— Всё дело в балансе, — ответил Рогал, вновь обхватив кулак другой рукой. — Если не добьёшься тактических побед — не продвинешься к стратегическим целям[4]. Мы не вправе забегать вперёд.
— Никак нет, мой господин.
Прошло ещё несколько секунд, а затем Дорн резко посмотрел налево, за гололит, в сторону одной из станций связи на нижней палубе стратегиума.
— Лев Эль’Джонсон собирается начать следующую атаку, — спокойно произнёс примарх.
Гидореас проследил за взглядом своего господина и заметил, что лейтенант Эфрид удаляется от пультового сервитора, держа в кулаке сообщение, выведенное автописцом.
— Уведомить штурманов и флот, что мы совершаем манёвр для бомбардировки и высадки с целью оказания поддержки. — Дорн снова обратил взор к гололиту и настроил дисплей так, чтобы на нём отобразились линия укреплений и городские агломерации, где высадились Тёмные Ангелы. На схеме обновились метки легионеров: они прошли за стены и углублялись в город. — Пришло время для финальной демонстрации наших намерений.
— Выпускаем вторую штурмовую волну, господин?
— Да, но для того, чтобы поддержать Льва. По-моему, он обнаружил политическую столицу планеты. Рассчитайте маршрут флота, чтобы подвести нас к кораблям Первого легиона, и подготовьте для их примарха сообщение о том, что мы готовы действовать по его слову.
— По его слову? — переспросил Гидореас, не в силах сдержаться. — Мой господин, но командующим назначили вас!
— А теперь я передаю руководство тому, кто лучше сумеет воспользоваться им, капитан, — резко ответил Дорн.
Гидореас осознал, что лучше всего будет промолчать. Он отсалютовал и склонил голову, показывая, что понял приказы своего господина. Несколько секунд спустя Эфрид поднялся по рампе на смотровую площадку.
— Владыка Дорн, примарх Первого легиона посылает депеши. Он прорвал оборону и считает, что приближается к планетарному правительству. Он просит нас выдвинуться для поддержки, чтобы обеспечить полное окружение врага.
Рогал перевёл внимание на дисплей над навигационными станциями, отображавший расположение флота. Прервав любое общение с подчинёнными, он просчитывал дальнейшее развитие событий.
— Я получил приказы для нас, — сказал Гидореас.
Пройдя мимо примарха, он забрал у лейтенанта свёрнутый лист пластека.
Пока они спускались, Гидореас бросил взгляд на командующего своего легиона, всё ещё не вполне понимая, что сейчас произошло у него на глазах. Любой другой индивидуум мог счесть «просьбу» Льва самонадеянной, а то и попыткой свести счёты за то, что изначально командование поручили не ему. Дорн же не просто был готов отказаться от своей власти во благо кампании, но и предвидел подобный вариант. Хотя минуло десять лет[5] с тех пор, как Рогал воссоединился со своим легионом, и пять — с того дня, как Гидореаса повысили до советника, никогда прежде он не видел Дорна таким прямолинейным, таким сосредоточенным в своих решениях. Хускарл осознал, что наблюдал примарха в его стихии. Так выглядел Рогал Дорн, когда действовал в полную силу, и эта картина внушала смирение.
Гидореаса поразило не столько отсутствие эгоизма — прежде он видел, как гордыня порой брала верх над Дорном, — сколько сила, исходившая из полнейшей убеждённости примарха в том, что он поступает правильно. Речь не о высокомерии, а о всепоглощающей целеустремлённости, которую распалил в нём недавний Солнечный конклав с участием Императора. Капитан не знал наверняка, что произошло между Повелителем Человечества и его сыновьями, но ходили слухи об обмене новыми клятвами, о подтверждении цели Великого крестового похода. Что бы Он ни сказал примархам, эти слова разожгли внутри Рогала Дорна огонь, и теперь он горел ярче, чем Гидореас когда-либо наблюдал прежде.
Это пламя или озарит Галактику, или поглотит их всех.
Свет горящих дворцов отражался от линз шлема магистра Эола, когда он обратился к собравшимся Храмовникам — трёмстам легионерам, практически целой роте. Они стояли на усыпанных обломками руинах бульвара, ведущего в сердце столицы, построившись в три ряда с обеих сторон. Подразделения отозвали из сражений по всей планете, чтобы обеспечить примарху достойный почётный караул: ожидалось, что Тёмные Ангелы и Дети Императора поступят так же.
— У нас тут не победный парад, мы пока что не выиграли. Это военный совет, — Эол зашагал по центру дороги между рядами своих Храмовников. В левой латной перчатке он держал двуручный меч, положив клинок на наплечник. Под тяжеловесной поступью воина хрустели осколки камня. — Я хочу, чтобы вы смотрели на итоги наших кровавых трудов и гордились. Нельзя допускать, чтобы те, кто отвергают Императора, действовали против Него. Сопротивление порождает возмездие. Значит, Согласие — или завоевание. Сейчас мы в самом начале этого крестового похода в обитель теней, и каждый из ваших клинков дарует смерть ещё тысяче врагов. Там, куда мы идём, нет ничего, кроме тьмы. Мы должны нести с собой наш свет, будь то фонарь просвещения или пылающий факел разрушения. Имперская Истина скрепляет нас, но определяют нас клинки наши. А теперь — встаньте гордо перед своим примархом и другими легионами, твёрдо зная, что мы не посрамили себя в их глазах.
Пока Сигизмунд наблюдал за Эолом, тот направился к площади, отведённой под посадочную зону. Прежде на ней располагались вычурные абстрактные статуи, но их снесли. Фрески с декадентскими сценами, покрывавшие фасады зданий, раскололись под обстрелом, стены испещряли воронки от артиллерийских и болтерных снарядов. Взгляд Сигизмунда скользнул вдоль рядов его братьев, чью броню избороздили похожие следы свирепых схваток. Только перспектива праведного истребления могла вынудить врага биться со столь бешеным и бесцельным неистовством. И вышло так, что Рогалу Дорну и его братьям пришлось совершить именно то, чего страшился противник. Они отказались от переговоров, от новых попыток заключить мир, даже от идей о прекращении огня, которое позволило бы итераторам заняться своим делом и разъяснить несведущим великий замысел Императора.
На такую бездумную ненависть ответить могли только болтер и клинок.
Струи пламени из двигателей десантных судов возвестили о прибытии примархов, каждого из которых сопровождали эскадрильи истребителей в геральдических цветах его легиона. Рогал Дорн подобрал достаточно просторную зону высадки, чтобы все три «Грозовые птицы» могли приземлиться вместе. Иначе могло показаться, что у сыновей Владыки Людей есть некая иерархия, что кто-то из них главнее других. Атмосферные корабли Детей Императора, совершив чётко скоординированный вычурный манёвр, в последний раз облетели по спирали транспортник своего примарха, а затем взмыли обратно к плотным облакам. Издаваемые ими раскатистые акустические удары, разнёсшиеся над руинами города, были рассчитаны так, что прозвучали наподобие салюта из одиннадцати орудий.
Десантные суда приземлились и извергли содержимое своих отсеков: Дорна с его хускарлами в золотой броне, двух других примархов с их почётными караулами. Гвардия Феникса, преторианцы Фулгрима в сияющем пурпуре и злате, маршировала по обеим сторонам от своего властелина под длинным развевающимся знаменем, похожим по форме на имперскую аквилу. Наконец, владыка Тёмных Ангелов шествовал во главе колонны отборных воинов под пологом стягов с сочетаниями красного, чёрного и белого цветов, украшенных калибанскими символами.
Ходили слухи — впрочем, быстро опровергнутые магистром Храмовников, — что примархам пришлось встретиться на поверхности, так как они не сумели договориться, чей флагман подходит для проведения совета. Сигизмунду выбор казался очевидным, ведь «Фаланга», обладая размерами звёздной станции, намного превосходила по возможностям даже капитальные корабли Льва и Фениксийца, но права голоса он здесь не имел.
Рёв моторов возвестил о прибытии сотни Тёмных Ангелов на мотоциклах: они выехали из городских переулков, чтобы эскортировать примархов. Пока трое сыновей Императора двигались по дороге к разрушенному зданию парламента старого режима, Фулгрим говорил о чём-то, бурно жестикулируя. Дорн иногда кивал, тогда как Лев качал головой, и ветер, насыщенный дымом, трепал гриву его волос.
Когда они подошли ближе, Сигизмунд благодаря улучшенному восприятию уловил их слова, но не понял, о чём речь, поскольку не знал контекста.
— ...попробовать ещё раз, — произнёс Фениксиец. — Единожды избрав план действий, мы должны проследить, чтобы его выполнили как положено, иначе все наши усилия утратят смысл.
— Всё это спровоцировал твой легион, Фулгрим, а с последствиями теперь нужно разбираться нам! — рявкнул Лев.
Тут разговор заглушило рычание моторов: ездоки эскорта промчались мимо, затем остановились в дальнем конце маршрута процессии и выстроились полукругом.
Как только их двигатели сбросили обороты до холостого хода, Сигизмунд сумел услышать последний обмен репликами между примархами.
— Когда покорности добиться невозможно, есть лишь одна альтернатива — устранить всех противников, — сказал соратникам Рогал Дорн. — Я бы избежал подобного исхода, если бы мне предоставился шанс, но, к сожалению, обстоятельства сложились против нас, и мы уже не в силах что-то изменить. Экспедиция в Окклюду Ноктис только началась, и впереди нас ждут гораздо более суровые испытания. Нам не нужен потенциальный враг в тылу, а оставить крупный гарнизон для защиты этого мира от будущих революций тоже не удастся, у нас нет таких сил. Что ж, мертвецы не бунтуют...
— Лучше гробы, чем рабы? — с лёгким смешком заметил Фулгрим. Он быстро коснулся ладонью руки Дорна и посмотрел мимо него на Льва. — Я знаю, ты чувствуешь, что это как-то бесчестно, но тебе следует помнить кое-что важное. Мы здесь среди дикарей и чужаков. У них нет чести, и они не заслуживают такого блага, как твоё милосердие. Вручить им подобный дар — всё равно что выбросить. Лучше сохрани его для тех, кто примет Имперскую Истину.