Да только можно ли все в жизни свести лишь к деловым расчетам? У молодой женщины, жестоко обманувшейся в своем первом браке, наверняка нашлись бы и иные причины не оттолкнуть от себя влюбленного мужчину…
Но на дворе стоял строгий до ханжества, бескомпромиссный к человеческим слабостям XIX век с его показной моралью и добродетелью… Если учесть, что обер-полицмейстер слишком заметная фигура в городе, его частые визиты к хорошенькой вдовушке ни для кого не оставались тайной.
Жил Козлов на Тверском бульваре как раз напротив дома Мамонтовой, и ему надо было всего лишь перейти через бульвар, чтобы оказаться в гостях у своей пассии, но… Вечно людный Тверской, с раннего утра, когда по нему спешат разносчики с молоком и свежими булочками и первые нянюшки выкатывают под липы колясочки с младенцами, и до поздней ночи, когда московские жуиры и дамы полусвета ищут здесь встреч, был неподходящим местом для сохранения тайн.
Когда бы несчастный обер-полицмейстер ни направился к дому Мамонтовой, всегда находился кто-нибудь, кто с усмешкой перемигивался за его спиной – наш-то хозяин города не теряется, ишь, опять к своей модистке побежал, не терпится ему…
Можно представить, как страдали от этих ухмылок и глумливых перешептываний дочери Маргариты Оттовны. Подростковый возраст, когда взрослеющий человек особенно раним и особенно увлечен поисками идеалов, был омрачен вечной болью от сплетен и тяжелых раздумий… И смутные воспоминания об отце отдавались мукой.
Мать берегла девочек от горькой правды, они не знали обо всех глубинах трагедии, развернувшейся в семье Мамонтовых, и родной отец – веселый, красивый, нарядный, добрый, с полными руками подарков для своих крошек – остался в их памяти как человек-праздник, как добрый маг, исполнявший заветные желания и наполнявший жизнь весельем. И почему же сейчас какой-то чужой дядя, пропахший табаком и кожаной амуницией, пытается занять место отца рядом с мамой, да еще и по-отечески объясняет девочкам, как они должны жить, чему учиться, что читать?
В гимназии, куда по настоянию опекуна поступили девочки, им не довелось завести надежных подруг – родители других гимназисток не желали поощрять дружбу собственных дочерей с детьми скомпрометировавшей себя особы. Но для Маргариты и Елены Мамонтовых эта особа была матерью…
Юная Маргарита очень любила мать, но ее любовь оказалась смешана с жалостью и отчасти с презрением. У девочки был свой, тщательно охраняемый, закрытый ото всех мир, полный смутных романтических мечтаний, и ей казалось, что мать, погрязшая в приземленных бытовых делах и своем пошлом романчике, породившем столько сплетен, никогда не поймет этого мира. А стало быть, никогда не поймет и по-настоящему не полюбит и саму Маргариту…
А мечты матери были простыми – чтобы дочери, бедные бесприданницы, смогли найти хороших женихов, устроили бы свои судьбы и не бились в тисках жестокой жизни так, как их несчастная мать…
Едва Маргарита переступила порог гимназии, ее начали вывозить в свет – на балы и вечера в дома богатого московского купечества. Устраивать пышные балы в собственном доме, как это было принято для привлечения женихов в семьях, имеющих дочерей на выданье, вдова Мамонтова не могла, но известные миллионеры, состоявшие с Маргаритой Оттовной в родстве, свойстве и кумовстве, не отказывали обедневшей вдове и ее дочкам в пригласительных билетах…
А бал в богатом купеческом семействе – это было настоящее событие.
В роскошных особняках до блеска начищались парадные покои, из кладовых извлекался самый ценный хрусталь и фарфор с хозяйскими вензелями. Электричество было еще большой редкостью, и для балов сотни свечей устанавливались в люстрах и канделябрах, чтобы яркий праздничный свет заливал танцующих. Закуски, торты, конфеты, экзотические фрукты, изысканные напитки заранее заказывались в лучших магазинах. Приглашались музыканты. Модистки из дорогих салонов привозили бальные платья, парикмахеры незадолго до начала бала разъезжались по домам званых особ – делать барышням нарядные прически. С особенным тщанием подбирались драгоценности.
И когда начинался съезд многочисленных гостей, дамы придирчиво осматривали наряды, бриллианты и прически соперниц, незаметно обмениваясь замечаниями, порой излишне критическими. Тут уж ударить в грязь лицом было невозможно.
Старшая дочь госпожи Мамонтовой, юная Маргарита, всегда блистала в толпе своих сверстниц. У нее не было роскошных украшений, и бальное платье, сшитое, как все знали, в мастерской матери, обходилось ей много дешевле, чем другим барышням, да и само приглашение на пышное празднество посылалось бедной бесприданнице в виде благодеяния, и все же лучшие кавалеры наперебой приглашали ее на танец. За Маргаритой быстро закрепилась слава одной из первых красавиц Москвы.
Не оттанцевав и своего первого бального сезона, она получила блестящее предложение – ее руку и сердце просил Михаил Морозов, один из наследников текстильной империи могучего купеческого клана Морозовых.
Вступить в брак с одним из Морозовых – о, это была прекрасная партия!
Основателем династии Морозовых был Савва Васильевич Морозов, занявшийся предпринимательством после наполеоновского нашествия, когда многие фабрики были разрушены, их владельцы разорены, и для энергичного человека открылось необъятное поле деятельности. К началу XX века клан Морозовых, насчитывающий уже пять поколений, состоял из нескольких десятков человек.
Жених Маргариты Мамонтовой Михаил Морозов был правнуком Саввы-первого и относился к роду Морозовых-Тверских (эта ветвь купеческого рода владела текстильными фабриками в Твери). Миллионеры и крупные фабриканты, они пользовались в обществе уважением, но репутацию имели неоднозначную.
Изначально купеческий клан Морозовых принадлежал к числу приверженцев старой веры, причем к особо ортодоксальному направлению в старообрядчестве – Поморскому согласию беспоповцев. Сыновья и некоторые внуки Саввы Морозова-первого твердо придерживались старообрядческих традиций, не скрывали своих религиозных убеждений и вели присущий староверческим семьям образ жизни. Современники вспоминают, что мужчины из этого рода носили окладистые черные бороды, не курили, не поощряли азартные игры и увлечение всяческими модами и пагубными излишествами…
Но родители Михаила Морозова – Абрам Абрамович, получивший, как и его отец, при крещении распространенное у староверов древнее библейское имя, и Варвара Алексеевна, урожденная Хлудова, – вели жизнь вполне светскую, без ортодоксального отношения к вопросам веры. Однако они были людьми весьма своеобразными. Позже Маргарита Кирилловна осторожно заметит, вспоминая новообретенных родственников, что они «были известны в Москве как очень одаренные, умные, но экстравагантные люди, их можно было всегда опасаться, как людей, которые не владели своими страстями».
Абрам Абрамович и вправду плохо владел собой из-за душевной болезни и скончался в сумасшедшем доме от тяжелого психического расстройства. Его вдова, будущая свекровь Маргариты, тоже не была эталоном душевного здоровья. Наследственность у Варвары Алексеевны была тяжелая: в роду Хлудовых встречалось множество неуравновешенных личностей, а ее родной брат, Михаил Хлудов, как и Абрам Морозов, окончил свои дни в сумасшедшем доме… Она и сама отличалась необузданным «хлудовским» нравом и была излишне экстравагантна для своего времени.
После смерти мужа Варвара Алексеевна близко сошлась с профессором университета В.М. Соболевским, возглавлявшим газету «Русские ведомости» (как раз и издававшуюся на деньги почтенной вдовы), и всерьез увлеклась интеллигентным ученым. По условию, заложенному мужем в завещании, Варвара Морозова не могла официально вторично выйти замуж, не потеряв при этом состояния. И она отважилась просто-напросто жить с профессором Соболевским в свободном браке.
Купеческое общество в XIX веке обычно встречало подобную смелость отношений в штыки, но Варваре Алексеевне простили и это, и даже то, что ее незаконнорожденные дети от Соболевского, Глеб и Наталья, были записаны на фамилию Морозовых…
Будучи известной московской благотворительницей, Варвара Морозова жертвовала деньги на многие общественные проекты. При этом она не всегда могла реально оценить значение благотворительных акций и принимала решение, на что стоит тратить деньги, а на что – нет, руководствуясь весьма субъективными соображениями.
Владимир Немирович-Данченко вспоминал, как они со Станиславским пришли к Варваре Алексеевне Морозовой, их доброй знакомой, просить денег на создание Художественного театра. Этот проект казался им весьма перспективным для вложений капитала и во всех смыслах замечательным делом. Но она повела себя так, что несчастные основатели новой драматической школы почувствовали себя наглыми попрошайками, стремящимися вовлечь доверчивую даму в абсолютно невыгодную сделку, и с холодной улыбкой им отказала. К счастью, Немирович-Данченко и Алексеев-Станиславский нашли другого жертвователя на свой театральный план, и тоже из клана Морозовых – Савву Тимофеевича Морозова, владельца Никольской мануфактуры, двоюродного дядюшку Михаила Морозова.
Надо сказать, бескорыстная преданность искусству обошлась Савве Тимофеевичу ни много ни мало в полмиллиона рублей и вызвала неприкрытое стремление родни взять его под опеку как помешанного.
И все же кланом Морозовых было сделано для людей неизмеримо много – они построили университетские клиники на Девичьем поле, институт для лечения раковых опухолей, представлявший, по словам Рябушинского, «целый город», психиатрические клиники, Морозовскую детскую больницу, городской родильный дом, Некрасовскую библиотеку, основали несколько газет… Да всего и не перечислишь.
Но при всей широте размаха детей в роду Морозовых было принято воспитывать в аскетических правилах. Жених Маргариты, Михаил Морозов, которому по завещанию отца должно было отойти собственности и капитала на 3 миллиона рублей, до наступления совершеннолетия, позволявшего вступить в права наследства, вел жизнь бедного студента, а никак не представителя золотой молодежи. Мать полагала, что 75 рублей – вполне достойное содержание для сына (он ведь при желании может подработать уроками, переводами или перепиской, как другие студенты), и нисколько не стеснялась, что наследник Морозовых-Тверских ходит в потертой студенческой тужурке и обедает в дешевых трактирах…