Вот почему я поднимаю брошенную Вами перчатку, рассматривая, однако, нашу эпистолярную дуэль не как полемическую схватку двух оппонентов, а как своеобразную форму помощи себе и другим в уяснении того, насколько адекватное воплощение нашел один из трудных отрезков пройденного нами пути в романе А. Рыбакова. А следовательно — помощи в подходе к пониманию существа этого пути.
Думаю, что для начала было бы полезно высказать свой взгляд по поводу того, какое место занимают «Дети Арбата» в нашей литературе. У романа Рыбакова много противников, гораздо больше, чем можно было пока судить по печатным изданиям. Против романа все, кто заражен сталинистскими предрассудками и иллюзиями. Их голоса уже слышны и становятся громче. И потому каждый голос в поддержку писателя не останется втуне.
А место романа пока (опять-таки пока) уникально, иначе не скажешь. Уникальность же эта определяется только и исключительно образом Сталина. Без него этот роман о начале 30‑х годов был бы, вероятно, произведением значительным и интересным, но… одним из многих. Сейчас он — единственный в своем роде. В нем действительно впервые в нашей художественной литературе предпринята попытка показать Сталина изнутри, причем не в отдельных эпизодах (такое встречалось и раньше), а во всем (или почти во всем) объеме его внутренней жизни, психологии и мировоззрения. Крупнейшим достижением автора я считаю смелую по замыслу и блестящую по исполнению реконструкцию политической философии Сталина, которая объясняет не просто его поступки в той или иной отдельно взятой ситуации, а всю, так сказать, линию его поведения на протяжении десятилетий. Безумная вакханалия избиения миллионов людей, развернувшаяся в годы, которые последовали за описанными в романе событиями, не может (подобно многим другим акциям Сталина вплоть до самой его смерти) найти объяснения в каком-либо «просчете»: слишком уж циклопические размеры она приняла. Не может быть объяснена при помощи одной лишь психологии и, рискну написать, психиатрии (без которой, наверно, тоже не обойтись). Здесь налицо продуманная и последовательно осуществляемая линия, опиравшаяся на определенный комплекс взглядов. Этот комплекс и пытается воспроизвести А. Рыбаков. Можно с чем-то в его попытке соглашаться и не соглашаться, можно с ним спорить, что-то можно и отвергать, можно, наконец, превзойти его в постижении и художественном воплощении образа Сталина, — но за ним навсегда останется заслуга первопроходца (во избежание недоразумений: первопроходца в советской художественной литературе; в мире немало написано о Сталине, но бо́льшая часть написанного по разным причинам остается недоступной нашему широкому читателю).
Если уж на то пошло, именно Сталин, а отнюдь не Саша Панкратов — истинный главный герой романа. На Саше держится сюжет, его образ и его судьба имеют самостоятельный интерес. И все-таки все мы, проглатывая страницу за страницей, с нетерпением ждем, когда же наконец снова появится низкорослый, узколобый и рябой виртуоз политической интриги и начнет на своем своеобразном и сразу же узнаваемом наречии излагать свое исповедание веры. В романе немало сильно написанных страниц и мастерски разработанных характеров. Есть фрагменты и образы менее удавшиеся писателю. Но нигде его мастерство не поднимается на такой высокий уровень художественности и зрелости, как на страницах, посвященных Сталину. Слово «перевоплощение» обычно применяют к актерам. Но что же это такое, как не перевоплощение? Создается полная иллюзия того, что мы слышим (именно слышим!) живого Сталина со всей своеобычностью голоса и акцента, индивидуальными особенностями мыслительного процесса и стилистического оформления мыслей. Кому привелось Сталина читать и слышать, тот едва ли избежит этой иллюзии. Вот бы поучиться у Рыбакова тем многочисленным авторам, которые вкладывают в уста исторических героев дословные отрывки из их речей и сочинений и считают, что задача решена! Рыбаков идет тем путем, которым и должен идти подлинный художник. Он проник в психологию героя, он проникся его психологией, как бы перевоплотился в него, стал думать и чувствовать, как он, и заговорил его языком.
В отличие от большинства литературных произведений, роман «Дети Арбата», долго ожидавший своего часа, был прочитан и оценен некоторыми деятелями культуры еще до выхода в свет. Затем появились и печатные отклики. В них много справедливого и бесспорного. Но высказаны и суждения, на которые хочется возразить.
Первое из них касается документальной основы романа. Сам писатель, к сожалению, внес дезориентацию в читательские ряды упорным подчеркиванием преобладающей роли домысла в создании образа Сталина. Попробуй теперь поспорить с автором, уж он-то знает, как было дело! И вот уже то тут, то там читаешь ехидные намеки на писателей, которые, дескать, своими эмоциями и домыслами искажают историческую правду. Не знаю, зачем Рыбакову понадобилось принижать проделанную им работу по изучению исторических документов, печати, мемуаров, исследований, свидетельств очевидцев и участников событий. Насколько я могу судить, работа эта огромна и скрупулезна. Сочинения же самого Сталина писатель, похоже, знает наизусть. Мне кажется, что далеко не все наши историки-профессионалы, развращенные навязанными сверху запретами и установками, так тщательно и так полно изучают источники, как это сделал А. Рыбаков. Поэтому я смело утверждаю, что, во-первых, «Дети Арбата» могут быть по праву названы (что и сделал В. Каверин) «исследовательским романом», и, во-вторых, проделанный писателем анализ психологии и взглядов Сталина имеет не только художественное, но и научное значение. Рыбаков предложил нам гипотезу, но гипотезу убедительную. С ней должен будет считаться любой исследователь, если только он серьезно и ответственно относится к своему делу.
Из сказанного следует, что я считаю весьма высокой степень исторической достоверности романа Рыбакова. Дело не меняется от того, что он кое-что домыслил: без домысла не обойтись иной раз и в научном исследовании, а уж в художественном произведении он просто необходим. Лишь бы он не грешил против исторической правды в высоком смысле слова. Не вызывает возражений и то, что писатель допустил кое-какие хронологические сдвиги. Например, поразительные по своей антиисторичности оценки Ивана Грозного Сталин высказал в беседе с С. Эйзенштейном и Н. Черкасовым в феврале 1947 года, и Черкасов с восторгом поведал о них миру в «Записках советского актера», вышедших в 1953 году. Но Сталин, конечно, мог придерживаться аналогичных взглядов на родственного ему по духу царя уже в начале 30‑х годов, и потому появление их в романе Рыбакова возражений не вызывает. А. Лацис в своей статье «С точки зрения современника» (Известия, 17 августа 1987 г.) отметил допущенные писателем фактические неточности. Я мог бы пополнить их перечень. Но не стану этого делать, потому что не в них суть. Хотя, конечно, лучше бы их не было, ибо противники романа будут рады ухватиться за все, что может подорвать его престиж в глазах читателей.
Ведь беда наша заключается еще и в том, что большинство читателей плохо подготовлено к правильному восприятию и справедливой оценке «Детей Арбата». Их, то есть читателей, десятилетиями пичкали таким скудным и многократно профильтрованным набором сведений об истории нашей страны и партии, что непредвзятый взгляд на вещи и объективное изложение событий воспринимаются как нечто сенсационное и разрушительное по отношению к общепринятым представлениям. К сожалению, во всеобщем интересе к «Детям Арбата» есть элемент сенсационности. Да и не могло не быть его. А ведь по существу никаких сенсаций в романе Рыбакова нет. Он просто пишет о вещах, которые долгие годы утаивались от общественности и потому были забыты, пользуется источниками, значительная часть которых, как я уже говорил, остается почти недоступной и потому не существует для читателей. Печально, когда простое воспроизведение исторической реальности кажется потрясением и разрушением основ. Но если Рыбаков что-нибудь и разрушает, то только фальшивых идолов.
Неподготовленность читателей мешает им подчас правильно воспринять кое-какие даваемые Сталиным чисто субъективные оценки исторических лиц. Мне приходилось в частных разговорах сталкиваться с любопытной реакцией на роман. Все привыкли с уважением относиться, скажем, к С. М. Кирову или Г. К. Орджоникидзе. И вдруг читаем сталинские непочтительные мысли о них. И наше недоумение и протест, как ни странно, обращаются не против Сталина, а против писателя. Как мог он такое написать об уважаемых людях? С другой стороны, никто, вероятно, не запротестует, читая сталинские отзывы о Г. Е. Зиновьеве как «этом болтуне Гришке», «демагоге Гришке», «ничтожестве Гришке» и тому подобное. В самом деле, сама фамилия эта стала настолько одиозной, что любой ругательный эпитет будет воспринят без удивления. Фактически же речь идет о видном политическом деятеле, который многие годы был одним из крупнейших руководителей партии и Коминтерна. К слову сказать, Сталин отлично знал ему цену, и потому можно усомниться в правдоподобии соответствующих мест в романе. Но и это, конечно, не может повлиять на общую оценку авторской концепции.
Бесспорно, предпринятый А. Рыбаковым анализ Сталина и сталинщины далеко не полон. Он не затрагивает, например, проблемы социальных корней мировоззрения Сталина и вообще его характеристики как явления социального. Говорю это не в упрек Рыбакову. Он честно сделал свое писательское дело, представил нам свое понимание Сталина как человека, как личности. А дальше уж начинается миссия философов, социологов, историков или, как теперь принято говорить, обществоведов. Это уже их задача — раскрыть сущность Сталина как порождения общественных отношений и как субъекта общественной борьбы. Повторяю: писатель сделал то, что обязан был сделать. Не меньше, но и не больше. А вот авторам некоторых откликов на роман я порекомендовал бы не сводить феномен по имени Сталин к «трагедии одиночества», к сиротливому детству, комплексу ущербности и неполноценности, жажде самоутверждения и прочее. Все это, конечно же, было. Но — не исчерпывает сути Сталина как политического деятеля.