— Что это было? — Сдавленно прошептал Менес.
Я поморщилась, растирая руку:
— Волки.
— Шутите? — Изумился он.
— Нет.
Мне и впрямь было не до шуток. Тварь, выжившая волков, активно использовала их охотничьи угодья.
— Зачем же мы от них прятались? — Задним числом расхрабрился вор, вставая и придирчиво отряхивая соломинки с черной куртки. — Или ваше колдовство годится только для ярмарочных фокусов?
— Да затем, — я села и устало прислонилась спиной к двери, — что сегодняшний запас колдовства был истрачен на перевоспитание одного преступного элемента. Впустую, похоже, истрачен...
Вор размашисто дернул за ручку и пошатнулся от неожиданности. Снаружи неподкупно лязгнул замок.
— Выпустите меня! — Неуверенно потребовал он, оглядываясь.
Я равнодушно пожала плечами.
— Не могу. Скажите спасибо, что впустила.
— Что же нам теперь делать?
— Ждать, — мрачно отозвалась я, устраиваясь поудобнее, — пока ко мне не вернутся силы.
— И долго?
— Не знаю. Час, два. Ночью труднее колдовать.
— А если нас застукают?! До рассвета рукой подать, вдруг хозяину приспичит с утра пораньше обойти дозором частную собственность!
— Раньше надо было думать, — окончательно разозлилась я, — вы сюда так активно стремились, вот теперь сидите и радуйтесь! Пощупайте борону, набейте карманы зерном — не представляю, что еще вы собирались красть в амбаре.
— Не собирался я ничего красть! — Обиженно запротестовал вор, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Мне замок приглянулся...
— Полагаю, веревочная петля вас тоже не оставит равнодушным?
Вор ненадолго притих, обдумывая ситуацию. Потом с надеждой предложил:
— А давайте притворимся, будто мы... уединились?
— С вами?! Предпочитаю деготь. И уберите руку из моего кармана, пока она не осталась там навсегда!
— Ой, простите, я машинально! — Искренне удивился он, выдергивая руку. — Так как насчет моего предложения? Пятьдесят пять процентов, а?
— Я, конечно, польщена, но вынуждена отказаться. Боюсь не оправдать столь высокого доверия, — оскальзываясь и увязая, я с трудом вскарабкалась на стог и растянулась поверх вкусно пахнущего сена, решив вздремнуть часок-другой. — И учтите, Менес — со следующего места преступления вы уползете или ускачете, смотря какое заклинание придет мне на ум первым.
Вор благоразумно промолчал. Предложи он мне шестьдесят процентов, я бы придушила его голыми руками.
Когда я проснулась, вор исчез. В распахнутую дверь заглядывало солнце, вызолачивая подножие стога. В углу копошился Олуп, нагребая овес в кадушку.
Я свесилась со стога и приветственно помахала ему рукой. Олуп подскочил от неожиданности:
— Вот те раз! А я уж думал, брешет свояк...
— Что именно брешет? — насторожилась я.
— Ну, мол, вы с ним на упыря засаду устроили, а кто-то запер невзначай.
— Вроде того, — облегченно подтвердила я, с шуршанием соскальзывая на пол. — Все гости целы?
— Целы, что им сделается. А вилы когда вернете?
— Какие вилы? — опешила я.
— Знамо какие — кованые, на колу осиновом. Свояк растолковал, дескать, супротив упыря вернейшее средство, ежели днем поганцу в грудь вбить. Вот свояк и пошел его искать. С вилами.
Я мысленно пожелала Менесу отыскать-таки упыря и заикнуться о назначении вил.
— К вечеру поднесу, — уверенно солгала я, — вот только от упыря отмою. Умертвий все-таки, мало ли какой заразы в гробу набрался, один трупный яд чего стоит...
— Да не надо, госпожа ведьма, не торопитесь, — перебил меня побледневший Олуп, — можете и вовсе себе оставить, небось не обеднею.
— Ну, как хотите... — лукаво усмехнулась я, перескакивая амбарный порог.
Прихватив со стола бутерброд, я сжевала его по пути к лесу. Отряхнула куртку, поправила меч и решительно углубилась в подозрительное поле.
Пшеница достигала моих плеч. Спелые, обращенные к земле колосья были как на подбор — длинные, полновесные, усатые. Ни черных угольков спорыньи, ни сорняков, ни клубящейся над головой мошкары. Несмотря на довольно прохладное утро, в пшенице стояла жаркая духота с запахом меда и соломы. Я упрямо продиралась сквозь недовольно шуршащие стебли, пока не очутилась в центре поля. Здесь пшеница росла реже, зато вымахала вровень с моей макушкой. Она и внешне отличалась — восьмигранные колосья без остей, стебли белесые, словно выгоревшие, а зерна и вовсе молочно-белого цвета.
Поколебавшись, я сорвала один колос, задумчиво повертела в руке. С переломанного междоузлия сорвалась тягучая капля, алой звездочкой расплескалась по земле. Пшеницу словно ветром всколыхнуло. Зерна зашевелились, заворочались в гнездах, высвобождая сетчатую шелуху крыльев, поползли вверх по руке, раздраженно пульсируя остистыми брюшками. Воздух наполнился печально знакомым гулом. Огромный, многопудовый рой тяжело повис над полем.
Центральный пятачок с необычными зернами ожил в последнюю очередь. Крупные светлые пчелы спекшимся комом осели на землю, и из него, как из глины, медленно вылепилась серая уродливая тварь, бескрылая помесь паука и пчелы размером с годовалого телка, мохнатая, шестилапая. Угловатые суставы высоко поднимались над туловищем, раздутое брюхо тяжело волочилось по земле, за сомкнутыми жвалами с цоканьем шевелились зазубренные отростки.
— Я... просто... хочу... поговорить, — как можно спокойнее, стараясь не делать резких движений, сказала я.
Тварь зашипела, раздвинув жвала. Молниеносно вскинулась на дыбы, трансформируясь.
Передо мной стояла белокурая, среброглазая девушка с беззащитным личиком ребенка.
— Поговорить? — задумчиво переспросила она. Голос оказался чистый, мелодичный. — И о чем же? Попытаешься вымолить жизнь или отсрочку для колдовства?
«Не откажусь» — подумала я про себя, вслух же сказала:
— Я читала о тебе в старинном трактате о нежити, давно, еще на первых курсах. Ты руоешь, роевой полиморф. Зимуешь в виде семян, по весне они всходят, быстро растут и выметывают колосья, которые где-то с середины траворода приобретают способность к трансформации. В центре поля закладывается маточник, а остальные пчелы до зимы кормят и защищают тебя, потому что лишь твои семена способны дать всходы. Твой вид считается давно вымершим, записей о нем почти не осталось, потому я и не сразу вспомнила.
— Верно, — она насмешливо прищурилась, — в таком случае, полагаю, ты также помнишь, как меня уничтожить?
— Помню. А надо? Если не ошибаюсь, ты разумна и с тобой можно договориться.
— Изумительно, — бледные губы искривись в презрительной усмешке, какое тонкое наблюдение! Разумна. Почему бы и нет? Когда враг загнан в угол, он начинает взывать к твоему разуму и милосердию.
— Я не враг тем, кто живет в ладу с прочими разумными расами.
— И чем же, позволь спросить, я тебя прогневила? Мои пчелы питаются пыльцой, нектаром и соком от корней, попутно опыляя сады — как ты сама могла видеть, намного эффективнее обычных пчел.
— Но для тебя, если не ошибаюсь, они добывают иную пищу.
— Не ошибаешься, — она и бровью не повела. — Две-три овцы в месяц обычная дань села волкам, но разве волки взамен охраняют его от бешеных лис, разбойничьих шаек и бродячей нежити вроде упырей и кикимор?
— А еще волки не охотятся на людей посреди двора и не зажаливают их досмерти при въезде в село.
— Наемных убийц, — брезгливо поправила среброглазая. — Думаешь, ты первая? Двести лет кряду мой рой никому не мешал, а за последний год на него покусились четверо «борцов с нечистью». Что за «чисть» заплатила тебе, ведьма? На кой ляд я ей сдалась?
— Не знаю, — честно призналась я, — мне обещали заплатить только за охрану свадьбы, да и то теперь вряд ли заплатят. И шкура, чтоб ее, протухла... А сюда я пришла задать один-единственный вопрос. Так сказать, снять свидетельские показания.
Похоже, мне все-таки удалось если не убедить, то хотя бы озадачить ее.
— Какой вопрос?
— Ты была на свадьбе с начала до конца, и, подозреваю, заночевала в ближайшем саду, чтобы не лететь сюда по потемкам. Может, ты заметила, кто подсунул в сапоги дайна украденный с кладбища скелет и куда делся сам Дупп?
На хрупком личике отразилось искренне недоумение. Но ответить она не успела — поле за ее спиной вспыхнуло широкой полосой от края до края. Факелы не смогли бы поджечь его так быстро и слаженно, здесь явно поработали магией. Руоешь вскрикнула, содрогнулась всем телом, словно ее огрели плетью, я же резко стряхнула пчел и бросилась на нее, сбивая с ног.
Сцепившись, мы покатились по земле, а над нами, чиркая по опустевшим колосьям, пронеслись два ревущих клуба пламени. Я чувствительно приложилась боком о камень и разжала руки, но руоешь, не сопротивляясь, беспомощно скорчилась рядом, притянув колени к подбородку.
— Что это было? — хрипло выдохнула она, превозмогая боль.
— Кто-то выпустил по нам два боевых пульсара, — я опасливо потрогала макушку, но дымящаяся плешь существовала только в моем воображении.
— Кто-то?!
— Маг-практик, — уточнила я, безуспешно пытаясь разглядеть мерзавца сквозь частую путаницу стеблей, — и довольно опытный, надо признать. Превосходно владеет техникой спаренного удара, такое не всякому магистру под силу.
— Так вас было двое! — с ненавистью простонала она. — Ты нарочно заявилась в село средь бела дня и с ходу принялась колдовать, отвлекая мое внимание!
— Ты кое-что упустила.
— Неужели?
— Пульсаров тоже было два. И этот кто-то недолюбливает нас обеих.
Поле быстро заволокло густым черным дымом. Ветер дул в нашу сторону, слышно было, как невдалеке потрескивает, разохочиваясь, пламя. Пахло горелым мясом и щетиной. Руоешь тяжело, прерывисто дышала, разделяя боль каждого стебля, каждого гибнущего в огне семени. И не только боль. Несколько минут она бездумно глядела в пустоту перед собой, потом удивленно расширила зрачки:
— Они облетели поле и прочесали весь лес, но там никого нет!