опушках виднелись хутора, близ которых паслись коровы и зеленели озимые, бледно синели озера.
– Ну что, братва? Не пора ли перекусить, – спросил один из команды.
– В самый раз, – откликнулись другие.
Из вещмешка извлекли продукты, нашлись несколько газет, на столиках нарезали колбасу сыр и хлеб, соорудив бутерброды. У проводника заказали по два стакана чая, бросив туда сахар, заработали челюстями.
Когда подкреплялись, в вагоне появился Мусенко, пожелав приятного аппетита.
– Давайте с нами, товарищ прапорщик, – сказал кто-то из ребят.
– Ешьте, ешьте, – благодушно прогудел и вернулся в свой.
– А рожа у него красная, – проглотил очередной кусок снайпер (звали Романом). Не иначе поддают с капитаном.
– Ну и что? Тебе какое дело? – прихлебнул из стакана сосед.
– Да это я так, к слову.
Съев все, убрали, курящие перекурили в тамбуре. Вагон чуть покачивало, колеса стучали по стыкам, захотелось спать. Сняв кителя и галстуки с рубашек, повесили на вешалки на переборках, достав сверху матрасы с подушками, развернули на полках.
Сашка устроился на верхней, повернулся на живот и, положив голову на руки, стал смотреть в окно. За ним зеленой пеленой проплывали леса, задумался.
Повидать Германию было интересно, хотя немцев ненавидел. Еще в школе читал «Молодую гвардию» Фадеева, а потом классом выезжали на место казни подпольщиков – комсомольцев, сброшенных живыми в шурф шахты №5. А еще на преддипломной практике мастер участка, где ее проходил, рассказал о зверствах фашистов в концентрационных лагерях.
В 1943 году, находясь в действующей армии, он попал в плен и до конца войны сидел в Бухенвальде. Там русских солдат морили голодом, убивали газом «Циклон» и сжигали в крематориях.
Глаза начали слипаться, засопел носом.
Проснулся от веселого смеха. Свесил голову.
Внизу, сидя друг против друга, двое выкидывали пальцы на руках. Остальные наблюдали. Набравший больше очков, клал пятерню на лоб проигравшего и выдавал тому щелбан. Болельщики довольно гоготали. Подобные игры Сашка не любил, по интеллекту стояли на уровне перетягивания каната.
Когда за окнами начало темнеть, поужинали, команду снова навестил прапорщик и убедившись, что все нормально удалился. Ночью поезд остановился на какой-то станции. По вагонам прошел пограничный наряд с собакой, избирательно проверяя документы.
– Наверное, граница с Польшей, – сказал какой-то знаток географии. Спустя полчаса локомотив дал длинный гудок, тронулись. Снова застучали колеса. Уснули.
Ранним утром поезд втянулся на железнодорожный вокзал с неоновой вывеской «Berlin Ostbahnhof» на главном корпусе.
Прихватив вещи, курсанты с сопровождающими, последними вышли из вагона на перрон, там всех построили, прапорщик провел перекличку.
– Всем следовать за мной по двое и не отставать, – строго сказал Сергеев. После чего отдал команду на движение.
Пройдя метров сто вперед, спустились в подземный, выложенный кафелем, переход, затем поднялись наверх, вышли через две платформы. Встречавшиеся по пути люди картаво говорили на своем языке, это было необычным. Одеты были лучше, чем в Союзе, что бросалось в глаза. Минут через десять подошла электричка, зашипели двери, вошли в полупустой вагон, рассевшись по мягким диванам. Плавно тронулась, набирая ход. С интересом смотрели в окна.
Столица Демократической Германии впечатляла: высотные из стекла и бетона здания, широкие автобаны с пока немногочисленными автомобилями, зеленые парки, площади и фонтаны, ажурные мосты.
– Да-а, вот она какая, Европа, – протянул Генка Лямин.
Вскоре город скрылся в утренней дымке, оставшись позади, электричка вынеслась на простор. Кругом расстилалась плоская равнина с живописными ландшафтами, далеко слева блестела широкая река.
Минут через двадцать состав замедлил движение, вкатился на вокзальчик какого-то небольшого города и, зашипев тормозами, остановился.
– На выход! – первым встал с дивана Мусенко.
Построившись на малолюдной платформе, вслед за командирами вышли на одну из улиц. Она была неширокой, мощеной булыжником, по сторонам одно и двухэтажные дома с высокими черепичными крышами, окруженные «живыми» изгородями. Вдалеке виднелся шпиль кирхи* над которыми кружили голуби.
Выйдя на окраину с обширным озером сбоку (там, на острове тоже виднелись постройки) через полчаса оказались перед металлическими, с красными звездами, воротами. По сторонам бетонная ограда, рядом закрытый КПП.
– Заходим, – обернулся Сергеев, потянув на себя глухую дверь.
– Внутри кивнул сидевшему за перегородкой перетянутому портупеей лейтенанту с пистолетом в кобуре, тот приподнялся в ответ, – с прибытием.
Чуть позже команда шагала по территории части. Она была обширной, с похожими на коттеджи казармами, административными зданиями в центре и заасфальтированным плацем. По периметру высокие голубые ели, несколько курилок под «грибками» и даже цветочные клумбы.
– Похоже на дом отдыха, – сказал Сашке сосед слева.
Сопровождавшие, между тем, завели команду в одно из одноэтажных помещений, оказавшееся столовой. Она блистала чистотой, на стенах цветные витражи, на окнах шторы. Приказав снять вещмешки и вымыть руки в умывальнике, рассадили по двум столам. Их быстро накрыла пара солдат в белых куртках и таких же колпаках. Завтрак выгодно отличался от того, что был в учебке, к нему получили по вареному яйцу и плавленому сырку.
Из столовой капитан (прапорщик исчез) отвел команду в штаб. Он располагался в отдельно стоящем двухэтажным здании с выносным балконом, похожем на особняк. В фойе, под охраной часового с автоматом, стояло в штативе знамя части. Козырнув, прошли длинным коридором в какое-то помещение, там капитан сдал семерых и документы на них лысому майору.
С остальными отправился в дальнюю казарму, поднялись на второй этаж.
– Смирно! – вытянулся дневальный у тумбочки при входе.
– Вольно, – откликнулся Сергеев
А навстречу уже спешил дежурный с нарукавной повязкой.
– Товарищ капитан, за время дежурства происшествий не случилось! (вскинул к пилотке ладонь) Дежурный по роте старшина Бочков!
– Принимай пополнение Бочков, – пожал руку. – Определи спальные места и введи в курс дела. Вслед за чем вышел наружу.
– Так, салабоны*, топайте за мной – оглядел молодых.
Коротким коридором прошли в помещение роты. Оно было с высокими окнами, дубовым паркетом и, как в учебке, поделено на кубрики. Двухярусные койки с взбитыми подушками застелены синими шерстяными одеялами (прежние были суконные).
– Вот эта верхняя твоя, – ткнул пальцем старшина в Сашку. – А вы за мной, – бросил остальным.
– Теперь двигаем в каптерку, – сказал, когда вернулись.
Она находилась в другом конце помещения, открыл дверь. С одной стороны комнаты с торцевым окном, до потолка высились стеллажи с висящей на плечиках парадно-выходной формой и шинелями, с другой – глубокие, с ячейками полки. В них лежали солдатские вещмешки и стопки чистого белья.
За столом между стеллажами, бренча на гитаре, развалился лупатый, с усиками, ефрейтор.
– Кончай припухать, Кот, – бросил ему Бочков. – Вот привел молодых, прими у них вещи и выдай, что положено (уселся на табурет)
– ПонЯл, отложил в сторону инструмент.
Через несколько минут шинели и «парадка» висели на плечиках, новички, получив пилотки со звездочками, пришивали черные погоны с петлицами на х/б.
– Это что? Типа маскировка? – спросил Сашка.
– Ну да, – осклабился каптер. – Тут немцы сплошные шпионы.
– Ладно, не болтай, – одернул его Бочков. – Пришили? Одевайтесь, забирайте личные вещи, мешки в ячейки и за мной.
Снова вернулись в кубрик, все трое уложили в тумбочки туалетные принадлежности и тетради для записей. Повел в ленкомнату. Она была просторной, с двумя рядами полированных столов, настенным стендом с портретами членов Политбюро, трибуной для выступлений и кумачовым плакатом над ней «Служи по уставу – завоюешь честь и славу!»