- Если бы она плохо работала, ты бы с этого и начала, - уводя Наташу подальше от своего подлинного отношения к Алиске, произнес Каменев. А подлинным отношением была, как ни странно, благодарность.
- Да, я бы с этого и начала, - согласилась Наташа. - Но я тебе вот что скажу - эти ее рыцарские рассуждения действуют мне на нервы...
Каменев очень внимательно посмотрел на сотрудницу. Он знал про Наташу многое, очень многое, он знал даже про ее тайный роман, случившийся шесть лет назад. И видел, что разрыв ничего не изменил в Наташиных чувствах - она твердо решила не портить свою семейную жизнь, поставила точку и продолжала любить отныне уже недоступного человека. Более того она словно отреклась от своей женской сути, враз перейдя из разряда моложавых и статных женщин в разряд увесистых и неловких пожилых теток. Этим она как будто отсекла навеки все свои бабьи возможности - а для мужа и так сойдет. Каменев вздохнул - Наталью нужно было вытаскивать! И без лишней деликатности.
- Если бы ты могла помочь Шемету - другое дело. Если бы твое слово что-то значило на кафедре и в институте... Не казни себя. Подумай как следует и ты поймешь, что и тогда ничего для него не могла сделать, и теперь не можешь.
- Но когда я слышу эту Алискину историю! .. Саша, она же все выдумала! В "Песни" нет никакого Олифанта, то есть! ..
- То есть, Алиска придумала, что Тьедри услышал голос Роландова рога. Но она, согласись, очень удачно это придумала. А ты, значит, прочитала "Песнь о Роланде"?
- Я хотела понять! ..
- Не задумывайся об этом, - мягко сказал Каменев. - А если тебе опять взбредет в голову, будто ты могла спасти своего Шемета от неприятностей, то скажи себе так: я не дотянусь до предателя, мне это не под силу, но Господь пошлет того, кто справится, и известному тебе человеку мало не покажется... Ты только не мешай, слышишь?..
Она коротко кивнула.
А перед глазами Каменева возникло лицо Алиски - хотя уже и не совсем ее лицо. Черная неровная челка падала на лоб, глаза сидели чуть ближе, чем на самом деле, и полоса непонятно откуда взявшейся тени пересекала левую щеку...
* * *
Местность, по которой шло войско, была безлюдная, даже с холмов не удалось разглядеть поблизости ни укрепленного замка, ни селения с церковью. Поэтому обедню служили под открытым небом. Пинабель и Тьедри исповедались, получили отпущение грехов, причастились - и таким образом подготовились к бою.
Устройство поединка было поручено Оджьеру Датскому. Он велел своим людям огородить часть большой поляны, убедившись сперва, что местность ровная, без наклона, и поделив между противниками солнце - так, чтобы с утра оно одинаково светило обоим, никого не слепя. Затем он занялся выбором доспехов. И это стало тяжелой задачей - Пинабель был огромен, Тьедри мал ростом, и дать им одинаковые мечи означало погубить Тьедри с первых же минут поединка. А такого исхода Датчанин не желал.
Сперва он выбрал для Тьедри правильный франкский меч, скромного вида, с рукоятью, окованной железом. Потом предпочел другой - с рукоятью в виде кубка, с прямой крестовиной, лучше защищающей руку, чем крестовина франкского меча, и с довольно длинным клинком. Этот меч нашелся среди прочей испанской добычи и был выкован умелыми сарацинскими руками и из хорошего металла.
Зная, что у Пинабеля достаточно сарацинских доспехов, Оджьер стал искать кольчужный панцирь для Тьедри из золоченой проволоки. Ему хотелось, чтобы защитник Роланда вышел на поединок блистающим, как солнце, а не в тусклой кожаной чешуе. К тому же, сарацинский доспех имел длинные рукава, а франкский кожаный обычно был либо без рукавов, либо с короткими, не доходящими до локтя. Оджьеру принесли несколько на выбор, и он взял тот, что длиннее, полагая, что кольчуга дойдет Тьедри до колен, а более и ни к чему.
Выбирая щиты, он усмехнулся - вот эти пусть будут одинаковыми, круглыми, деревянными, обтянутыми кожей, а поверх кожи укрепленные расходящимися от середины железными полосами. Были эти щиты, как заведено у франков, в половину человеческого роста, и Датчанин взял за основу рост Тьедри. Тогда маленькому бойцу было бы удобно укрываться за щитом, а здоровенный Пинабель наверняка бы не спрятал полностью свое раскормленное тяжелое тело.
Шлемы он решил взять привычные франкам - простые круглые, с кольчужной, прикрывающей плечи, бармицей. У сарацинских были наносники, да и бармица насколько длиннее, но Датчанин здраво рассудил, что человеку, привыкшему к франкскому шлему, эта полоска металла будет в поединке только мешать.
К нему в палатку пришел Джефрейт Анжуйский и самолично осмотрел оба приготовленных на завтра доспеха.
- Пошли Господь удачи твоему младшему, - сказал Оджьер. - Он должен победить. Я от себя дам ему крест, в который запаяны волосы святого Дени.
Но Анжуец поблагодарил весьма сдержанно.
Тьедри и не думал, что старший явится к нему пожелать спокойной ночи. Такие нежности у франков были не в ходу. Тем более, что Джефрейт выказал свое недовольство вызовом, который Тьедри бросил Пинабелю. Старший полагал, что младший мог бы по крайней мере спросить его совета, да и вассальные обязательства младшего брата перед старшим братом тоже оказались не соблюдены.
Гийом, который так и остался при нем оруженосцем, сходил к кострам и принес ужин. Тьедри жевал, не разбирая вкуса. Думал он о том, что надо бы позвать кого-то из монахов поученее, знающего поболее разных молитв, чтобы ему - читать, а Тьедри - повторять.
- Ступай вон, Гийом, - велел, входя, старший Анжуец. Следом оруженосцы Оджьера внесли выбранный Датчанином доспех и оружие.
Лишние убрались прочь.
- Помнишь рыжего монаха, который переспорил Годсельма из Оверни, а потом нашего Базана? - спросил сквозь жеваное мясо Тьедри. - Ты еще подарил ему свои старые башмаки. Не знаешь - он так и идет с войском? Или отбился?
- Ко мне приходили люди Пинабеля, - ответил на это Анжуец, садясь напротив брата. - Подарков я не взял, но потолковать с тобой все же обещал.
- Я слушаю, - мощным усилием Тьедри проглотил ком мяса и уставился в лицо старшему. Ком не хотел спускаться по горлу в живот, и Тьедри тяжко вздохнул.
- Соранский кастелян хочет признать себя нашим вассалом и отдать под мою руку Соран, - сказал Джефрейт. - Это не Бог весть что, городишко маленький, укрепления старые, но иметь своим вассалом такого бойца честь для Анжу. А с собой он приведет своих баронов и баронов графа Гвенелона.
- Вовремя он до этого додумался, - буркнул Тьедри. - А взамен?
- Сдайся ему на поединке, Тьедри. Обменяйтесь десятком добрых ударов чтобы не зазорно было признать его правоту. И вечером того же дня он принесет нам, мне и тебе, вассальную присягу.
- Другого способа спасти своего предателя он не придумал?
- Своим вызовом ты всех поставил в крайне неловкое положение. Граф Гвенелон нужен войску. Наши горные рубежи небезопасны, а граф имеет добрых приятелей среди сарацинских вождей.
- Я бы сказал, чересчур добрых.
- Мы бы знали о всех кознях врага...
- Да и враг бы знал обо всех наших затеях! - Тьедри стал горячиться. Пойми же ты - предательство не покинет души, в которой оно угнездилось! Помнишь, что рассказывал отец про сарацинские войны на юге Галлии? Тогда тоже и предавали, и счеты сводили, и сам нечистый бы не разобрался, кто, кому и за какую плату служит! И немалая часть Лангедока была тогда сарацинской! Больших трудов стоило королю Пипину выпроводить оттуда мусульман!
- Ты все это помнишь? - удивился Джефрейт.
- А ты - забыл?
Джефрейт хотел было прикрикнуть на младшего за дерзость, но вспомнил, зачем к нему пожаловал.
- Если ты помиришься с Пинабелем, то приведешь в Анжу хороших вассалов. А если нет - тяжко тебе придется. Он опытный боец.
- Сам знаю...
- Оджьер Датчанин громче всех кричал о наказании для Гвенелона и его родичей. Однако он же одумался! Он обещал дать тебе крест с волосами святого Дени. И другие бароны готовы поделиться реликвиями. Никто не верит, что ты одолеешь Пинабеля, братец. Все лишь хотят, чтобы ты остался жив.
- А чего тут верить? Это же Божий суд...
- Все наши бароны прекрасно понимают, что Роланда и его людей не воскресить, - повторит Анжуец то, что громко прозвучало под дубом. - Все осудили предателя - и все согласились, что губить в такое время Ганелона значит еще больше ослабить войско. Представь, что будет, если он нас отложатся овернские бароны.
- Ничего хорошего, - согласился Тьедри. - Но еще хуже будет, если войско пойдет в сражение, зная, что один из вождей - предатель.
- Гвенелон уже совершил свою месть, больше ему подставлять себя под обвинение в предательстве незачем. А нам, Анжуйцам, нужны доблестные вассалы. Надеюсь, я убедил тебя, братец, - с тем Джефрейт поднялся и потянулся. Встал и Тьедри.
Он стоял перед старшим, склонив голову, а старший ободряюще похлопал его по плечу. Оба они были Анжуйцы, оба кровь друг за друга пролили, и в этом состояло их подлинное братство. Вдруг Тьедри встрепенулся.
- Слышишь? - спросил он.
- Опять за свое? - Задав этот вопрос, Джефрейт все же честно прислушался к тем знакомым шумам, трескам, скрипам ночного лагеря, которые были привычны обоим с восьми лет. Ничего загадочного он не уловил.
- А я слышу... - тихо сказал Тьедри.
* * *
Алиска смотрела на минутную стрелку. Казалось бы, на секунду отвлеклась, сунула руку в сумку за новой бутылкой минералки, - а стрелка решительно прыгнула к цифре "12", и тут же раздался телефонный звонок.
- Это ко мне, ко мне! - сказала в микрофон Алиска.
Было ровно четыре часа утра - время выхода на связь.
- Привет!
Это был мужской голос, баритон, довольно приятного тембра.
- И тебе два привета.
- Как дежурство?
- Без особых проблем. Я работала всего с двумя звонками. Женщина с дочерью не поладила, дочь из дому ушла. И еще один случай совсем банальный - семейная драма.