было странно видеть собаку в этой квартире после заявления Росса, что у него нет эмоциональных привязанностей.
Кармел громко прочистила горло. Росс поднял голову, и его пристальный взгляд остановился на ней. Жар прилил к ее щекам и разлился внизу живота.
– Ты рано встала, – сказал он довольно резким тоном. – Как давно ты там стоишь?
Непринужденная манера общения с собакой исчезла вместе с его расслабленным поведением. Он снова превратился в задумчивого миллиардера – настороженного и подозрительного. Правда, образ был немного подпорчен уютной домашней одеждой.
Кармел увидела человека, который прятался под маской, и это дало ей надежду. Она вошла в комнату, с опозданием осознав, что не переоделась, когда его взгляд скользнул по ее голым ногам – понял ли он, что на ней не было бюстгальтера? Внутренняя волна жара усилилась, но Мел заставила себя войти в комнату.
– Достаточно долго, – сказала она. – Так что просто ответь мне на один вопрос, Росс. Ты любишь Рокки…
При звуке своего имени собака навострила уши и бросилась к Мел. Она рассмеялась над приветствием животного, удивленная, но и довольная. Теперь Кармел увидела, что вблизи пес оказался еще более уродливым, чем показался сначала: одно ухо, по‑видимому, отгрызено, морда в шрамах, а глаза разных цветов – один темно‑коричневый, другой темно‑серый.
– …Но не сможешь полюбить своего собственного ребенка? В самом деле?
– Это не одно и то же, – выдавил Росс, взбешенный тем, что она шпионила за ним, но еще больше взбешенный всплеском возбуждения оттого, что его гостья наклонилась вперед, гладя живот Рокки, а ее груди покачивались под мягким хлопком. – Собака – не ребенок, – добавил он, пытаясь сосредоточиться на разговоре и своем раздражении. Прошлой ночью он остался на работе до позднего вечера, просматривая электронную почту и проводя телефонные конференции с некоторыми азиатскими офисами «де Кортни» именно для того, чтобы не сталкиваться с ней. У Росса были планы уехать сегодня, как только Нина привезет Рокки, но он проспал. И теперь они были здесь, оба практически голые, и из всех присутствующих в комнате лишь собака была в трезвом уме.
– Я знаю, но, конечно, способность заботиться о человеке и собаке не так уж и отличается, – сказала Кармел.
Росс в это время пытался следить за разговором, а не за тем, как ее слишком короткая ночная рубашка позволила ему увидеть ее трусики, когда она наклонилась. Кармел чесала Рокки живот, а пес довольно растянулся на полу.
– Эй, парень, тебе это нравится, не так ли? – спросила она, все еще посмеиваясь.
Язык собаки вывалился из уголка пасти, пес тяжело дышал. Потрясающе, теперь Росс завидовал своей собственной собаке.
Он остался сидеть на табурете, благодарный за барную стойку, которая скрывала силу его реакции. Кармел закончила гладить живот Рокки и поднялась, чтобы снова устремить на Росса пытливый взгляд. Откровенное внимание в ее ярко‑голубых глазах только заставило его чувствовать себя еще более неловко и нервничать. Как будто Мел могла заглянуть внутрь его и найти там то, чего не было… Или, скорее, то, что он не собирался признавать.
– Ты не ответил на мой вопрос, – сказала она, направляясь к барной стойке.
Росс не отрывал взгляда от ее лица, чтобы не начать глазеть на ее фигуру. Мел села на табурет напротив, наконец‑то спрятав ноги.
Именно поэтому он не хотел видеть ее в своей квартире. Навязчивые вопросы были достаточно неприятными, но ощущение, что он теряет контроль, было намного хуже.
Он прочистил горло.
– Еще раз, какой был вопрос? – спросил Росс, потому что полностью потерял нить разговора.
– Если ты можешь привязаться к Рокки, почему ты думаешь, что не можешь привязаться к Маку? – повторила Кармел, румянец на ее щеках свидетельствовал о том, что она точно знала, где блуждали его мысли.
Почему это только усилило настойчивую жажду? Росс набил рот хлопьями и медленно прожевал, чтобы дать себе время отвлечься от мыслей и продумать последовательный и убедительный аргумент. Он сглотнул.
– Ребенок требует гораздо больше внимания, чем собака, – пробормотал он. – И Нина проводит с Рокки почти столько же времени, сколько и я. Потому что я трудоголик.
Это была правда. У него не было большой общественной жизни, и это ему нравилось. Когда Росс впервые принял бразды правления фирмой «де Кортни» после смерти своего отца, его возмущали время и усилия, которые потребовались, чтобы перетащить убыточную компанию в двадцать первый век, но вскоре он обнаружил, что находит эту работу полезной. У него неплохо получалось. Ему никогда не нравилось много общаться, и он посещал только те мероприятия, где ему нужно было быть замеченным. У него не было семьи, кроме Кэти, и у него было очень мало друзей в Нью‑Йорке – всего пара парней, с которыми он время от времени пил пиво или играл в сквош. Это была одна из причин, по которой он переехал в США – он предпочитал уединение и максимально возможную анонимность, находясь во главе международного логистического конгломерата. И это просто остановило его сексуальную жизнь, которую он всегда старался безжалостно отделять от других сторон своей жизни. Все это, несомненно, означало, что он не создан быть отцом. Не важно, насколько легко он привязался к Рокки, после того как нашел избитого и плачущего щенка в мусорном контейнере два года назад и принял спонтанное решение оставить его. Но это вряд ли делало его хорошим родителем.
– Это правда, – сказала Кармел и кивнула. – Ребенку действительно нужно все внимание, по крайней мере, некоторое время. И я уже поняла, насколько ты предан своей работе.
Что‑то пустое пульсировало в его груди, прямо рядом с волной желания.
– К тому же я живу в Нью‑Йорке, поэтому время на общение с Маком у меня крайне ограничено, – добавил Росс, решив настаивать на своем, несмотря на дыру, образовавшуюся в его груди.
Ее задумчивый взгляд исчез, а губы изогнулись в улыбке, синева радужки стала ярче, превратившись в насыщенный сапфир.
– Ты заметил? Это первый раз, когда ты назвал Мака по имени, – сказала Кармел, ее голос был напористым и пугающе богатым надеждой.
– Неужели?
– Я думаю, это очень хороший знак, – произнесла она.
– На твоем месте я бы не придавал этому большого значения, – ответил Росс.
Он решил прожить свою жизнь, избегая эмоциональных привязанностей, о которых она говорила. Росс перестал нуждаться в этих эмоциях еще мальчиком, когда в очень юном возрасте обнаружил, что отец его не любит – и никогда не полюбит. Он не считал это слабостью, он считал это силой. Потому что, как только он, наконец, принял правду, начал работать над тем, чтобы стать эмоционально самодостаточным. И ладно, может быть, Рокки прокрался в его жизнь незаметно. Но у него больше не было места для каких‑либо эмоциональных обязательств. Почему она не могла принять это? Он открыл рот, чтобы озвучить это, но не успел. Мел его опередила:
– Ты не сказал, хочешь ли ты быть отцом или нет. Только то, что ты не можешь им быть.
– Я перенес вазэктомию, когда мне было двадцать один год, – ответил он. – Я думаю, это говорит само за себя.
– Правда? – спросила она, и казалось, что она заглядывает прямо в душу… Душу, которую он всю жизнь защищал именно от такого рода проверок, душу, которая внезапно почувствовала себя прозрачной и незащищенной. – Потому что я бы сказала, что твои причины для проведения вазэктомии – то, что действительно важно, и ты мне их не объяснил.
– Я не хотел быть отцом, – сказал он категорически, но ложь казалась слишком тяжелой на его языке, потому что Кармел была права. Никогда не было вопроса о том, действительно ли он хотел быть отцом. Он даже никогда не задавал себе этого вопроса.
Она скрестила руки на груди, выглядя на мгновение пораженной его ответом. Но затем ее взгляд снова смягчился.
– Но теперь, когда ты – отец, что ты чувствуешь к Маку?
– Ответственность. И ужас, – сказал Росс, удивленный тем, что выпалил правду.
– Ужас? Почему? – настаивала Кармел. Яркий блеск надежды и волнения в ее взгляде – как будто она совершила какой‑то важный прорыв, как будто она нашла то, чего, как он знал, там не было.
– Что я сделаю с ним то, что мой отец сделал со мной, – сказал он. – В семье де Кортни есть наследие, частью которого не должен быть ни один ребенок, – сказал он, решив прекратить разговор. Но вместо того, чтобы она отступила, вместо того, чтобы понять, что его дело проиграно – что он не может предложить их сыну то, чего не существует, – блеск в ее глазах только смягчился.
– Что он сделал с тобой, Росс, что ты теперь боишься иметь собственного ребенка? – спросила Мел.
Какое право она имела задавать ему вопросы, на которые он не хотел отвечать? Прощупать и надавить, вскрыть рану его детства и снова сделать эту боль реальной?
– Он не сделал мне ничего такого, с чем я не справился бы давным‑давно, – сказал он.
– Я тебе не верю, – произнесла она, ее голос доносился издалека, сквозь жужжание в его ушах.
Но затем она потянулась через барную стойку и накрыла его руку своей. Ее прикосновение – теплое, провокационное, бесстыдное – зажгло желание, как удар молнии, превратив ярость в огонь. Росс схватил ее за запястье, прежде чем она смогла убрать руку. Кармел вздрогнула. Ее пульс грохотал под его большим пальцем, но ее глаза потемнели, страсть к нему была такой же изменчивой, как и его собственная. Возможно, он был смущен тем, как сильно хотел ее. Но он видел, что она тоже хотела его. Какого черта он так старался игнорировать это?
Поддаться искушению снова? Росс знал, что это обернется проблемами. С другой стороны, Кармел уже была матерью его ребенка, а большая проблема вряд ли возникнет. Как бы сильно он ни хотел повернуть время вспять и снять с себя это обязательство – было слишком поздно. Было уже поздно даже четыре года назад, когда он погрузился в нее без защиты и создал новую жизнь. По крайней мере, в этом она была права. Его страх теперь ничего не изменит. Этот маленький мальчик действительно заслуживал отца. Каким бы неподходящим он ни был для этой роли, ему придется прекратить прятаться. Но он не собирался обнажать душу, выполняя этот долг.