— Да это невероятно!
— В тот день я предупредила мадам Берюш, что буду ночевать у сестры, и после спектакля на улице Шапталь я декламировала сцены, которые запомнила, и помогала себе руками вот так.
Виолетта показала, как именно она это делала, и от взмахов рук распахнулся батистовый пеньюар. Все ее прелести были перед моими глазами. Я тут же обнял ее и усадил к себе на колени.
Она устроилась там, будто в гнездышке.
— И что же дальше?
— Господин Эрнест сказал, что нужно сообщить обо всем отцу, что ждать дебюта придется совсем немного — два-три года. Маргарита спросила, как я буду жить все это время, на что Эрнест ответил, что я такая маленькая, будто птичка, и наверняка найду себе гнездышко, кто-нибудь обязательно позаботится обо мне.
Я взглянул на нее. Действительно, в моих руках приютилось совсем крошечное создание.
— На следующий день мы написали отцу, — продолжила она, — он ответил. Он писал, чтобы мы во всем полагались на Господа. Мир жесток, а он, шестидесятисемилетний старик, может покинуть нас в любой день. Он дал нам свое благословение, и выразил надежду, что ему, старому солдату, не придется стыдиться своих дочерей.
— Письмо сохранилось?
— Да. Оно в одном из моих платьев. Я тогда вспомнила Вас и решила, что у Вас есть связи с режиссерами театра, ведь Вы помогли мне попасть на спектакль. Мне хотелось все время поговорить с Вами, но каждый день я откладывала нашу встречу. А потом… потом все решил господин Берюш. Я думаю, это само Провидение свело нас.
— Вы правы, дитя.
— Вы поможете мне?
— Я сделаю все, что смогу.
— Ах! Доброта Ваша не знает границ! — Виолетта кинулась мне на шею, ничуть не стесняясь распахнувшейся одежды.
Я больше не смог контролировать себя, и провел рукой по ее пояснице. Рука моя замерла лишь тогда, когда двигаться дальше уже было некуда — я дошел до тонкой и нежной поросли.
Виолетта изогнула спину, тело ее напряглось, рот приоткрылся, голова откинулась, дрожащий язычок и белоснежные зубки открылись моему взгляду. Так подействовало на нее одно лишь прикосновение.
В любовном неистовстве, обезумев от желания, стонами наслаждения, я отвечал на ее крики, а потом отнес Виолетту на кровать. Но наивысшее удовольствие я почувствовал тогда, когда заменил руку ртом и, став на колени, коснулся губами жаркой девственности.
Она бессвязно кричала, а потом все закончилось содроганием, будто душа покинула тело.
Я встал и посмотрел на нее. Открыв глаза, она с усилием села и прошептала:
— Это божественно! Можно еще?
Потом вдруг вскочила и пристально на меня взглянула.
— Одна мысль не дает мне покоя. Возможно, я поступаю плохо!
Я присел на кровать.
— Скажи, Виолетта, с тобой разговаривали серьезно когда-нибудь?
— В детстве отец ругал меня.
— Я не это имею в виду. Не строго. Серьезно. Ты будешь слушать, если с тобой поговорить серьезно?
— Если это будешь ты, а не кто-то чужой, то да. Я выслушаю все, что ты скажешь.
— Тебе не холодно?
— Нет.
— Тогда слушай меня внимательно.
— Я слушаю, — ответила она и, обняв рукой за шею, стала смотреть прямо в глаза.
— Господь создал женщину. У нее были равные с мужчиной права, права отзываться на свои природные инстинкты. Мужчины стали жениться, заводить детей, создавать семьи. Несколько семей образовывали племя, несколько племен — общество. А общество нуждалось в законах. Более сильными оказались мужчины, и они стали господами, а женщины — рабынями. Если бы сила была у женщин — все было бы наоборот. Целомудрие — закон для молодых девушек, верность — закон для женщин. Это требования общества. Мужчины навязали женщинам такие законы, но сами оставили себе право удовлетворять свои желания. И это право противоречит установленным законам. И получается так, что женщины, рискуя спасением собственной души, даруют мужчинам счастье, а в ответ получают лишь презрение.
— Но это несправедливо! — вскричала Виолетта.
— Согласен. Вот потому некоторые женщины не следуют законам. Они не хотят вступать в брак, который предлагает им общество, в брак, скорее всего, не по любви. Они не желают разделить свою жизнь с мужчиной, который завладеет ими с восемнадцати лет, и принесет только несчастье. Таким женщинам больше нравится самим делать выбор в любви, следовать зову природы и быть вне общества. И получается, что общество осудило бы нас за то, что мы сделали, а природа бы только одобрила. Понимаешь?
— Мне кажется, да.
— Тогда даю тебе подумать весь сегодняшний день, а вечером ты скажешь, что решила: будешь ты следовать зову природы или законам общества.
Я вызвал горничную.
— Мадам Леони, — сказал я ей, — позаботьтесь, пожалуйста, о мадемуазель. В маленьком шкафчике работы Буля — три сотни франков, купите еду у Шеве, пирожные — у Жюльена, бутылка бордо есть в буфете. А еще пригласите портниху и попросите сшить для мадемуазель пару скромных, но изысканных платьев. И не забудьте к ним шляпки.
Я поцеловал Виолетту и попрощался до вечера. Она лежала в постели, и из-под покрывала была видна только ее голова.
Когда вечером, около девяти, я вернулся, Виолетта повисла у меня на шее.
— Я размышляла, — заявила мне она.
— Весь день?
— Нет, только пять минут.
— И каким будет решение?
— Я хочу быть женщиной, откликающейся на зов природы.
— И не будешь возвращаться к господину Берюшу?
— Нет!
— Тогда, может, ты направишься к сестре?
Она не отвечала.
— Тебе неудобно жить у нее?
— Возможно, господин Эрнест не будет доволен. Он часто приходит к ней.
— А чем он занимается?
— Он журналист.
— И он разозлится, если ты придешь?
— Да. Бывает, что мадам Берюш отпускает меня, и я бегу повидаться с сестрой. Но Эрнест никогда не радуется моему приходу. Он запирается, уведя Маргариту в другую комнату. И они были так удручены оба, когда однажды из-за поручения мне пришлось остаться подольше.
— Тогда не будем больше вспоминать об этом. Теперь ты — женщина, ведомая зовом природы.
ГЛАВА 3
Она была такое очаровательное дитя и, действительно, сама природа говорила в ней. Виолетта читала целыми днями, благо, в моей библиотеке была большая и хорошая коллекция книг.
— Тебе не было скучно? — поинтересовался я.
— Было скучно без тебя, но не одной.
— Что ты читала?
— «Валентину».[3]
— Это шедевр! Неудивительно, что тебе не было скучно.
— Я много плакала.
Я позвал мадам Леони и попросил принести чай.
— Ты любишь чай? — спросил я Виолетту.
— Я не пила его никогда и потому не могу сказать.
Леони принесла столик и приготовила все к чаю. На турецкой скатерти стояли две чашки и сахарница из японского фарфора, в металлическом кувшинчике, похожем на чайник, были сливки, в заварочном чайнике — чай, а кипяток булькал в серебряном сосуде.
— Тебе нужны еще услуги Леони? Она поможет тебе снять одежду.
Виолетта распустила шнуровку.
— Нет, — ответила она, — на мне только сорочка и домашнее платье.
— Тогда мы можем позволить ей уйти?
— Конечно!
— Хорошо, я скажу ей, а потом запру дверь, чтобы никто не помешал нам.
— Но ты не уйдешь?
— Если ты хочешь этого.
— Будешь со мной всю ночь?
— Буду с тобой всю ночь.
— Это прекрасно! Мы сможем лечь вместе, как подружки! Правда?
— Это верно! Ты делала так раньше?
— Один или два раза, когда ночевала у сестры, и еще очень давно, совсем маленькая, в пансионе.
— И что ты делала, когда лежала с сестрой?
— Мы просто засыпали, а перед этим я целовала ее и желала доброй ночи.
— И только?
— Да.
— А если мы ляжем вдвоем, как думаешь, будет так же?
— Я не знаю, но думаю, нет.
— А что бы мы делали?
Она неуверенно пожала плечами.
— Может быть, то, что делали сегодня утром?
И Виолетта кинулась ко мне на шею.
Я обнял ее в ответ, затем посадил к себе на колени и налил чашку чая, положив сахар и сливки.
— Пей.
Она послушалась.
— Нравится тебе?
Она кивнула, но без особого энтузиазма.
— Это вкусно, но…
— Но?
— Мне больше нравится парное молоко, прямо из-под коровы.
Я давно заметил, что есть в этом китайском напитке какой-то благородный привкус, и нёбо простолюдинов не сможет его оценить. Равнодушие Виолетты к чаю не удивило меня.
— Теплое молоко будет завтра утром.
Она улыбнулась в ответ.
— Ты понимаешь, что я хочу все знать? — спросила она.
— Да зачем, Господи, тебе все знать?
— Я сейчас многого не понимаю. Ты спросил, девственница ли я? Я не знаю, что это. Ты засмеялся.
— Верно.
— Так вот! Я хочу знать! Девственница — что такое?
— Если тебя не касался мужчина.
— Получается, я уже не девственница?
— Почему же?
— Сегодня утром ты касался меня. Ты меня ласкал.
— Ласкал. Но ласки могут быть разными. То, что мы делали утром, не вредит девственности.
— А какие ласки могут ее повредить?
— Для начала ты должна понять, что такое девственность.
— Я жду объяснений.
— Это не так просто.
— Но ты ведь очень умный! Пожалуйста!
— Если у юной девушки нет любовника, и никогда не было, то она — девственница. Морально и физически.
— А как это — иметь любовника?
— Значит, что у тебя есть мужчина, и ты с ним делаешь то, что продолжает человеческий род. Любовное действо.
— А мы пока этого не делали?
— Нет.
— Ты — не мой любовник?
— Нет. Я пока твой возлюбленный.
— А когда будешь любовником?
— Чем позднее, чем лучше, я надеюсь.
— Тебе не хочется?
— Наоборот! Очень сильно я хочу этого.
— Как же это странно и непонятно, Боже мой!
— Я попробую тебе объяснить, моя прекрасная малютка. Как ты знаешь, в азбуке тридцать три буквы, так вот, чтобы изучить любовную азбуку, нужно пройти их все, от «А» до «Я». Буква «А» — это поцелуй.