Романс для вора — страница 2 из 4

СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ

Глава 1ПЕСНЯ ЛЕТИТ НАД «КРЕСТАМИ»

Подъехав к дому, Роман зевнул, потом понюхал рукав, от которого воняло казенной гнусью, передернул плечами и собрался было уже вылезти из машины, но тут в кармане запиликала трубка. Посмотрев на дисплей, он поморщился — это звонил Шапиро Роман неторопливо вышел из машины, аккуратно захлопнул дверь, достал из кармана сигареты, закурил и только после этого, поднеся трубку к уху, сказал:

— Ну, что тебе нужно?

— А что ты не отвечаешь?

— Я машиной управлял. Ты ведь не хочешь, чтобы я попал в аварию?

— Нет, не хочу Зато я хочу, чтобы ты все-таки перестал морщить жопу и согласился на турне. Еще раз пытаюсь довести до твоего сознания важную мысль. Такой шанс выпадает один раз в жизни. Во-первых — куча наличных денег, а во-вторых — полное и окончательное завоевание публики Твоей, именно твоей публики.

— А я тебе еще раз отвечаю — нет! Мне вовсе не хочется провести год за колючей проволокой. И хватит об этом.

— Но послушай…

Роман сжал зубы и прервал разговор.

Подумав, он выключил трубку совсем.

После ночной истории с ментами ему очень не хотелось, чтобы Шапиро продолжал надоедать ему с этим, хотя и выгодным, но уж очень безрадостным деловым предложением.

Войдя в прохладный подъезд и поднявшись по лестнице, Роман увидел, что в его дверь, а точнее — за ручку его двери засунута свернутая газета. Выдернув ее, Роман уже собрался было с матюгами бросить ее в пролет, как делал всегда, но его внимание привлекли два слова на свернутой странице — «воровской песни».

— Интересно, — сказал Роман и не стал выкидывать газету.

Войдя в квартиру, он бросил газету на диван, задал корма Шнырю, поставил чайник и, сев на диван рядом с развернувшейся газетой, прочитал заголовок.

В полном виде он выглядел так:

«От воровской песни до преступления — один шаг».

— Ни хрена себе! — воскликнул Роман и стал читать статью.

Неизвестный журналист под громким псевдонимом Громовержец писал о том, что из надежных источников ему стало известно, как популярный исполнитель блатного шансона Роман Меньшиков украл сам у себя компьютер с готовым альбомом и даже не погнушался при этом разбить голову охраннику, у которого дома семья и семеро по лавкам.

И сделал он это не иначе как для того, чтобы:

А. Поднять рейтинг.

Б. Через подставных вымогателей затребовать с самого себя, а главное — со спонсоров проекта кругленькую сумму, которую он, естественно, намеревался положить в собственный карман.

И только благодаря бдительности недремлющих сотрудников правоохранительных органов этот подлый план был сорван.

Ай-яй-яй!

Как не стыдно артисту!

И как таких земля носит?

А что скажут братки, которые до этого прискорбного события души не чаяли в исполнителе воровских песен Романе Меньшикове?

Этим риторическим вопросом статья заканчивалась.

Роман, не веря своим глазам, перевернул газету и прочитал ее название — «Независимый питерский обозреватель».

— Ну, падлы, — только и пришло ему в голову, — ну, паскуды!

Он швырнул газету на пол, и тут в прихожей раздался звонок.

Решив, что это Шапиро пришел продолжать свои надоедания, Роман выскочил в прихожую и распахнул дверь, уже открыв рот, чтобы высказать назойливому менеджеру все, что он думает…

И неожиданно получил сильный удар в лицо.

Отшатнувшись назад, он успел увидеть стоявшего в дверях Арбуза, за спиной которого маячили двое здоровых братков. Лицо Арбуза было искажено злобной гримасой, а в руке он держал такую же газету, как и та, что валялась на полу в гостиной.

Втолкнув Романа в глубину прихожей, Арбуз обернулся к браткам и сказал:

— Вы там погуляйте пока.

Потом он захлопнул дверь и спросил:

— Что же ты творишь, друг детства? Решил крысятничеством заняться?

— Ты что, Мишка? — воскликнул Роман, держась за ушибленную скулу. — Совсем спятил?

— Это ты, я вижу, голову потерял, — отрывисто бросил Арбуз и, затолкав Романа в гостиную, пихнул его на диван.

Роман уселся прямо на развалившегося Шныря, и тот с шипением бросился вон из гостиной. А Арбуз, поставив напротив Романа стул спинкой вперед, сел на него верхом и сказал:

— Ну давай, рассказывай.

— А что тебе рассказывать? — с вызовом ответил Роман. — Вламывается, бьет человека в табло, и еще рассказывай ему!

— А я могу и добавить, — пообещал Арбуз.

— А если обратно прилетит? — оскалился Роман. — Братки-то на лестнице остались, товарищ авторитет!

Арбуз посмотрел на валявшуюся посреди гостиной газету и, усмехнувшись, спросил:

— Ну что, читаешь о своих подвигах? Все ли так прошло, как надо?

— Да ты, видать, совсем ума лишился! — возопил Роман. — Ты что, веришь тому, что там написано? Ты что, меня не знаешь?

— Знаю, — ответил Арбуз, — но люди меняются. Откуда мне знать, может быть, ты превратился в стяжателя и решил, что все средства хороши?

— Мишка, не будь идиотом! Всякое я делал в своей жизни, но такое… Это же подлость высшей марки!

— Так ведь ты у нас и артист высшей марки.

— Слушай, — Роман нахмурился, — это что же получается? Любой пидор может обвинить кого угодно в чем угодно, и лучший друг тут же будет бить этого человека в лицо? Ну так я это исправлю. Я найду этого, как его… Громовержца, надо же, какой псевдонимчик взял! И я ему его громы и молнии в жопу забью.

— А с ним мы тоже разберемся, будь уверен, — Арбуз достал сигареты, — но пока что ты меня очень огорчил. Очень. Так, как никто в жизни. И имей в виду, что если этот Громовержец прав, то…

— Понятно, — Роман криво усмехнулся, — Платон мне друг, но истина дороже?

— Да. Истина дороже.

Арбуз закурил, и Роман увидел на его лице неподдельное горе.

— Надо же, — задумчиво произнес Арбуз и стряхнул пепел на пол, — такая нежданка…

— Так ты и в самом деле веришь этому? — Роман пристально посмотрел на Арбуза.

— Я никому. И ничему. Не верю, — раздельно ответил Арбуз. — Я не имею права верить. Если бы ты знал, какие искренние глаза я видел, какие клятвы слышал, а потом оказывалось, что… В общем — не верю. До тех пор, пока не будет доказано то или другое.

— Но ведь и то, что написал этот щелкопер, тоже не доказано!

— Верно, — кивнул Арбуз, — но… Тут, понимаешь, какое дело… Ведь он взял на себя смелость высказаться в печати, перед всем народом, а это говорит о том, что человек готов ответить за свои слова.

— Вот он и ответит, — зловеще произнес Роман, — ох, ответит…

— Может быть, — согласился Арбуз, — но пока что не он, а именно ты в незавидном положении. И я не знаю, что делать.

— Кофе будешь? — миролюбиво спросил Роман.

— Кофе… — Арбуз нахмурился, затем вздохнул. — Буду, куда ж я денусь.

Роман встал и, потирая ушибленную скулу, пошел на кухню, где из чайника давно уже шел пар.

Арбуз тоже прошел в кухню и, остановившись в дверях, оперся плечом на косяк. Следя за тем, как Роман занимается кофейными процедурами, он задумчиво сказал:

— Я тоже не хочу верить, что это ты сам двинул у себя винчестер. Но пока не могу. Однако… Однако есть способ закрыть эту тему в любом случае. Если ты поможешь своему старому другу, я забуду о твоей… ошибке. И позабочусь о том, чтобы никто никогда о ней не вспомнил.

— А если не было этой ошибки? — Роман, держа в руке сахарницу, обернулся к Арбузу.

— А если не было… Тогда я все равно собирался обратиться к тебе.

— Ну так обратись просто так.

— Просто так… — Арбуз поморщился. — Знаешь, что это значит?

— Знаю, — хмыкнул Роман, — но это только у таких уродов, как твои татуированные зольдатики. А у всех нормальных людей это не значит ничего особенного.

— А ты можешь назвать их уродами в лицо? — усмехнулся Арбуз.

— Наверное, нет, — признался Роман, — страшно. Но если будет очень надо — то, конечно, назову.

— Лучше бы такого случая не было, — вздохнул Арбуз.

— Да, — кивнул Роман. — Ну так что там у тебя, излагай!

Арбуз помолчал, потом, посторонившись, пропустил Романа, который нес в комнату поднос с кофе и прочими сопутствующими лакомствами, и сказал:

— Мы все не ангелы, а некоторые из нас даже очень. Но есть один человек, который попал в тюрьму совершенно ни за что, и сидеть ему там никак нельзя.

Арбуз помолчал и продолжил:

— Потому что из него сделали крайнего, чтобы закруглить одну очень важную и страшную тему. Его засудят, дело закроют, а потом его в тюрьме убьют. И концы в воду. Нужно помочь ему бежать. Иначе я не смогу спокойно жить.

Роман поставил поднос на журнальный столик, отшвырнул ногой валявшуюся посреди комнаты злополучную газету и, сев на диван, сказал:

— Садитесь жрать, пажалиста!

— Спасибо, — ответил Арбуз и, развернув стул как следует, сел напротив Романа.

— А чем же я тебе могу помочь? — спросил Роман, насыпая себе растворимый кофе. — Напильник в булочке? Веревочную лестницу?

— Нет, — Арбуз усмехнулся. — Теперь не те времена. Так ты мне скажи — поможешь? Сделаешь то, что потребуется?

Роман помолчал, а потом, посмотрев Арбузу прямо в лицо, ответил:

— Сделаю. Для тебя — сделаю. Но только ты не думай, что это из-за…

И он посмотрел на валявшуюся под батареей газету.

Арбуз тоже посмотрел туда и сказал:

— А я и не думаю. Этот вопрос пока остается открытым. Ну а раз ты сделаешь, тогда слушай. Когда, ты говоришь, у тебя концерт в «Крестах»?

* * *

Тюремный двор не место для концертов.

Но когда очень хочется, можно сделать многое.

Можно заставить слона танцевать на арене с бантиком на шее, можно сделать из мужчины подобие женщины, отрезав одно и пришив другое, можно повернуть реки вспять, а можно за восемь часов построить во дворе «Крестов» огромную конструкцию, включающую в себя сцену, порталы, фермы для светотехники и многое другое.

Двадцать два монтировщика, которые пахали, словно Стаханов в приступе белой горячки, создали из металлических труб, угольников и сложных узловых элементов умопомрачительный решетчатый дворец, а другие специалисты навесили на его ажурные переплетения сотни три разнокалиберных прожекторов и светильников. В это время по краям сцены, уже застланной толстыми фанерными щитами, были возведены две зловещие башни, состоявшие из множества черных ящиков. В передних стенках ящиков были отверстия, в которых виднелись громкоговорители устрашающих размеров, а на самом верху этих мрачных нагромождений красовались черные металлические рупоры, направленные в сторону публики и напоминавшие о трубах Страшного суда, перспектива которого, впрочем, эту самую публику совершенно не беспокоила.

Начальник «Крестов» Николай Васильевич Валуев, вышедший во двор, посмотрел на это сооружение, ужаснулся и отправился к себе в кабинет выпить коньячку, чтобы успокоить нервы, а заодно и пересчитать деньги, полученные от организаторов концерта. За делами до сих пор не удосужился проверить сумму, которую предстояло разделить между заинтересованными лицами из тюремной администрации.

Вчера, когда в кабинет Валуева почтительно привели маленького плотного еврея с труднопроизносимой фамилией Каценеленбоген, который представился генеральным спонсором готовящегося мероприятия, матерый вертухай совершенно машинально стал прикидывать, в какую бы камеру его отправить.

Каценеленбоген, вальяжно расположившись в казенном кресле напротив Валуева, по-свойски улыбнулся и, болтая в воздухе короткими ножками, не достававшими до пола, расстегнул тонкий пластмасовый портфельчик и поинтересовался:

— Простите, Николай Васильевич, а у вас в кабинете… Стены имеют уши?

— Нет, — скупо улыбнулся Валуев, — вообще-то в тюрьме, конечно, имеются и камеры наблюдения, и микрофоны… контроля, но тут — нет. В кабинете начальника тюрьмы происходят важные служебные разговоры и… В общем…

— Понятно, — кивнул Каценеленбоген, — я понимаю.

Он вынул из портфельчика тонкую папку с бумагами, а также пять пачек зеленоватых денег.

Папку он отложил в сторону, а деньги с милой улыбкой осторожно разместил на углу стола.

— Я не знаю, куда их положить, — сказал он, улыбнувшись еще ласковее, — вы уж сами… Здесь ровно пятьдесят.

Валуев кивнул и небрежно сгреб деньги в ящик стола.

— А это, — Каценеленбоген открыл папку, — это уже дела общественные. Спонсорская помощь томящимся, так сказать, в неволе заключенным. Вот документы на получение от фирмы «Авиценна» товаров гигиены. Адрес склада указан. Это — накладная, по которой вы получите семьдесят пять телевизоров. Здесь… так, где он… ага! Оплаченный счет на косметический ремонт здания со стороны Невы. Ну, тут еще всякое разное, я вам позже расскажу. И главное…

Каценеленбоген внимательно посмотрел в глаза Валуеву, и тот увидел, что взгляд визитера совсем не такой добрый, как его улыбка. Скорее, он был даже холодным и жестоким.

— Главное… Упаси вас боже перепутать личную шерсть с государственной. Если мы, я имею в виду себя и других финансово участвующих в этом деле людей, говорим: это — вам, а это — зэкам, значит, так оно и должно быть. Буду совершенно откровенен. Это, знаете ли, облегчает взаимопонимание. Нашего привычного российского воровства мы не потерпим. Если нам станет известно, что вы — я имею в виду администрацию тюрьмы — прикарманили хотя бы одну пачку сигарет из того, что предназначено заключенным… В общем, лучше бы этого не было. У нас хорошие информаторы везде, так что…

Каценеленбоген улыбнулся и снова превратился в этакого милого и доброго еврейского дядюшку.

— Но я думаю, что никаких проблем у нас с вами не возникнет, — закончил он свою речь. — Что-то сегодня жарко… У вас есть «Боржом»?

И разговор перешел на более спокойную тему подготовки тюремного двора к концерту.

Это было вчера, а сегодня, войдя в кабинет, Валуев подошел к стенному шкафу, открыл его и достал бутылку армянского коньяка двадцатилетней выдержки. Налив рюмочку, он поставил бутылку на место, закрыл шкаф и уже поднес коньяк к губам…

В это время во дворе тюрьмы раздался дикий визг, будто сразу тысяча автомобилей затормозила юзом, потом прозвучал оглушительный электрический щелчок, а после этого чудовищный голос спокойно произнес:

— Раз, два, три. Раз, два, три. Проверка.

Таким голосом мог бы говорить великан, с любопытством наклонившийся над «Крестами» и думающий о том, растоптать этот игрушечные домики сразу или погодить немного.

Валуев облился коньяком и замер.

Его истерзанное страхом, ненавистью и жадностью сердце забилось, как лягушка, пойманная цаплей, и он выронил рюмку, с тихим звоном и плеском разбившуюся у его ног. В глазах потемнело, ноги стали холодными, а руки задрожали и ослабли.

Усилием воли выдавив из себя дрожь, Валуев посмотрел на разлившийся коньяк и хрипло произнес:

— Блядь!

Привычное заклинание вернуло ему уверенность, он прокашлялся и, снова налив себе в другую рюмку коньяка, выпил его одним глотком.

Подумав, Валуев поставил пустую рюмку в шкаф и, приложившись к горлышку, сделал несколько крупных глотков.

— Во, теперь другое дело, — севшим голосом уловлетворенно сказал он, — а то эти рюмочки… Блядь.

Убрав бутылку, Валуев сел за стол, закурил и выдвинул ящик, в котором со вчерашнего дня лежали спонсорские доллары. Вытащив все пять пачек, он собрался пересчитать деньги, и вовсе не из недоверия, а просто из любви к этим таким приятным, шершавым, зеленоватым листочкам, в которых, как пелось в одной из песен Романа Меньшикова, было все — богатство, власть и слава.

— Ну, слава нам не нужна, — усмехнулся Валуев, срывая с пачки цветную банковскую резинку, — власть у нас и так имеется — дай боже, а богатство, оно всегда полезно…

Но тут на столе зазвенел внутренний телефон, и Валуев, выругавшись, снял трубку.

— Але, — недовольным голосом сказал он.

— Николай Васильич, — это звонил с проходной его заместитель подполковник Голыба, — артисты приехали.

— Ну и что? — нахмурился Валуев. — Не знаешь, что делать? Блядь, ну вы там тупые, блядь! Все ведь уже решено и расписано. Артистов прямо с проходной — на сцену, после концерта со сцены на проходную. И все.

— Проверять?

— Кого, Меньшикова? — Валуев презрительно хмыкнул. — Не надо. А то потом напишет песню про злых вертухаев. Ты лучше скажи: вы проследили, чтобы во время установки этой ихней аппаратуры ни одного зэка во дворе не было?

— Обижаешь, начальник, — ответил Голыба.

— Тебя обидишь, — усмехнулся Валуев. — Ладно, давай выполняй.

— А ты, Николай Васильич, сам-то выйдешь послушать?

— Потом, попозже.

— Ну, давай.

Голыба повесил трубку, и Валуев наконец приступил к столь любимому им пересчету и раскладыванию денег на несколько пачек. Пачки получались разные — одна весьма побольше, остальные, числом шесть — весьма поменьше. Каждому — свое!

* * *

Концерт подходил к концу.

На сцене сверкали разноцветные огни, из дымовых генераторов валил плотный тяжелый туман, который, переваливаясь через край сцены, падал на столпившихся у сцены зэков, огромные черные колонки издавали звуки, от которых внутренности слушателей искали более удобное положение, а Роман, стоя у самой рампы, размахивал рваной тельняшкой и пел:

… Я снова пройду по граниту Невы, Там, где Петропавловки звон, И воспоминания мрачной тюрьмы Растают, как призрачный сон…

И возбужденные зэки, тоже размахивая какими-то тряпками, подхватили припев:

… Ах воля ты, воля, Желанная доля, Прими и прости, обними!

Прожектора сверкали, дым валил, оглушительные звуки метались в тесном тюремном дворе, и в тот момент, когда свет на сцене неожиданно погас, а с высокой ажурной конструкции полетели в синее балтийское небо ослепительные огни фейерверка, никто не заметил, как на сцену проскользнул одетый в черное человек с закрытым темной повязкой лицом.

Проскользнув между колонками, он подбежал к одной из них, самой большой, повозился несколько секунд и, открыв потайную дверцу, спрятался внутрь. Дверца закрылась за ним, и даже музыканты не увидели, что произошло.

Повторив еще несколько раз рефрен, Роман поднял руки к небу и запрокинул голову. Музыканты поддали жару, звукорежиссер добавил громкости, и через несколько секунд заключительный аккорд резко оборвался.

Толпа завопила, а Роман, тяжело дыша, улыбнулся и сказал в микрофон:

— Спасибо. Спасибо.

Обведя взглядом публику, он сделал серьезное лицо и произнес с интонациями Высоцкого:

— Граждане бандиты! — и продолжил нормальным голосом. — На этом наш концерт закончился. Перед вами выступали я, Роман Меньшиков, и группа «Двенадцатый этап». Желаю всем поскорее потоптать гранит вольной набережной. Спасибо.

Он махнул рукой, и музыканты повторили заключительный аккорд.

Огни прожекторов погасли, и тюремный двор сразу же обрел свой обычный унылый вид.

Вдоль сцены тут же выстроились вертухаи. К микрофону подошел замначальника «Крестов» подполковник Голыба и сказал:

— А теперь все по камерам. И тихонечко, как зайчики. Сами знаете.

Зэки недовольно загудели, но, хоть на зайчиков в этот момент они не походили совершенно, послушно пошли в указанном направлении.

Все они знали, что такое карцер.

Бригада монтировщиков бросилась разбирать сцену, телевизионщики начали сворачивать свое хозяйство, а Роман, подозвав технического директора Гришу Быкова, сказал:

— Малый комплект аппаратуры погрузите в мой автобус. У меня завтра выступление на корпоративной вечеринке, на пивзаводе «Балтика».

Гриша кивнул и уже собрался отдать соответствующее распоряжение, но Роман тронул его за локоть и добавил:

— Да, и эту новую колонку, которую я взял попробовать, не забудь. Я решил ее вернуть. Что-то мне звук из нее не нравится.

— Ха! — усмехнулся Гриша. — Тебе звук из нее потому не нравится, что из нее вообще звука не было.

— То-то я и думаю — что за херня! — возмутился Роман. — Ну тогда тем более. Давай грузи.

Вытираясь услужливо поданным молоденькой гримершей полотенцем, Роман медленно спустился со сцены и направился в угол двора, где под присмотром нескольких вертухаев стоял небольшой полугрузовой автобус «Мерседес». В передней части салона имелось двенадцать удобных кресел, а за ними было достаточно места для того, чтобы разместить небольшой комплект аппаратуры.

Плюхнувшись на мягкое сиденье, Роман принял из рук заботливого Шапиро открытую банку с немецким пивом, сделал несколько глотков и сказал:

— Вроде нормально прошло.

— Все путем, — ответил Шапиро. — Тебе нужно жить в государстве зэков. Там ты будешь просто богом.

— Вот уж увольте, — Роман замотал головой. — Знаю я, на что ты намекаешь. Не поеду я по зонам да по тюрьмам. Забудь.

Шапиро пожал плечами — дескать, я вовсе не это имел в виду, но ничего не сказал. А Роман достал из кармана мобильник и, набрав номер, заговорил недовольным тоном:

— Слушай, Дрызлов, твоя колонка — говно. Да не надо мне ничего говорить! Она просто не работает. Все, все, не нужно меня уговаривать. Подожди.

Прикрыв трубку рукой, Роман повернулся к Шапиро и спросил:

— Мы как ехать будем?

— Ну… Сначала на базу, на Рубинштейна, а оттуда ты уж сам, на своей телеге.

— Понятно. Значит, — по Литейному.

Глотнув пива, Роман сказал в трубку:

— Значит, так. Примерно через полчаса я буду на углу Литейного и Чайковского, будь там. Заберешь свое барахло. Что значит — не успеешь? Я просто выставлю твой долбаный ящик на асфальт и уеду. Не успеешь — твои проблемы. Все. Давай.

Убрав трубку в карман, он допил пиво и сказал:

— Остановимся на углу Литейного и Чайковского. Там будут люди, которые заберут колонку. И чтобы я еще связался с этими самопальщиками…

— А я тебе всегда говорил, — назидательно произнес Шапиро, — лучше заплатить дорого, но купить фирменную вещь. Я вообще не понимаю, зачем ты связался с этим, как ты его назвал…

— Не важно, — отмахнулся Роман, — проехали.

Когда «мерседес» подъезжал к перекрестку Литейного и Чайковского, Роман посмотрел вперед и сказал:

— Вон они стоят. Притормози.

Водитель кивнул, и автобус, переехав через перекресток, плавно остановился рядом с «Газелью», у которой была открыта задняя дверь. Двое людей подошли к грузовому отсеку «мерседеса», и один из них спросил пропитым голосом:

— Которую тут брать?

— Вон ту, — Роман оглянулся назад, — да не эту, а вон ту, с белой окантовкой. И скажите своему начальнику, чтобы он больше не предлагал мне всякое барахло.

— Это ты, хозяин, сам ему скажи. Мы люди маленькие.

Сноровисто подхватив объемистую колонку, посыльные небрежно запихали ее в «Газель», с жестяным лязгом захлопнули дверь, заперев ее кривой железякой, и укатили.

— Поехали, — брюзгливо сказал Шапиро, который неодобрительно следил за их действиями, — нам еще разгружаться…

Глава 2ДВА МИЛЛИАРДА ЗА КЛОН

Сидя у себя в кабинете, Стропилло размышлял.

Он был доволен — как же, блеснул недюжинным умом, отвел от себя беду неминучую Вчера Батон сообщил ему, что Арбуз определенно схавал наживку — пошел по ложному следу, во всем винит своего дружбана Меньшикова Есть основания надеяться, что теперь уже бывшего дружбана.

Денег, конечно, жалко до слез…

Ну да ничего, наверстаем.

Стропилло подбросил на ладони диск с последним видео группы «Лайбах». Дураки все-таки западники! Думают, их пионерские защиты против копирования смогут устоять перед простыми российскими хакерами Фигушки!

Молодец Миша-студент, расколол всю эту дребедень за каких-нибудь пару часов. За что и получил свои заслуженные двадцать баксов. И достаточно — все равно на косяки да на игровые автоматы протранжирит, на большее у него ума не хватит. А мы запустим это дело в призводство и нагреемся кусков на пятьдесят-шестьдесят Если же удастся двинуть партию в Москву — то и на все сто.

Стропилло мечтательно прикрыл глаза.

Он искренне считал себя не каким-то там примитивным жуликом, а двигателем прогресса, несущим культуру в массы, — и гордился этим. Многие ли в нашей нищей стране могут позволить себе покупать лицензированные фирменные диски по четырестапятьсот рублей? То-то А стропилловские, за сотню, — всегда пожалуйста. А компьютерные программы? Те, которые на Западе по триста долларов каждая и которых у Стропилло по десятку на диске, а диск за ту же сотню, и не долларов, а наших, родных, деревянных? Так кто у нас настоящий патриот — не на словах, а на деле?

Нет, все хорошо и правильно. Единственное, что портит аппетит, — воспоминания об этом строгом мужчине, Сергее Ивановиче.

Кстати, об аппетите.

Стропилло порылся в полиэтиленовом пакете, достал бутерброд с полукопченой колбасой. Принялся задумчиво жевать, обильно посыпая крошками несвежую футболку с надписью «Рок против наркотиков».

Серьезные же люди, должны понимать: раз винчестер в милиции, то с него, Стропилло, взятки гладки. Наверняка отстанут. Обойдется!

Однако не обошлось.

В кабинет без стука вошли двое. Один — пожилой, сухонький, в бежевом полотняном костюме, болтающемся, как на вешалке. Другой — помоложе, плечистый, весь в черном.

Вошедшие брезгливо покосились на засаленный диван. Тот, что помоложе, плотно закрыл за собой дверь. Пожилой прошел к окну и уселся на подоконник, предварительно смахнув с него пыль носовым платком. Молча уставился на Стропилло.

Стропилло неуклюже выбрался из кресла, с трудом проглотил недожеванный кусок бутерброда и неожиданно для самого себя встал навытяжку.

— Привет от Сергея Ивановича, — проскрипел наконец пожилой. — Где винчестер?

Сердце пирата ухнуло куда-то в область желудка, как оборвавшийся лифт.

— Я… — с трудом выдавил он. — У меня его сейчас нет…

— Где винчестер? — повторил пожилой.

— Украли, — пролепетал Стропилло и зажмурился.

Пожилой отвернулся и посмотрел в окно. Желваки под пергаментной кожей на его скулах ходили ходуном.

— Ты очень глуп. Глуп настолько, что даже не в состоянии представить себе, что тебя ждет.

Стропилло был на грани обморока.

— Ты даже не понял, что тебе отдан приказ, за исполнение которого ты отвечаешь головой. Как и за винчестер, где бы он ни находился.

Пожилой встал. Стропилло рухнул в кресло — ноги предательски подкосились.

— Слушай внимательно. У тебя есть сутки. Завтра в двадцать ноль-ноль винчестер должен быть здесь. У тебя его заберут. Все.

Пожилой кивнул плечистому в черном и вышел. Прежде чем последовать за ним, плечистый задержался у порога и весело подмигнул оцепеневшему Стропилло.

— Сдо-о-хнешь, голуба, — протянул он на прощание с издевательским сочувствием, — ой как нехорошо сдохнешь!

И хлопнул дверью так, что жалобно задребезжали оконные стекла.

Хлопок словно оказался сигналом для многострадального кресла, в котором застыл ошарашенный Стропилло. С громким хрустом спинка кресла окончательно отломилась от сиденья, Стропилло полетел на пол, сильно приложившись затылком. Выкатился из кресла и замер в нелепой позе, не решаясь подняться.

Стропилло долго лежал, в ужасе схватившись обеими руками за свои жидкие патлы. Колотил по полу кулаками, пару раз даже поскулил тихонько.

Попал! Ох, как попал!

Боже, что делать?

Наконец способность хоть что-то соображать стала потихоньку к нему возвращаться.

Менты! Ну конечно же, срочно звонить ментам! Пусть они обдерут его, как липку, отоспятся по полной программе — не до жиру, быть бы живу. Скорее, может быть, есть еще возможность как-нибудь вывернуться.

Стропилло вскочил, бросился к телефону. Промахиваясь, заколотил по клавишам пальцем. С замиранием сердца, холодея, отсчитывал нестерпимо длинные гудки.

Ну давай же, давай!

Наконец-то.

— Лейтенант Колбанов слушает! — раздался в трубке ленивый тенорок.

— Петрович, это я, — затараторил Стропилло срывающимся голосом. — Мне до зарезу нужен винчестер. Ну тот, ты понимаешь…

— Андрей, ты, что ли? Что за паника в обозе? То дай, то подай! У нас тут не бакалейная торговля, винчестер твой давно заприходован как вещдок. Сам просил — а мы, как просил, так и сделали, мы слово офицерское держим.

— Петрович, все изменилось, труба! Отдай, Христомбогом прошу! Ты же знаешь — я в долгу не останусь!

— Я пока еще не у тебя на зарплате, а у государства. Не забывайся, Стропилло, не зли меня!

Стропилло в отчаянии изо всех сил пнул ногой ни в чем не повинный стол и чуть не взвыл от боли. Вдруг его осенило.

— Петрович, я вам свой винчестер принесу, номера перебьем — ну какая вам разница?

— Стропилло, ты совсем охренел, если в открытую на уголовку меня вписать пытаешься, — разозлился Петрович. — Достал с этим винчестером! Поднял хай из-за пустой жестянки, говна-пирога, ведь в ней к тому же и нет ничего!

— Как нет ничего? — прошептал Стропилло немеющими губами.

— Да так и нет, Кузяев проверял. Там даже «Виндоуз» не установлен, все чисто, как у новорожденного в жопе. Да и памяти с гулькин нос. У нас следак теперь репу чешет — с какого перепою этот Меньшиков на такую бесполезную хрень позарился? Должно быть, напутал что-то.

— Не может быть! — завопил Стропилло. — Я сейчас приеду, посмотрю сам!

— Это ты в своей хайкиной конторе будешь распоряжаться, — спокойно парировал Петрович, — хотя, конечно, по старой дружбе и могу пойти навстречу где-нибудь на следующей недельке. Если хорошо попросишь, конечно. Найдешь весомые доводы, так сказать. Да только ничего ты там не обнаружишь. У нас и акт научно-технической экспертизы на этот счет имеется. А пока иди в баню. Говорю — достал!

Петрович дал отбой.

Стропилло с трудом оторвал от уха трубку и уставился на нее остекленевшими глазами.

* * *

Начальник «Крестов» Валуев был в полном ауте. Заперся в кабинете, непрерывно курил, никого к себе не допускал. Безуспешно пытался прийти в себя.

Побег!

Да еще какой — сорвался именно тот, за кем было неофициально приказано присматривать с особой тщательностью. Когда вчера по окончании концерта в ходе вечерней поверки обнаружилось, что один заключенный отсутствует, Валуев не поверил своим ушам. Приказал пересчитать.

Пересчитали — все равно не хватает.

Рассвирепевший Валуев поднял охрану в ружье, велел выгнать всех мерзавцев из камер в коридоры, прощупать каждый матрац. Лично ходил по камерам, заодно расколошматил о стену три обнаруженных попутно мобильника. По двору пустили собак — может, спрятался где-нибудь, гад.

Бесполезно.

Пришлось доложить начальству. Обрадовать среди ночи.

И вот теперь по городу бушевали всевозможные «перехваты» и «вихри», а полковник Валуев с тоской наблюдал хилый петербургский рассвет в окно своего кабинета. Пока еще полковник…

Блядь!

Привычное заклинание не помогало, не помогала и заветная бутылка двадцатилетнего армянского коньяка, перекочевавшая из стенного шкафа на письменный стол.

Вот тебе и концерт, вот тебе и фанфары.

Прав был осторожный Голыба, когда сомневался, стоит ли связываться с таким непривычным мероприятием. И почему он его не послушал?

А потому.

Полста тысяч долларов на дороге не валяются. Квартира новая что — не нужна? Куда как хорошо справить новоселье в штанах с генеральскими лампасами, до которых, казалось, рукой подать!

Справил, блядь!

Нет, правду говорят, что жизнь человеческая — как зебра. Светлую полосу неизбежно сменяет черная. Утешение, конечно, так себе.

Но кто, как?

Струнодеры эти все — понятное дело, не в счет. Кишка тонка замутить такой серьезный коленкор, да и ни к чему им это. Легкие денежки на песенках про тюремную романтику сшибать — это тебе не самому парашу нюхать.

Ну что ж, копнем пациентов.

И начнем со смотрящего. Раз ты смотрящий, так и смотри в оба.

С тебя и спрос.

Валуев убрал коньяк в шкаф и нажал кнопку селектора.

— Из сто тринадцатой Батурина ко мне!

Руслан Григорьевич Батурин по кличке Мельник из своих неполных пятидесяти двух лет провел за решеткой считай что половину. Посторонний человек ни за что бы не поверил, что этот благообразный лысоватый молчун с лицом в меру пьющего интеллигента прошел долгий и тернистый путь от рядового карманника до смотрящего главного питерского изолятора временного содержания.

Однако при ближайшем знакомстве сомнения наверняка бы отпали.

Оказавшись в валуевском кабинете, Мельник молча дождался, пока выйдет конвоир. Не спрашивая, сел. Валуев так же молча следил за ним налитыми кровью глазами, тиская очередной окурок в переполненной пепельнице.

— Удобно, Мельник? — спросил он свистящим шепотом, еле сдерживаясь. — Нигде не жмет?

— Бывает хуже, начальник.

— Хуже тебе будет в карцере. Еще хуже — в зоне на Металлострое, среди пантелеевских быков, для которых ты как красная тряпка. И уж совсем плохо — в ментовской прессовальне под Пупышево, которую я тебе устрою как с куста, блядь буду!

Валуев с размаха хлопнул по столу растопыренной ладонью Мельник криво ухмыльнулся.

— Обижаешь, начальник. Что за страсти спозаранку, да еще и натощак?

— Страсти? Ты что, всерьез тут себя хозяином-барином возомнил? Думаешь, так и будешь жировать зазря в четырехместном люксе с холодильниками-телевизорами да со свиданками в отдельной комнате? Мигну — и нет тебя!

— Твоя сила, твои козыри. А вообще, начальник, я к тебе в соратники не подписывался и подписываться не собираюсь, так что нечего и пенять за сносную жизнь. Моя забота — порядок на местах.

— Так что ж ты, сучий потрох, за своими гавриками не смотришь? — Валуев приподнялся, опираясь руками о стол. — Что, никто не знал, что этот Чернов в побег собирается? Ну и что ты за смотрящий после этого?

— Ты, начальник, наши законы знаешь, — нехотя процедил Мельник, — у тебя своих наседок полно, с них и спрашивай.

— Мудак! Чернов этот — не ваш. Он враг — считай, что политический, космо… космополит безродный! От него одна гниль и зараза. Такого сдать не в падлу, а в заслугу по всем понятиям, и нашим, и вашим. А он совершает побег, можно сказать, у всех на виду!

Валуев смахнул пот со лба, отдышался.

— Короче. За Черновым был пригляд от очень серьезных людей. И теперь перед ними придется отвечать. Ну а люди эти такие серьезные, что даже я, начальник тюрьмы, для них все равно что пыль на ботинке. Смахнут и не заметят. А уж ты, будь ты хоть трижды смотрящий, вообще микроб!

Мельник напряженно молчал.

Валуев обошел стол и навис над ним, уперев руки в толстые бока.

— Теперь слушай. Шутки в сторону. Я тебя размажу, можешь не сомневаться. Разворошу всю твою шоблу, рассую по ссученным хатам, покоя никому не дам. Кровавыми слезами умоетесь! Сделаю, как говорю, ты меня знаешь — если только не предоставишь мне этого Чернова на блюдечке со всеми потрохами. Понял?

Мельник молча кивнул головой.

— Все. Иди отсюда, тряси своих урок.

Спровадив Мельника, Валуев взял со стола бутылку и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Выдержанный коньяк наконец-то помог — на душе стало хоть немного поспокойнее.

Не может быть, чтобы Мельник ничего не раскопал. А там, глядишь, и удастся как-нибудь прогнуться — бог даст, сохранить должность и звездочки. О генеральстве, конечно же, следовало в любом случае забыть раз и навсегда.

Тонко затренькал черный эбонитовый телефон. Валуев машинально взглянул на часы — девять. Сейчас потребуют к отчету, понеслась звезда по кочкам.

— Валуев? — осведомился вальяжный голос.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор!

— Ну, что там у тебя?

Валуев замешкался.

— Оглох? — тут же донесся властный окрик.

— Товарищ генерал-майор, приняты все необходимые меры, проводится комплекс активных мероприятий…

— Результаты?

— Пока никаких, — прошептал Валуев, изогнувшись от подобострастия.

На другом конце провода воцарилась тишина. Потом из трубки донеслось:

— Смотри, по краю ходишь…

И короткие гудки.

Валуев моментально покрылся холодным, липким потом.

* * *

Нет сна слаще, чем утренний, особенно когда можно позволить себе не вскакивать спозаранку под занудное пиликанье будильника. Можно сладко потягиваться, ворочаться, поплотнее закутываясь в теплое одеяло… Пока не надоест.

Сергей Иванович очень ценил такое вот времяпрепровождение, тем более что не часто мог себе его позволить. Иногда, когда выпадало свободное утро, даже специально ставил будильник на заведомо ранний час. Куда как приятно вскочить спросонья, ошалело озираясь, — и вдруг понять, что тревога ложная, можно спать дальше! Снова откинуться на подушку и медленно погружаться в блаженную дремоту, специально оттягивая мгновение окончательного засыпания.

Кайф!

Именно на такой кайф рассчитывал Сергей Иванович, укладываясь в кровать накануне вечером. Пришлось засидеться допоздна — дожидался доклада о том, как пройдет урезонивание зарвавшегося Стропилло. Совсем нюх потерял, паскуда, вздумал в бирюльки играть. Ну ничего, судя по всему, понял наконец, с кем имеет дело.

Говорят, чуть не обосрался со страху, задергался, как клоун на ниточках.

Это хорошо. Однако для профилактики придется поучить его еще разочек, когда все закончится, — чтобы в дальнейшем и пикнуть не смел. С кадрами надо работать грамотно.

Так что почивать Сергей Иванович отправился с чувством полного удовлетворения. Еще и почитал на сон грядущий какой-то детективчик, оттолкнув локтем жену, пристававшую с глупостями. Господи, какую херню пишут! Знали бы, как все происходит на самом деле, у серьезных людей!

Ладно, баю-баюшки-баю, не ложитесь на краю…

Хрен меня кто поднимет завтра раньше двенадцати!

Однако утро началось для Сергея Ивановича совсем не так, как он планировал. Разбудил его ни свет ни заря мобильник — тот самый, для специальных звонков. Пока ворочался, нашаривая часы, — блин, восемь утра, кого несет в такую рань! — пока с отвращением таращился на храпящую жену, размалеванную каким-то дурацким ночным кремом запредельной стоимости, мобильник умолк.

Сергей Иванович потянулся к тумбочке, вытащил мобильник из-под недочитанного детектива. Поднес дисплей к слипающимся спросонья глазам.

Самоедов! Сон как рукой сняло.

Сергей Иванович вскочил, быстро вышел на кухню и нажал кнопку вызова непринятого звонка.

— Адольф Богданович? — преувеличенно бодрым голосом произнес Сергей Иванович.

— Мобильником, Иваныч, не тараканов давят, а обеспечивают оперативную связь в любое время суток, — без тени обычной шутливости мрачно буркнул Самоедов. — Я из Шереметьева, через пару часов буду в Ленинграде.

— Адольф Богданович, со Стропилло все в порядке, мои люди провели работу…

— Не тарахти! О каждом своем чихе докладывать нечего, отчитаешься по результатам. Новая забота появилась.

— Неприятности? — осторожно осведомился Сергей Иванович.

— Узнаешь. Пришли-ка за мной в Пулково машину, а сам подгребай к одиннадцати к себе в офис. Да подгони ребят с аппаратурой, пусть пошарят лишний раз насчет клопов — человек один будет со мной. Серьезный человек. Там и поговорим. Все, отбой.

Сергей Иванович отложил мобильник и задумался.

Ох, не к добру все это!

Да, прав смекалистый русский народ — чем дальше в лес, тем больше дров.

В половине одиннадцатого Сергей Иванович уже сидел за столом в своем кабинете и лично наблюдал за хлопотливыми ребятами в наушниках и с портативными магнитными антеннами в руках. Ребята обшарили каждый сантиметр — стены, пол, потолок, мебель, окна, кадку с экзотическим растением диффимбахией.

Все чисто, слава богу.

Сергей Иванович проводил их и вернулся к столу. Нажал спрятанную под полированной столешницей кнопку, и тут же бесшумно опустились наружные металлические ставни из наборных пластин, декорированных под бамбук. Довольно усмехнулся — нет, не зря он велел их установить. Теперь до окон никаким лазерным лучом не добраться, возможность внешнего прослушивания по колебаниям стекол пресечена на корню. Темновато вот только.

Включив настольную лампу с зеленым абажуром, Сергей Иванович посмотрел на часы. Так, одиннадцать…

И тут же раздался стук в дверь.

Вошел Самоедов, за ним — плотный низкорослый мужчина в темно-синем костюме, седой, в черных очках.

Пожали друг другу руки, расселись вокруг стола. Самоедов вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича, молча показал глазами на стены и потолок. Сергей Иванович кивнул.

— Познакомься, Сергей Иванович, — Самоедов указал на своего спутника, — Василий Кимович Безродный, генерал-майор. Главное управление исполнения наказаний, командует Северо-Западом. В нашей организации с первого дня.

— Очень рад! — откликнулся Сергей Иванович и тут же подумал, что радоваться на самом деле нечему.

Вот тебе и доверие!

Ему, руководителю петербургского филиала, только на третий год соизволили сообщить, что на его территории активно действует высокопоставленный член «Воли народа»!

На территории, за которую он, между прочим, отвечает головой.

Смятение Сергея Ивановича не укрылось от Самоедова.

— Не до глупостей, Иваныч! — строго сказал он. — Не барышня. Дело куда как серьезное. Сейчас Василий Кимович доложит последнюю информацию.

— Значит, так, — тут же начал Безродный ровным, невыразительным голосом, — сегодня ночью прошло сообщение о побеге из «Крестов» некоего Чернова Игоря Анатольевича. Факт побега был зафиксирован на вечерней поверке сразу после благотворительного концерта певца Романа Меньшикова на территории изолятора. Принятые по поиску и поимке меры по горячим следам результатов не дали. В девять я принял доклад от начальника «Крестов» полковника Валуева — ничего. Валуев сейчас трясет заключенных, так что возможны подвижки — Валуев землю будет рыть, знает, что висит на волоске. В полдень пройдет доклад по УВД, возможна дополнительная информация. На данный момент у меня все.

Безродный замолчал.

— Ну а теперь я тут кое-что поясню, — Самоедов встал и прошелся по кабинету. — И тебе, Сергей Иванович, и тебе, Василий Кимович. Чтобы вы поняли, какая глубокая жопа нависла из-за этого Чернова и над нами, и над нашим общим делом.

Самоедов помолчал и, тяжело вздохнув, произнес:

— Беглый Чернов — старший научный сотрудник Государственного института генетики. До посадки заведовал лабораторией новых технологий в области клонирования и исследований генома. Институт этот такого уровня секретности, что и самому товарищу Берии в его шарашках не снилась. Чудом удалось уберечь от ворья безродного, — Самоедов слегка поклонился в сторону Безродного, — ты уж извини, Василий Кимович, за каламбурчик. Ну а лаборатория черновская даже на этом фоне выделяется — внутренняя охрана из ГРУ, двойные посты, инфракрасная сигнализация на объемное проникновение, тыры-пыры, все как в швейцарском банке. Вплоть до последнего паршивого лаборанта — все в погонах.

Самоедов вынул сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил.

Закашлялся, тут же придавил сигарету в кадке с диффимбахией.

— Один Чернов как белая ворона — ученый, блин, интеллигент. При коммунистах даже диссидентщиной баловался, и все ему прощалось. Без него никак, голова — что твоя дыня. Да дай ты выпить чего-нибудь, Иваныч, что у тебя, как в богадельне!

Сергей Иванович сходил в комнату отдыха, принес бутылку «Хеннесси», толстые низкие стаканы, разлил коньяк.

Безродный отказался, а Самоедов выпил одним духом.

— Теперь главное. Чернов работал над специальным заказом Главного штаба. И полгода назад работу закончил. Выдал на-гора четыре папочки. Каждая из которых, если толкнуть за бугор, потянет лимонов на пятьсот зелени.

— Два миллиарда! — прошептал Сергей Иванович.

— Молодец, — криво усмехнулся Самоедов, — считать умеешь. Наше руководство тоже умеет. Вот и было решено не допустить неизбежного разбазаривания ценных открытий внутри страны. Нам эти деньги нужнее, чем бесхребетному нынешнему режиму и оболваненному им населению.

— А что Главный штаб? — спросил Безродный.

— Тебе ли, Василий Кимович, объяснять, что нашей агентурой в этой стране пронизано все снизу доверху. Десятки людей работали над выемкой документации, над каналами ее переправки на Запад, подбирали клиентов. Пришлось посвятить в некоторые детали Чернова, он был необходим для полноты научного обеспечения проекта. Есть основания полагать, что и до всего остального он додумался. Пошевелил дыней, мать его.

— И что теперь? — осторожно осведомился Сергей Иванович.

— А теперь вот что. Чернов на свободе, жив-здоров. Между тем он определенно знает если не всю, то по крайней мере большую часть цепочки по продаже его разработок. Он для нас и для нашего дела хуже гремучей змеи. Начнет свистеть по диссидентской привычке, дойдет до Кремля — и всем нам каюк. Там не прощают тех, кто не делится. Организуют слив в газеты, тыр-пыр, восемь дыр, распродажа военных тайн, натравят вояк — да нас тут же порвут, как Тузик грелку! Завистников хоть жопой ешь. А вроде все было предусмотрено…

Самоедов посмотрел на Безродного.

— Тут Василий Кимович поскромничал, не поделился сокровенным. Давай-давай, господин-товарищ генерал-майор, не тушуйся!

— Был приказ, — нехотя процедил Безродный, — упаковать Чернова по правдоподобному обвинению и уничтожить его в «Крестах» руками заключенных.

— Ну и что, Василий Кимович? — зловеще осведомился Самоедов.

— Первая часть приказа выполнена, — буркнул Безродный, — вторая — нет.

— Вот такой расклад, други милые, — Самоедов снова закурил. — Если «Воля народа» будет засвечена, нас с вами зачистят в первую очередь.

Самоедов плеснул себе коньяку и молча выпил.

— Я сейчас не буду разбор полетов устраивать, еще не время, — он снова покосился на Безродного, — лучше давайте вместе думать, как из этого говна выбираться будем. Мы теперь накрепко одной веревочкой связаны.

Еще помолчали.

Наконец Безродный встал и снял темные очки. У него были маленькие невыразительные глазки и, как показалось Сергею Ивановичу, один из них был стеклянным.

— Понимаю, что основная нагрузка по исправлению ошибки должна лечь на меня, — медленно начал Безродный. — Думаю, что еще не все потеряно.

— Начало хорошее, — ядовито заметил Самоедов, — возрождает оптимизм в приунывших массах.

— Считаю необходимым следующее, — Безродный повертел в руках очки и бросил их на стол, — во-первых, дожать Валуева. Он вполне способен разговорить свой контингент. Уверен, что таким образом мы сможем вычислить организаторов побега.

Самоедов кивнул, Сергей Иванович машинально повторил его движение.

— Во-вторых, используя полученную информацию, активизировать поиск Чернова по линии МВД. Причем поручить это дело конкретному ответственному специалисту из органов. Мотивированному на выполнение служебного долга, с установкой на уничтожение опасного преступника, враждебного для государства.

— Кандидатура? — коротко спросил Самоедов.

— Имеется, и довольно известная. Майор Боровик. Хороший специалист, помешан на борьбе за справедливость. Эдакий Клинт Иствуд, — Безродный позволил себе улыбнуться. — Считает, что у него связаны руки, что ему не дают эффективно бороться с преступностью. Думаю, его легко можно будет мотивировать в духе неофициального ответственного задания на благо Родины.

— Да, не перевелись еще на Руси юродивые, — задумчиво протянул Самоедов. — А вообще — неплохо! Ну, тебе и карты в руки, Василий Кимович. Действуй.

* * *

Подумав, Безродный решил вызвать Боровика прямо к себе в служебный кабинет. Договориться с приятелями из числа гувэдэшных начальников не составило труда — все знали о дерзком побеге из «Крестов» и ничуть не удивлялись повышенной активности смежников.

Вызвал на шесть вечера — самое время, конец рабочего дня. Лишний народ уже разойдется по домам. По пути заехал домой, переоделся в форму. Добравшись до кабинета, занялся текущими делами. Периодически долбил вконец издерганного Валуева требовательными звонками.

Ага, ну вот и шесть.

Встал, поправил портрет президента, переставил с подоконника на стол бюст Дзержинского. Вот так, строго и патриотично.

Хороший антураж.

Ровно в шесть дежурный доложил о приезде Боровика.

Безродный встретил его у дверей, тепло пожал руку, усадил за стол для совещаний, сам демократично сел рядом. Он умел быть обаятельным.

— Ну что, майор, наслышан о наших бедах?

— Вы о побеге? — сдержанно спросил Боровик. — Товарищ генерал…

— Василий Кимович, просто Василий Кимович, — прервал его Безродный. — Не люблю я этих чинов, особенно в разговоре с соратниками по общему делу.

Безродный устало потер лоб ладонью.

— Наглеют преступники, майор. Пользуются беззубостью власти, которая нас, старых служак, ни в грош не ставит. Веришь — иной раз выть хочется от бессилия! Вот он, гад, руки по локоть в крови, насильник, загубивший не одну невинную душу, — и уходит от суда под треск адвокатской болтовни, опять убивает, грабит, уверенный в своей безнаказанности. А если и попадет в тюрьму — то живет там, как в санатории, окруженный холуями. И в любом случае смеется над нами — над теми немногими, кто еще верит в необходимость торжества справедливости. За державу обидно!

Безродный тяжело вздохнул.

— Ладно, это все лирика. Ты, майор, меня понимаешь — наслышан о тебе как о честном, болеющем за дело человеке. Поэтому и хочу обратиться с просьбой.

Рука Безродного легла на плечо Боровика.

— Эту гниду надо поймать, майор. Чернов мало что преступник, он хуже того — предатель. Настоящий, закоренелый враг нашей Родины! Всегда издевался над тем, что для нас свято, и кончил продажей за границу государственных секретов. Народное достояние, за которое десятки честных патриотов жизни не жалели, променял на иудины сребреники. Продал террористам, которые взрывают и травят наших жен и детей. Дал им в руки смертельное оружие.

Безродный встал и зашагал по кабинету — якобы не смог сдержать волнения.

— И ведь до чего дошло — еле посадили иуду! Пришлось даже факты подтасовывать, скажу честно. Что делать, если нынешний бардак просто заставляет переступать через неправедный закон ради торжества высшей справедливости! Знаешь, как говорят: если не мы, то кто? Кури!

Достав из кармана кителя пачку «Парламента», Безродный бросил ее на стол.

— Кури, майор! Ты парень правильный, поэтому и обращаюсь к тебе. Нас таких немного осталось в этом бардаке. Поймай мне Чернова, помощь любую обеспечу. Возьми это на себя — ты сможешь. Больше тебе скажу — если пристрелишь гада, никто не заплачет, а мы тебя прикроем. Ведь он же вывернется, паскуда, через пару лет уже на свободе будет — примеров сколько хочешь! Да на тебя жертвы террора молиться будут! Ну что, поймаешь?

— Я готов, — медленно ответил Боровик.

— Ну вот и ладушки. С начальством твоим я договорюсь, приказ будет. Приступай, ни пуха ни пера.

Боровик вышел.

Безродный с улыбкой посмотрел ему вслед.

Как там сказал Самоедов — не перевелись юродивые на Руси?

И впрямь не перевелись. И это правильно, как говаривал пятнистый генсек.

В нашем деле без них никак.

Глава 3ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ…

На Казанской улице, напротив фитнес-центра, стояла грязно-желтая старая «копейка», за рулем которой сидел широкоплечий молодой мужчина с твердым лицом и короткой стрижкой. Выставив локоть в окно, он курил, и легкий ветерок вытягивал из салона сизый дым Лицо мужчины, и без того не очень дружелюбное, было омрачено невеселыми размышлениями. Поэтому подошедший к машине бомж, который открыл было рот, чтобы попросить о спонсорской помощи, посмотрел на мужчину поближе, закрыл рот и удалился без суеты, но быстро.

Для того чтобы выяснить, каким именно образом был совершен побег, Сане Боровику не понадобилось слишком много времени. Всего лишь за несколько часов пребывания на территории «Крестов» и разговоров с людьми, которых он выбирал по одному ему известным признакам, Боровик понял, что Чернов покинул территорию тюрьмы вместе с музыкантами. Дальнейшие размышления привели Боровика к неутешительному выводу, что его друг Роман Меньшиков имеет к побегу самое непосредственное отношение.

Утвердившись в этом мнении, Боровик ничего не сказал Валуеву и отнюдь не помчался к инициаторам расследования с докладом. Он прекрасно понимал, чем это обернется для Меньшикова, и демон сомнения снова овладел им.

С одной стороны, Роман его друг, и никакие подвиги безалаберного артиста не могли изменить отношение Боровика к нему.

С другой стороны, Роман помог бежать из тюрьмы человеку, которого ему охарактеризовали как крайне опасного, и это делало Романа пособником в серьезном и таинственном деле…

Все эти размышления не улучшили настроения Боровика, и он, швырнув окурок в окно, длинно и громко выругался, чем привел в ужас проходившую в этот момент мимо его машины древнюю старушку из бывших.

— И это в Петербурге, в европейской культурной столице… — вздохнула старушка и поковыляла дальше.

Боровику стало стыдно, и он, почувствовав, что сидеть дальше на одном месте просто невозможно, повернул ключ зажигания. «Копейка» затряслась, выпустила клуб ядовитого дыма и, лязгая и потрескивая, тронулась с места.

Повернув в переулок Антоненко, Боровик остановился напротив дома, в котором жил Роман, и заглушил двигатель. Выйдя из машины, он услышал за спиной голос:

— Уберите отсюда машину. Здесь нельзя парковаться.

Боровик медленно обернулся и увидел охранника, стоявшего рядом с входом в ювелирный салон, на витрине которого было наклеено объявление, говорящее о том, что здесь покупают золото, серебро и драгоценные камни. На лице охранника были написаны отвращение, касавшееся раздолбанной «копейки», а также полная уверенность в своей правоте.

Смерив охранника взглядом, Боровик лениво поинтересовался:

— Это кто сказал?

— Это я сказал, — ответил охранник. — Убери свою помойку.

— Слушай, ты, баран, — Боровик почувствовал, как в нем начинает подниматься адреналиновая волна, — если ты еще раз вякнешь, то уедешь отсюда в багажнике этой помойки. А эту вашу поганую лавку, в которой скупают краденое, поставят раком.

Охранник не внял его словам и все-таки попытался что-то сказать.

— Ты плохо понял? — Боровик остановил его жестом. — Может быть, ты хочешь, чтобы сюда приехали «маски-шоу»? Сейчас организуем. А тебе лично я все ребра пересчитаю. У меня сегодня плохое настроение.

На скулах охранника заиграли желваки, но он, судя по всему, правильно понял намек насчет ОМОНа, поэтому, просверлив Боровика злобным взглядом, молча отвернулся.

Боровик нахмурился и, в глубине души сожалея, что охранник оказался таким понятливым, перешел узкую улицу.

* * *

Роман Меньшиков сидел за кухонным столом в одних трусах и пил водку.

События последних дней совершенно выбили его из привычной благополучной колеи, и Роман, чувствуя, что все пошло наперекосяк, решил успокоить душу старинным русским способом. Купив литровку «Финляндии» и банку маринованных огурцов, он заперся дома, отключил телефон и начал старательно наливаться водкой.

— Что же это такое происходит? — бормотал он, вылавливая пальцем увертливый огурец.

Сначала — кража винчестера.

Потом этот винчестер подбрасывают в его машину.

Дальше еще лучше — ссора с лучшим другом, причем этот самый друг бьет его по лицу. А если лучших друзей двое — подумал Роман — то кто же из них лучший?

Ответа на такой глупый вопрос не нашлось, и мысль Романа, шарахаясь из стороны в сторону, побежала дальше.

А дальше было натуральное уголовное преступление. Организация побега из следственного изолятора. Правда, Арбуз убеждал его, что человек, которого нужно вытащить из «Крестов», вовсе не злодей, а наоборот, — жертва грязных и мрачных интриг.

Роман поверил Арбузу, но здравый смысл настойчиво говорил о том, что даже самый наилучший друг, если он вор в законе, может лгать. Как это у них принято говорить — ничего личного, это просто бизнес. И вполне возможно, Арбуз ввел Романа в заблуждение, преследуя свои собственные цели в каких-то уголовных делах.

Возможно…

— Но как мне этого не хочется, — вздохнул Роман и наполнил стопку.

За час он выпил полбутылки и уже чувствовал себя пьяным.

Однако желанное расслабление не приходило, поэтому Роман решил напиться до бессознательного состояния, чтобы просто вырубиться и не думать обо всей этой хреновине. Он понимал, что утром будет плохо, но на этот случай в углу стоял ящик немецкого пива, и Роман чувствовал себя уверенно.

Ну сорвется он в штопор…

Первый раз, что ли?

И не первый, и, видимо, не последний.

Залпом выпив водку, Роман закинул в рот маленький огурчик и, морщась, принялся его жевать.

В прихожей раздался звонок.

— Сейчас опять в морду получу, — усмехнулся Роман и встал с табуретки.

Его сильно повело в сторону, и, ударившись грудью о холодильник, Роман удивился:

— Ишь ты, как меня потащило! Ладно, посмотрим, кто там приперся…

Выйдя в прихожую, Роман распахнул входную дверь и увидел стоявшего на пороге Саню Боровика.

Обрадовавшись, Роман раскинул руки и с чувством сказал:

— Здравствуй, старый друг! Заходи! Мой дом — твой дом. Хочешь — пей, хочешь — ешь, хочешь — живи тут до скончания века.

Зайдя в прихожую, Боровик проигнорировал протянутую руку Романа и направился на кухню.

— Ты не хочешь пожать руку своему другу? — пьяно изумился Роман.

Боровик сел на свободную табуретку и мрачно ответил:

— Друг, говоришь? Мои друзья преступникам побеги не устраивают.

— А, вот ты о чем… — криво усмехнулся Роман и сел напротив Боровика. — А ты, стало быть, уже знаешь.

— Стало быть, знаю, — кивнул Боровик. — Налей водки.

— Сам налей, — ответил Роман, — а то вдруг я тебе яду подсыплю. Чтобы избавиться от преследователя.

Боровик мрачно посмотрел на Романа, затем встал, взял с кухонной полки стопку и, сев на место, наполнил ее.

— Тоста не предлагаю, — сказал он и выпил водку.

— Понимаю, — усмехнулся Роман, — вы, стражи закона, с преступниками не пьете.

Он налил себе и сказал:

— А мы, преступники, не пьем со стражами закона.

И тоже выпил.

В кухне повисло напряженное молчание.

Боровик закурил, стряхнул пепел в раковину и сказал:

— Давай рассказывай все как есть. Иначе я из тебя душу вытрясу, не посмотрю, что друг. Хотя какой ты теперь друг… Короче, я тебя слушаю.

— Все как есть… — Роман налил себе еще одну стопку и поднял ее на уровень глаз. — Это что, с самого начала?

— Да.

— Ну, это… В начале было Слово, — начал Роман нараспев.

— Прекрати, — угрожающе произнес Боровик, — я не шучу.

— Какие тут шутки, — тоскливо ответил Роман, — тут уже, знаешь ли, не до шуток…

Он опрокинул стопку в себя и, покачнувшись, поставил ее мимо стола.

Стопка укатилась под раковину, и Роман, весь скривившись, сдавленным голосом произнес:

— Вот, блин… Похоже, я уже готов.

Он посмотрел на Боровика разъезжающимися глазами, потом неверной рукой достал сигарету и, отмахнувшись от Боровика, который поднес ему зажигалку, сказал:

— Не надо. Я как-нибудь сам.

Взяв из вазы другую зажигалку, он прикурил, подпалив себе при этом бровь, и, старательно установив локоть на стол, задумчиво сказал:

— Тут, понимаешь, какая херня получается… Одно за другим. Сначала грабанули студию и унесли не что-нибудь дорогое, а именно винчестер с моим новым альбомом. Потом этот винчестер подбросили ко мне в машину, а поганые менты остановили меня, и один из них, паскуда, с первой же попытки нашел его. Чуешь?

Роман икнул.

— А понятые, блядь, у них уже при себе были. Наготове. Чуешь, суперспец? Вот я и думаю, кому это нужно было… И ничего не понимаю. А на следующее утро уже и газетка вышла со статьей. Знаменитый, мол, уголовный певец решил сам попробовать криминала. И все такое прочее. Она там, в комнате, валяется… Ладно, хрен с ним, не в этом дело. А побег… Ну что же, будет тебе про побег. Приходит ко мне, стало быть, Арбуз.

— Арбуз? — Боровик удивленно поднял брови.

— А что ты удивляешься? — Роман с пьяной пренебрежительностью пожал плечами. — Он у нас что, директор пансионата для больных детей, что ли? Обыкновенный вор в законе. Твой, так сказать, оппонент. И я вообще удивляюсь, почему ты его до сих пор не повязал? Пренебрегаешь служебным долгом? Закрываешь глаза на преступность? Дружков своих покрываешь?

Роман ехидно прищурился.

— Слушай, — зло сказал Боровик, — я тебе сейчас в табло дам!

— Во! — Роман поднял палец. — Вот именно! Приходит Арбуз и первым делом дает мне в табло. Гад ползучий! Друга — по лицу… И говорит — ты, говорит, сволочь. Ты, говорит, сам у себя украл винчестер, чтобы это… Ну, выкуп там со спонсоров потребовать или еще что. Поэтому, говорит, ты сволочь. Я ему говорю — не я это, а он не верит… Мне не верит!

Роман выпучил глаза и стал тыкать себя пальцем в грудь.

— Мне — и не верит!

Он помолчал и продолжил:

— Ладно, говорит, разберемся. А у меня, говорит, в смысле — у него, ко мне разговор деловой есть. А поскольку я, то есть — я, виноватый, то я ему отказать не смогу. И рассказывает мне про этого человека. Говорит, что он невиновный, что его посадили специально и что его в тюрьме убьют. И, говорит, не в том дело, что его убьют, людей, мол, и так каждый день убивают… А в том дело, что этот человек единственный свидетель какого-то очень страшного… Ну, заговора, что ли… И поэтому его нужно спасти, потому что иначе он, Арбуз, стало быть, спокойно спать не сможет.

Роман налил себе водки, выпил ее и пьяным голосом сказал:

— Не сможет спать… А ему и так спать неспокойно. Попробуй-ка одной рукой воровскими делами ворочать, а другой — дочку растить. Да еще и без матери.

Боровик с удивленим посмотрел на Романа, потому что ни о какой дочке Арбуза никогда не слышал, а тот, не замечая ничего, продолжал:

— Представляешь, каково ему, вору в законе? Ведь если общество узнает, что он заботливый отец, ему ведь порицание вынесут. Ты что же, скажут ему братья-воры, ты ведь не имеешь права! Ты ведь… Ни семьи, ни детей! Закон! Понятия! Паскуды… А у него и так горе — до сих пор по жене своей тоскует. Ну, не жена она ему была, в смысле — не официальная… А так — настоящая жена. Любовь там, нежность, верность… И вот однажды она не вернулась вечером от подруги, а через два дня ее мертвую нашли. На пустыре. Ее машина какая-то сбила и уехала. В Купчине это было, восемь лет назад. И осталась Арбузу дочка шести месяцев. Как Лонгрену… Читал «Алые паруса» Грина?

— Читал, — Боровик машинально кивнул, но было видно, что он озабочен какой-то мыслью.

Однако Роман по причине сильного опьянения не заметил этого.

— Как Лонгрену… Да. И вот наш вор в законе начинает растить маленькую дочку. Заботливый отец и прочее… Это ведь нужно умело скрывать от криминального сообщества, понимаешь? В общем…

— Слушай-ка, — Боровик решительно прервал пьяные излияния Романа, — а когда у него жена погибла?

— Это… — Роман нахмурился. — Девяносто седьмой год, август… Подожди… Ага! Четырнадцатого августа девяносто седьмого года. В Купчине это было, на пустыре около недостроенного метро. Угол Бухарестской и Турку.

Боровик побледнел и закрыл глаза.

— Ее какая-то машина сбила, — продолжал Роман, не замечая изменившегося лица Боровика, — она упала и угодила головой на камень. А потом встала и пошла куда-то уже без сознания. То есть — не соображала, куда идет. Поэтому ее и не нашли сразу. Она в бурьяны забрела…

Боровику стало не по себе.

Пьяный голос Романа отдалился и бубнил где-то на границе восприятия, а перед Саней Боровиком снова развернулись события той кошмарной ночи четырнадцатого августа девяносто седьмого года.

Вот он едет через пустырь, вот выскакивает из машины, чтобы разорвать молодых подонков, вот он с ужасом видит, что они насилуют не какую-то постороннюю девушку, а его младшую сестру Наташу…

И тогда он убил их, а Наташа умерла на месте от сильной потери крови.

А потом, когда он, спрятав трупы насильников в контейнер со строительным мусором, уезжал с места событий, то оглянулся…

И в это время машина ударилась во что-то мягкое, но, когда Боровик снова посмотрел вперед, то ничего не увидел.

А это, оказывается, была жена Арбуза…

Он убил ее своей машиной.

Он убил ее…

— … а Алинка, жена арбузовская тайная, такая хорошая была, — вернулся к Боровику голос Романа, — а дочка у него какая сейчас выросла! Мария называется. Такая девчонка! Вот подрастет еще — женюсь!

— Заткнись, — произнес Боровик сквозь зубы.

Роман замолчал, а потом обиженно произнес:

— То ему рассказывай всю подноготную, то заткнись…

Боровик пошарил взглядом по кухне, потом взял с полки большой стакан и наполнил его водкой.

— Эй, ты что? Мне-то оставь! — запротестовал Роман.

Не обращая на него внимания, Боровик залпом выпил водку и молча вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

— Ну и дружки у меня… — Роман посмотрел на опустевшую бутылку. — Один в морду дал, а другой всю водку выжрал. И ведь еще неизвестно, что хуже.

Он встал с табуретки и, держась за стену, прошел в гостиную.

— А у нас пиво имеется, — хвастливо заявил он сам себе. — Боровик водку выжрал, а пиво не заметил.

К его ногам подошел Шнырь и, задрав голову, требовательно мяукнул.

— Что, и тебе пива? — удивился Роман. — Не-ет, брат. Пиво не для тебя. А тебе я сейчас, несмотря на то, что пьян, все-таки задам корма. Пошли.

И, сделав рукой приглашающий жест, Роман снова направился в кухню.

— Сейчас, — сказал он открывая холодильник и доставая из него банку «Вискаса», — сейчас. Сейчас прольется чья-то кровь. Главное, чтобы не моя. Понял, скотина? А пива я тебе все равно не дам.

* * *

Боровик в три затяжки выкурил сигарету, швырнул ее на тротуар. Со злостью растоптал окурок каблуком. Пора звонить генерал-майору Безродному, отчитываться о проделанной работе.

Ну и что сказать?

Что побег матерого изменника и врага народа Чернова организовал популярный певец Роман Меньшиков по заказу криминального авторитета Арбуза?

Тогда Ромке каюк.

И никакие заслуги на ниве воспевания тюремной романтики не спасут. Может, в лагере они и помогли бы ужиться среди местного контингента, да вот беда — до лагеря Ромка скорее всего просто не доживет.

Богатый опыт подсказывал Боровику, что чем глубже залезаешь в серьезные, да к тому же еще и попахивающие политикой дела, тем дальше от закона и тем ближе к могиле. Ну а в том, что дело это серьезное и с политическим замесом, после разговора с Безродным сомнений не было.

Арбуз тоже долго не протянет, ясный перец.

Государственная машина в случае необходимости еще способна ощериться — схрумкать какого угодно авторитета так, что и косточек не останется.

А тут еще удар ниже пояса — арбузовская жена…

Боровик глухо застонал, как от зубной боли. Подошел к своей «копейке», пнул ногой колесо. Подумал, что и сам висит на волоске — даже в голливудских фильмах те, кто слишком много знает, долго не живут.

Да, втравил ты меня в историю, друг детства.

Придется с этой историей разбираться. А пока нужно хоть на время обезопасить дружков ситных от неумолимой государственной машины.

Боровик достал мобильник, визитку Безродного. Набрал номер.

— Товарищ генерал-майор, говорит майор Боровик. Так точно, через тридцать минут буду у вас.

Похлопал «копейку» по желтому помятому боку.

— Ну что — поехали, цыпа?

На этот раз Безродный не встречал Боровика у дверей, однако из-за стола приподнялся, взмахом руки пригласил сесть напротив.

— Чем порадуешь, майор? Знаю, что ты в «Крестах» отметился, народишко тамошний хорошо потряс. Ну, и каковы результаты?

— Думаю, что уже можно сделать некоторые выводы, — осторожно начал Боровик, — похоже, что Чернов действовал в одиночку.

— На чем основываешься?

— Чернов ни с кем в «Крестах» близко не сошелся. Авторитеты, способные оказать реальную помощь в организации побега, держали его за хлюпика, интеллигента. Даже не гоняли особенно — он был для них пустое место. С другими категориями заключенных Чернов тоже практически не контачил — надзиратели все как один отметили его замкнутость и нелюдимость. Состояние на грани глубокой депрессии.

— Ну-ну, — протянул Безродный, — и как же такой доходяга умудрился дернуть из самого неприступного ИВС нашего города?

— Скорее всего здесь сработала редкая комбинация случайных факторов. Неразбериха, связанная с концертом, небрежность кого-либо из охранников. Просто приоткрылась какая-то щель — и Чернов тут же юркнул в нее. Может быть, даже неожиданно для самого себя.

— Да ты психолог, майор, прямо «Преступление и наказание» какое-то! — продемонстрировал начитанность Безродный. — А за концерт ты не подумал зацепиться? Как насчет того, чтобы поискать пособников среди этой публики?

— Ну что вы, — Боровик позволил себе небрежно махнуть рукой, — отпадает по всем пунктам. Побег и концерт определенно разнесены по времени. Наконец, весь транспорт тщательно контролировался на въезде и тем более на выезде — они муху навозную не смогли бы спрятать, не то что человека. Я лично все проверил, так оно и было.

Боровик знал, что начальник «Крестов» даже под страхом смерти не сознается в том, что прошляпил проверку на выезде, поэтому блефовал безбоязненно.

Безродный повертел в руках бюст Дзержинского.

Встал, переставил его со стола на подоконник. Поправил штору, окаймленную плюшевыми шариками. Посмотрел в окно.

— Эх, хорошо на улице, майор! А мы вынуждены в грязи копаться. Государевы слуги. На нас одна надежда в смутные нынешние времена. Может, и помянут потомки добрым словом, не забудут тех, кто в тяжелые годы делал все, чтобы спасти страну от бардака и беззакония.

Безродный вернулся за стол, взял в руки карандаш.

— Хорошо ты все изложил, убедительно. Да вот только толку не вижу от твоих стараний.

— Товарищ генерал-майор, — твердо сказал Боровик, — я привык отвечать за свои действия. Ситуация сложная, за один день не распутать. Необходимо тщательно допросить всю охрану, надзирателей, восстановить мельчайшие подробности каждой секунды того вечера.

— Как ты говоришь — привык отвечать? — спросил Безродный. — Ну что же, это справедливо…

Карандаш в руках Безродного застыл в воздухе.

— Эх, Саша! И дело-то ведь какое ответственное, серьезное! В полном смысле этого слова государственной важности дело. На таком деле можно и звездопад себе на погоны заслужить, а можно и вовсе звездочек этих самых лишиться. Тут уж, как говорится, либо грудь в крестах — либо голова в кустах.

«Вот тебе пряник — вот тебе и кнут», — подумал Боровик.

— А можно и вовсе жизнь поломать и себе, и своим близким. Если, скажем, в срок не уложишься. Да и что такое жизнь человеческая по сравнению с интересами страны, народа? Былинка на ветру.

Безродный чмокнул губами, покачал головой.

— Ладно, Саша, иди работай. Помни, что каждая минута на счету! На тебя одна надежда, смотри — не подведи.

Боровик встал и вышел.

Карандаш с хрустом переломился в руках Безродного. Он с досадой посмотрел на обломки и швырнул их в корзину для бумаг.

— Работай, Саша, работай, — пробормотал он, — о себе не забывай…

Глава 4ПРОГУЛКА В БАГАЖНИКЕ

Обмен информацией в отечественных тюрьмах во все времена был налажен безукоризненно Ползли по протянутым между окнами ниткам малявы, летели за ограду письма-шарики, выдуваемые через свернутые в трубку газеты, — и никакое самое строгое начальство ничего с этим поделать не могло. Сколько ни махали надзиратели метлами, остервенело сметая со стен паутину бесчисленных «дорог» — все напрасно. Пройдет каких-нибудь пара часов — и «дороги» опять тут как тут.

Ну а уж когда появилась мобильная связь, то и надзиратели дрогнули под неукротимым напором всепобеждающего рынка…

«Кресты» в этом смысле не были исключением.

О побеге Чернова в большинстве камер узнали почти сразу.

Везде только об этом и говорили — радовались позору ментов, обсуждали возможные варианты, делились воспоминаниями.

Доверенные люди смотрящего Мельника тщательно фильтровали всю эту болтовню. К тем, кто действительно что-то видел, подсаживались. Заводили конкретный разговор о деталях. Добытая таким образом информация неуклонно стекалась к Мельнику, а он обдумывал ее и делал выводы.

Поганое это, конечно, дело, вора недостойное, — кума тешить.

Да ведь делать нечего — загнал в угол гад Валуев, придется терпеть до поры — вон даже в церкви радетелям за общее благо грехи отпускают.

Постепенно мозаика сложилась в четкую картину.

Ну и ну!

Мельник даже присвистнул от удивления и прикинул, что пора отправляться на прием к начальнику. Однако проситься к куму в гости — это уж совсем в падлу. Дойдет до зоны — прощай, авторитет, сварочный электрод в башке или полотенце с узлом-удавкой на шее обеспечены.

Мельник подумал и приказал сокамерникам устроить махаловку пошумнее. Когда в камеру ворвались надзиратели, он объявил себя ее зачинщиком, после чего, довольно усмехаясь, отправился в карцер.

Имеющий уши да услышит.

Если гора не идет к Магомету, то умный хачик должен прогуляться сам.

Полковник Валуев дураком никогда не был, разве что в раннем детстве, когда мечтал стать продавцом газетного киоска, — однако это быстро прошло. Поэтому когда ему доложили, что смотрящий Мельник ни с того ни с сего обосновался в карцере, он сразу понял, что к чему.

Есть контакт!

Наверняка нарыл что-нибудь, умывальников начальник и мочалок командир.

Ну что ж, мы нашу гордость припрячем до поры до времени, не до нее сейчас. Пойдем навстречу. То есть на встречу. А уж потом посмотрим, кто еще набегается до посинения. Ой, не понравится тюремной братве, если она узнает, что смотрящий у начальника ищейкой промышлял!

Теперь вы, гражданин Батурин, у нас вот где!

Валуев крепко сжал волосатый кулак, внимательно осмотрел его со всех сторон и, убедившись в том, что кулак выглядит, как всегда, внушительно, направился в карцер.

Карцер представлял собой клетушку без окна площадью примерно шесть квадратных метров. Освещен он был, как операционная в хорошей больнице, — пятисотваттная лампочка солнцем пылала под потолком день и ночь, чтобы нарушителям режима жизнь медом не казалась. Интерьер изысканностью не отличался — шершавые бетонные пол и стены, у противоположной от входа стены голые деревянные нары.

На нарах — Мельник.

Валуев кивнул сопровождавшему его надзирателю, чтобы тот вышел. Надзиратель, звеня ключами, молча удалился в коридор и плотно прикрыл за собой массивную железную дверь с глазком и кормушкой.

— Ну? — спросил Валуев, остановившись прямо под солнцеподобной лампочкой. — Что скажешь?

Он отметил про себя, что Мельник даже и не подумал встать.

Ничего — запишем, потом сочтемся.

— Молодец, начальник, — протянул Мельник, глядя в угол, — я так и думал, что догадаешься.

— Хорош героя корчить! — потерял терпение Валуев. — В камере перед своими уродами синими будешь комедии ломать! Говори, что знаешь!

Мельник поморщился, пожевал губами.

— Ладно, — наконец сказал он нехотя, — люди говорят, видели кое-что.

— Что?!

— По всему выходит, что человечка-то твоего артист увез.

— Врешь!

— Начальник, мне врать при таких раскладах не с руки. Говорю — люди видели. Видели, как под конец разгуляева он к херне этой намылился. Ну, где ящики с динамиками. А после его уже нигде не было, и со двора он не возвращался, точняк. Ящики здоровые — в любой ложись, как в ванну. Вот и думай.

Повисла пауза, во время которой Валуев напряженно ворочал мозгами.

Блядь!

А ведь так оно и есть!

Не удержавшись, Валуев врезал по стене кулаком.

— Ну артист, сука! Подвел-таки под монастырь… — злобно выдавил он и, потирая ушибленный кулак, с ненавистью помотрел на Мельника.

— Кто из твоих гавриков ему помогал?

— Никто. Сам сказал — чужой он нам. С какой стати геморрой наживать?

Валуев поостыл.

— Ладно, молодец. Возьми с полки пирожок. От карцера я тебя освобождаю.

— Э, нет, начальник, — усмехнулся Мельник, — оставь. Я уж лучше досижу, что положено, а то по хатам слухи быстро бегают, сам знаешь.

Валуев внимательно посмотрел на него, смахнул пот с плеши, которую успела изрядно подрумянить пятисотваттная лампочка и, невесело вздохнув, постучал в дверь.

— Хер с тобой, сиди, — нехотя буркнул он через плечо, выходя, — скажу, чтобы свет тебе на ночь выключали.

По пути к себе в кабинет Валуев с трудом удерживался от того, чтобы перейти на бег трусцой. Теперь главное — срочно доложиться наверх, любой ценой опередить этого майора из УБОПа, который целый день болтался по изолятору, вынюхивал, выспрашивал. Вылетела из головы его фамилия — Боровик, что ли? Да, точно, Боровик. И ведь не избавиться было от этого Боровика — как же, прикрыт приказом из управления! Знать бы, что он там нанюхал.

Валуев ворвался в кабинет, схватил трубку, быстро набрал знакомый номер.

— Товарищ генерал-майор? Докладывает полковник Валуев. Василий Кимович, есть ценная информация, мое расследование дало результаты.

Выслушав доклад полковника Валуева, генералмайор Безродный призадумался. Дело принимало интересный оборот.

Весьма интересный.

Так.

Очень хорошо, что Самоедов ввиду напряженности текущего момента решил задержаться в Питере на несколько дней. Сейчас самое время еще раз повстречаться, обсудить новые обстоятельства. Пожалуй, лучше всего сделать это там же, где и в прошлый раз, у Петрова в «Пульсе» — и помещение подходящее, хорошо оборудованное, да и Петров небось переживает, ждет новостей.

Тоже мне, региональный босс…

Безродный усмехнулся, полистал ежедневник, отыскивая питерские координаты Самоедова. У Самоедова губа не дура, обосновался не где-нибудь, а в гостинице «Кристалл-Палас», прямо на Невском.

Ну что ж, имеет право, да и до «Пульса» рукой подать.

Когда через пару часов Безродный вошел в кабинет Сергея Ивановича, Самоедов был уже там. Все было, как в прошлый раз, — закрытые наружные ставни, полумрак, мягкий свет зеленой лампы, в углу кадка с экзотическим растением диффимбахией. Безродный машинально покосился на нее — молодцы, самоедовский окурок уже убрали.

— Ну давай, радуй, Василий Кимович, — нетерпеливо приветствовал его Самоедов.

— Докладываю. Достоверно установлено: Чернов вывезен вместе с аппаратурой певца Меньшикова непосредственно после концерта во дворе изолятора.

— Кем установлено? — быстро спросил Самоедов. — Клинт Иствуд этот твой разродился, Боровик?

— Расследование Боровика пока не дало результатов. Полковник Валуев постарался, начальник «Крестов». Поработал с контингентом.

— Интересно, интересно, — Самоедов перевел взгляд на Сергея Ивановича. — Значит, Меньшиков. Ну а ты что скажешь, Иваныч?

Сергей Иванович хоть и был напуган историей с Черновым, однако и о предыдущем своем задании не забывал. Поэтому сразу сопоставил события.

— Скажу, что это еще и лучше, — твердо ответил он. — Теперь Меньшиков окончательно у нас в руках! Нет нужды возиться со Стропиллой, искать винчестер. Припугнем организацией побега — запляшет, как миленький, соловьем запоет. Куда скажем — туда и поедет и не пикнет.

— Тебе, Иваныч, где бы ни работать, лишь бы не работать, — недовольно пробурчал Самоедов. — Обрадовался, нет ему нужды со Стропиллой возиться! Не надейся, еще повозишься. А вот насчет Меньшикова ты, пожалуй прав. Нет худа без добра…

Самоедов почесал нос, внимательно посмотрел на Безродного.

— Слушай, Василий Кимович, а Клинт Иствуд-то этот твой хваленый никак нам врет? — внезапно спросил он.

— Адольф Богданович…

— Пятьдесят девять лет уже Адольф Богданыч! — отрезал Самоедов. — Тупой вертухай вмиг распутал то, к чему великий спец даже и подступиться не сумел? Ты что гонишь-то? Давай колись, выкладывай все, что знаешь!

Безродный потупился.

Передвинул какую-то папку на столе Сергея Ивановича.

— Скажу честно. Мне самому показалась подозрительной медлительность Боровика. Я навел справки. Боровик — друг детства Романа Меньшикова.

— Так что ж ты совал его нам, как крашеное яичко в Пасху? — взорвался Самоедов. — Раньше нельзя было справки навести? Конечно, врет, поганец, дружка спасает! Смотри, генерал-майор, твоя кандидатура, ты за него ручался!

Сергей Иванович со злорадством отметил, что Безродный заметно побледнел.

Однако самообладания он все же не потерял.

— Адольф Богданович, важен результат. Концы обнаружены, теперь добраться до Чернова не составит труда. Одновременно мы получаем подарок — надежнейший и постоянный рычаг влияния на Меньшикова.

— Подарки получать невелика заслуга, Василий Кимович, — Самоедов опять взял себя в руки, — а вот с теми, кто не оправдал доверия, надо разбираться. Причем беспощадно. Чтобы другим неповадно было. Это и к тебе относится, Сергей Иванович, Стропилло — твоя забота!

Сергей Иванович молча проглотил упрек.

Самоедов закурил, собираясь с мыслями, машинально сунулся было к кадке с диффимбахией стряхнуть пепел — однако опомнился, пододвинул к себе серебряную пепельницу.

— Слушайте сюда, други ситные. Раз Боровик с Меньшиковым одной веревочкой связаны — разбираться будем с обоими. Но и о делах наших главных не забывать. Есть кое-какая мысля. По всему выходит — появился у нас шанс одним ударом поубивать всех зайцев в округе. Совсем уж лохами будем, если не воспользуемся. Однако придется попотеть. Всем.

Сергей Ивановыч и Безродный синхронно кивнули, выражая полную готовность. Судя по всему, к Самоедову вернулось хорошее настроение. Он приподнялся из кресла, посмотрел было на пепельницу, махнул рукой и щелчком отправил окурок в кадку.

— Значица так, как говаривал товарищ Жеглов. Диспозиция будет следующая…

* * *

Роман стоял на балюстраде Исаакиевского собора и, опершись руками на шершавый каменный парапет, следил за проплывавшими облаками.

Ему страшно хотелось пить, но к ларьку, который виднелся далеко внизу, нужно было спускаться по узким винтовым лестницам, а времени на это уже не оставалось. С минуты на минуту должно было произойти что-то очень важное, но что именно, Роман забыл, однако знал, что он должен оставаться здесь, чтобы не пропустить это.

Посмотрев в сторону переулка Антоненко, Роман неожиданно увидел Леву Шапиро, который стоял на углу и, подпрыгивая от нетерпения, размахивал какимто небольшим предметом. Роман напряг зрение и, к своему удивлению, смог разглядеть, что именно было в руке Шапиро.

Это был компьютерный винчестер.

Присмотревшись повнимательнее, Роман прочитал серийный номер и окончательно убедился в том, что это был именно тот винчестер, который пропал несколько дней назад и из-за которого началась вся эта катавасия.

Рядом с Шапиро стояли Арбуз и Боровик, которые тоже смотрели на Романа и делали ему знаки. Странно… Ведь Арбуз с Боровиком не встречаются. Может быть, произошло что-то, о чем Роман не знает?

Странно…

И вообще — слишком много странного.

Чего он ждет на балюстраде собора?

Откуда взялся винчестер?

Почему Арбуз с Боровиком улыбаются ему и машут руками — дескать, спускайся, долго еще тебя ждать?

А как он смог прочитать серийный номер на винчестере с такого расстоянии?

Что-то было не так.

Тут из-за угла вышел маленький Каценеленбоген, который держал в руке какой-то предмет, и в этом предмете Роман с ужасом узнал отрезанную голову шапировской любовницы Марины. С искромсанной шеи на асфальт падали красные капли, и Роману стало не по себе. Пересохшее горло схватила судорога, и Роман почувствовал, что его сейчас вырвет.

И вдруг за его спиной раздался детский возглас:

— Мама, смотри!

Роман, понятное дело, не был мамой этого ребенка, но машинально оглянулся.

Девочка лет десяти указывала куда-то пальцем, и, посмотрев в ту сторону, Роман увидел быстро приближавшийся к собору «Ил-86», в кабине которого сидел знакомый азербайджанец из магазина «24 часа».

На зеркале заднего вида болтались четки, а за уплотнитель стекла были засунуты несколько лазерных дисков, которые, по убеждению некоторых водителей, защищают от дорожного радара.

Какое зеркало заднего вида? Какие диски? Это же самолет!

И он летит прямо на меня — дошло вдруг до Романа.

Он дернулся было бежать, но, поняв, что метаться поздно, посмотрел в глаза азербайджанцу. Тот довольно улыбнулся, и в этот момент самолет врезался в собор чуть ниже того места, где стоял Роман.

Раздался оглушительный грохот, Роман почувствовал, как опора ушла из-под его ног и он полетел вниз в туче пыли вместе с обломками камня, кусками балюстрады, смятыми листами зеленой кровельной жести, каменными ангелами и людьми, всего лишь несколько секунд назад стоявшими рядом с ним.

Романа развернуло лицом вверх, и он увидел, как огромный золоченый крест, покачнувшись, наклонился, а потом вместе с фрагментом купола провалился внутрь собора. Раздался громовой удар, и из пролома, в который упал крест, поднялось облако пыли.

А Роман все падал.

В его голове мелькнула мысль о том, что он давно уже должен был лежать под грудой развалин, но этого почему-то до сих пор не случилось. Вокруг Романа мелькали толстые обломки стен, каменная крошка, человеческие тела, и этому не было конца.

Вдруг Роман с удивлением услышал, что сквозь грохот, скрежет и истошные человеческие крики прорвался совершенно неуместный звук дверного звонка. Причем именно того самого звонка, который имелся в прихожей его квартиры.

Этот знакомый звук становился все ближе и громче, потом картина катастрофы подернулась рябью, и Роман проснулся. С трудом открыв глаза, он сглотнул и почувствовал, что во рту сухо и пыльно, как во внутренностях старого телевизора.

Звонок звонил не переставая, и Роман, прохрипев несколько матерных слов, с трудом сел. Комната тут же поплыла вокруг него, но, схватившись дрожащей рукой за спинку кровати, Роман смог удержать равновесие.

На стуле сидел Шнырь, который внимательно и даже как бы с любопытством следил за Романом.

— Это ты насрал мне в рот? — прошептал Роман и медленно встал.

Из прихожей доносился непрекращавшийся звон.

На глаза Роману попалась коробка с немецким пивом, и он понял, что нужно немедленно промочить горло, иначе будет совсем плохо. А тот кретин, который стоит за дверью и настырно давит на кнопку звонка — подождет.

Вытащив из коробки одну из остававшихся в ней трех бутылок, Роман присосался к горлышку и оторвался от него только тогда, когда бутылка опустела.

Жадно вздохнув несколько раз, словно он только что вынырнул из-под воды, Роман бросил бутылку в угол и взял вторую.

А звонок все не умолкал.

— Звони, звони, — сказал Роман, открывая пиво, — вот я сейчас открою дверь и позвоню тебе по башке…

От второй бутылки он отпил только половину и, сочтя, что пока хватит, направился в прихожую, хватаясь за стены, потому что его кидало из стороны в сторону, а пол предательски уходил из-под ног.

Открыв дверь, Роман с трудом сфокусировал глаза на стоявшей за дверью фигуре и узнал Шапиро. За его спиной виднелись какие-то люди, но Роман тут же забыл об этом.

— Ну заходи, — сказал он и шагнул в сторону.

При этом его повело, и Роман повалился на вешалку, сорвав висевшую на ней одежду. Рухнув на пол, Роман ощутил себя лежащим на потолке и обеспокоенно сказал стоявшему внизу Шапиро:

— Ты только осторожно… Здесь у меня штормит. Пива хочешь?

— Потом, потом, — торопливо ответил Шапиро, колыхаясь и ускользая из фокуса, — поехали со мной, дело есть.

— Куда поехали-то? — спросил Роман, шевеля непослушными руками и пытаясь спуститься вниз, на пол.

— Там узнаешь. Важное дело.

— Дело… — Роман почувствовал, что пиво дошло куда надо и в теле появилось сладкое ощущение блаженства. — Дела у прокурора… Дело, тело, надоело…

Глаза Романа закрылись, и Шапиро вместе с прихожей, а заодно и со всей вселенной исчезли.

Шапиро оглянулся на уже вошедших в прихожую людей и сказал:

— Ну вот, видите…

— Видим, — кивнул один из них, постарше и посолиднее, — но это ничего.

Он обернулся к двум другим и приказал:

— В машину его.

Те сноровисто взяли Романа за руки-ноги и потащили его вниз по лестнице.

— А вы, — главный снова повернулся к Шапиро, — помните, что хоть я и не беру с вас расписку о неразглашении, длинный язык может сослужить вам плохую службу.

— Я… я понимаю, — ответил бледный Шапиро.

— Вот и хорошо, — кивнул главный, — так что желаю здравствовать. Мы вам еще позвоним.

Он вышел из квартиры, а Шапиро бросился к окну и успел увидеть, как бесчувственное тело Романа закинули в просторный багажник «мерседеса», на котором Шапиро привезли к Роману, затем трое сотрудников отдела по борьбе неизвестно с чем неторопливо уселись в машину, и «мерседес» медленно выехал из двора.

Шапиро вытер со лба пот, потом прошел в комнату и, обнаружив в углу коробку с последней бутылкой пива, сказал тершемуся у ног Шнырю:

— И не надейся. Здесь только одна.

Достав бутылку, он открыл ее и, сделав несколько глотков, вышел в кухню.

Там он уселся за стол, закурил и обратился к Шнырю:

— Может быть, ты сможешь объяснить мне, зачем эти люди выдернули бедного Шапиро из теплой постели? Они что, не могли сами, без меня, приехать к Роману? Зачем я им понадобился? Не знаешь?

Шнырь не знал, а если и знал, то молчал, как партизан в вытрезвителе.

— Молчишь, — вздохнул Шапиро, — и вообще, кто они такие? Удостоверения… Ну да, удостоверения, но я не успел прочитать, с чем они там борются. Плохо это все…

Шнырь промолчал, а потом подошел к холодильнику и стал царапать дверь когтистой лапой.

— Жрать. Тебе бы только жрать, — огорченно сказал Шапиро, — а как помочь Шапиро советом, так нет тебя…

Шапиро снова вздохнул, потом встал и, отпихивая ногой оживившегося Шныря, подошел к холодильнику.

Глава 5БЕЖАТЬ, БЕЖАТЬ И ЕЩЕ РАЗ БЕЖАТЬ!

Арбуз сидел за стеклянным столом и, вертя в пальцах авторучку, слушал доклад одного из бригадиров, наиболее приближенного к нему сотрудника Володи Тюрина, которого, понятное дело, все называли Тюрей.

— Мне прям неловко, Михаил Александрович, — гудел Тюря, — но я выяснил, что студию Меньшикова грабанули наши братки.

— Что-о? — Арбуз сломал авторучку пополам и подался вперед. — Что ты сказал?

— Ну, это, — Тюря вжался в спинку кресла, — наши, стало быть, братки там были.

— Кто именно? — прищурился Арбуз. — Говори! Тюря вздохнул и, чувствуя, что обрекает братков на долю горькую, ответил:

— Батон, Щербатый и Глюк.

— Так, — Арбуз зловеще кивнул, — хорошо. Быстро их ко мне. Быстро! Одна нога здесь, другая там! И зачем я их зову — не говори. Понял?

— Понял.

Тюря вскочил и выбежал из кабинета.

— Ну, блядь, я вам устрою… — произнес Арбуз и нажал на кнопку селектора.

— Да, Михаил Александрович, — пропищал в динамике нежный голос Танечки.

— Принеси-ка мне кофейку, — распорядился Арбуз.

— Сейчас, Михаил Александрович, — ответила Танечка, и селектор умолк.

Через минуту дверь бесшумно отворилась, и Танечка поставила перед Арбузом маленький поднос, на котором имелась дымящаяся чашка кофе и кусочек сахара на отдельном блюдце.

— Спасибо, Танечка, — улыбнулся Арбуз, — что бы я без тебя делал? Кстати, скоро ко мне придут люди, так ты, пока они будут здесь, всех остальных заворачивай, пока эти не уйдут.

Танечка кивнула, потом скромно потупилась и пошла к двери, виляя бедрами больше, чем обычно. Она не понимала, почему такой видный мужчина, как Михаил Александрович, до сих пор не не обратил на нее своего особого мужского внимания, и это разжигало в ней как любопытство, так и желание.

Она вздохнула и вышла из кабинета.

Арбуз, проводив ее взглядом, тоже вздохнул и подумал, что если он все-таки решит завалить Танечку в койку, сначала нужно будет ее уволить.

Из принципиальных соображений.

А поскольку в качестве секретарши она все-таки представлялась ему гораздо нужнее, чем в качестве любовницы, койка отменялась. Арбуз с сожалением вздохнул еще раз и, взяв с блюдечка кусок сахара, бросил его в чашку и стал задумчиво вертеть в чашке ложкой.

Примерно через полчаса в приемной послышались голоса, и Арбуз, который успел за это время выпить еще две чашки кофе, нехорошо усмехнулся. В дверь постучали, и на пороге показались Батон, Щербатый и Глюк.

— Ну заходите, — Арбуз холодно улыбнулся и встал. — Кто у вас старший? Кажется ты, Батон?

— Ну какой я старший, — Батон пожал плечами, — так, слегка…

— Слегка, говоришь? — Арбуз вышел из-за стола. — А ну-ка сядь в мое кресло.

— Зачем? — удивился Батон.

— Сядь, — жестко приказал Арбуз.

Батон, чувствуя что-то неладное, весь сжался, однако обошел стеклянный стол и осторожно уселся в мягкое министерское кресло Арбуза.

Арбуз критически осмотрел его и задумчиво сказал:

— Нет… Все-таки что-то не так. А ты как думаешь?

— Что я думаю? — Батон вовсе растерялся.

— Подходит тебе это кресло? Это место? — заботливо спросил Арбуз.

— Ну, это… Это ведь ваше кресло.

— Правильно, — кивнул Арбуз и повернувшись к Щербатому и Глюку, которые так и стояли у двери, сказал:

— Сядьте на диван, не маячьте.

Братки быстро уселись на диван и притихли, не понимая, что происходит.

— Да, — сказал Арбуз Глюку, — это мое кресло, и это мое место. А твое место — знаешь, где?

Он подошел к столу и, опершись руками на его стеклянную поверхность, наклонился к замершему Батону.

— Твое место — под нарами. Хотя нет… Твое место — у параши. Понял?

Арбуз выпрямился и, сложив руки за спиной, медленно заговорил:

— Ты, гнида, шестерка вонючая! Может быть, ты решил, что ты сам себе хозяин? Что Арбуз уже не годится, чтобы принимать решения? Вы, козлы винторогие, сами решаете, куда идти и какие дела делать? А я, стало быть, уже не при делах? Может быть, ты уже решил заказать меня и занять мое место? Ну что же… И так бывает. А может быть, ты уже стал вором в законе, только я по своей глупости не знаю об этом? А?

Батон съежился под градом падавших на него риторических вопросов и боялся даже дышать.

— Ты, пидор, — продолжал прессовать его Арбуз, — ты что себе думаешь? Вы, уроды, идете грабить студию моего друга и думаете, что такой косяк сойдет вам с рук? Так я тебя грохну прямо сейчас.

Арбуз подошел к сейфу и вынул из него огромный позолоченный «Магнум» пятидесятого калибра.

— Ну что, козел, сделать тебе дырку в башке? — спросил Арбуз и передернул затвор пистолета.

Батон молчал.

— Не слышу ответа! — сказал Арбуз и приставил ствол к голове Батона.

Батон закрыл глаза и еле слышно прошептал:

— Нет, не сделать…

— Ах, не сделать… — протянул Арбуз и опустил пистолет, — было бы странно, если бы ты ответил — сделать. Ну ладно, убить тебя я всегда успею.

Арбуз брезгливо посмотрел на Батона и сказал:

— Вас, любезный, не затруднит освободить мое кресло?

Батон выскочил из-за стола, как пробка из бутылки.

— Туда, — Арбуз кивнул в сторону дивана, на котором жались Глюк и Щербатый.

Усевшись на диван рядом с корешами, Батон зажал дрожащие руки между колен и уставился в пол.

Арбуз же, сев в свое кресло, положил пистолет на стол и приказал:

— Рассказывайте, кому отдали винчестер.

Батон посмотрел на братков и как старший группы сказал:

— Мы его этому… Стропилле отдали.

— Стропилле? Интересное дело… Ну и что дальше?

— А дальше ничего, — ответил Батон и сжал зубы.

Он понимал, что если Арбуз узнает, что именно они же и подложили винчестер в машину Романа, тут же им всем и конец.

Арбуз может убить их всех прямо тут.

С него станется.

Щербатый с Глюком тоже понимали это, поэтому благоразумно молчали, предоставив Батону вытаскивать их из беды.

— Получили от него десятку и отвалили.

— Десятку чего? — спросил Арбуз.

— Десятку долларов, — неохотно ответил Батон.

— Десять тысяч долларов? — удивился Арбуз. — Неплохо, неплохо! Шестерка берет с заказчика за ограбление десять тысяч долларов… Ну а мне-то, мне — бедному криминальному авторитету, который пролетел в этом деле, как фанера над Магаданом, вы что-нибудь оставили? Ну хоть долларов пятьдесят? А?

Батон снова сжался и уставился в пол.

— Не оставили… — горестно вздохнул Арбуз. — Айяй-яй!

— Так это, — пробубнил Батон, — деньги в целости, может…

— Может, отдать их мне? — перебил его Арбуз. — То есть деньги за ограбление моего друга принести мне. Прекрасно! Отлично! Неси, но только знай, что ты их сожрешь, падла вонючая.

Арбуз взял пистолет и, повертев им в воздухе, сказал:

— Валите отсюда! И ждите моего решения. Я еще не знаю, что с вами делать. И, между прочим, имейте в виду, что все вышесказанное относится к каждому из вас. Быстро вон!

Братки исчезли из кабинета со скоростью падающего в колодец ведра, и Арбуз удивленно поднял брови.

— Да, — сказал он, — ноги они быстро делают…

Убрав пистолет в сейф, Арбуз снова сел в кресло и, нажав на кнопку селектора, устало произнес:

— Танечка, еще кофе. И коньяку. Да, и еще — Тюря там далеко?

— Нет, Михаил Александрович, он внизу, в магазине, с ребятами треплется.

— Давай его сюда. Но сначала — кофе и коньяк.

Когда Тюря вошел в кабинет Арбуза, он увидел босса в явно расстроенных чувствах. Перед Арбузом стояла бутылка коньяка, а рядом с ней — две рюмочки, одна из которых была пуста.

— Присаживайся, Володя, — гостеприимно повел рукой Арбуз. — Выпьешь со мной?

— Ну, это… — Тюря смущенно улыбнулся. — С вами — отчего ж не выпить-то.

— Вот и я говорю, — кивнул Арбуз, — давай наливай себе сам.

Тюря осторожно уселся на стул напротив Арбуза, налил себе коньячку и, подняв рюмку, сказал:

— Вы извините, Михаил Александрович, но… Может, проблемы какие? А то у вас вид такой… Расстроенный.

— Все ты видишь, — усмехнулся Арбуз, — ничего от тебя не скрыть. Даже страшно. Ну, будь здоров!

Арбуз выпил коньяк, и Тюря последовал его примеру.

— Ты лимончик возьми, — посоветовал Арбуз и сам взял с блюдечка тонкий ломтик лимона, — с коньяком в самый раз.

Тюря закинул в рот прозрачный желтый кружочек, а Арбуз закурил и сказал:

— Прав ты, Володя, есть проблема. Эти трое уродов…

— Батоновские братки? — уточнил Тюря.

— Они самые. Ты ведь знаешь, что Роман Меньшиков мой друг?

— Ну как же! — Тюря улыбнулся и развел руками.

— Вот… А эти пидоры безголовые приняли от одного человечка заказ и ограбили его студию. Украли компьютер с его последним альбомом.

— Постойте, — Тюря нахмурился, — это вот то, о чем в газете писали? Что Роман — вы извините, конечно, — сам у себя украл винчестер с альбомом?

— Да, именно об этом и писали.

— А двинул, значит, Батон со своими уродами… Ну так я вам скажу, что я и не поверил тому, что в газетке пропечатали. Я просто молчал, не мое это дело, он ведь друг вам… А теперь получается вот оно как!

— Да, — Арбуз грустно кивнул.

— Ну так это, они сейчас через магазин вышли, так может, завернуть их?

— Не надо, — Арбуз махнул рукой, — я им только что вставил по самые помидоры. Пусть пока подумают.

— Так это… Вы, конечно, извините, Михаил Александрович, но за такие косяки вставлять нужно так, чтобы на носилках выносили!

— Правильно понимаешь, — одобрительно сказал Арбуз, — и поэтому, если я приму по их вопросу какое-нибудь специальное решение, то поручу его именно тебе. Справишься?

— Обижаете, — гордо нахмурился Тюря.

— Ладно, ладно, — засмеялся Арбуз, — все путем. Успокойся. А пока… Налей-ка, брат, еще по рюмочке.

Тюря наполнил рюмки коньяком, Арбуз взял свою и, рассматривая ее на свет, задумчиво сказал:

— А человечек этот… заказчик, он человечек, в общем-то, известный. Пиратским делом занимается. Лазерные диски, DVD, музыка, программное обеспечение, короче — махровый пират. Зовут его — Андрей Стропилло.

— А, знаю! — оживился Тюря. — Знаю такого.

— Тогда бери его за жабры и — сюда ко мне. Буду из него душу вынимать.

На лице Тюри отразилось сомнение.

— Что-нибудь не так? — спросил Арбуз.

— Да, Михаил Александрович, — кивнул Тюря, — есть проблема. Стропилло этот, он ведь пират не простой, он пират известный, и крыша у него серьезная. Так что — сами понимаете, нужно все правильно сделать.

— А кто у него крыша?

— А крыша у него — Квадрат.

— Квадрат… — Арбуз медленно кивнул. — Ну что же, Квадрат — человек действительно уважаемый, но ведь и я тоже не на помойке найденный, как ты считаешь?

Тюря только развел руками, признавая тот непреложный факт, что такие люди, как Арбуз, на помойке не валяются.

— Вот, — кивнул Арбуз, — а поэтому мы сейчас позвоним уважаемому человеку Квадрату и дипломатично с ним поговорим.

Арбуз выпил коньяк, подмигнул Тюре, и, подвинув к себе телефонный аппарат, выполненный в виде автомобиля «Феррари», снял трубку.

Набрав номер, он взял сигарету и указал глазами на зажигалку, лежавшую на дальнем конце стола. Тюря поднес шефу огонек, Арбуз прикурил и, поблагодарив помощника кивком, сказал в трубку:

— Анатолий Семенович? Добрый день, уважаемый! Это вас Михаил Александрович беспокоит.

— А, Мишель, добрый день! — ответил Квадрат. — Как здоровье, как дела?

— Здоровье нормально, спасибо, Толик! А дела… В общем — тоже нормально, но имеется небольшая проблемка. И без тебя мне никак не обойтись.

— Ну что же, чем смогу… Давай говори.

— Ты слышал историю с певцом нашим?

— Да слышал… — по голосу Квадрата было слышно, что он поморщился. — Эта история, Миша, дерьмом пахнет. Какой-то в ней левак имеется.

— Точно! — воскликнул Арбуз. — Ты понимаешь меня с полуслова.

— Ну так мы же с тобой понятливые ребята, — усмехнулся Квадрат.

— Вот именно. И есть в истории этой очень для меня огорчительный нюанс. Оказалось, что студию поставили мои люди.

— Да ты что! — поразился Квадрат. — А ты-то что?

— Так ведь я не знал ничего, они решили, что сами с усами.

— Ну так надо им эти усы оторвать! Вместе с головами.

— Это никуда не денется. Но есть и еще один нюанс. Как раз по поводу этого нюанса я тебе, Толик, и звоню.

— Я слушаю тебя, Мишель.

— Под тобой человечек один ходит, по пиратским делам. Знаешь такого?

— Конечно, знаю, — ответил Квадрат, — все бедным прикидывается. И такой, понимаешь, жучара — никак его на укрывании доходов не поймать! Хоть ОБХСС вызывай! Платит, конечно… Но с большим скрипом и мало. И, к слову об усах, они у него вечно в соплях.

— Значит, мы понимаем, о ком речь?

— Конечно, понимаем! Ну так что этот человечек мой?

— А то, что это именно он заказал ограбление студии.

— Да что ты говоришь! — возмутился Квадрат. — Да я ему жопу разорву до самого затылка! Да он у меня…

— А вот тут подожди, уважаемый Анатолий Семенович, — прервал его Арбуз, — вот тут-то у меня к тебе как раз и просьбишка ничтожная имеется. Отдай его мне, ладно? А за мной не заржавеет, сочтемся. Считай, что я твой должник.

— Ну что ты, Михаил Александрович, — обиделся Квадрат, — какие долги могут быть между своими! Забирай, пользуйся! А потом, когда все с ним решишь, уж я сам с ним разберусь. Он у меня, бля…

— Вот и хорошо, Толик, — Арбуз снова подмигнул Тюре, — вот и спасибо тебе. Ну, будь здоров, а я по скорбным делам ударю.

— Давай, Мишель, ударяй.

— Удачи!

— Удачи!

Арбуз повесил трубку и посмотрел на Тюрю.

В его взгляде Тюря не увидел ничего хорошего для Стропилло, поэтому понимающе улыбнулся и спросил:

— Ну что, везти?

— Вези его сюда, болезного, — кивнул Арбуз, — мы его будем от жадности и от прочих болезней лечить. Косяки выпрямлять, мозги вправлять… Давай!

Тюря встал и быстро вышел из кабинета.

Арбуз налил себе еще рюмочку и, выпив ее, вздохнул:

— А все-таки эта Танечка ничего себе барышня, возбуждает… Может быть, все-таки уволить ее?

В это время Батон, Глюк и Щербатый удалялись от Петербурга каждый в свою сторону, но все — с максимально возможной скоростью.

Когда трое проштрафившихся братков вышли из офиса Арбуза на улицу и завернули на Литейный, Батон остановился, передернул плечами и сказал:

— Значит, так. Арбуз пока не знает, что это мы подбросили Меньшикову винчестер. А как узнает, тут нам и конец. Он просто убьет нас, всех троих. Поэтому теперь каждый сам за себя. Из города нужно соскакивать, иначе — кранты. Вы Арбуза знаете.

Батон достал из кармана деньги и, быстро разделив их, вручил каждому братку причитающуюся долю. После этого он ступил на проезжую часть и поднял руку.

Рядом с ним тут же остановилась машина.

Сказав несколько слов водителю, Батон сел рядом с ним и, взглянув на братков, в растерянности смотревших на него, сказал:

— Сваливайте, я вам говорю! И никогда сюда не возвращайтесь. Если попытаетесь меня найти — загашу на месте.

Он захлопнул дверь, и машина тронулась, унося Батона в неизвестность.

Глюк посмотрел на Щербатого и сказал:

— Я чо-то не понял.

Щербатый с сожалением взглянул на него и ответил:

— А ты у Арбуза спроси. Он тебе объяснит. И про меня, между прочим, тоже забудь. Понял?

— Понял… — сказал Глюк, хотя на самом деле он понял только то, что теперь не знает, куда себя деть.

Посмотрев в спину Щербатого, который уже удалялся в сторону Невского, Глюк почесался и сказал сам себе:

— Во, бля, дела… Теперь, значит, ноги делать надо…

И зачем-то стал пересчитывать доллары, которые вручил ему Батон.

Глава 6ЗАЧЕМ ТЫ УБИЛ ДРУГА?

Боровик места себе не находил — все маялся проклятыми вопросами.

Мысли роились в его голове, как растревоженные весенние мухи. Из двух русских народных загадок — кто виноват и что делать — первая была им уже разгадана. А вот со второй, послужившей таким хлестким заголовком к нелюбимому со школы роману Николая Гавриловича Чернышевского, совладать никак не получалось.

И даже работа уже не приносила удовлетворения.

Раньше все было просто и понятно: он за хороших и честных, его задача — бескомпромиссно гнобить плохих. Немудреная схема позволяла прочно стоять на ногах в этом говенном мире, чувствовать уверенность в своей правоте.

Теперь же все перемешалось — поди разбери, где хороший, где плохой Ромку, что ли, в плохие записать? Чего стоит тогда дружба с пеленок?

А Безродного с его темными заморочками и угрозами, значит, в хорошие — по профессиональной принадлежности? Тьфу! «Все смешалось в доме Облонских», — промелькнула в голове еще одна цитата из школьной программы.

— Еще как смешалось! — согласился невесело Боровик и взглянул на часы.

Уже девять вечера, а он все еще на службе. Да провались она пропадом!

На душе было муторно, и вдруг нестерпимо захотелось нажраться. Тупо, в одиночку, изливая душу случайным собеседникам. А что, и нажрусь.

Боровик потянулся, зашвырнул в сейф несколько папок с текущими делами. Поколебавшись секунду, отправил туда же кобуру с пистолетом — от греха подальше. Он знал, что иногда по пьяни становится агрессивным.

Пора, труба зовет!

Выйдя на знакомую до боли Шпалерную, Боровик решил не откладывать дела в долгий ящик и начать загул немедленно. Благо разнообразных заведений в окрестностях было хоть пруд пруди. Говорят, у английских джентльменов есть старая добрая традиция, «паб кролл» называется — не просыхая, таскаться из пивной в пивную до полного изнеможения.

А мы чем хуже?

Машину, конечно, придется оставить. Ничего, доберемся как-нибудь до дома с божьей помощью, метро пока еще функционирует. А вот и подходящее заведение.

Будет номером раз.

Боровик прощально помахал своей верной «копейке» и бодро зашагал к ближайшему подвальчику, над которым призывно светилась эмблема пива «Старый мельник».

«Паб кролл» удался на славу.

По пути к метро «Чернышевская» Боровик осчастливил своим присутствием штук пять разнообразных забегаловок. Однако головы не терял, неумолимо придерживался правила — в нечетных пил только пиво, а в четных — только водку. Жизнь понемногу стала казаться не такой уж мерзкой и беспросветной.

Планировал добавить у «Электросилы» — и на тебе, облом.

Поднявшись на поверхность, с удивлением обнаружил, что ларьки вокруг станции снесены подчистую. Вот что значит редко ездить на метро! Ну да, это они с терроризмом так борются на радость владельцам крупных магазинов.

Ладно, добавим у родного порога, в Купчине, решил Боровик. Ревизия кошелька показала наличие в остатке неполных ста рублей. Частник отменяется, да здравствует автобус. А вот и он, заветный номер девяносто пять.

Выбираясь из автобуса на углу Будапештской и Бела Куна, Боровик почувствовал, что все-таки здорово окосел. Это неприятно — старенькая мама очень переживала, когда он приходил домой навеселе. Ничего, до дома минут пятнадцать пешком. Пока идешь по улице Турку вдоль пустыря, продуваемого всеми возможными ветрами, поневоле проветришься.

А вот бутылочку пивка в дорогу все равно полезно прихватить. Благо ларек на остановке жив-здоров, Бен Ладена тут явно не опасаются.

Затарившись, Боровик бодро зашагал к дому, прихлебывая пивко и преувеличенно твердо чеканя шаг. В конце концов, уже первый час. Мама наверняка спит — осталось не разбудить ее при проникновении в собственный адрес, и мероприятие по индивидуальному снятию стресса можно считать успешно завершенным.

А это еще что?

Какой-то алкаш, мыча, копошился прямо у дверей боровиковской парадной, откровенно роясь в ширинке. Блин, опять!

Боровик терпеть не мог уродов, обоссавших почитай что весь город. Вон пустырь рядом, приспичило — вали туда, никто тебе слова не скажет! Нет, надо гадить именно там, где люди живут, дети малые ходят.

— Эй ты, урод! — гаркнул Боровик. — Пошел отсюда, башку отверну!

Алкаш дурашливо захихикал, повернулся и вдруг неожиданно пристально посмотрел на Боровика.

«Странные у него глаза», — подумал Боровик и тут же понял, почему они такие странные.

В свете газового фонаря глаза эти были холодные, как лед, серые, с голубым отливом — а главное, абсолютно, неправдоподобно трезвые!

И было в его лице что-то знакомое…

Алкаш резко выбросил вперед правую руку, ту самую, которой так самозабвенно копался в ширинке. В руке у него был пистолет. Кинематографически красивый, тускло поблескивающий вороненой сталью в свете уличного фонаря, с тупым цилиндром глушителя на конце ствола.

Черный глазок дула немедленно уставился Боровику прямо в грудь.

«Калибр девять миллиметров, „Беретта М-92“, пятнадцатизарядный…» — молнией пронелось у него в мозгу. Он инстинктивно заслонился правой рукой, в которой все еще сжимал недопитую бутылку пива.

И тут же смачно харкнул выстрел.

Бутылка разлетелась вдребезги, Боровик почувствовал удар в правую сторону груди, и в голове сразу стало гулко и звонко, как в пустом стальном ангаре. Небо свернулось в какую-то непонятную воронку и медленно закружилось, по нему картинно проплывали осколки стекла вперемешку с хлопьями пивной пены.

Еще хлопок — и тут же тупой удар под левую ключицу.

Асфальт накренился и ударил Боровика по затылку. Он еще успел поднести к глазам окровавленную руку, с недоумением посмотрел на нее.

Потом небо лопнуло и разлетелось на куски.

Алкаш подошел к распростертому на асфальте телу, внимательно посмотрел на него. Махнул рукой, в которой вспыхнул неизвестно откуда взявшийся фонарик.

Из-за ближайшей помойки тут же выдвинулась машина с выключенными фарами, бесшумно подкатила к парадной. Алкаш открыл багажник, на пару с водителем выгрузил из него бесчувственное туловище.

Туловище уложили на асфальт, алкаш поправил позу, приладил к откинутой руке свой пистолет и отбежал за угол дома. Взвизгнули покрышки, машина сорвалась с места и исчезла в темноте.

Не прошло и минуты, как в ближайшем отделении милиции раздался телефонный звонок.

— Але, у нас тут около дома перестрелка. Два туловища валяются — одно убитое, а другое в дупель пьяное с пистолетом в руке…

Милицию обычно не дождешься, однако в некоторых случаях она реагирует довольно-таки оперативно. Например, если и преступление налицо, и преступник к нему прилагается, да еще в бессознательном состоянии. Поэтому стоявшему в темноте убийце, наряженному алкашом, не пришлось долго ждать. Убедившись, что завывающий сиреной облупленный «УАЗ» появился на месте происшествия, он поднес к уху мобильник, который все это время не выпускал из рук, и коротко сказал:

— Есть.

После чего выключил мобильник и неторопливо зашагал в глубь двора.

Когда захлопали дверцы «УАЗа», он даже не оглянулся.

Из «УАЗа» выбрались двое в милицейской форме и один штатский. Штатский тут же подошел к распростертым телам, долго их разглядывал.

— Так, этот, похоже, отбегался. Постойте… Блин, да это же Боровик, Саня Боровик! Толик, глянь-ка, ты ж его сто раз видел, он вместе с нами Косолапого полгода назад брал!

Молодой лейтенант присоединился к штатскому.

— Елы-палы, точно он! Тот самый, из УБОПа, классный парень… Да что ж за гнида его замочила?

Оба склонились над вторым телом.

— Дышит, кажись… Да он, сука, пьяный вусмерть! Ну, падла, пиздец тебе, на лучших людей руку поднял!

Лейтенант Толик вдруг осекся.

— Слышь, Володя, глазам не верю — этот, с пистолетом, вроде певец…

— Какой еще певец?

— Ну, который уголовную романтику поет, Роман Меньшиков.

— Допелся, сволочь! — с ненавистью прошипел Володя в штатском. — Теперь на киче будет петь!

Он был дружен с Боровиком, уважал его, и поэтому не удержался и пнул бесчувственное тело Романа.

— Странно как-то, — лейтенант Толик явно был ошарашен.

— Чего странного? Обожрался халявными бабками, ошалел от бухла и блядей, король жизни, блин! Ну, сука, держись, лет двести тебе обеспечено. Ненавижу! Своими бы руками…

Володя отвернулся, сунул в рот «Беломорину», прикурил с третьей попытки, ломая дрожащими руками спички.

— Короче! — прикрикнул он на Толика. — Не хлопай глазами, вызывай группу, экспертов, «Скорую». Гниду паковать по полной, Саню не трогать до докторов… Пистолет беречь пуще глаза, чтобы каждый отпечаток сверкал, как у кота яйца! Чтобы сволочь эта никакими своими погаными бабками уже не отмазалась.

Махнул рукой и опять отвернулся.

* * *

С того момента, как Роман, валяясь на полу в собственной прихожей, сладко смежил веки, прошло, как ему показалось, всего лишь несколько секунд. Однако, когда он снова открыл глаза, то удивился тому, как сильно изменилась обстановка.

— Во, очухался! — прохрипел чей-то грубый голос.

— Смотри, зенками ворочает, — ответил ему кто-то другой.

Роман с превеликим трудом оторвал голову от какой-то жесткой поверхности, на которой он лежал лицом вверх и повел глазами по сторонам.

То, что он увидел, было похоже на сбывшийся дурной сон.

В камере, а в том, что это была именно камера, сомневаться не приходилось, кроме Романа находились еще четверо типов, причем таких, что у Романа сразу засосало под ложечкой. Размером камера была примерно четыре на четыре, и половину площади занимали дощатые нары, на краю которых он и лежал.

С трудом приподнявшись, Роман спустил босые ноги на пол и сел.

В голове сразу же застучало, а перед глазами завертелись цветные круги.

— Где я? — прохрипел он и закашлялся.

— Он не знает, куда попал! — Один из расположившихся на нарах уродов гнусно заржал. — В непонятках, значица! Ты, дорогой товарищ, в милиции, а потом, если доживешь, будешь в тюрьме. А пока в подвале двести восьмого отдела нашей родной милиции, в застенках гестапо.

Роман подождал, пока в голове несколько прояснилось, потом осмотрелся повнимательнее и увидел, что находится в компании двух синих алкашей, которые, судя по всему, не побрезговали бы поужинать трупом подохшего товарища, и двух бессистемно татуированных уголовников самого низкого ранга, из тех, кто не относится ни к каким преступным сообществам по причине своей никчемности.

Возраст всех четверых не поддавался определению.

— А где мои ботинки? — спросил Роман, пошевелив босыми пальцами.

— А твои ботинки у меня, — ответил один из уголовников, коротко стриженный и с гноящимися глазами. — Тебе они ни к чему, а мне в самый раз.

— Понятно, — кивнул Роман, — все понятно.

— А чо тебе понятно? — вскинулся другой уголовник, мелкий и лысый, с переломанным носом и с татуировкой на жилистых руках, торчавших из коротких рукавов футболки. — Не, ты слышал, Валет, ему понятно! Чо тебе понятно?

Он соскочил с нар и встал перед Романом, покачиваясь с пятки на носок.

— Ты чо, понятливый, что ли? Ты, может, понятия знаешь? Так тут тебе понятий не будет, понял?

Он размахнулся и изо всей силы ударил Романа в расслабленный живот.

Роман задохнулся и свалился на пол.

— Он, бля, понятливый! — орал татуированный, пиная Романа. — Ты, бля, будешь тут понятия разводить? Я тебе, бля, разведу!

От его ударов Роман закатился под нары, и татуированный, перестав пинаться, удовлетворенно произнес:

— Во, бля, там тебе и место — под нарами. Жалко, что здесь параши нет, а то бы ты с ней пообнимался. Знаешь, как хорошо с парашей обниматься?

К Роману возвратилось дыхание, и он ответил из-под нар:

— Нет, не знаю. Может, ты расскажешь?

— Что? — возмутился татуированный. — Что ты там вякнул? А ну, вылезай! Вылезай, а то хуже будет.

Роман понимал, что эти люди не имеют никакого отношения к настоящему криминальному миру, иначе они наверняка узнали бы его. Это были подонки, отбросы, шваль, из тех, знакомством с которыми побрезгует любой хоть сколько-нибудь уважающий себя преступник.

Но это не делало их менее опасными.

Стая вонючих гиен может разорвать и льва.

А поскольку считать себя львом Роман не мог ни в каком случае, ему следовало быть очень осторожным и смотреть в оба. Эти люди могут просто от нечего делать запинать его до смерти, а менты… А менты выкинут труп на улицу и скажут, что никакого Романа тут не было.

Известное дело.

Роман решил подыграть самолюбию татуированного и робко подал голос из-под нар:

— Да… Я вылезу, а ты снова ударишь меня…

Татуированный довольно ухмыльнулся и ответил:

— Не ссы! Будешь вести себя хорошо, никто тебя не тронет.

— Не тронем, не бойся, — подтвердил сидевший на нарах Валет. — Правда, Лысый?

Роман, внимательно следя за ногами Лысого, осторожно вылез из-под нар и снова сел на край грязного деревянного помоста.

— Ну што, певец, допрыгался? — спросил Валет.

Все таки узнали — подумал Роман. А почему тогда такое отношение?

Странно…

— Ты что, вопроса не слышал? — повторил Валет Роман почувствовал, что в нем начинает просыпаться каменное упрямство, то самое, подчиняясь которому он наотрез отказался от гастрольного турне по лагерям и тюрьмам. Лагерям и тюрьмам…

Интересно, а этот, с гнойными глазами…

Заложив руки за спину, Роман повернулся к сидевшему на нарах типу и сказал:

— Вопроса не было. А вот у меня к тебе имеется несколько вопросов.

Роман понимал, что рискует, но уже ничего не мог с собой поделать.

Его несло на холодных волнах адреналина.

— Чо ты сказал? — стоявший перед Романом Лысый резко дернулся, рассчитывая испугать Романа, но тот не шелохнулся. — Может, тебе почки опустить?

— Подожди, Лысый, — с повелительными интонациями пахана произнес Валет, — не тронь его. Пока.

Он посмотрел на Романа и сказал:

— Человек в непонятках, может, ему объяснить что-то надо. Ну, что у тебя там за вопросы?

— Вопрос первый, — Роман стиснул зубы, чувствуя, как его начинает трясти от ненависти, — как я сюда попал?

— Как он сюда попал! — Лысый хлопнул себя по коленям и затрясся от смеха, показывая редкие зубы. — Как он сюда попал! Убил человека и спрашивает, как он сюда попал!

«То есть как — убил?» — мелькнуло в голове у Романа.

— Заткнись, Лысый, — раздраженно бросил Валет и посмотрел на Романа. — Это ты следакам грузи, что ты ничего не помнишь. Еще вопросы есть?

— Есть, — Роман посмотрел на Валета и в который уже раз за свою жизнь пожалел, что он не чем-пион по боям без правил в тяжелом весе. — Вот ты, ты тут кто — смотрящий по камере? А вообще по жизни — авторитет, вор в законе или так, прикидываешься? Похоже, что ты паханом себя чувствуешь только в ментуре, в камере для алкашей. А на зоне или в тюрьме — обыкновенный чушок. Грязь. Что скажешь?

Валет сузил глаза, а Лысый, на секунду потеряв дар речи от такой наглости, завопил:

— Ах ты, падла! К тебе по-человечески, а ты пасть разеваешь не по делу? Ты это в своих песенках крутой, а тут тебе не концертный зал, тут мы тебе сами концерт устроим! Думаешь, чистенький да богатенький, так все можно? Бей его, братва!

И он бросился на Романа, целя растопыренными пальцами в глаза.

Роман прикрылся, как мог, и повалился на пол, успев только подумать, что все объясняется очень просто. Обыкновенная ненависть нищей дряни к богатому и благополучному человеку. Классовое сознание…

На него обрушился град ударов, и похоже было, что в избиении участвуют все, включая безобидных на первый взгляд алкашей. Роман свернулся в клубок и постарался прислониться спиной к стене, чтобы уберечь почки и позвоночник.

— Вот тебе, падла! — визгливо выкрикивал Лысый, торопливо и поэтому не очень больно выбрасывая в Романа ноги. — Песенки ему, бля! Сука! Гнида!

Валет действовал молча и более результативно, чем его истеричный кореш, поэтому Роман отличал его редкие, но весьма ощутимые удары.

А двое алкашей просто толклись рядом и неумело пытались поучаствовать в экзекуции.

* * *

Сержант Сардинов оторвался от глазка и с громким лязгом решительно отодвинул засов. Распахнув дверь в камеру, он шагнул внутрь и без особого возмущения сказал:

— Ну, что вы тут устроили? А ну, прекратить!

Лягнув Романа еще несколько раз, чему Сардинов отнюдь не мешал, запыхавшиеся экзекуторы угомонились и, произнося грозные и гордые фразы, забрались на нары.

Роман поднял голову и посмотрел на сержанта.

— Ну что, артист, вставай, пошли! — сказал тот, и Роман, держась за помятые бока, с кряхтением поднялся.

— Руки за спину и вперед, — Сардинов мотнул головой в сторону двери.

Роман шагнул в указанном направлении, а Валет в это время по-свойски обратился к сержанту:

— Слышь, начальник, курево кончилось!

Сардинов взглянул на него и миролюбиво ответил:

— Ну что, пусть Бильдюгин сбегает.

Один из алкашей суетливо слез с нар и, преданно глядя в глаза сержанту, неуверенно сказал:

— Так это, деньги…

Сардинов добродушно засмеялся:

— Вечно у вас денег нет! Возьми у капитана, он там в дежурке сидит.

Роман слушал их неторопливый разговор и думал:

«Они тут все свои. Просто все свои, родные, правильно этот урод сказал — родная милиция. И даже деньги общие… А эти двое уголовников, значит, как бы пресс-команда. Вот тебе, артист, новая тема для песни! И даже все на собственной шкуре испытал…»

Алкаш прошмыгнул мимо сержанта и засеменил вверх по лестнице. А Сардинов, заперев дверь в камеру, сказал:

— Давай шагай, и без фокусов.

— Какие фокусы… — невесело усмехнулся Роман.

— Разговорчики! — прикрикнул сержант и сильно толкнул Романа в спину.

Роман качнулся вперед и стал подниматься по лестнице, слыша за собой недовольное сопение сержанта.

Войдя в дежурку, Роман увидел сидевшего за столом пожилого капитана, перед которым, униженно ссутулившись, стоял посланный за сигаретами алкаш.

— Опять тебе денег… — брюзгливым барским тоном говорил капитан. — Ты когда свои зарабатывать будешь?

— Так ведь не мне, — угодливо улыбался алкаш, — там внизу люди…

— Люди, — усмехнулся капитан. — Хуй на блюде! Людей нашел. Таких людей — за хуй да в музей!

Алкаш подобострастно хихикнул.

— И вообще, ты мне когда обещал мобильник принести? Я за тебя думать должен? Смотри, лопнет мое терпение!

— Так ведь она, дочка, значит, за ним смотрит, надо же минутку улучить, да и сделать все так, чтобы она на меня не подумала…

— Вот и думай!

Тут капитан увидел стоявшего в дверях Романа.

Кашлянув, он бросил на него недовольный взгляд и прервал беседу с алкашом.

Достав из кармана пачку денег, капитан бросил на стол двести рублей и сказал:

— Значит, так. Возьмешь сигарет на пятьдесят рублей, а на остальное пивка для усталых милиционеров. Правильно, Сардинов?

— Абсолютно! — сержант одобрительно кивнул и указал пальцем на Романа. — Этого куда?

— Этого в четвертый кабинет. Там его уже ждут.

— Пошли, — сказал Сардинов и опять толкнул Романа в спину.

Они поднялись на второй этаж и остановились напротив двери с табличкой «следователь». Сардинов открыл ее и сказал внутрь:

— Привел артиста.

— Давай его сюда, — донеслось из-за двери.

Роман, повинуясь кивку сержанта, шагнул в кабинет, дверь за ним закрылась, и он увидел рассевшихся по разным углам кабинета трех крепких молодых мужчин, которые были похожи больше на конкретных братков, чем на сотрудников милиции. А может быть, в свободное от работы время они и были натуральными братками.

По совместительству.

Роман стоял и молча смотрел на них.

Они, в свою очередь, с любопытством разглядывали его.

Наконец, когда процедура визуального исследования закончилась, один из мужчин усмехнулся и сказал:

— А что, похож! Почти как на плакате, только гаек на пальцах нет.

Другой встал и, подойдя к Роману вплотную, тихо произнес:

— У мента, говоришь, шинель шершавая?

Это была строчка из песни Романа, причем из такой песни, которая для любого мента была не то чтобы неприятной, а просто оскорбительной. Братва дружно визжала от этой песни, а этим крепким ребятам, перед которыми сейчас стоял Роман, она наверняка не пришлась по душе.

Стоявший перед Романом человек сделал неуловимое движение, и Роман почувствовал, как невидимая лошадь лягнула его прямо в печень. В глазах у Романа потемнело, и резко поднявшийся к лицу пол больно ударил его в бровь.

Да, это тебе не алкаши в камере, успел подумать Роман и потерял сознание.

Когда он пришел в себя, все внутренности тошнотворно ныли, во рту было кисло, а руки и ноги дрожали. Он с трудом поднялся с пола и, держась за стоявший рядом стул, медленно выпрямился.

— Это тебе для начала, — сказал ударивший его человек и указал на стул. — Сядь. Еще успеешь належаться.

Роман опустился на стул и, морщась, с трудом произнес:

— Может быть, кто-нибудь объяснит мне, в чем дело?

Сидевшие по углам мужчины переглянулись, затем один из них вздохнул и сказал:

— Да ты, видать, и вправду ничего не помнишь. Но это не меняет дела. Ладно, я сделаю тебе одолжение, объясню. Ты находишься в милиции. Мы — уголовные следователи. Ни о чем пока не догадываешься? Вижу, что нет… А ты — убийца. И сейчас ты будешь все вспоминать и рассказывать. Ясно?

Роман зажмурился и отрицательно покачал головой.

— Не понял, — нахмурился следователь. — Не будешь рассказывать или не ясно?

— Я ничего не понимаю, — Роман потер живот и поморщился. — Кого я убил? Когда? Как? Где?

— Смотри, Серега, — засмеялся один из следователей, — правильные вопросы задает! Ему бы самому в сыскари пойти…

— Возможно, — кивнул Серега, — а пока что он решил пойти в убийцы. Он раньше только пел в своих песенках про уголовную романтику, а теперь, видать, почувствовал себя крутым и решил попробовать ее в натуре. Что, артист, не так?

— Не так! — с отчаянием воскликнул Роман. — Может, вы хотя бы расскажете мне? Может, я, и вправду что-то такое оттопырил, а если расскажете, то и вспомню. А сейчас — гадом буду — думаю изо всех сил, но в голове ничего такого нет.

— Эх, артист, — вздохнул Серега, — ладно, помогу тебе. Ты шел пьяный по темной улице. Увидел одинокого прохожего и подумал: а дай-ка попробую! Никого вокруг нет, свидетелей нема, все тип-топ… Достал ствол и шмальнул в этого самого прохожего два раза. Прохожий — мертвый, а ты живой, сидишь здесь, и ждет тебя дальняя дорога и казенный дом, прямо как в твоих песенках. Кто-то жалостливый на тебя стукнул по телефону. Есть все-таки в гражданах сознательность. Вот так, артист!

Роман вытаращился на Серегу, потом недоверчиво оглядел остальных и прохрипел:

— Не-е, не годится… Какой еще пистолет?

— Какой пистолет? — Серега сузил глаза. — А вот этот!

И жестом фокусника вытащил из ящика стола полиэтиленовый мешок, в котором тусклой чернью сверкнул хищный красивый пистолет.

— Вот такой пистолет, — сказал Серега, держа мешок за угол и поворачивая его перед Романом. — Хороший, между прочим, пистолет ты себе выбрал — «Беретта»… Я бы от такого не отказался, а то хожу, как дурак, с «Макаром»!

— Это не мой пистолет, — решительно сказал Роман, и все засмеялись.

Он и сам понял, насколько банально и глупо прозвучало его заявление. Сглотнув, Роман сказал:

— А попить можно? А то во рту словно веником прошлись…

— Попить? — Серега посмотрел на коллег. — Дадим ему попить?

Коллеги кивнули, и Серега, нагнувшись, достал из-под стола большую бутылку «Боржоми».

— На, пей, и потом не сочиняй песен о том, какие следаки педерасты.

Роман взял бутыль, открыл ее и жадно присосался к горлышку.

Когда бутыль опустела наполовину, он с трудом оторвался от нее, завинтил пробку и, сдерживая отрыжку, протянул бутыль обратно.

— Нет уж, — усмехнулся Серега, — она теперь твоя. Думаешь, мы после тебя пить будем?

— Извини… те, — сказал Роман и поставил бутыль на пол рядом с собой.

— А ты хоть знаешь, кого ты завалил? — спросил Серега, закуривая и протягивая пачку Роману.

— Я никого не… — Роман нахмурился. — Нет, не знаю.

— А завалил ты человека, за которого тебя обязательно порвут на клочки. Это только мы такие добрые. А те, кто с ним работал, сделают из тебя мокрое место. Можешь поверить мне на слово.

— Да что это за человек-то такой?

— А это, артист, человек из очень особого отдела, высокий специалист, профессионал и вообще — таких героями называют. А ты, шкура микрофонная, за просто так его убил. Я скажу тебе, как его зовут, то есть — звали… Но это имя ничего тебе не скажет.

— Ну так давай говори, чего тянешь, — сказал Роман сквозь зубы.

— А ты не нукай, не запряг, — Серега затянулся и внимательно посмотрел на огонек сигареты, — а звали его — Александр Боровик.

— Саня? — Роман вскочил. — Ты что несешь, недоумок! Это же мой друг!

— Сядь! — Серега повысил голос.

— Иди ты к черту, идиот! — выкрикнул Роман. — Вы тут что, с ума все посходили, что ли?

Сидевший сбоку от Романа плечистый парень быстро встал и ударил его в голову. Удар пришелся в висок, и Роман, покачнувшись, съехал по стене на пол. Парень развернул Романа спиной к себе и, присев на корточки, сильно ткнул его кулаком ниже ребер. Опоясывающая боль остановила дыхание Романа, и он снова потерял сознание.

Очнулся Роман оттого, что на его лицо, шипя, лился «Боржоми».

— Все, — просипел он, — не надо больше. Я его лучше выпью.

— Смотри, соображает, — усмехнулся кто-то, и вода перестала литься.

Роман с трудом поднялся с пола и сел на стул.

— Дай воды, — сказал он и протянул руку.

— На.

Серега, с интересом глядя на Романа, протянул ему бутылку.

Роман допил «Боржоми» и поставил пустую бутылку на пол.

— Спасибо, — сказал он. — А можно еще сигарету?

— Можно, — сказал Серега. — Следователь должен относиться к подследственному с пониманием.

Роман закурил и, усевшись поудобнее, сказал:

— Ладно. Вы мне рассказали, что я якобы… Подчеркиваю — якобы натворил. А теперь я вам расскажу кое-что свое. Идет?

— Идет, — покладисто кивнул Серега. — Почему бы и нет!

Роман покосился на сидевшего теперь у него за спиной плечистого парня, того самого, который бил его, и спросил:

— А можно, этот… — он кивнул назад, — этот сотрудник сядет в другое место. Я не люблю, когда кто-то есть у меня за спиной.

— Нет, нельзя, — спокойно ответил Серега, — вопервых, мне насрать, что ты там любишь или не любишь, а во-вторых, если ты снова позволишь себе что-нибудь лишнее, он тебя так приложит, что ты сразу поймешь, что прежде были только цветочки.

— Ладно, — хмуро сказал Роман, — пусть сидит.

— Добрый ты! — засмеялся Серега. — Давай грузи, что у тебя там.

Роман затянулся и сказал:

— Саня Боровик — мой самый старый друг. Понимаешь, следователь? Друг! Настоящий! И мы дружим уже тридцать лет. С первого класса.

— Ну и что? — Серега пожал плечами. — Вот тут как раз и может оказаться мотив для убийства. Если бы ты его не знал — тогда действительно зачем тебе его убивать? А так — хоть ревность, хоть ссора… Очень распространенное явление — старые друзья ссорятся насмерть, и один убивает другого.

— Понимаю, — кивнул Роман, — но тут не то… Кстати!

Он вскинул голову и посмотрел на Серегу.

— Кстати! В этом самом особом отделе меня все знают, и любой может подтвердить, какие у нас были отношения.

— Это все слова, — ответил Серега, — а дела говорят о другом. Тебя нашли рядом с трупом Боровика, и в твоей руке была эта «Беретта», а две пули из нее были в Боровике. И, как сказал Жеглов, эта улика перевесит тысячу других. Так что плохи твои дела, артист… Ну что, будешь признаваться?

— Да не в чем мне признаваться, — Роман горестно махнул рукой, — разве что я совсем сошел с ума и мое место в дурдоме…

— На невменяемость хочешь закосить? — Серега криво усмехнулся. — Не получится. Тебя мигом расколют. Так что в последний раз спрашиваю — признаешься?

— Нет, не признаюсь, — Роман опустил голову. — Делайте что знаете…

— Ну как хочешь, — Серега неодобрительно поджал губы, — смотри сам. Чистосердечное признание… Ну, в общем, сам знаешь. Сейчас отправишься в камеру, а утром отвезут тебя в другое место, и там с тобой будут другие разговоры.

Серега снял трубку, набрал две цифры и сказал:

— Забирайте его обратно. Молчит, не понимает своей выгоды.

— Это опять туда, к этим? — Роман посмотрел на Серегу.

— Опять к этим, — кивнул Серега, затем встал и убрал сигареты в карман. — Других у нас не имеется.

Глава 7КАПКАН ДЛЯ ПИРАТА

Маленькое кафе на Литейном неподалеку от казино «Олимпия» пользовалось заслуженной популярностью. Кормили там вкусно и недорого, увеселению клиентов способствовал богатый выбор спиртных напитков, уютный интерьер, что называется, располагал. Место было бойкое — центр города как-никак, — но в то же время и не слишком шумное, по крайней мере, в первой половине дня всегда можно было с уверенностью расчитывать на свободный столик.

Поэтому генерал-майор Безродный недолго думал, когда выбирал место для предстоящего свидания. В кафе это он захаживал не раз и успел хорошо его изучить.

Свидание предстояло, конечно же, не любовное, а самое что ни на есть деловое. Поскольку первый этап спланированной Самоедовым операции прошел успешно, следовало поощрить ее непосредственного исполнителя и организатора. Проще говоря, подкинуть ему денежных знаков на личные расходы.

Безродный был доволен.

Он, конечно, здорово прокололся, порекомендовав Самоедову этого самого Боровика, — однако сумел тут же реабилитироваться, оперативно подобрав другого, гораздо более надежного и эффективного исполнителя День выдался жаркий и солнечный, под стать настроению. Без четверти двенадцать черная служебная «Волга» доставила Безродного прямо ко входу в кафе.

— Свободен! — сказал Безродный водителю, выходя из машины. — Заберешь меня на этом же месте через полчаса.

И направился в кафе, небрежно сунув под мышку невзрачный полиэтиленовый пакет — из тех, что в провинции почему-то упорно называют кульками. В пакете лежал конверт, в конверте — десять тысяч евро новенькими сотенными купюрами. Поощрение именно в евро, а не в долларах было особым знаком благоволения к поощряемому объекту.

В кафе Безродный расположился за дальним столиком у окна, пакет бросил на соседний свободный стул. В ожидании заказанного кофе закурил, наслаждаясь редкими минутами бездумного отдыха. Он был уверен в своем нынешнем протеже и знал, что тот не опоздает. Парень, может, и не такой супер-пупер, как Боровик, зато тихий, послушный и исполнительный. Хватит с нас суперов-пуперов, один раз уже обожглись, достаточно.

И точно — ровно в полдень в кафе вошел худощавый блондин средних лет, подошел с столику Безродного, приветливо улыбнулся.

— Физкультпривет! Садись, МВД! — пошутил Безродный и радушно указал на стул, тот самый, на котором лежал пакет.

При упоминании об МВД блондин укоризненно дернул головой, однако тут же опять заулыбался, зыркнул глазами на пакет. Безродный кивнул, многозначительно приподняв брови.

— Садись, садись!

Блондин аккуратно снял пакет со стула, присел, переложил пакет себе на колени, поздоровался:

— Добрый день, Василий Кимович.

Официантка принесла кофе.

Блондин подождал, пока она отойдет, и осторожно заглянул в пакет, немного покраснев. Тут же покраснел еще больше и вопросительно посмотрел на Безродного.

— Да, это не ошибка, — с улыбкой кивнул Безродный. — Не пять, а десять.

— Благодарю вас, Василий Кимович, однако…

— Ты сделал все, как мы и договаривались. Обеспечил отработку и мента, и артиста, причем не формально, а со смекалкой. Скажу прямо — на «отлично»!

Безродный поднял вверх указательный палец.

— Это отмечено. Есть мнение поручить тебе новое задание.

Блондин потупился, благодарно наклонил голову.

— Поэтому и десять, а не пять. Можешь считать авансом.

Наступившая пауза была почти торжественной.

Наконец блондин снова поднял глаза.

Безродный тут же отметил, что взгляд у парня цепкий, жесткий — ай да тихоня! Он еще раз поздравил себя с правильным выбором.

— Ну?

— Я ценю ваше доверие, Василий Кимович, — твердо сказал блондин, — и ваше… понимание. Я готов.

— Тогда слушай и запоминай.

Отодвинув чашку с нетронутым кофе, Безродный перегнулся через стол.

— Про человечка по фамилии Чернов, который ушел из «Крестов», ты наверняка слышал — и ваша система, и наша который день из-за этого на ушах. Так вот, человечка этого надо найти. Причем совсем не обязательно живого. Понял?

Блондин молча кивнул.

— Найдешь — получишь вдвое больше, чем там, — Безродный показал глазами на конверт. — Найдешь неживого — втрое больше. Но с доказательствами!

Он постучал указательным пальцем по столу.

— Сам особенно не светись, направляй ситуацию, больше действуй чужими руками. Умеешь, убедились. Если нужно кого поощрить — не жмись, деньги будут. Войди в контакт с полковником Валуевым, я дам отмашку. Срок — неделя. Вопросы?

Блондин подумал немного, покачал головой.

— Вопросов нет, Василий Кимович. Я все понял.

— У матросов нет вопросов! — неожиданно развеселился Безродный. — Молодец! Ты во флоте случайно не служил?

Он в два глотка выпил остывший кофе, поднялся.

Тут же встал и блондин.

— Действуй, старайся как следует. Ты уж не обессудь — если ничего у тебя не выйдет, одним ведь лишением премии дело не обойдется… Сам должен понимать!

Блондин вытянулся и слегка побледнел.

— Так точно!

— Ну-ну, ты еще честь мне отдай! — усмехнулся Безродный. — Садись, не срами перед людьми, сейчас кофе тебе принесут. А мне пора. Успехов тебе в труде и ба-а-льшого счастья в личной жизни.

Он подмигнул блондину и вышел, закуривая на ходу.

До назначенного водителю срока оставалось еще минут десять, так что вполне можно было пройтись немного по Литейному, насладиться такой редкой для Питера солнечной погодой.

А паренек определенно ничего, толк из него выйдет.

Не то что Боровик, царствие ему небесное…

* * *

Страх, как известно, плохой советчик.

Когда менты, которых Стропилло считал своими, послали его куда подальше, он окончательно убедился, что злополучного винчестера ему не видать, как собственных ушей. И тогда его охватил уже не какой-то там примитивный страх, а самый настоящий животный ужас. Тот самый тихий, бездонный ужас, от которого человек теряет остатки соображения и превращается в безмозглую амебу, способную только на судорожные бессмысленные подергивания.

Так что от тихого ужаса советов и вовсе ждать не приходится — даже плохих.

Поэтому неудивительно, что в отчаянной попытке скрыться от страшных посланцев строгого мужчины Сергея Ивановича Андрей Стропилло совершил череду абсолютно безумных поступков.

Он перестал появляться дома, шарахался от знакомых, отключил телефон.

Колеся целыми днями по городу на своей дребезжащей «девятке», Стропилло метался от банка к банку, от одной риэлторской конторы к другой, а ближе к вечеру покупал билет на экскурсионный теплоход до Шлиссельбурга и обратно.

До расвета ворочался он на жестких скамейках салона нижней палубы, тщетно пытаясь хотя бы задремать. Вместо сна наваливались редкие минуты тревожного забытья с непременными кошмарами в виде гигантских пауков, жадных до его, стропилловской, крови.

Стропилло решил разбросать капиталы по заштатным городам бескрайней Российской Федерации и укрыться в какой-нибудь выморочной деревне без связи и электричества. Пересидеть некоторое время, а потом окончательно замести следы, хаотично колеся по стране и подбирая потихоньку свои денежки.

Поэтому и сновал он по банкам и телеграфам, неутомимо рассылая переводы до востребования в какие-то Крестцы, Колупаевски, Мироняги и прочие Малые Броды, выбирая названия городов по карманному атласу и тщательно переписывая их в свою засаленную записную книжку.

В риэлторские конторы Стропилло наведывался в надежде подобрать подходящую избу, желательно в Новгородской области или на Вологодчине. Он слышал как-то по радио, что там полно глухих мест — не хуже, чем в пойме реки Амазонки.

И где бы ни появлялся Стропилло, везде раздавалось его невнятное бормотание:

— Ничего, ничего… Ничего, ничего…

Наконец все было готово.

Безумная активность принесла свои плоды.

Подходящая изба была найдена в Пыталовском районе Псковской области. Стропилло очень обрадовался тому, что в радиусе пяти километров от его будущего укрытия постоянных жителей вообще не имелось, а единственная ведущая в те места проселочная дорога оставалась мало-мальски проходимой только два месяца в году.

— Вы, наверное, философ, отшельник? — почтительно осведомилась молоденькая сотрудница агентства, оформлявшая документы на избу. — Книгу какую-нибудь собираетесь в уединении написать?

— Ничего, ничего, — торопил ее Стропилло, — ничего…

Деньги — по крайней мере те, которые хранились в питерских банках, — тоже были распиханы неизвестно куда практически подчистую. Свою записную книжку Стропилло хранил теперь в специальном мешочке, повесив его на шнурок вместе с нательным крестиком.

Оставалось самое последнее — зайти в офис и забрать из сейфа остатки наличных долларов.

Своего собственного офиса Стропилло теперь боялся, как черт ладана.

Он долго болтался по набережной Обводного, периодически отсиживаясь в подворотнях, чтобы не примелькаться. Машину из тех же соображений пришлось оставить за тридевять земель, на Старопетергофском.

Стропилло с ненавистью смотрел на свет в окнах родной конторы и считал минуты, проклиная своих тупоголовых работников, уверенных в том, что шеф находится в длительной заграничной командировке.

Наконец свет погас.

Короткими перебежками Стропилло стал приближаться к обитой железом двери, затравленно оглядываясь и приговаривая по въевшейся привычке:

— Ничего, ничего…

Добежав до двери, Стропилло открыл ее своим ключом, быстро набрал код на вделанном в стену маленьком пульте и отключил сигнализацию. Тут же захлопнул дверь и упал на нее взмокшей спиной уже изнутри.

Уф!

Кажется, никто не заметил.

Перепрыгивая через две ступеньки, Стропилло взлетел по темной лестнице на второй этаж, задыхаясь, отпер свой кабинет, бросился к сейфу. Набить черную дерматиновую сумку «зеленью» было делом одной минуты. Все, можно уходить.

Стропилло повесил сумку на плечо, отдуваясь, спустился вниз и замер перед выходной дверью.

Набравшись духу, рванул ее на себя — и тут же оторопело отпрянул.

Навстречу ему из вечернего сумрака шагнули две темные фигуры.

— Ну что, Стропилло, — раздался низкий, хриплый голос, — пора в путь-дорогу. Арбуз ждет.

— Ничего, ничего, — забормотал Стропилло, пятясь, — ничего…

И тут он дико взвизгнул, швырнул сумку с деньгами под ноги непрошеным визитерам и вихрем полетел вверх по лестнице. Вознося хвалу небесным силам за то, что они не напомнили ему о необходимости запереть дверь перед уходом, Стропилло ворвался в свой кабинет, захлопнул дверь и навалился на нее всем телом, защелкивая срывающимися пальцами внутреннюю щеколду.

Снаружи послышались увесистые удары.

— Открывай, Стропилло, хуже будет!

Стропилло метнулся к телефону.

Крыша!

Его крыша — Квадрат, он просто обязан защитить, отвести Арбуза, денежки отстегивались исправно, пусть не все, но все-таки отстегивались, Квадрат поможет… Ну!

— Але! — откликнулся наконец-то Квадрат.

— Квадрат, это я! — завопил Стропилло. — Квадрат, на меня наехали люди Арбуза, надо срочно что-то делать, они сейчас дверь выломают…

— Стропилло, ты, что ли? — лениво осведомился Квадрат.

— Квадрат, помоги… — Стропилло уже был на грани истерики, — я же платил!

— Платить — твоя обязанность, а не привилегия, — отчеканил Квадрат. — Ты меня достал. Сотрись, придурок, свое говно сам разгребай.

Стропилло уронил трубку и вжался затылком в стену, не в силах оторвать остекленевшего взгляда от содрогающейся под мощными ударами двери. Наконец щеколда не выдержала, и дверь с треском распахнулась. В кабинет неспешно вошли арбузовские братки. Так же неспешно приблизились они к оцепенелому Стропилло, взяли его под локотки и потащили к выходу. Стропилло не сопротивлялся, только тихо бормотал:

— Ничего, ничего…

Арбуз встретил Стропилло почти ласково.

— Какие люди, — протянул он, — и без охраны! Ах, нет, простите, конечно же, с охраной, я забыл о вашем высоком социальном статусе, достопочтенный Андрей Владимирович.

Арбуз подмигнул Стропилле и кивком головы отослал доставивших его братков.

— Возьмите стул, Андрей Владимирович, подсаживайтесь к столу, — Арбуз показал рукой на знаменитый стеклянный стол. — Коньячку не хотите? Разговор у нас будет длинный, это ничего, что я на «вы»?

Стропилло вздрогнул, однако взял стул и нехотя подсел к стеклянной плите. Арбуз помолчал немного.

— Коньячку, значит, не хотите? И правильно, алкоголь разрушает печень и туманит мозги, а они вам сегодня еще ох как понадобятся. Почему-то я в этом абсолютно уверен. А вы как?

Насупившийся Стропилло не отвечал.

— Молчите, — констатировал Арбуз, встал и прошелся по кабинету, — а вы не находите, что это невежливо, в конце концов? Я стараюсь, развлекаю вас приличным разговором, а вы как воды в рот набрали. Нехорошо! Впору и обидеться.

— Я… Я ничего… — промямлил Стропилло и опять замолк.

Арбуз вскинул брови в знак радостного удивления.

— Ну вот и услышал я ваш божественный голос, Андрей Владимирович! Вы уж как хотите, а я за это обязательно выпью.

Вызванная по селектору Танюша тут же принесла рюмку коньяка на подносе. Арбуз торжественно поднял ее.

— Пью за ваше здоровье, Андрей Владимирович! За ваше здоровье, которое вы совершенно не бережете, ввязываясь в крайне сомнительные авантюры.

По-гусарски держа локоть на отлете, Арбуз поднес рюмку к губам, выпил ее одним глотком и сел в свое министерское кресло, выложив на стол жилистые руки.

— Хорош шутковать, Стропилло. Я тебя развлек, как умел, теперь твой черед. Рассказывай, мил человек, что с винчестером сделал.

Давно ожидавший этого вопроса Стропилло похолодел.

— Какой винчестер? — заторопился он. — Если тот, на котором колотый «Лайбах», так он у меня в сейфе, я его еще не запускал в производство… Но я готов отстегивать, сколько положено, я…

— Стропилло, — зловеще прервал его Арбуз, сжав кулаки, — не держи меня за идиота. Гнилой базар побоку! Где винчестер?

— Арбуз… э-э, Михаил Александрович…

— Молчать, сученыш! Ты замутил моих людей, сделал из них врагов, которых я вынужден теперь своими руками уничтожать, ты разбил жизнь моему лучшему другу, который мне ближе брата родного. Ты в мою жизнь посмел сунуться своим слюнявым мурлом, ты виляешь, как пиявка извилистая, — и думаешь остаться целым-невредимым?

Арбуз тяжело дышал. Он был страшен.

— Не надейся, не останешься! И легкой пули не дождешься. Прямо здесь, в подвале, будут тебя живого на кусочки резать и тебе же в рот твое же собственное сало запихивать.

— Я не знал! — заголосил Стропилло. — Я вообще ни при чем! Арбуз, разберись!

— Разобраться? Для тебя, клоп вонючий, сейчас один путь, только одна малюсенькая надежда, чтобы хоть на самый тоненький волосок свою никчемную жизнь протянуть. Говори, что знаешь, повторять больше не буду!

Стропилло поплыл.

Однако в самых дальних уголках его мечущегося в панике мозга все-таки шла напряженная работа, и одна, самая главная, мысль сидела в голове гвоздем — не сболтнуть лишнего!

— Сигарету можно? — еле шевеля губами попросил он, хотя никогда в жизни не курил.

— Здесь не ментура! — отрезал Арбуз и потянулся к селектору. — Тюрина ко мне!

— Подождите, подождите! — всхлипнул Стропилло. — Я все расскажу, все, что знаю…

И он рассказал, торопясь и захлебываясь, о том, как заказал украсть винчестер, как потом, испугавшись, подбросил его Роману. Постепенно Стропилло начал успокаиваться, обреченно сыпал все новыми и новыми подробностями, надеясь хоть как-нибудь отмазаться или хотя бы потянуть время.

И тут сработал засевший в голове гвоздь.

Стоп!

О страшном Сергее Ивановиче, заказавшем кражу винчестера, и о натравленных на Романа ментах нельзя было упоминать ни под каким видом. Потому что за этим порогом поджидала смерть, страшная, как дорожный каток, за рулем которого сидит обезьяна.

Стропилло замолчал. Внимательно слушавший его Арбуз устало опустил глаза.

— Ну и зачем ты всей этой дрянью поганой занимался? — Он покрутил в пальцах пустую рюмку, поставил ее на стол. — Статейка паршивая тоже ведь твоя работа?

— Я испугался, запутался, подумал, что так отведу от себя подозрения… Жадность проклятая, деньги, я измучился! Послушайте, я уже другой, жизнь меня научила. Я все бросил, хочу уехать, забыть, начать новую жизнь…

Стропилло бормотал и бормотал, постепенно затихая.

Арбуз брезгливо смотрел на него.

— Руки о тебя тошно марать, слизняк! — сказал он с отвращением, когда Стропилло окончательно замолк.

Арбуз отвернулся. Некоторое время он молчал, потом процедил, не оборачиваясь:

— Это хорошо, что ты разочаровался в деньгах. Скоро их у тебя не будет. А именно — через три дня. Через три дня ты принесешь сюда ровно один миллион долларов сэ-шэ-а. Ровно один миллион. А теперь пшел вон.

Не веря своим ушам, Стропилло встал и на негнущихся ногах поплелся к выходу. Арбуз снова нажал клавишу селектора.

— Танюша, проветри у меня как следует. И скажи ребятам, чтобы этого пропустили.

— Ничего-ничего-ничего… — шептал Стропилло машинально, спускаясь по лестнице.

Глава 8БЕРЕГИСЬ, ТЕБЯ ЗАКАЗАЛИ!

Отпустив Стропилло, Арбуз долго сидел за своим стеклянным столом и курил одну сигарету за другой. Происходящее все больше не нравилось ему, и Арбуз то чертыхался, то хватался за телефон, а потом бросал трубку, то наливал себе рюмку водки и выпивал ее, не чувствуя вкуса.

Наконец он хлопнул рукой по столу и сказал себе:

— Все. Хватит.

После этого налил еще одну рюмку и, отставив ее пока что в сторонку, достал из стеклянного ящика стола большую папку Положив ее перед собой, он подпер голову руками и задумался.

В этой папке среди прочих бумаг имелся листок, на котором рукой Романа был написан рабочий телефон Боровика Тогда Арбуз упирался, говорил, что этот телефон ему не нужен, что такие друзья, как Боровик, ему тем более не нужны, но Роман был настойчив, и после того как он сказал, что мало ли что, а Боровик знает, где его найти, Арбуз согласился принять эту бумажку.

И теперь Арбуз постепенно смирялся с мыслью, что этот номер все-таки придется набрать. Он раскрыл папку, нашел нужный листок и с протяжным страдальческим вздохом в очередной раз снял трубку. Неохотно потыкав пальцем в кнопки, он поднес трубку к уху и стал ждать ответа.

— Калинин слушает, — отозвался после нескольких гудков бодрый голос.

— Добрый вечер, — вежливо сказал Арбуз. — А могу я поговорить с господином Боровиком?

— Нет, не можете, — бодрость в голосе Калинина сменилась на мрачность.

— А когда смогу?

— Неизвестно. Он в больнице.

— В больнице? — Арбуз забеспокоился. — А что с ним? В какой он больнице?

— Кто это говорит? — требовательно спросил Калинин.

— Это говорит его школьный друг.

— Как звать?

— Меня? Э-э-э… Михаил Арбузов.

— Арбузов? — в голосе Калинина прозвучало подозрение. — Знаем мы одного Арбузова… Его еще Арбузом кличут.

— Это я и есть, — вздохнул Арбуз.

— Арбуз, что ли? Тот самый? Вор в законе? Ну и что тебе нужно от нашего товарища?

— Это вам он товарищ, — Арбуз начал закипать, — а мне он друг. Понял, мусор?

— Что-о?

— Извини, Калинин, сорвалось, нервы расходились. Мы действительно старые друзья, с самой школы. А что с ним такое?

— Что с ним… — проворчал Калинин, — ранили его, вот что с ним.

— Сильно?

— Сильно.

— Слушай, начальник, не томи душу, давай говори, в какой он больнице. Я действительно его друг! Ну хочешь, я к вам в контору приеду, вместе его навестим?

— Вот еще, — фыркнул Калинин, — больше мне делать нечего! Ладно… Он в госпитале имени святого мученика Себастьяна. Знаешь такой?

— Знаю. Какая палата?

— Отделение реанимации, палата номер восемь.

— Ну спасибо, друг!

— Тоже мне друга нашел! — и Калинин закончил разговор.

Арбуз осторожно повесил трубку и посмотрел на ждавшую его рюмку.

Потом он нажал на кнопку селектора и сказал:

— Танюшка, найди-ка мне Тюрина, да побыстрее. Скажи, чтобы он ребят собрал, какие есть.

— Хорошо, Михаил Александрович, — ответила Танюшка.

Арбуз отпустил кнопку и снова посмотрел на рюмку.

— Эх, грехи мои тяжкие… — вздохнул он и выпил водку.

* * *

В просторном вестибюле госпиталя имени святого мученика Себастьяна было прохладно и тихо. Основной наплыв посетителей закончился, и дежурный в камуфляжной форме, сидевший у тумбочки перед маленьким черно-белым телевизором, расслабленно почесывался, предвкушая тот момент, когда он наконец сможет приложиться к припасенной на вечер бутылке пива.

Дверь с улицы открылась, и в вестибюль неторопливо вошли несколько человек. Посмотрев на них, охранник подобрался, потому что с первого взгляда опознал в них особую категорию людей, для которых, мягко выражаясь, закон не писан. Впереди шел худощавый седой мужчина средних лет в легком бежевом плаще, а следом за ним — двое в черных костюмах, массивные и мускулистые.

Дежурный приподнялся со стула, но мужчина остановил его жестом и, улыбнувшись, сказал:

— Уважаемый, вы не беспокойтесь. Мы пришли к товарищу, и вы окажете нам большую любезность, если не будете совершать нелепых действий. Вы меня понимаете?

Нахмурившись, дежурный неохотно кивнул.

А седой мужчина, внимательно посмотрев на него, добавил:

— Я знаю, о чем вы думаете. Ну так я обещаю вам, что никаких проблем не возникнет и стрельбы тоже не будет. Я знаю, иногда в больницу приходят, чтобы закончить незавершенную работу… Но это не тот случай. Так что расслабьтесь и ни о чем не беспокойтесь.

Он подумал и, достав из кармана пятисотрублевую купюру, положил ее на тумбочку.

— Возьмите это. Небольшая прибавка к жалованью.

Еще раз улыбнувшись, мужчина направился к лифту, а последний из сопровождавших его боевиков, проходя мимо дежурного, остановился на секунду и сказал:

— Ты понял? Квакнешь — попадешь в реанимацию.

И, потрепав охранника по плечу, пошел дальше.

Большой лифт, стенки которого были до последней степени исшарканы каталками, со скрипом поднялся на третий этаж, и его двери медленно разъехались.

Выйдя в широкий коридор, Арбуз и сопровождавшие его братки уверенно повернули направо, но тут же наткнулись на двух сидевших у стены мужчин, которые при виде нежданных гостей встали и перегородили им дорогу. Еще двое сидели на стульях чуть подальше, у дверей одной из палат. Они тоже встали и непринужденно засунули правые руки под пиджаки.

— Вы к кому? — спокойно поинтересовался один из охранявших Боровика спецов.

— А вы кто такой, чтобы спрашивать меня? — так же спокойно спросил Арбуз.

Спец достал из кармана удостоверение и, махнув им в воздухе, ответил:

— Капитан Шелепин. УБОП.

— Ага, — Арбуз кивнул. — Боровика, стало быть, охраняете.

Капитан Шелепин прищурился и сказал:

— Вы не ответили на мой вопрос.

Арбуз пожал плечами и ответил:

— Ну что же… Пусть все будет правильно и вежливо. Позвольте представиться: вор в законе Михаил Александрович Арбузов.

— Арбуз? — Шелепин поднял брови. — Тот самый?

— Ага. Тот самый. А чтобы избавить вас от необходимости задавать лишние вопросы, скажу, что Саня Боровик — мой друг детства и я пришел его навестить.

— Ну-ну, — усмехнулся Шелепин, — а за вашей спиной неутешные родственники.

— Что значит — неутешные? — забеспокоился Арбуз.

— Да это я так, к слову.

— А вы, уважаемый, за словами-то следите, — нахмурился Арбуз, — слово, оно как пуля — вылетит, не поймаешь. А если бы я сейчас разволновался и схватил инфаркт?

— Вот уж не надо, — засмеялся Шелепин, — у таких, как вы, на ровном месте инфарктов не бывает.

— У таких, как вы, — тоже, — парировал Арбуз. — В общем, я пришел навестить друга и надеюсь, что у нас с вами не будет проблем. Мои люди останутся в коридоре, можете с ними пока покалякать… о делах скорбных. А я пойду к Сане. Вы не против?

Шелепин помолчал, потом посмотрел на стоявшего рядом с ним спеца, тот пожал плечами, и тогда Шелепин, вздохнув, сказал:

— Ладно, идите. Только оружие сдайте.

Арбуз развел руками и ответил:

— Конечно, какой разговор! Пожалуйста.

Он достал из кармана плаща огромный позолоченный «Магнум» пятидесятого калибра и протянул его Шелепину рукояткой вперед.

— Ух ты! — восхитился Шелепин, принимая оружие. — Вот это ствол! Витька, посмотри!

Стоявший рядом с ним Витька восхищенно поджал губы и одобрительно покачал головой.

— Да-а… Знатная пушка.

— Говна не держим, — гордо произнес Арбуз.

— Ладно, идите, — Шелепин кивнул головой в сторону палаты Боровика, — а мы тут пока с вашими посидим…

— Благодарю вас, — вежливо ответил Арбуз и пошел к палате.

Взявшись за ручку двери, он обернулся и сказал:

— Кончайте вы подмышки чесать! Что у вас у всех — блохи, что ли?

Войдя в палату, Арбуз почувствовал, что сердце его сжалось.

Саня Боровик, рослый и мощный, лежал на большой металлической кровати со множеством рычагов и штурвалов и выглядел в высшей степени беспомощно и жалко. В вене у него была капельница, под носом — прилепленная пластырем кислородная трубочка, а под кроватью виднелась позорящая достоинство настоящего мужчины утка.

Услышав, что открылась дверь, Боровик разлепил веки и, увидев, кто вошел, тут же снова зажмурился. Подождав несколько секунд, он снова открыл глаза, на этот раз уже достаточно широко, и криво улыбнувшись, тихо сказал:

— Явился… Ну здравствуй, Мишка, сто лет не виделись.

Арбуз почувствовал, что у него защипало в глазах, и ответил:

— Здравствуй, Саня…

При этом у него в горле предательски пискнуло, и на щеку выскочила неожиданная слеза.

— Ишь ты… — прошептал Боровик, — растрогался, сукин сын. Вор в законе плакать не может.

— Иди ты в жопу, идиот, — ответил Арбуз и громко шмыгнул носом, — это у меня от здешних запахов аллергия открылась.

Арбуз достал платок и старательно высморкался, затем подвинул к кровати стул и сел рядом с Боровиком.

— Ну как ты тут? — заботливо спросил он.

— Как… Каком кверху, — ответил Боровик, — две пули в груди. Были — их уже достали. Ни один жизненно важный орган не задет, так что все путем. Однако болит, сволочь!

— Ну, раз так, — облегченно вздохнул Арбуз, — тогда все нормально. Дырки заживут, и будешь хвастаться девкам — бандитская пуля. Эх, сколько же лет прошло! Тебя просто не узнать…

— Слушай, Мишка, — сказал Боровик и с трудом повернулся на правый бок, — болит, гадина… Всякие сантименты сейчас нужно отложить. О наших с тобой жизнях поговорим потом. А сейчас есть гораздо более важные дела.

— Ну давай, излагай, — Арбуз достал сигареты. — Здесь курить-то можно?

— Можно, я разрешаю, — кивнул Боровик. — А дела действительно нехорошие… Вот ты сказал — бандитская пуля.

— Ну сказал, — Арбуз выпустил дым в сторону открытой форточки, — и что?

— А то, что она вовсе не бандитская.

— То есть как? — удивился Арбуз. — Ревнивый муж стрельнул, что ли?

— Если бы, — усмехнулся Боровик. — В общем, так. Происходит что-то странное. Менты сказали мне, что человека, стрелявшего в меня, задержали с поличным, то есть — с пушкой в руке. И знаешь, кого они назвали?

— Ну и кого?

— Нашего Ромку.

— Да ты что? — Арбуз вскочил, опрокинув стул. — Этого не может быть!

— Конечно, не может, — согласился с ним Боровик, — я же видел того, кто стрелял. Это бывший спец из УБОПА, а теперь он прислуживает пидорам из мэрии.

— Интересно, — Арбуз сузил глаза, — интересненько…

— Вот и я говорю, — кивнул Боровик и вздохнул. — Слушай, Мишка, дай-ка мне сигарету. Врач не разрешает, но я думаю, что ничего страшного не произойдет.

— Он думает! — Арбуз хмыкнул и полез в карман.

* * *

Когда Стропилло на негнущихся ногах выбрался из офиса Арбуза, он ничего не соображал — просто тихо радовался самому факту своего существования.

Однако не прошло и пары-тройки минут, как его изворотливый мозг начал потихоньку оживать. И тут же его накрыла тяжелая оглушающая волна — миллион!

Стропилло взвыл и побежал по тротуару, не разбирая пути.

Одна мысль лихорадочно билась в голове — бежать! Вот он и бежал, куда глаза глядят. Редкие прохожие в испуге шарахались от него, что и неудивительно — бегущий Стропилло нелепо размахивал руками, лицо его было искажено, выпученные глаза странно блестели.

Стоп!

Инстинкт самоохранения все-таки начал отрабатывать свой последний ресурс, смог заставить мозг прекратить панику и заняться поисками выхода из жуткой ситуации.

Куда бежать, если арбузовские братки, перед тем как отпустить Стропилло, отобрали все имевшиеся у него при себе бумаги? В том числе и документы на избу в Пыталовском районе, и даже заветную записную книжку со списком городов, в которые Стропилло переводил свои денежки. Поди теперь вспомни их, тем более в таком состоянии…

Стропилло закусил губу и принялся озираться, пытаясь определить, куда занес его безумный бег. Господи, да он, никак, уже всю Некрасова пропахал, вон, до «Октябрьского» рукой подать!

Он вдруг сообразил что-то, метнулся на проезжую часть и растопырил руки перед первой попавшейся машиной. Раздался резкий визг тормозов. Водитель новенькой бледно-зеленой «десятки» высунулся из открытого по случаю теплой погоды окна и уже было окрыл рот для произнесения матерной тирады, как вдруг увидел зеленый, как его машина, полтинник, зажатый в кулаке у Стропилло. Дверь «десятки» тут же гостеприимно распахнулась, и Стропилло тяжело плюхнулся на сиденье.

— Старопетергофский! — буркнул он, тяжело сопя.

Первым делом следовало забрать собственную машину — а там посмотрим.

Через полчаса Стропилло уже сидел за рулем своей «девятки» и напряженно размышлял.

Миллион…

Еще совсем недавно Стропилло был готов все отдать, лишь бы вырваться от Арбуза живым и невредимым. Теперь, когда непосредственная опасность хоть на время, но отступила, мысли его постепенно приняли другое направление.

Отдать миллион, оказаться у разбитого корыта из-за нелепого стечения случайных, как он считал, обстоятельств?

Нет, так не пойдет, он, Андрей Владимирович Стропилло, еще поборется. На расстоянии Арбуз уже не казался таким страшным и неумолимым.

Стропилло нервно забарабанил пальцами по рулю и сам испугался вдруг пришедшей в голову мысли. От Арбуза не уйдешь, теперь он знает о Стропилле всю его подноготную и ни за что не выпустит его из своих рук. Тут и миллион не поможет — где гарантия, что, даже выложив денежки, не получишь пулю в голову вместо сдачи?

То-то.

Значит, единственный выход…

Стропилло оглянулся по сторонам. Оранжевые фонари боролись с ночной темнотой, тускло освещая пустой проспект. Накрапывал мелкий дождь.

Единственный выход — устранить Арбуза и раз и навсегда забыть о нем, как забывают, проснувшись, о ночном кошмаре.

Стропилло шумно выдохнул. Решение было принято.

Осталось подобрать исполнителя.

Проклятый Квадрат предал, наплевал на давние отношения, сдал Стропилло Арбузу с потрохами. Вот и верь после этого людям.

— Хорошо бы и его тоже замочить, — мстительно прошептал Стропилло. — Ничего, ничего…

Корявый!

Ну конечно же — он, и только он!

Беспредельщик, руководит бандой таких же отморозков, даже большие люди, не чета Стропилле, относятся к нему с осторожностью. Да и с Арбузом он, говорят, на ножах — пару раз Арбуз пресекал какую-то очередную его беспредельщину, чуть самого на тот свет при этом не отправил.

Стропилло похвалил себя за предусмотрительность. Когда на заре своей предпринимательской деятельности он метался в поисках крыши, знающие люди свели его с Корявым. Тогда Стропилло испугался жестокости и непредсказуемости авторитета, предпочел лечь под Квадрата — однако хорошие отношения с Корявым на всякий случай сохранил, периодически засылал ему презенты в виде наборов компакт-дисков своего производства вперемежку с бутылками дорогого коньяка. Так, на всякий случай, — вроде как небольшие сувениры в знак искреннего уважения.

Теперь вот пригодилось.

Стропилло завел мотор, врубил сразу вторую скорость, нетерпеливо вдавил в пол педаль газа. «Девятка» с жалобным визгом понеслась навстречу потихоньку расходившемуся дождю.

Корявый обычно спал днем, ночи же просиживал в задних комнатах небольшой круглосуточно работающей бильярдной «Карамболь» на улице Восстания — руководил оттуда делами, если не было нужды принимать в них участия самому.

Пулей влетев в пустую по случаю ночного времени бильярдную, Стропилло сразу же бросился к пожилому маклеру в запачканной мелом жилетке, что-то горячо зашептал ему на ухо. Маклер внимательно выслушал его, кивнул и исчез за небольшой деревянной дверью в углу зала. Через пару минут он вернулся и поманил Стропилло пальцем.

Стропилло облегченно вздохнул и нырнул в низкую дверь.

Корявый сидел за журнальным столиком, обложившись мобильниками и потягивая пиво из большой литровой кружки. Он молча поднял на Стропилло свои желтые полусумасшедшие глаза с расширенными от кокаина зрачками.

— Ну что, добегался, попрыгунчик? — спросил он равнодушно, ничуть не удивившись появлению взъерошенного и мокрого от дождя визитера. — Достали тебя арбузовские ребята?

— Ты знаешь? — Стропилло застыл у дверей.

— Земля слухами полнится. Знаю, что раз Арбуз спустил с поводка своих торпед, то зуб на тебя он наточил длиною с километр. Ну и что тебе от меня нужно?

Стропилло судорожно вздохнул, задержал дыхание и решился.

— Корявый, час «икс» пробил. Арбуз кислород перекрыл по самое некуда, если не избавлюсь от него — мне конец. Поэтому я к тебе. Плачу наличными…

Он еще раз задержал дыхание, махнул рукой.

— Сто кусков зеленью сразу, еще сто — потом. Всего двести.

— Когда? — все так же равнодушно спросил Корявый, однако Стропилло с радостью отметил, что его желтые глаза зажглись злым огоньком, зрачки сузились.

— Срочно. Сегодня.

Корявый отхлебнул пива, взял со столика мятую пачку «Беломора», повертел в цепких татуированных пальцах и бросил обратно.

— Вот так всегда. Как припечет — сразу Корявый. Что ж ты, тихоня, до сих пор меня сторонился, Квадрату жопу языком полировал? Ну и что, помог тебе твой Квадрат?

— Корявый, не время, — Стропилло напряженно изогнулся, заглянул Корявому в глаза, — я виноват, жизнь научила, помоги…

Корявый откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.

— Ну и чем тебе Арбуз так крепко насолил?

— Это мое дело, — насупился Стропилло.

— Ну что же… Твое — так твое.

Стопилло ждал с замиранием сердца.

— Ладно, — сказал, наконец, Корявый, — благодари бога, что у меня к Арбузу свой счет имеется. Так что не трясись, как глист на морозе, — завалим. Деньги сюда к девяти утра, все сразу.

Стропилло выдохнул и громко икнул.

Корявый усмехнулся:

— Эк тебя колбасит! Пивка хочешь?

Глава 9МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ

Наступившая ночь оказалась богатой на события.

Не спал Стропилло, скрючившийся на мокрой от дождя скамейке салона верхней палубы экскурсионного теплохода «Площадь Декабристов — Шлиссельбург», на который он по укоренившейся в последнее время привычке устремился сразу же после разговора с Корявым. На нижней палубе места не нашлось — выходной, как-никак, — поэтому пришлось устроиться на верхней. Колыхающийся на ветру тент от дождя не спасал, однако Стропилло это не смущало — он судорожно сжимал в руке мобильник, и на мобильнике этом сосредоточилась вся его энергия, устремленная на один простой, как репа, вопрос — выжить. А выживание зависело на данный момент только от одного — от звонка Корявого с отчетом о выполненном заказе. О дальнейшем Стропилло старался не думать.

Не спал и генерал-майор Безродный, озабоченный поздним звонком скромного блондина — того самого, с которым он встречался накануне вечером в кофейне на Литейном. Блондин долго мямлил что-то невразумительное, однако в конце концов сознался, что задание, за выполнение которого его так щедро поощрил Безродный, оказалось выполненным не полностью.

Боровика недострелили.

Он жив и валяется в госпитале имени святого мученика Себастьяна под охраной коллег из УБОПа.

— Спасибо вам, дорогие друзья, — проскрежетал Безродный враз онемевшими челюстями и повесил трубку.

Стараясь не беспокоить жену, он потихоньку выбрался из-под одеяла. Потыкался под кроватью, тапок так и не нашел, босиком, в одной пижаме осторожно прошлепал на кухню.

Ничтожные бляди.

Не на кого положиться в этой убогой стране… Безродный помотал головой, стиснул увесистые кулаки. Как ни верти, а выходит, что он дважды подставился, порекомендовав «Воле народа» сначала Боровика, а потом и этого блондина, и оба раза обосрался.

И теперь единственный шанс остаться после этого в живых — немедленно добить раненого Боровика. Безродный захватил в горсть попавшуюся под руку деревянную солонку и с хрустом раздавил ее в кулаке. Некоторое время смотрел на обломки и просыпающуюся между пальцами соль, и это напомнило ему песочные часы, равнодушно отмеривающие минуты его оставшейся жизни.

Он достал мобильник, мрачно посмотрел в темное, как чернила, окно и набрал номер.

Ровно через полчаса в просторном и гулко-пустом по ночному времени вестибюле госпиталя святого Себастьяна наступило заметное оживление. Вежливый стук во входную дверь из толстого стекла в конце концов разбудил камуфлированного охранника, задремавшего было за своей тумбочкой перед черно-белым экраном, на котором мелькали какие-то попки-сиськи из разряда очередных лауреаток «Фабрики звезд». Хорошо дремать под них с внеплановой пятисотенной бумажкой в кармане, да еще и после бутылочки пивка!

К сожалению, кайф быстро закончился.

Не успел охранник доковылять до двери и лениво осведомиться, кого там несет в такой поздний час, как тут же прозвучали смягченные глушителями выстрелы.

Неизвестные даже не потрудились дождаться, когда расслабившийся страж ворот откроет дверь — им это было ни к чему. Туловище охранника еще медленно заваливалось набок, фонтанируя тугими струйками крови из рваных дырок, прихотливо разбросанных между грудью и подбородком — а три фигуры в черных комбинезонах уже проскочили через осыпавшийся кубиками каленого стекла проем двери и, бесшумно скользя по мрамотному полу, короткими перебежками подобрались к лифту.

Двое сразу зашли в лифт, который тут же тронулся с места с поскрипыванием и постукиванием, а третий устремился вверх по пожарной лестнице. Остановившись на третьем этаже, лифт мелодично запиликал, и этот звук не прошел мимо уха Арбуза, расслабившегося было у больничной постели вновь обретенного друга.

— Стоп базар! — моментально среагировал он, так и не достав наполовину вытащенную из пачки сигарету. — Эх, черт, пушка-то моя у твоего парня… Давай под кровать, быстро!

Арбуз метнулся к двери, осторожно присел на корточки, приоткрыл ее на полсантиметра указательным пальцем.

Увиденное не внушало оптимизма.

Череда негромких хлопков — и тяжелое тело грузно рухнуло об пол прямо напротив приоткрытой Арбузом щели. Вместе с откинутой рукой брякнул о линолеум штатный «Макаров», а из внутреннего кармана убитого Витька выскользнул родной позолоченный «Магнум».

Из коридора донесся дробный треск выстрелов — как будто рассвирепевший великан изо всех сил колотил доской по листу фанеры. «Свои» — мелькнуло в голове у Арбуза, и он успел еще удивиться, что вот надо же — дожил до того, что равняет своих торпед с ментами, охраняющими друга детства. Ни у тех ни у других позорных глушителей отроду не водилось. В ответ, словно по заказу, раздались глухие хлопки как раз тех самых позорных глушителей. Запахло удушливой и едкой пороховой гарью.

Настала тишина.

Арбуз распластался на полу, осторожно приоткрыл дверь еще на полсантиметра. Выждав секунду, молниеносным движением вцепился в рукоятку валяющегося на расстоянии вытянутой руки «Магнума», рванул его к себе.

Бац!

В уши ударил глухой хлопок глушителя, и пуля с визгом вырвала из пола кусок линолеума как раз на том месте, где только что покоилась золоченая рукоятка.

Успел!

Арбуз захлопнул дверь, привалился спиной к косяку. Главное сделано, ствол «Магнума» у плеча, пора позаботиться о друге ситном.

А друг ситный в это время, молниеносно содрав с себя пластиковые привязки ко всяким там капельницам и прочим загадочным медицинским приборам, с похвальной расторопностью распростерся под больничной койкой.

По крайней мере в этом смысле все было в порядке.

Зато в остальных смыслах — не очень.

Полное отсутствие жизнерадостного пистолетного треска поневоле наводило на печальные размышления. Вражеские глушители в этом матче явно выигрывали.

Арбуз повернулся к Боровику.

— Ну что, Саня, вспомним детство золотое?

— Давай, Мишка, придумай что-нибудь, ты ведь у нас на выдумки мастак…

У Арбуза снова защипало в глазах. Несгибаемый друг детства впервые попросил его о помощи.

— Давай-давай, живы будем — не помрем. Держись за спину, прорвемся.

Боровик подполз к Арбузу, оперся о его плечо. Арбуз передернул на всякий случай затвор «Магнума» — убедился, что не засела в нем клином пустая отработанная гильза. Ну, пора.

Арбуз рывком распахнул дверь в коридор и уставил в открывшийся проем позолоченное дуло. И тут же понял, что шансов — не то что ноль, а скорее минус пять или даже минус десять — это если измерять по десятибалльной шкале. Справа у лифта маячили двое в черных комбинезонах и с пистолетами наизготовку. Слева, у выхода на пожарную лестницу — еще один в такой же позиции.

А пол коридора был буквально усеян мертвыми телами. «Двое моих, четверо боровиковских», — машинально сосчитал Арбуз. Пистолет в его руке дрогнул.

И тут свершилось чудо.

Из палаты напротив вдруг выехала каталка с накрытым простыней бездыханным телом, ведомая пожилой медсестрой, бесстрастно поджимающей морщинистые губы.

— Ну, выручай, новопреставленный раб божий… — прошептал Арбуз.

Дальнейшее происходило, как в старом кино, когда лента проматывается в замедленном темпе. Арбуз отпихнул от себя Боровика, упал на бок и изо всех сил врезал ногой по правому переднему колесу каталки.

Каталка со скрипом повернулась и покатилась в сторону лифта, и тут же загрохотал арбузовский «Магнум». Он выплевывал увесистые тупорылые пули до тех пор, пока патроны не кончились и затворную раму не заклинило в крайнем заднем положении. Тогда в наступившей тишине стал слышен истошный визг пожилой медсестры.

Человека с пистолетом у выхода на пожарную лестницу уже не наблюдалось — он был сметен выстрелами, пробил своим телом стеклянную дверь и вывалился в темноту вместе с ее осколками.

А двое у лифта оцепенело уставились на катящуюся к ним коляску с мертвецом, теряя таким образом драгоценные секунды. Именно этих секунд и хватило Арбузу для того, чтобы ухватить Боровика за шиворот больничной пижамы и дотащить его до ощетинившейся осколками стекла двери на пожарную лестницу.

Оставив на этих осколках добрую половину своего пиджака от Карло Гуччи, Арбуз поволок Боровика вниз по ржавым металлическим ступенькам, остервенело матерясь и прикрываясь свободной рукой от хлещущего в лицо дождя.

— Тюря! — хрипло крикнул он вниз. — Прикрой!

Повторять не пришлось.

Когда один из убийц зо звоном вылетел из стеклянной двери третьего этажа, Тюря сразу понял, что дело пахнет жареным, выхватил из-под сиденья «Лексуса» похожую на обыкновенный дипломат металлическую коробочку, с лязгом распахнул ее, и в его руках оказался малогабаритный автомат «Кипарис».

Как только следом за Арбузом, тащившим Боровика, на площадке пожарной лестницы показались преследователи, Тюря нажал на спуск, прозвучала короткая очередь, и темные фигуры рухнули — одна на асфальт с высоты третьего этажа, а другая, скатившись на один марш гремучей железной лестницы, повисла на криво сваренных перилах.

Арбуз на последнем издыхании втащил Боровика на заднее сиденье «Лексуса», Тюря прыгнул за руль и втопил в пол педаль газа.

— Ну ты даешь, друг детства, — пробормотал Боровик, валясь на мягкие кожаные подушки, — и автоматик-то у тебя особенный, не каждому из наших такой посчастливится…

И вырубился.

* * *

Однако на этом бурные события не закончились, потому что волею обстоятельств кроме вышеперечисленных персонажей были лишены ночного сна и люди Корявого, занятые подготовкой ликвидации ненавистного Арбуза.

Корявый отрядил на это ответственное дело двух самых надежных своих подручных — Толика Гриба и Миху Опоссума. Знал, что эти не подведут — костьми лягут, а завалят, не поморщившись, хоть отца родного. Им заблудшие души оприходовать не впервой.

Гриб с Опоссумом быстро провентилировали ситуацию и выяснили, что Арбуз в настоящий момент пребывает в больничке у какого-то своего дружка. Ничего, пусть отведет душу напоследок, ему самому скоро больничка уже не поможет. Значит, самый верняк — дожидаться Арбуза у его собственной хавиры. Арбуз, типа, под смелого косит, обычно ездит без охраны, с одним водителем, значит — никаких проблем возникнуть не должно.

В два часа ночи Гриб с Опоссумом уже были на Моховой.

Тачку — неприметную вишневую «восьмерку» с тонированными стеклами — оставили в начале улицы, а сами прогулялись пешком метров пятьдесят до темнокрасного пятиэтажного дома, в котором квартировал Арбуз. Арбузовская парадная была во внутреннем дворе-колодце с покушениями на чахлую озелененность.

Совсем хорошо — милое дело отоварить клиента в темной подворотне!

Гриб вытащил из-за пояса замызганных джинсов увесистый «Стечкин», передернул затвор и, шмыгнув в подворотню, присел на корточки между двумя мусорными баками. Опоссум принялся прогуливаться по тротуару на противоположной стороне улицы.

Эх, жаль, собачку какую-нибудь паршивую не догадались прихватить, совсем вышло бы натурально. Он держал руку в кармане ветровки, крепко ухватившись за рифленую рукоятку старого доброго «ТТ».

Томительно тянулись минуты.

Опоссум не выдержал, посмотрел на часы. Блин, уже половина четвертого! Он быстро огляделся, перебежал улицу.

— Слышь, Гриб! Где этот хренов Арбуз, уж не случилось ли чего?

— Ты чо делаешь, сука? — донесся из темноты злобный шепот Гриба. — Не маячь, вали туда, где стоял! Он же в любую минуту может подъехать, куда он денется… Ну вот, говорил тебе, падла!

Со стороны улицы Пестеля послышался мягкий шум мотора, и на Моховую выехал черный арбузовский «Лексус» с погашенными фарами. Арбуз на заднем сиденье бережно придерживал за плечи все еще не пришедшего в себя Боровика, Тюря за рулем напряженно вглядывался в освещенное тусклыми уличными фонарями пространство. После кувырканий в больнице он был готов ко всему.

И не зря.

Вот оно!

Из подворотни в сторону от «Лексуса» шарахнулась какая-то тень, замерла в углублении парадной на противоположной стороне улицы. Тюря резко тормознул и врубил дальний свет. Сомнений больше не было — в руке у темной фигуры в свете фар откровенно обозначилось вороненое дуло пистолета.

— Шеф, стоп машина, очередная гниль на горизонте! — крикнул Тюря и выкатился на асфальт, на ходу раскладывая свой «Кипарис».

Раздался треск короткой очереди, пули горохом защелкали по каменной стене, а потом щелканье сменилось мягким хрустом. Из углубления в стене нетвердо вышел Опоссум. На его ветровке явственно обозначились две вырванные клочками дыры, вокруг которых стремительно расплывались темно-красные пятна.

Глухо звякнул выпавший из его ослабевших пальцев «ТТ», и Опоссум тяжело рухнул навзничь, в дополнение к своим явно не совместимым с жизнью ранениям еще и раскроив себе череп об асфальт.

Тут же захлопали выстрелы из подворотни. Гриб перекинул флажок предохранителя на автоматическую стрельбу и остервенело палил в «Лексус», выставив худую руку со «Стечкиным» из-за мусорного бака.

Со звоном осыпалось лобовое стекло. Арбуз успел столкнуть Боровика на пол между сиденьями и пригнулся. Две пули тут же впились в спинку сиденья как раз на том месте, где только что мирно покоилась голова Боровика.

Тюря вскочил, бросился к подворотне, снова упал на асфальт и добил остатки обоймы, вспоров очередью мусорные баки. Из темноты донесся короткий вскрик, и «Стечкин» замолк. Тюря осторожно подполз поближе, заметил валяющийся на асфальте пистолет и притянул его к себе стволом своего «Кипариса». Заглянув в темное пространство между баками, он тут же махнул рукой Арбузу:

— Шеф, этот еще дышит!

Арбуз выбрался из машины, оглянулся на Боровика и быстро прошел в подворотню. Гриб вытаращил полные предсмертного ужаса глаза, попытался отползти. Арбуз без колебаний вдавил каблук в кровоточащую рану у него на груди.

— Говори, падла, кто послал!

Гриб задохнулся от страшной боли и прошептал немеющими губами:

— Не надо… Корявый послал, Корявый… Стропилло заказчик…

Изо рта у него пошла кровь, и он откинул голову на асфальт.

Арбуз брезгливо вытер каблук о труп и убрал ногу.

— Ну, падлы, погодите. Тюря, «Лексус» отогнать, жмуриков быстро в мусорный бак. Чтобы через пять минут здесь были ребята и увезли бак на свалку. Слишком много шума, сейчас наверняка припрутся менты — твое дело их задержать на подъездах, пока ребята не приберут концы. Делай что хочешь, не мне тебя учить — под колеса ложись, деньгами сыпь, в морду кому постарше заедь, из ментуры я завтра тебя вытащу. Все, пошел.

Арбуз вернулся к машине, извлек из нее отчасти оклемавшегося Боровика и повел его к себе, осторожно придерживая за плечи.

Тюря достал мобильник и быстро защелкал кнопками.

* * *

Боровик лежал на роскошной кровати Арбуза и капризничал.

— Ай, доктор, больно! Ай, щипет! Ой, не могу! Зачем вы меня мучаете, вы смерти моей хотите?

Арбуз же, развалившись в мягком глубоком кресле, держал в руке высокий стакан с красным сухим вином и, пуская в потолок кольца сигарного дыма, давал доктору советы.

— А вы, Илья Абрамович, нажмите ему посильнее, чтобы проняло. И налейте йоду побольше, а то он еще не прочувствовал. А скажите, доктор, вот для общего оздоровления — может быть, больному нужно клизму поставить?

— Это тебе нужно клизму поставить, причем в голову! — откликнулся Боровик. — Промыть для профилактики. Ай, доктор, щекотно!

Личный доктор Арбуза Илья Абрамович Шнеерсон был срочно вызван на квартиру к своему работодателю, где ему предъявили дважды раненного в грудь Саню Боровика. Доктор Шнеерсон не привык задавать лишних вопросов, поэтому спросил только:

— Откуда привезли?

— Из госпиталя имени святого мученика Себастьяна, — без запинки ответил Арбуз. — Пули уже вытащили, а остальное придется делать вам.

— Хорошая больничка, — кивнул доктор Шнеерсон, — там у меня двоюродный брат мужа моей сестры работает.

— Мужа… Брата… — Арбуз покрутил головой. — Ладно, Илья Абрамович, оставим в покое ваших родственников. Работайте.

Доктор Шнеерсон вымыл руки, вооружился ножницами и в два счета снял с Боровика все повязки. Полюбовавшись на раны, он пощупал грудь Боровика, потом выслушал его старомодным стетоскопом и удовлетворенно сказал:

— Ну что… Собственно говоря, мои коллеги из Себастьяновского госпиталя уже все сделали. Сейчас я еще раз обработаю раны, наложу свежие повязки, а дальше — дело времени. Молодой здоровый организм сам все исправит. Никакой опасности нет, так что можете не беспокоиться.

— Слышал, что доктор сказал? — самодовольно произнес Боровик. — Молодой и здоровый.

— Но он не сказал — умный и красивый, — ответил Арбуз. — И скоро наш больной встанет на ноги?

— А он уже может, если ему хочется, — сказал доктор Шнеерсон, доставая из антикварного саквояжа медикаменты и бинты, — но лучше полежать.

— А скажите, доктор, — поинтересовался Боровик, — сухое красное вино поможет молодому и здоровому организму быстрее справиться с болезнью?

Доктор Шнеерсон усмехнулся и ответил:

— Вы не больны, молодой человек. Вы ранены, и это две большие разницы. А если вам хочется выпить, то медицина не возражает.

— А медицина не возражает, — спросил Арбуз, — если этому молодому и здоровому дать по шее разочек?

— Не возражает, — покладисто ответил доктор Шнеерсон, — шея у него для этого вполне подходящая. А кроме того, он ранен не в шею, а в грудь. Так что в целях профилактики, если сочтете нужным… Так, господин хороший, повернитесь-ка на правый бок!

Когда доктор Шнеерсон закончил свою работу и вышел в прихожую, держа в одной руке саквояж, а в другой — шляпу, Арбуз, провожавший его, достал из кармана тонкий конверт и сказал:

— Уважаемый Илья Абрамович, здесь две тысячи долларов. Надеюсь, этого достаточно?

— Более чем, — ответил доктор Шнеерсон, принимая конверт и убирая его в карман, — а насчет нашего пациента я скажу, что молодому человеку страшно повезло. Такие ранения случаются раз в пятьдесят лет. Две пули в грудной полости — и не затронут ни один орган. Вообще ни один! Вы обратили внимание, что пули были извлечены через раневые каналы?

— Э-э-э… Обратил, — соврал Арбуз. — Интересный случай.

— Вот, — доктор Шнеерсон кивнул, — так что с вашим товарищем будет все в порядке, а если что — звоните. Завтра приду на перевязку.

Когда Арбуз вернулся в комнату, он увидел, что Боровик стоит у стола и с вороватым видом наливает себе сухое красное вино.

— А доктор сказал, что мне можно вставать. И вино тоже можно.

— Ладно… — Арбуз махнул рукой, — я тоже с тобой выпью. За счастливое спасение.

— И это правильно! — воскликнул Боровик и поморщился. — А все-таки ноет, собака…

— А ну давай в койку, — прикрикнул на него Арбуз, — я сам тебе дам, что нужно.

Боровик, держа в руке стакан с вином, забрался под одеяло, и они выпили сначала за чудесное спасение, потом за спасителя, потом за встречу после долгой разлуки, а потом Боровик хлопнул себя по лбу и сказал:

— Ну я тупой! Дай-ка мне телефон, да побыстрее.

Арбуз швырнул ему на одеяло трубку, и Боровик, набрав номер, сказал:

— Калинин? Это я. Да живой, живой. Неважно, где. На конспиративной квартире. Значит, слушай меня внимательно. За мое якобы убийство задержан Роман Меньшиков, певец, ну знаешь — он ко мне часто приходит. Да. Так он сейчас в ментах, и его срочно нужно оттуда выдернуть. Его подставили, и я чувствую, что если его не забрать оттуда немедленно, может случиться что-то очень плохое. Понял? Бери ребят и вытаскивай его. Причем прямо сейчас, по тревоге. Давай. А потом позвонишь мне по этому номеру, и я скажу, куда его привезти. Номер у тебя высветился? Все, действуй!

Закончив разговор, Боровик глубоко вздохнул, как после тяжелой работы, и сказал:

— Ну, наливай. Медицина не возражает!

* * *

Дежурный по двести восьмому отделению милиции капитан Колобродов только что выпил третью бутылку пива, и ему было хорошо и спокойно. Происшествий, заслуживающих внимания, не наблюдалось, обычная рутина — алкаши и всякая мелочь пузатая, вроде юных недоумков, отобравших у девчонки мобильник. Мобильник этот лежал теперь перед капитаном Колобродовым, и он лениво думал о том, как бы половчее прибрать красивый телефончик к рукам.

Дверь, ведущая на улицу, отворилась, и в отделение вошли двое серьезных мужчин. Один из них, явно главный, подошел к амбразуре в большом окне из толстого органического стекла и показал удостоверение УБОП. Второй, с боксерским носом, по-хозяйски оглядел помещение и, толкнув незапертую дверь, шагнул в дежурку, где за столом сидел Колобродов.

— Здорово, капитан, — сказал он и улыбнулся. — Как служба?

— Нормально, — ответил Колобродов, чувствуя, что происходит что-то не то. — Вам что нужно?

— Нам-то? — Боксер кивнул главному, и тот тоже вошел в дежурку. — Да ничего особенного.

Они переглянулись, потом синхронно достали пистолеты и направили их на Колобродова.

— Где помощник? — спросил боксер. — Быстро!

— Там, — растерявшийся Колобродов мотнул головой в сторону полуоткрытой двери, за которой сидел помощник дежурного.

— Хорошо, — сказал боксер и подошел к двери.

Распахнув ее, он сказал сидевшему за кроссвордом помощнику:

— Руки на стол и ни гу-гу. Это ограбление.

— Какое ограбление? — удивился помощник, кладя руки поверх газеты с кроссвордом.

— Такое.

Боксер, не поворачиваясь, сказал главному:

— Можно.

Главный достал свободной рукой рацию и, нажав кнопку, сказал:

— Заходим!

Тут же уличная дверь распахнулась, и в отделение, не особенно торопясь, но и не мешкая, вошли восемь человек в омоновских масках и с короткими автоматами. За считанные секунды двести восьмое отделение милиции было захвачено без единого выстрела.

— Это что — учения? — сообразил Колобродов.

— Ага, учения, — кивнул главный. — Сейчас будем вас жизни учить. Где артист?

— Какой артист? — не понял Колобродов.

— Не зли меня, — угрожающе сказал главный. — Еще раз спрашиваю, где Роман Меньшиков?

— А, этот, — Колобродов вытер вспотевший лоб. — Он внизу, во второй камере.

— Коля, — главный обратился к одному из стоявших у него за спиной спецов, — давайте вниз и забирайте Меньшикова.

— Что значит — забирайте? — попытался возмутиться Колобродов. — Он задержан за убийство.

— Никакого убийства не было, — отчеканил главный, — его подставили, и если я узнаю, что ты, козел, к этому причастен, молись своему пивному богу. Вопросы есть?

— Так ведь… Звонить будут, спрашивать, а что я отвечу?

— Ладно, помогу тебе добрым советом, — усмехнулся главный. — Когда позвонят, скажешь — один из твоих ментов по ошибке выпустил этого человека вместо какого-нибудь алкаша. А нас тут и не было. Тебя, конечно, вздрючат, но так тебе и надо. Будешь знать, что такое хорошо и что такое плохо. Еще раз говорю тебе, что этот человек — не убийца. Так что по большому счету тебе ничего не грозит. Понял?

— По… Понял, — Колобродов сглотнул.

— Вот и хорошо, — кивнул главный, — а пить пиво на посту — нехорошо. От тебя разит, как из бочки. Пожуй резинку.

На лестнице послышался топот, и в дежурку вошли трое спецов и Роман.

— Темницы рухнут, и свобода… — продекламировал главный. — Пошли отсюда, господин артист.

Захватчики, топая подкованными сапогами, удалились с добычей, а главный, задержавшись на пороге, сказал Колобродову:

— А представляешь, если бы это были не мы, а бандиты? Вы не милиционеры, а говно. Твари поганые. Воры в погонах. Пострелять бы вас всех…

Он вышел, громко хлопнув дверью, а Колобродов, тупо посмотрев вслед, достал из стола четвертую бутылку пива и, подумав, громко спросил:

— Эй, Сидоров, ты там живой?

— Живой, — отозвался помощник. — Эти ушли?

— Ушли. Слушай, надо бы за водочкой сгонять, пиво тут не поможет.

Глава 10МИКРОФОН И ПИСТОЛЕТ

— … Тогда папаша и говорит: ну что, дочка, помогли тебе твои ляхи?

Все засмеялись, а Боровик, поморщившись, сказал:

— Не нужно меня смешить. Мне же больно смеяться!

— Ладно, — Роман махнул рукой, — тогда давайте поговорим о грустном. Повеселились, и хватит.

— Давай, — Арбуз взял бутылку и налил всем вина.

Трое друзей сидели за большим круглым столом в квартире Арбуза и вспоминали счастливые школьные годы. Потом разговор перешел на женщин, затем посыпались анекдоты, которых Роман знал превеликое множество, и наконец настало время поговорить о серьезных вещах.

Роман сделал несколько глотков и сказал:

— А если о грустном… Тогда получается очень странная картина. Странная, неприятная и таинственная. И я не могу больше быть пассивным и делать вид, что все эти события случайны, что они пройдут сами собой, как плохая погода. Или что кто-то сделает все за меня.

— Ну-ну, — хмыкнул Арбуз.

— Ничего не «ну-ну»! Вот давайте восстановим хронологию событий.

— Давайте, — кивнул Боровик.

— Я начну с самого начала, и это будет действительно интересно. Ты, Боровичок, наверное думаешь, что все началось с того, что ограбили студию. Так вот нет! Все началось с того, что я закончил работу над альбомом. Потом была встреча в кабаке со спонсорами проекта «Чистое небо над зоной». Это, значит, концерт в «Крестах» и потом выпуск двух дисков в одной коробке — DVD с этим концертом и новый альбом «Крестный сын». И вот тогда-то мой дорогой ребе Шапиро начал окучивать меня на тему того, чтобы я поехал в турне по зонам и тюрьмам России. На целый год, представляте!

— А что, хорошая мысль, — одобрительно кивнул Арбуз, — вполне достойная в коммерческом смысле.

— Это, может быть, для тебя как для профессионального преступника тюрьма — дом родной, а я как-нибудь обойдусь без таких сомнительных удовольствий. Год за колючкой — да я ни за какие деньги не соглашусь на такое! Ладно… Потом крадут винчестер, а Шапиро продолжает надоедать мне с этими гастролями. Потом винчестер мне подбрасывают, и тут же — статейка в газетке. Блин! А потом приходит Арбуз и говорит: ты, мол, провинился, поэтому давай спасай какого-то там урку из тюрьмы.

Арбуз остро взглянул на Романа, и тот сказал:

— А ты, Мишка, на меня глазами не сверкай! Я еще не все сказал. Вот когда скажу все, тогда увидишь, о чем идет речь.

Он глотнул вина и продолжил:

— Ну, спас я его. А Шапиро все пристает — поехали по тюрьмам, денег срубим. Я продолжаю отказываться. Тогда они убивают Боровика…

Боровик засмеялся и сказал:

— Ну, если я уже на небе и вы — те самые ангелы, значит, я здорово просчитался.

— А кто тебе сказал, что ты попал в рай? — усмехнулся Арбуз.

— Ну, не в рай, какая разница… Между прочим, некие высокопоставленные люди поручили мне найти того, кто устроил побег, и я нашел его. Тебя, значит. А потом я соврал им, и, похоже, они мне не поверили.

— Вот поэтому они и убили Боровика, — настойчиво продолжал Роман, — и положили рядом меня в бессознательном состоянии. С пушкой в руке. А сдал меня этим людям опять же — кто? Да тот самый Шапиро.

— Шапиро? — удивился Боровик.

— Да, Шапиро, — кивнул Роман. — Я, пока в ментах сидел, очухался и все вспомнил. Он привел ко мне каких-то людей, и они увезли меня в багажнике. Я хоть и без сознания был, но все же не совсем. А дальше вы все знаете. И получается из этого… Ну скажи, Саня, что получается?

— А я раненый, — отперся Боровик, — у меня голова плохо работает.

— Ты, между прочим, не в голову раненый. Ну да ладно… И получается из этого то, что за всем этим балаганом стоят какие-то очень настойчивые люди, и что им нужно, мы пока не знаем.

— Может быть, конкуренция? — неуверенно предположил Боровик.

— Да какая там конкуренция, — пренебрежительно отмахнулся Роман. — Я, знаешь ли, вне всякой конкуренции.

Он повернулся к Арбузу и сказал:

— Между прочим, тебя не затруднит объяснить поподробнее, что это за человек, который уехал из «Крестов» в моей колонке?

Арбуз помялся, закурил и ответил:

— Я не буду распинаться, скажу коротко. Этот человек — единственный, кто знает всю цепочку сделки по продаже на Запад украденных в Государственном институте генетики сверхсекретных технологий из области клонирования и исследований генома. Главное — украденные разработки были сделаны по заказу Главного штаба. Так что это все — военная тайна.

Боровик усмехнулся и сказал:

— Так ты, Михрюндий, значит, государственными секретами торгуешь…

Арбуз поморщился:

— Да какое там! Больно надо.

— А кто его упрятал в «Кресты»? — требовательно спросил Боровик.

— Похоже, что те же люди из мэрии.

Роман поднял брови и протянул:

— Во-от оно как… И там люди из мэрии, и тут люди из мэрии. Интересное дело получается! Это значит, ребята, мы все сыграли как марионетки. Ну что же… Тогда настала пора обрывать нити. А для этого нужно просто убить всех, кто имел к этому отношение, иначе конца этой бодяге не будет. Иначе они сами нас всех угробят.

Боровик взглянул на Романа и заметил:

— Слушай, артист, убийствами заниматься — это тебе не песенки про мокруху петь. Ты хоть понимаешь, куда лезешь?

— А вот и посмотрим, — ответил Роман.

Он почувствовал, что им начинает овладевать то самое ослиное упрямство, которое иногда приводило к победам, но чаще — к проблемам. Однако Роман ничего не мог с этим поделать, поэтому, набычившись, упрямо повторил:

— Вот и посмотрим, чего я стою.

Арбуз вздохнул, налил себе вина и сказал:

— Между прочим, вот мне сейчас звонили… Те самые пидоры из мэрии. У них моя дочка. И они говорят, что я должен встретиться с их человеком и сделать то, что он скажет. И я даже не знаю, что они потребуют на этот раз.

— Час от часу не легче, — Боровик помотал головой. — Чую я, ребята, что заварушка получается очень даже неприятная.

— А почему это, интересно, ты не удивляешься, что у меня есть дочка? — поинтересовался Арбуз.

За Боровика ответил Роман:

— Это я ему сказал.

— Гад ты все-таки, друг детства, — грустно сказал Арбуз. — Я-то думал, что ты умеешь язык за зубами держать…

— Может быть, и гад, — согласился Роман, — но уж всяко не такой, как те, кто забрал твою девочку. Поэтому еще раз говорю: надо с этими гнидами разобраться. Навсегда и окончательно, иначе не будет нам жизни.

— Всех не перевешаешь, — с сожалением вздохнул Боровик.

— Да, — кивнул Роман, — веревок не хватит. Но уж до Шапиро я добраться смогу. Сейчас нужно поехать к нему и вытрясти из его жирного тела его маленькую душу.

— Я-то сейчас не боец, — огорчился Боровик.

— И без тебя справимся, — ответил Роман, вставая. — Я и сам его раком поставлю.

— Ишь какой резкий, — усмехнулся Арбуз. — Прямо авторитет!

— Какой есть. — Роман налил себе вина и залпом выпил. — Поехали! Или ты тут останешься?

— Поехали, поехали, — кивнул Арбуз, — только в туалет схожу. А то мало ли — увижу Шапиро, испугаюсь и намочу штанишки.

* * *

Лева Шапиро сидел дома и пил жидкий чай.

По телевизору показывали «Свой среди чужих», и Шапиро, вздыхая, повторял вслед за персонажем:

— Это нужно одному. Это нужно одному…

И представлял, что потертая кожаная сумка, набитая золотом-брильянтами, стоит на стуле рядом с ним.

Зазвонил телефон, и Шапиро, с ненавистью посмотрев на изобретение мистера Бэлла, снял трубку.

— Я слушаю, — утомленно сказал он.

— Здорово, Лева!

Голос Романа был жизнерадостным, и Шапиро с облегчением подумал, что Меньшиков, слава богу, ничего не помнит.

— Привет, Ромка, — ответил Шапиро, придав своему голосу нужный оттенок дружелюбия и приветливости.

— Слушай, Лева, давай встретимся! Тут со мной такое произошло, но это потом. А сейчас есть разговор о важном и выгодном деле. Я за тобой заеду, и мы отправимся в ресторанчик, мне, честно говоря, не помешало бы опохмелиться. Там и поговорим.

— А что за дело-то?

— Там расскажу. Разговор не для телефона. Но дело действительно важное и выгодное.

— Что за тайны мадридского двора? — недовольно произнес Шапиро. — Ладно, давай подъезжай. Ты скоро будешь?

— Примерно через полчаса. Когда подъеду, звякну тебе снизу, и сразу выходи.

— Ладно, — ответил Шапиро и повесил трубку.

«Главное, — подумал он, — вести себя естественно, когда Меньшиков будет рассказывать, что с ним произошло. А там посмотрим, что у него за дело».

Когда Шапиро вышел в темный двор, он увидел стоявшую напротив подъезда меньшиковскую «вольво». Роман сидел за рулем и курил, выпуская дым в открытое окно машины.

— Здорово, кровопийца, — приветствовал он Шапиро.

— Здорово, кормилец, — язвительно ответил Шапиро и, обойдя машину, сел рядом с Романом. — Куда поедем?

— Куда надо, — раздался голос с заднего сиденья, и Шапиро почувствовал, что к его затылку прижалась холодная железка. — Сиди тихо. Иначе…

Железка прижалась сильнее, и Шапиро стало больно.

Роман повернул ключ зажигания, мотор тихо заурчал, и «вольво» мягко тронулась с места. Выехав со двора, машина несколько раз повернула то направо, то налево, потом оказалась на какой-то мрачной незнакомой улице без единого фонаря и наконец, раскачиваясь на ухабах, выехала на большой пустырь.

Выключив двигатель, Роман повернулся к Шапиро и сказал:

— Все, приехали.

Помолчав, он добавил:

— Ты приехал, понимаешь? Выходи.

Шапиро, подталкиваемый сидевшим сзади человеком, выбрался из машины и тут же получил от уже стоявшего напротив его двери Романа по зубам. Во рту появился соленый вкус, и Шапиро, закрывшись локтем, заныл:

— За что?

— За что? — удивился Роман. — А за то, что ты меня сдал. Ты думаешь, когда меня грузили в багажник, я ничего не соображал? Ошибаешься. Я действительно ничего не понимал сначала, а потом, уже в ментах, все-таки вспомнил. И прихожую вспомнил, и людей, которых ты привел. А дальше началось самое интересное. Но об этом я тебе пока что ничего рассказывать не буду.

— Ну что ты, в самом деле, — Шапиро нервно оглянулся на стоявшего у него за спиной Арбуза. — Ты же сказал, что важное и выгодное дело…

— Конечно, важное! — ответил Роман. — Тут кругом трупы один за другим валятся — разве это не важно? А то, что ты сейчас будешь жизнь свою выговаривать, — разве это не выгодно для тебя?

Роман стоял напротив Шапиро и смотрел прямо ему в глаза.

Наблюдавший за этой сценой Арбуз только удивлялся неожиданной перемене, произошедшей с его другом. Надо же, артист дает! И откуда только такая жесткость? И лицо какое-то незнакомое стало… Неприятное лицо, недоброе. Такой парниша и на самом деле убьет и глазом не моргнет!

— Ну давай, рассказывай, паскуда, — приказал Роман и, закурив, оперся задом на капот «вольво».

И опять Арбуз увидел перед собой не популярного певца, а жестокого, не останавливающегося ни перед чем человека, для которого чужая жизнь ничего не стоит.

— Давай, давай, — подбодрил Шапиро Роман, — тебя пока что никто не убивает.

— Что рассказывать-то?

— А все рассказывай. Для начала — почему это ты так настойчиво навязывал мне это турне по тюрьмам и зонам.

Шапиро насупился, и Роман сказал:

— Понятно, не хочешь говорить… Так я тебе помогу.

И он неожиданно ударил Шапиро в живот.

— Я в молодости в секцию карате ходил, а вот теперь пригодилось, — с удовлетворением сказал Роман и ударил скрючившегося от боли Шапиро по почкам. — А это тебе как — нравится?

Шапиро что-то промычал, и Роман, нагнувшись к нему, спросил:

— Что? Я не расслышал. Повтори.

Арбуз усмехнулся и убрал пистолет.

Похоже, наш Романчик не нуждается в поддержке.

Ишь, как прессует клиента, красота, да и только!

Шапиро с трудом выпрямился и простонал:

— Не бей меня, не надо…

— Да? — Роман картинно удивился. — А меня вот в ментах били. И менты били, и в камере подонки всякие… Менты решили там самодеятельную прессхату организовать, правда, исполнители гнилые оказались, но все равно неприятно. Так что тебе еще повезло, я один стараюсь, а меня сразу несколько человек окучивали. Хотя какие они люди… Ладно, хватит лирики. Говори, а то сейчас кровью умоешься!

Шапиро опасливо посмотрел на Романа и сказал:

— Если я тебе расскажу, они меня убьют.

— Понимаю, — кивнул Роман, — ты предпочитаешь принять смерть от товарища, которого ты предал. Так?

Он сунул руку за пазуху, а Арбуз фыркнул и отвернулся.

— Нет, — дрожащим голосом ответил Шапиро.

— Тогда давай, облегчи душу, как говорил товарищ Жеглов.

Шапиро вздохнул и неуверенно сказал:

— В общем… Есть такая организация, тайная… «Воля народа» называется.

— «Воля народа»? Это в смысле — воля еврейского народа? — насмешливо спросил Роман.

— Да какого там еврейского! — сморщился Шапиро. — Вашего, гойского! Вы же сами, хлебом не корми, организуете всякие конторы, чтобы своим же жизнь портить. Бей своих, чтобы чужие боялись, — это что, еврейская пословица?

— Понял. Дальше.

— Так вот, люди из этой вашей «Воли народа» вышли на меня и… И они хотят, чтобы ты поехал в это турне. Они очень настойчивы. Заплатили мне денег, чтобы я тебя уговорил. И еще намеки всякие угрожающие… Серьезные, между прочим, люди.

— А зачем же я им нужен? — Роман задумчиво нахмурился. — Обычный артист, ну, популярный…

— Я не знаю, — измученным голосом произнес Шапиро, — я ничего не знаю. Что знал — все сказал. И теперь они меня убьют.

— Да с чего ты взял, что убьют? Что за чушь?

— Ты бы их видел… Так вроде приличные бизнесмены, а приглядишься — НКВД пополам с гестапо.

— Это точно, — вмешался Арбуз, — правильное определение. Я бы сам лучше не сказал.

— Так… — Роман посмотрел в темноту, будто надеялся увидеть там ответ на все свои вопросы. — Значит, так… Тогда я сам у них спрошу. И они мне ответят.

Арбуз поднял бровь, но ничего не сказал.

— Ты, — Роман ткнул Шапиро пальцем в грудь, — ты валишь домой и сидишь тихо, как мышка. Если откроешь рот и расскажешь кому-нибудь о нашем разговоре — считай, что ты труп. Понял?

— Понял, — кивнул Шапиро. — Можно идти?

— Можно, — разрешил Роман.

Шапиро тут же повернулся к нему спиной и исчез в темноте.

Роман повернулся к Арбузу и спросил:

— Слушай-ка… Вернемся к нашим баранам. То есть — к тебе.

— Это кто это тут тебе баран? — возмутился Арбуз.

— Ладно, — засмеялся Роман, — кергуду, шутка.

— Шутник, блин, — проворчал Арбуз, доставая сигареты. — Ты когда руку за пазуху сунул, я и сам чуть было не поверил, что там у тебя пушка имеется.

— А откуда ты знаешь, что там ее нет? — ответил Роман.

Арбуз внимательно посмотрел на него, потом неторопливо прикурил и спросил:

— Так что ты там говорил насчет баранов?

— Да, — Роман снова посмотрел в темноту, — насчет баранов. Насчет тех двух баранов, которых в мусорке увезли. Ты что — такая важная фигура, чтобы на тебя покушение устраивать?

— Ну, — Арбуз пожал плечами, — фигура я, конечно, ничего, но дело не в этом. Просто я повесил на Стропилло миллион баксов отступного за его фокусы, и он решил, что дешевле будет меня убить.

— А кому он тебя заказал?

— Корявому. Есть такой авторитет гниловатый. Я с ним не дружу, а Стропилло, как видно, знал об этом.

Роман нахмурился, потом решительно хлопнул ладонью по капоту «вольво» и сказал:

— Тогда поехали к Корявому.

— Ты спятил! — воскликнул Арбуз. — Не надо так торопить события! Такие дела так не делаются.

— Я не знаю, как они делаются у вас, — Роман холодно взглянул на Арбуза, — а у меня они делаются так и только так. Не хочешь ехать — не надо. Тогда я один поеду. Только дай мне ствол.

— Вот еще! — Арбуз усмехнулся. — Ты, стало быть, поедешь дела делать, а я буду в кустах отсиживаться? Ну уж нет. Но имей в виду…

— Ничего я не буду иметь в виду, — оборвал его Роман. — Он заказал твое убийство, а ты говоришь, что дела так не делаются. Едешь со мной?

— Еду, — кивнул Арбуз.

— Тогда садись в машину, — и Роман, распахнув дверь, решительно уселся за руль.

— Ну и дела, — обескураженно пробормотал Арбуз, — чудеса какие-то происходят на белом свете… Был артист, песенки пел, а теперь — прямо криминальный герой какой-то! Да-а-а…

Глава 11КАРАМБОЛЬ В ПОДВАЛЕ

Корявый сидел в своем кабинете, скрытом в недрах круглосуточной бильярдной «Карамболь», и старательно сворачивал в трубочку стодолларовую бумажку. Перед ним на толстом зеленоватом стекле, покрывавшем письменный стол, красовались две аккуратные дорожки колумбийского кокаина высочайшего качества, расчерченные, как и положено, кредитной карточкой «Виза».

Закончив сворачивать трубочку, Корявый, зажав ноздрю большим пальцем, энергично высморкался в угол, затем, зажав другую ноздрю, повторил процедуру и уже нагнулся над столом, чтобы вдохнуть белый порошок, который обещал озарить его мозг ослепительно ярким светом пронзительной истины, сделать его прозрачным, как морозный горный воздух, и, отразившись от внутренней стороны купола черепа, промчаться по всему телу радостной и свежей волной…

Но тут в соседнем помещении послышался какой-то непонятный шум, потом с грохотом упал стул, и дверь в кабинет Корявого распахнулась, ударившись о стену.

На пороге стояли Роман Меньшиков и Михаил Александрович Арбузов — вор в законе Арбуз, который давно уже должен был лежать, надежно приколоченный к асфальту контрольным выстрелом в голову.

Корявый выронил долларовую трубочку, и она, упав на стол, начала медленно разворачиваться.

Достав из-за пазухи внушительный позолоченный «Магнум», Арбуз шагнул к столу и сказал:

— Ну что, Корявый, не ждал? Вот оно как в жизнито бывает… Твои корявые киллеры гниют на помойке, а сейчас и ты сдохнешь.

Корявый покосился на кокаиновые дорожки, и Арбуз усмехнулся:

— Что, поломал я тебе кайф? Ну да это ничего… Ты скажи лучше, сколько тебе дал Стропилло за мою жизнь?

Сделав шаг назад, Арбуз сел на стул и быстро навинтил на ствол «Магнума» глушитель. А Корявый, еще раз зыркнув на кокаин, неохотно ответил:

— Двести.

Арбуз удивленно поднял брови:

— М-м-м! Неплохо! Даже очень неплохо. За такие деньги можно и мэра завалить. Видать, Стропилло решил не скупиться на этот раз. Но ты не выполнил работу, поэтому гони деньги обратно. Я сам передам их Стропилло.

Корявый нерешительно поерзал в кресле, и Арбуз повысил голос:

— Шевелись, сучий потрох!

Сжав зубы, Корявый повернулся вместе с креслом к сейфу и, открыв его, достал большой толстый конверт из плотной бумаги. Бросив его на стол, Корявый буркнул:

— Вот.

И снова покосился на кокаин.

— Да ты не косись, — усмехнулся Арбуз, — вспомни лучше какую-нибудь молитву.

Арбуз передернул затвор, и Корявый, уставившись на него, с удивлением произнес:

— Да ты что, серьезно, что ли?

— Серьезнее некуда, — ответил Арбуз. — Ты же ко мне своих уродов не понарошку послал, ведь так?

— Слышь, Арбуз, — забеспокоился Корявый, — но мы же с тобой оба урки, авторитеты, это же только бизнес, ничего личного!

— Ты не урка, ты — крыса! — сказал Арбуз и поднял пистолет.

— Стой, — глаза Корявого расширились, и он загородился руками, будто это могло отвести от него пулю. — Подожди!

— Ну, что еще? — поморщился Арбуз.

— А если я скажу тебе, кто твою бабу убил? Кто сбил ее машиной и уехал, — тогда не убьешь?

— Врешь, подонок, — глаза Арбуза сузились, — брешешь, падла, жизнь тянешь!

— Не вру, — заторопился Корявый, — гадом буду, не вру! Ну что, не будешь убивать меня, если скажу?

Арбуз помолчал, раздумывая, затем внимательно посмотрел на Корявого и неохотно ответил:

— Не буду.

— Отвечаешь?

— Отвечаю.

— Ладно, — Корявый облегченно вздохнул, — только это тебе не понравится.

— Ты не базарь попусту, — нахмурился Арбуз, — говори!

Корявый опасливо покосился на него и сказал:

— Твой друг Боровик.

— Что-о? — Арбуз встал со стула и, вплотную подойдя к столу, за которым сидел Корявый, нагнулся к нему. — Что ты сказал, паскуда?

— Ты слышал, что я сказал, — с вызовом ответил Корявый, глядя, однако, на пистолет, который по-прежнему был в руке Арбуза. — Твой друг Боровик.

— Откуда знаешь? — спросил Арбуз.

— Добрые люди видели, — сказал Корявый, — а кто именно — уж извини. А насчет Боровика… Так ты сам у него спроси, он врать не будет.

Арбуз долго и мрачно молчал, а потом сказал:

— Спрошу, не сомневайся. Но если соврал ты, умирать будешь медленно.

Роман, который на всем протяжении этого разговора стоял за спиной Арбуза, шагнул вперед и спросил:

— Ну что, поговорили?

— Поговорили, — ответил Арбуз, не оборачиваясь.

— Вот и хорошо, — миролюбиво сказал Роман. — А пушка у тебя классная! Можно посмотреть?

— Посмотреть? — Арбуз удивился. — Ну на — посмотри.

Арбуз протянул Роману пистолет.

— Осторожно, он снят с предохранителя.

— Ага, — сказал Роман и посмотрел на Корявого. — Слышь, ты, перхоть! Арбуз обещал не убивать тебя. А я не обещал.

Он поднял пистолет и, быстро направив ствол в середину лба Корявого, нажал на спуск. В комнате прозвучал глухой, но туго ударивший по ушам выстрел. Голова Корявого дернулась, и между бровей появилась маленькая дырочка, из которой стала толчками выплескиваться черная кровь.

Корявый обмяк и сполз под стол.

Арбуз с удивлением взглянул на Романа и, осторожно забрав у него «Магнум», сказал:

— Ну, ты, артист, даешь! Не ожидал…

Спрятав пистолет в подмышечную кобуру, Арбуз посмотрел на торчавшую из-под стола неподвижную ногу Корявого и, словно не веря тому, что видел, покачал головой:

— А ведь оно именно так и делается. Один обещал — другой не обещал… Да ты, Ромка, прямо как настоящий гангстер! И откуда только такие таланты берутся?

— Валим отсюда, — сказал Роман и повернулся к двери.

— Ну-ну, — усмехнулся Арбуз, — как скажешь.

Когда они отъехали от бильярдной, Роман закурил и задумчиво произнес:

— Один готов…

— Один готов, говоришь? — Арбуз захохотал. — Да ты что, всех гадов порешить задумал? А кишка не тонка?

Роман затянулся и, помолчав, ответил:

— Понимаешь, Мишка, какое дело… Я сочиняю песни про жестокость и справедливость. Про верность и смерть. А в жизни? Если я сам не такой, то все мои песни — фуфло. И я сейчас себя проверил. Оказывается — я не фуфло. И все они сдохнут, это я тебе точно говорю. Так что, если ты со мной — давай. А если нет — у меня хватит денег и на оружие, и на необходимый подкуп кого надо. Решай.

Арбуз ошеломленно повертел головой и ответил: — Ну ты, блин, даешь! Конечно, я с тобой. Вот только Боровик… Ладно, приедем домой — увидим.

* * *

Боровик, Роман и Арбуз сидели за столом и не смотрели друг на друга.

Наконец Боровик тяжело вздохнул и сказал:

— Я действительно никого не видел. Ты представляешь, в каком я был состоянии? Только что убили мою сестру, потом я убил их… Всех троих. Голыми руками… И я ничего не соображал. То есть вру, конечно, — соображал я очень быстро, но был, как бы это сказать… Сумасшедший, что ли… Да, я помню, как машина ударилась во что-то мягкое, но в это время я смотрел назад, туда, где лежала… Она. Я просчитывал варианты дальнейшего. Ну, менты, расследование, сам понимаешь. Это просто какой-то злой рок… Наверное, верховному распорядителю несчастий показалось мало, и он решил добавить к этим мертвецам еще и твою жену… Я не знаю, Мишка… Ну хочешь, убей меня! Я своей жизнью не дорожу.

— Больно надо… — мрачно ответил Арбуз. — Ты хочешь, чтобы я еще и тебя туда добавил? Вот уж уволь! Но как же так? Как же так…

Он уронил голову на руки и засопел.

Роман, посмотрев на него, взялся за бутылку и сказал:

— Давайте-ка водочки, ребята. А то вы совсем закисли. Я понимаю, открытия сегодня были тяжелые, но жить-то надо!

Разлив водку по стопкам, Роман посмотрел на Арбуза, потом на совершенно потерянного Боровика и повторил:

— Давайте выпьем. Мертвых не вернуть, а живые, невольно вовлеченные в узел бед и несчастий, должны жить дальше и думать о своей жизни, а не о чужой смерти. Иначе вся жизнь превратится в сплошные поминки. Давайте. Слышишь, Арбуз, я тебе говорю!

— Да слышу я, слышу, складно звонишь… — Арбуз поднял голову и шмыгнул носом. — Но как же оно…

Он взял стопку и залпом выпил водку.

Поморщившись, Арбуз взял из вазочки огурец и сказал:

— Давай, Санька, выпей. И постараемся, как сказал Ромка, думать о жизни.

Боровик страдальчески взглянул на Арбуза, послушно взял стопку и выпил.

А Роман встал и, посмотрев на своих угрюмых приятелей, только покачал головой:

— Ладно, вы тут водочки попейте, а я, пожалуй, пойду на боковую. Не возражаете?

— Вали, — Арбуз махнул рукой и повернулся к Боровику. — Ну что, товарищ борец с всемирным злом, поговорим о нашей с тобой развеселой жизни?

Боровик обрадовался, что разговор перешел на другую тему, и, закурив, ответил:

— А почему бы и не поговорить, товарищ вор в законе… Вот, например, каким ты видишь счастливое человечество лет этак через двести? Будут там воры в законе и прочая нечисть вроде твоих подручных или как?

Роман усмехнулся и вышел из комнаты.

* * *

«Город над вольной Невой…» — бормотал с утра пораньше репродуктор, каким-то чудом сохранившийся с советских времен на омываемом свинцовыми невскими волнами причале речного порта.

С экрана телевизора, подвешенного над унылыми фанерными седалищами зала ожиданий, приятно улыбался выбритый до синевы адвокат. Адвокат хорошо поставленным голосом убедительно доказывал, что в нашумевшем недавнем изнасиловании таджикским гастарбайтером подмосковной девчонки-малолетки виновата прежде всего распущенность нравов безнадежно спившейся российской глубинки.

Пора, мол, обществу осознать: без притока иммигрантов этому самому обществу каюк в самом что ни на есть прямом и простом, как репа, экономическом смысле. Что называется, коллапс. Поэтому самое время вспомнить золотые слова легендарного баснописца дедушки Крылова — «на зеркало неча пенять, коли рожа крива» — и радостно приветствовать приток рабочей силы с Кавказа и из Средней Азии, вместо того чтобы огрызаться на незнание чужаками местных обычаев и заморачиваться насчет заведомо бесперспективной утопии вроде программы создания рабочих мест для никчемных и поголовно спившихся русских мужиков.

Небритый и опухший после бессонной ночи Стропилло дико уставился на телевизор. Он только что сошел с опостылевшего экскурсионного корыта и с ужасом осознал, что вообще не представляет себе, как жить дальше. Уютный мирок, который он с муравьиной старательностью слепил по крохам в своей крысиной норке, в одночасье рассыпался в прах.

И никаких надежд.

Последняя надежда улетучилась аккурат пять минут назад вместе с пиликанием мобильника, который Стропилло всю ночь грел в руках и только что не молился на него, как дикарь с острова Пасхи на своего деревянного идола.

Арбуз жив, Меньшиков жив, с ними еще какой-то Боровик…

Стропилло вышел на проспект Обуховской Обороны. Мокрый после дождя асфальт тускло поблескивал под лучами неяркого утреннего солнца. Пошатываясь от бессонницы, Стропилло добрел до ближайшего ларька, купил бутылку пива. Сковырнув пробку об обитый жестью прилавок, он присел было на валяющийся неподалеку пустой ящик — и тут же вскочил, потому что в его невыспавшуюся голову, как пуля, влетела спасительная мысль.

Сергей Иванович!

Как же он раньше не подумал — вот она, та самая соломинка, которую господь посылает утопающему!

Срочно позвонить ему, соглашаться на все что угодно. Это не может не сработать, потому что страшный Сергей Иванович наверняка способен одним пальцем перекрыть всех этих бандитов и ментов, все эти долбаные улицы разбитых фонарей, блин…

Стропилло зашвырнул в кусты так и не початую бутылку пива и ухватился за мобильник.

— Ничего, — бормотал он, шаря по карманам в поисках визитки Сергея Ивановича, — сам не знаешь, когда и что пригодится… Есть!

Огромная гора упала с плеч. Вот он, прямоугольник из дорогой темно-коричневой атласной бумаги, да еще и с золотой каемкой, как блюдечко у Ильфа и Петрова.

Есть контакт!

Сергей Иванович к тому времени весь испереживался. Только он принялся за решение проблемы с этим самым, как его… Меньшиковым, порадовался тому, как твердо и по-мужски круто обломал Стропилло, — и на тебе, новые цветочки в палисаднике.

Невнятные и смертельно опасные заморочки с каким-то Черновым и вдогонку — самоедовский приказ разобраться со Стропиллой. Нельзя, мол, допускать, чтобы какой-то хмырь посмел ослушаться и не выполнить порученного ему авторитетной организацией задания.

Да еще и девчонка эта, дочка арбузовская…

И все на его, Петрова, единственную и неповторимую голову.

Впору призадуматься.

Поневоле поставишь себя на место этого самого Стропилло…

Поэтому внезапному звонку Стропилло Сергей Иванович обрадовался, словно Робинзон Крузо упавшему с неба ананасу.

Однако вида, конечно, не подал. — Ну что, мерзавец, — спросил он с тщательно отработанной холодностью в ответ на невнятные сопливопли не вполне еще пришедшего в себя Стропилло, — винчестер у тебя?

— Какой там винчестер, Сергей Иванович, вы же умный человек, мы же с вами все понимаем…

«И впрямь, понимаем», — подумал Сергей Иванович и поразился судьбе-злодейке, которая заставила его равняться с этим червяком.

Себя-то он таким, естественно, не считал.

Сергей Иванович, держа трубку у уха, вышел в коридор и с удовольствием посмотрел на свое отражение в панорамном зеркале, установленном старанием постылой жены на противоположной от входной двери стене.

Настоящий «таф гай», крепкий парень, куда там Брюсу Уиллису!

— Ну?

— Сергей Иванович, я готов, я пригожусь… Не знаю, кто за вами, но я могу быть еще полезен, забудьте про всю эту мелочь, я способен на большее…

Сергей Иванович ухмыльнулся, картинно вскинул указательный палец и упер его в зеркало.

Йес!

— Ладно. Не трясись, ты теперь под такой крышей, что и Борману не снилась. Я — слышишь, я — лично говорю.

Сергей Иванович прошелся по коридору, подумал немного и вдруг придумал. Пошел ты на хер, Самоедов, не буду я за тобой неизвестно чье говно разгребать.

— Ты, слушай сюда, — сказал он оцепеневшему в ожидании Стропилле, — пошел в свой офис. Сиди там без отлучки, тебе через час привезут девчонку, смотреть пуще глаза. Это твой шанс, сиди над ней, как клуша над яйцами. Справишься — не пропадешь, будешь подо мной лично.

Сергей Иванович довольно подмигнул своему отражению в панорамном зеркале. Вот так, хватит плясать под чужую дудку, пора и свою завести на старости лет.

Какая там старость! Все еще только начинается.

Стропилло облегченно вздохнул и бросился в кусты за опрометчиво выкинутой бутылкой пива.

А ну как не все еще вытекло?

* * *

— Вставай, Робин Гуд хренов, десятый час на дворе!

Роман открыл глаза и тут же опять зажмурился, ослепленный яркими солнечными лучами, ворвавшимися в комнату из-за отдернутых Арбузом занавесок.

Арбуз подошел к кровати и настойчиво потряс Романа за плечо.

— Вставай, говорю! Есть новости.

Роман рывком сел, протер глаза и широко зевнул.

— Что случилось?

— Пока еще ничего, но самое время чему-нибудь и произойти. Только что отзвонились ребята, которых я на всякий случай поставил приглядеть за стропилловской конторой на Обводном. Час назад туда приперся сам Стропилло.

— Ну! — вскинулся Роман.

Сна как не бывало.

— Там он и сидит с тех пор, как сыч. В конторе пусто, суббота как-никак. А через полчаса после его появления подъехал черный «Брабус» с мигалкой, оттуда выгрузили какой-то ящик, затащили внутрь. Потом «Брабус» уехал. Вот такие дела, друг.

Решение созрело мгновенно.

— Миша, едем! — взволнованно заторопил Роман Арбуза. — Другого такого шанса может и не быть!

— Едем, едем. Тебе спичку зажечь, чтобы ты, как в армии, за тридцать секунд прикид к туловищу приладил, или сам поторопишься?

Роман быстро оделся, Арбуз поправил под пиджаком наплечную кобуру с «Магнумом», и они потихоньку вышли, стараясь не разбудить Боровика. Перед тем как выйти из парадной, Арбуз придержал Романа за рукав и молча протянул ему небольшой плоский браунинг.

— Держи, авось не пригодится. Заряжен.

Во дворе их уже дожидалась темно-серая «БМВ— пятерка», пригнанная заботливым Тюрей на смену изуродованному накануне «Лексусу». По случаю субботнего утра пробок не наблюдалось, поэтому до Обводного они домчались за каких-то десять минут.

Оставив Тюрю в машине, Роман с Арбузом направились к полуразвалившемуся трехэтажному дому, на облупленных грязных стенах которого нелепой заплатой выделялась ядовито-зеленая вывеска — «Суперхит». Роман сунулся было к входной, обитой железом двери, однако Арбуз остановил его.

— Давай за угол, войдем через двор, через черный ход. Там есть такая тараканья щель из соседней нежилой квартиры, о которой и сам Стропилло наверняка не знает.

Они свернули в черную, как прокопченная дымовая труба, подворотню. Там их встретили двое молчаливых незаметных пареньков, следивших по поручению Арбуза за стропилловской конторой. Пареньки указали путь к жуткой пожарной лестнице без половины ступенек и с изъеденными ржавчиной перилами. После этого, повинуясь жесту Арбуза, они молча испарились.

— Второй этаж, — шепотом подсказал Арбуз и стал осторожно подниматься по лестнице.

Роман последовал за ним.

На площадке второго этажа Арбуз достал пистолет, передернул затвор и толкнул плечом криво висящую на одной петле дверь. Они оказались в темном коридоре, свет в который едва просачивался из пустых дверных проемов заваленных строительным мусором комнат.

В конце коридора виднелась еще одна дверь — массивная, деревянная.

— Нам туда, — кивнул на нее Арбуз, — она выходит на одну площадку со стропилловским кабинетом. А снаружи заставлена стеллажом со всякой рухлядью, так что придется поднатужиться.

Они дружно навалились на дверь, сразу же с ног до головы вымазавшись в покрывавшей ее вековой пыли. Сначала дверь не поддавалась, а потом с грохотом распахнулась. Арбуз с Романом перепрыгнули через обломки обрушившегося стеллажа и устремились к полуприоткрытой двери в стропилловский кабинет на другой стороне лестничной площадки.

Арбуз пнул дверь ногой и на всякий случай отпрянул за косяк. Роман нетерпеливо оттолкнул его и ворвался в кабинет. Арбуз огляделся и прошел за ним.

За столом, выпучив глаза и беззвучно хватая воздух ртом, сидел Стропилло. Только что он упивался сладостными ощущениями утопающего, который вдруг нащупал твердую почву под ногами, — и на тебе!

Стропилло тенью метнулся к окну, в отчаянии посмотрел вниз — высоко! Он повернулся к своим неумолимым преследователям, вжался в стену оконного проема и истошно завопил:

— Я не виноват, меня заставили!

— Ну и что тебя заставили? — Арбуз лениво подошел к Стропилло и вдруг резко выбросил вперед правую руку с пистолетом.

Позолоченное дуло воткнулось в пухлый живот, и Стропилло согнулся. Резкий удар коленом по лицу вернул его в прежнее положение, кровь из разбитого носа двумя струйками оросила взъерошенные усики.

Стропилло заскулил, закрываясь локтями.

— Ах ты, тварь неугомонная! — Арбуз резким ударом отбил руки Стропилло, сунул пистолет ему под подбородок. — Где еще напакостил? Говори, подлюка! Сейчас ответишь за все!

— Это такие страшные люди! — Стропилло заверещал, как кот, которому наступили на хвост. — Они страшнее всего, что я видел! Это солидняки в возрасте, под ними само государство ходит, это они меня заставили украсть винчестер и все остальное…

— «Воля народа»? — вполголоса произнес Роман, быстро сообразив, откуда ветер дует.

— Что еще за «остальное»?! — орал между тем Арбуз, ввинчивая дуло в скулу Стропилло. — А, возиться с тобой!

Он отступил на шаг и поднял пистолет на уровень стропилловского лба.

— Молись!

Стропилло упал на колени, пополз к ногам Арбуза, обхватил голову руками.

— Это они, они! — завыл он, всхлипывая, — они и вас приказали убить, и винчестер подбросить, и ментов на Меньшикова натравить, все они! Я ничего, ничего! Они сказали, что уничтожат всю мою семью…

Вспомнив, что никакой семьи у него и в помине нет, Стропилло запнулся было, однако тут же оправился и затараторил пуще прежнего:

— Они и девчонку сюда привезли против моей воли!

— Девчонку?!

Арбуз схватил Стропилло за волосы и рывком развернул его к себе.

Стропилло поднял глаза и тут же зажмурился, уткнувшись взглядом в черный глазок дула и искаженное холодной яростью лицо Арбуза за ним.

— А теперь говори медленно и внятно, — металлической змеей пополз в уши страшный шепот, — где девчонка?

Послышался сухой щелчок взводимого курка.

Стропилло ухватился за сердце и выдавил, закатывая глаза:

— Она в подвале, вход здесь, под лестницей… С ней двое, они забрали ключи от подвальной двери, запасной комплект у меня в ящике стола… Это не я…

Вдруг в кармане у Арбуза запиликал мобильник. Он поморщился, однако вынул трубку, машинально взглянул на экран.

Это еще что?

На экране высветились буквы эсэмэски: «Папа помоги мобил не мой подвал отправляю»…

Боже мой, дочка!

У нее же не было с собой мобильника, значит, каким-то образом она смогла воспользоваться телефоном своего тюремщика!

Стропилло вдруг взвизгнул, проворно отполз к стене и замер, сверкая безумными глазами.

Арбуз мрачно посмотрел на него.

— Вставай Стропилло, побудь хоть немного человеком.

Стропилло быстро замотал головой, однако всеже приподнялся, трясясь на полусогнутых ногах.

— Ну что… Бегал ты, бегал, стучал, радовался крысиным башлям, — глухо начал Арбуз, — с поганой радостью предавал людей и многим из них поломал жизни. А кое-кого и до могилы довел. Вот и добегался, своими собственными загребущими ручонками доволок свою вредную жизнь до самой паскудной точки. Пора и тебе туда же, в могилу, — чтобы была на этом свете хоть какая-то справедливость!

Арбуз вскинул руку с «Магнумом», и Стропилло завороженно уставился на отблеск солнечного зайчика на позолоченном стволе. Выстрел отбросил его к стене. Пуля вошла директору «Суперхита» прямо в середину груди и тут же впилась в стенную штукатурку за его спиной. Стропилло медленно сполз по стене, оставляя за собой широкую красную полосу, и с глухим стуком завалился набок. Стреляная гильза, позвякивая, медленно катилась куда-то в угол.

Твердо взглянув Роману прямо в глаза, Арбуз сказал изменившимся голосом:

— Быстро в подвал!

И стремительно вышел на лестницу.

Оглянувшись на бездыханного Стропилло, Роман покачал головой и устремился следом за Арбузом, на ходу нащупывая браунинг во внутреннем кармане джинсовой куртки. На бегу он выхватил из верхнего ящика письменного стола связку ключей — не обманул покойник!

Дверь в подвал оказалась не запертой, поэтому ключи не понадобились.

Похоже, и вправду эти сволочи никого не боятся — или просто понадеялись на сигнализацию входной двери?

Теперь это уже было неважно.

Важным оказалось то, что дверь была не только не запертой, но и не смазанной.

Поэтому когда Арбуз с Романом осторожно спустились по щербатым каменным ступенькам и добрались до длинного полутемного коридора, ведущего куда-то направо, дверь за их спинами предательски заскрежетала и с лязгом ударилась о металлический косяк.

Сквозняк, блин, благословенный и проклятый теплый летний ветерок!

В ответ в конце коридора тут же метнулась чья-то тень. Метнулась она, судя по всему, к электрическому рубильнику — послышался негромкий щелчок, и коридор из полутемного превратился в окончательно темный.

Арбуз схватил Романа за руку. Они замерли, напряженно вслушиваясь в темноту. За их спинами поскрипывала раскачиваемая сквозняком дверь, из глубины коридора доносились невнятные шорохи, размываемые гулким эхом от каменных стен.

Определить что-либо по этим шорохам было невозможно.

Мобильник! — внезапно пронеслось в голове у Арбуза.

Ну конечно же, в шапке текста полученной от дочки эсэмэски обязательно должен пропечататься номер мобильника, с которого она его отправляла! А мобильник должен покоиться в кармане у охранника, он, конечно же, отбрал его у обнаглевшей девчонки.

Это был шанс.

И другого шанса, похоже, не было и не будет.

Арбуз осторожно извлек свою трубку, нащупал кнопку, дождался, когда дверь снова заскрипела.

Скрип двери заглушил пиканье нажатой кнопки, и экран зажегся.

Есть!

Арбуз с замиранием сердца тут же притиснул кнопку ответного вызова и выставил в темноту позолоченый ствол своего «Магнума».

Пошел автоматический набор. Секунда, две, три, четыре…

И вдруг оглушительно резанул по жадно вслушивающимся ушам визгливый писк «Владимирского централа». Вот он, метрах в пятнадцати по коридору и чуть правее! Тут же пистолет задергался в руке Арбуза, наполнив коридор грохотом и едкой пороховой гарью. Арбуз, не переставая стрелять, бросился вперед, через три огромных прыжка упал ничком, быстро откатился в сторону, замер. Он почти оглох от выстрелов, однако смог различить, что «Владимирский централ» все еще попискивает неподалеку.

Свободной от пистолета рукой Арбуз быстро выложил на бетонный пол свой мобильник, перевернул его экраном вверх и сильным толчком отправил в сторону источника писка. В слабом свете экрана обозначилось неподвижно лежавшее навзничь тело в черном костюме. Прямо над ним угадывался металлический квадрат распределительного щита.

Арбуз еще раз нажал на спуск, тело дернулось, однако признаков жизни так и не обнаружило.

Ползком Арбуз подобрался к распределительному щиту, осторожно встал.

— Друг детства, готов? — шепнул он в темноту. — Три, четыре…

Вспыхнул ослепительный после кромешной темноты свет.

Арбуз вжался в стену рядом с рубильником, Роман с браунингом наизготовку осторожно выглянул в коридор из лестничного проема. Коридор был пуст, в конце его виднелась железная дверь, потом коридор заворачивал куда-то влево. Остановив Романа предостерегающим жестом, Арбуз медленно заскользил вдоль стены к повороту, но на полпути замер.

Из-за угла неверными шагами вышла белобрысая и долговязая девочка в спортивном костюме. Ее крепко держал за шею невысокий бритый наголо парень в таком же черном костюме, как и лежавший на полу владелец злополучного мобильника. Умело прикрываясь худеньким телом девочки, парень замер в полуметре от металлической двери и осторожно выглянул из-за встрепанной белобрысой головы.

— Кажется, господин Арбуз? — спросил он спокойно, не заметив Романа, который успел отпрянуть на лестницу. — У меня пистолет, у вас тоже. Сейчас, не двигаясь и не меняя положения правой руки, вы медленно разожмете пальцы и уроните пистолет на пол. Если, конечно, дорожите жизнью вашей дочки.

Арбуз тяжело вздохнул, помедлил немного и выполнил приказ. Позолоченный «Магнум» тяжело брякнулся на бетонный пол.

— Теперь руки за голову и спиной ко мне.

Роман лихорадочно пытался хоть что-нибудь придумать. Напрямую парня не достать, он прикрыт арбузовской дочкой, как броней, — умеет, сволочь…

Стоп!

Как там у классика — безумству храбрых поем мы песню?

За спиной у парня — железная дверь, а ведь он, Роман, когда-то считался классным биллиардистом, напрактиковался в барах и в гостиничных ресторанах на гастролях!

Чувствуя, как адреналиновая волна взлетает от солнечного сплетения к ушам, Роман выскочил на середину коридора и наставил на парня браунинг.

— Ба, еще действующее лицо! — невозмутимо отреагировал парень, поплотнее пристраиваясь за хрупкой девчоночьей фигуркой. — С вами, любезный, такая же процедура, повторять не буду. Пушку на пол, спиной ко мне.

Роман застыл с поднятым пистолетом как будто бы в полной растерянности, сам же напряженно всматривался в предстоящую мишень. Блестящий череп парня был почти не виден из-за испуганного плачущего лица арбузовской дочки, зато прекрасно отражался в оцинкованной поверхности железной двери.

Так, сюда и нужно целиться, всегда же бил от борта, как в собственный карман, угол падения равен углу отражения… Ну, помоги господи! Роман уголком глаза поймал умоляющий взгляд застывшего с поднятыми руками Арбуза, задержал дыхание и нажал курок.

Выстрела он не услышал. Ему казалось, что он видит, как медленно уплывает от него отливающая желтизной пуля, как ударяется она о дверь, как в полном соответствии с засевшими в голове со школьных лет правилами физики рикошетом отскакивает обратно…

На самом деле три звука практически слились в один — треск выстрела, резкий металлический щелчок и хруст черепа, в который вломилась расплющившаяся о металл двери пуля. Бритый парень дернул головой и как-то даже не упал, а сложился вниз, наподобие куклы-марионетки, у которой невидимые ножницы разом отхватили поддерживающие ее нитки.

Роман опустил пистолет и закрыл лицо ладонью.

Арбуз бросился к рыдающей дочке, прижал ее к себе, долго теребил за растрепанные косички. Потом посмотрел на вмятину в оцинкованном железе, потрогал ее пальцем и, криво улыбнувшись, сказал:

— Хороший свояк исполнил…

Сдержав предательски набежавшую слезу, Арбуз улыбнулся и подумал, что две слезы за два дня — для вора в законе многовато…

Через пару часов они уже сидели в арбузовской квартире и смотрели дневные питерские новости, слегка приглушив звук, чтобы не разбудить набиравшегося сил Боровика. Дочку Арбуз сразу же отправил в надежное место под присмотр проверенных врачей и сиделок, и оттуда только что отзвонились, сказали, что девочка в порядке, пришла в себя после шока и спит как сурок.

И теперь можно было подумать о дальнейшем.

Диктор, старательно подделывавшийся под разухабистого сотрудника «Си-Эн-Эн», бубнил с экрана об опасности, которую представляют для городского хозяйства выведенные из жилого фонда дома, брошенные по неизвестным причинам на произвол судьбы. Вот, пожалуйста, — очередной пожар! Дотла сгорело давно расселенное трехэтажное здание прямо на Обводном. При этом еще и выяснилось, что в нем без должного оформления располагался офис фирмы «Суперхит». Пахнет самозахватом, наверняка не обошлось без коррупции! И, конечно, пора призвать к порядку бомжей, разводящих костры где попало.

— Да, напрактиковались мои подчиненные концы зачищать, — улыбнулся Арбуз и пощелкал пальцами перед глазами уставившегося в телевизор Романа. — Ты сюда вот лучше посмотри.

Он перебросил через журнальный столик две прямоугольные визитки из светло-коричневой бумаги, одна попроще, другая побогаче, с золотым обрезом.

— Это нашли у твоего крестника, а это у Стропиллы покойного. Нотариальная контора «Пульс» на Петроградской, почему-то при ней Сергей Иванович Петров, более известный как выдающийся народный депутат. Ну что, расскажешь другу детства про «Волю народа», о которой ты мне у Стропилло шепнул?

Роман вздохнул.

— Миша, ты когда про похищение своей дочки рассказывал, о людях из мэрии помянул. Для этой самой «Воли народа» мэрия — тьфу, как семечки, тут концы куда как выше тянутся… Похоже, придется нам в этот самый «Пульс» теперь наведаться, с Сергеем Ивановичем лично объясниться.

* * *

В это время в офисе нотариальной конторы «Пульс» Сергей Иванович Петров метался по своему кабинету, остервенело молотя кулаком правой руки по ладони левой. Ладонь от ударов давно уже распухла и покраснела, однако боли он не замечал — не до того было.

Только что Сергей Иванович проводил Адольфа Богдановича Самоедова и Василия Кимовича Безродного. Самоедов сразу же направился в «Пулково», чтобы ближайшим рейсом улететь в Москву, а генералмайор Безродный засобирался в срочную долговременную командировку с целью инспекции вверенных его попечению исправительно-трудовых учреждений Северо-Востока Российской Федерации.

По странному стечению обстоятельств именно сейчас у него вдруг возникла крайне острая в ней необходимость.

И теперь Сергей Иванович остался в Питере один.

По сути дела его бросили — да что там бросили, просто-напросто предали! И это после той информации о состоянии текущих дел «Воли народа» в Питере, которую они ему сообщили!

Боровик, оказывается, остался жив после покушения, попытка дострелить его в больнице не удалась и обернулась настоящей бойней, после которой осталось аж девять трупов — четверо убоповцев, двое бандитов и трое боевиков самой «Воли народа».

Такое случалось разве что в Чикаго времен «сухого закона».

В довершение всего пропала девчонка, при этом убиты Стропилло и еще двое боевиков уже из команды Сергея Ивановича.

Провал, полный провал по всем направлениям…

И это всесильная организация, великая и могущественная, как Гудвин из сказки про Изумрудный город?

На словах-то все горазды глаза пучить да многозначительные речи говорить, кивая на высокие кабинеты, а как дошло до дела — выходит пшик, и отвечать по полной программе одному Сергею Ивановичу!

Сергей Иванович вдруг резко остановился и прикрыл рот ладонью. Он сам испугался внезапно пришедшей ему в голову мысли.

А что, если вся эта «Воля народа» — просто-напросто блеф?

Вдруг его, Сергея Ивановича, просто-напросто развели, как самонадеянного мальчишку на привокзальном лохотроне?

В самом деле, что за идеи такие дикие с массовым самоубийством заключенных? За версту какимто Жюль Верном отдает! Мы да мы, страна будет наша — развели гигантоманию, всех денег в белые тапки не заныкаешь! В этой глупой стране можно и так неплохо прожить, понатырить деньжат безо всяких там далеко идущих тайн мадридского двора — да и за границу, подальше от местного бардака, пусть, кому больше всех нужно, сам его разгребает…

Блеф, ну конечно же, блеф!

Сергей Иванович бросился в кресло, забарабанил пальцами по полированной поверхности стола. Взгляд его упал на оставленные Безродным бумажки с ориентировками.

Вот, пожалуйста!

Простой российский уголовный авторитет Арбуз, он же Арбузов Михаил Александрович, одной левой разрушает стратегические планы всемогущей организации, перед которой вроде как трепещет вся Россия от Кремля до Камчатки!

И он, многоопытный и умный Сергей Иванович, повелся на всю эту театральщину! От досады и безысходности Сергей Иванович укусил себя за костяшку указательного пальца.

Стоп!

Арбуз…

«А что? — тут же подсказал адвокатский ум свежую мыслишку. — Не будет ли правильным в этой ситуации познакомиться с ним поближе?»

Сергей Иванович откинулся на спинку кресла и призадумался. Он уже был готов на все. Как раз в этот момент на приставленной к столу тумбочке мягко зазвонил служебный телефон.

Сергей Иванович нехотя взял трубку.

— Слушаю.

— Я был уверен, что, несмотря на субботу, застану вас в служебном кабинете, — послышался незнакомый голос.

— Почему? — машинально спросил Сергей Иванович.

— Потому что знаю, что у вас сейчас очень много дел. И дела ваши имеют самое непосредственное соприкосновение с моими. Да, извините, забыл представиться: зовут меня Михаил Александрович, фамилия моя Арбузов.

Сергей Иванович оторопел.

Ну и кто говорит, что такие совпадения бывают только в кино?

— Что вам угодно? — спросил он севшим голосом.

— Я бы хотел поговорить с вами, Сергей Иванович, просто поговорить.

«Судьба», — пронеслось в голове у Сергея Ивановича.

Он решился. Своя рубашка ближе к телу.

— Я был бы рад встрече, Михаил Александрович, — по возможности как можно многозначительнее сказал он. — Не могли бы мы увидеться у меня в офисе?

— Именно это я и хотел предложить. Буду через час.

Сергей Иванович осторожно положил трубку. Оперативно, очень оперативно вышел на него Арбуз. Лишний балл за то, чтобы иметь с ним дело.

Арбуз произвел на Сергея Ивановича крайне благоприятное впечатление с первого взгляда. Вальяжно прошел он в кабинет, сел напротив Сергея Ивановича, закинул ногу на ногу, выложил на стол массивный золотой портсигар с огромным рубином на защелке, достал из него сигарету — и только после этого заговорил.

— Здравствуйте, Сергей Иванович. Вот и свиделись.

— Здравствуйте, — солидно откликнулся Петров.

— Вы ведь, кажется, не курите? В таком случае и я воздержусь, — Арбуз убрал сигарету обратно в портсигар и отодвинул его в сторону.

Огромный рубин как будто гипнотизировал Сергея Ивановича. С трудом оторвав от него взгляд, Сергей Иванович спросил:

— Так что вы хотели мне сказать, Михаил Александрович?

Арбуз хмыкнул.

— А я хотел вас послушать, почтеннейший. Почему это жизнь закрутилась так, что вы встали у меня на пути?

Собравшись с мыслями, Сергей Иванович твердо посмотрел в глаза собеседнику.

— Волею обстоятельств я оказался вовлечен в события, которые не соответствовали моим истинным устремлениям. Я был вынужден выполнять приказы, зачастую против своей воли, и искренне огорчен, что эти события затронули ваши интересы. Более того, я всегда с уважением относился к вам и к вашей… гм… организации и даже осмелюсь высказать мнение, что при более близком знакомстве мы наверняка смогли бы найти общие, скажем так, интересы.

— Какие же такие общие интересы могут быть у нас с вами? — любезно поинтересовался Арбуз.

— Кто знает, Михаил Александрович? Человеку свойственно ошибаться. Бывает, что болеющий за дело человек убеждается, что его способности используют в мелких, корыстных целях. Почему бы не допустить в таком случае, что человек этот найдет для своих способностей новое, более достойное применение? Причем заметьте, что человек этот ценит оказываемое ему доверие и способен благодаря своему положению оправдать его.

«Да, определенно катит сегодня, — подумал Арбуз, — на ловца и зверь бежит».

— Все это, конечно, так, да ведь доверие — такая вещь, что его заслужить нужно, — протянул он.

— Со своей стороны я готов…

— Сергей Иванович, — перебил вдруг Арбуз, — а чьи приказы вы, как изволили выразиться, выполняли против воли?

Сергей Иванович замялся.

— Слушайте, любезный, — Арбуз отбросил свою напускную любезность, — сказали «а», говорите «б». Мы с вами не мальчики, люди серьезные, и танец розовых фламинго нам тут изображать ни к чему. Вы встали у меня на пути. Чувствуя, что я сильнее, предлагаете мне свои услуги. Я человек практический, незлопамятный, готов рассмотреть. Только я котами в мешке не промышляю. Товар лицом, господин Петров!

Сергей Иванович понял, что на адвокатской лошадке здесь не проедешь. Ну что ж, в конце концов, это его бросили на произвол судьбы, а не он. В кабинете посторонних ушей нет, прослушивание исключено — вполне можно натравить этого Арбуза на «Волю народа». Про план уничтожения заключенных, кстати, рассказать — они же для него свои, не может не подействовать…

И будет он, Сергей Иванович, при этом в любом случае в дамках. Достанет у «Воли народа» силы справиться с Арбузом — туда ему и дорога. Не достанет — Сергей Иванович имеет все шансы прислониться к Арбузу, заслужив у него доверие ценной информацией.

Ну и ладушки.

— Михаил Александрович, — он наклонился поближе к Арбузу, — вы должны понимать, чего мне все это стоит. Видите ли, есть такая глубоко законспирированная организация под названием «Воля народа»…

Арбуз передвинул портсигар на столе и приготовился слушать.

Сергей Иванович говорил долго, почти час. Он рассказал о «Воле народа» все, что знал, упирая на зловещий план массового уничтожения заключенных.

Все это время его рассказ фиксировала миниатюрная видеокамера, вмонтированная в массивный золотой портсигар. Объектив видеокамеры был спрятан как раз под тем самым рубином, который так гипнотизировал Сергея Ивановича. Рубин, кстати, был искусственный — у него оптические свойства лучше.

Распрощались Сергей Иванович с Арбузом почти дружески.

Арбуз обнадежил Сергея Ивановича, вполне искренне поблагодарил его за информацию и обещал дать о себе знать.

Через час с небольшим портсигар с камерой был уже у Романа.

— Ну что, друг детства, — спросил на всякий случай Арбуз, — не подведет твой журналюга?

— Не извольте сомневаться, сеньор Корлеоне, — Роман подбросил на ладони портсигар, — его программу «Факт правды» пол-России смотрит. Я уже с ним связался, все будет в порядке, следующий выпуск наш. В понедельник, в двадцать два пятнадцать. Самое смотрибельное время.

— Сколько?

— Сорок тысяч. С учетом срочности — не в баксах, а в евро.

— Ого! За сорок минут халявы на чужом материале?

— Что ты хочешь, Миша, это Москва. У него там, кстати, целая очередь из желающих слить материалы за бабки, недаром кликуху носит — Сливной бачок. Там и из органов люди толкутся, и кое-откуда повыше. Так что мне еще пришлось дружеское влияние включать, чтобы побыстрее вышло.

— Ну-ну…

Журналюга не подвел, честно отработал свои сорок тысяч «убитых евреев». Те самые «пол-России», которые не отрываются от программы «Факт правды», были в очередной раз ошарашены ею в наступивший понедельник ровно в двадцать два пятнадцать. Сорокаминутные излияния Сергея Ивановича со зловещемрачными комментариями журналюги произвели сильное впечатление.

Произвели они впечатление и на председателя политического совета организации «Воля народа» Самсона Эдуардовича Бергамова, внимательно отсмотревшего программу в своем загородном коттедже на реке Клязьме.

Когда прошли заключительные титры и замельтешила истошная реклама, Самсон Эдуардович приглушил звук и поднял глаза к потолку. Посидев так несколько минут, он пожевал губами и потянулся к телефону.

— Я. Внимание по всем направлениям. Мероприятие «Двадцать пять» отменить. Не до особого распоряжения, а вообще отменить. Завтра к десяти утра доставить Самоедова на корабль. Все.

ЭПИЛОГ