Уходит.
III
Душенька и Ксандра.
Душенька. Как странно! Разве это можно?
Ксандра. Что?
Душенька. Да вот, что она придумала – мужа выдать замуж.
Ксандра(смеясь и хлопая в ладоши). Чудесно; чудесно придумала. Вот именно, выдать мужа замуж! Они все только нас выдают, а теперь и мы будем их. Варька начнет, она освободится первая, а за ней и другие…
Душенька(глядя по дорожке в лес). Постой! Сюда идут. Им поговорить надо. Пойдем.
Ксандра и Душенька уходят вниз по реке. Варенька и Михаил идут по дорожке из лесу.
IV
Варенька и Михаил.
Михаил. Не могу я так уехать, Варя! Я должен знать, что с тобою будет.
Варенька. Ах, Миша, я сама не знаю! Поеду к мужу в Луганово, – этим кончится. Там, по крайней мере, он один. А здесь еще папенька.
Михаил. Что же папенька?
Варенька. Сашку хочет отнять. Думает, что я тогда к мужу вернусь.
Михаил. Пугает. Никогда он этого не сделает.
Варенька. Не сделает. А все-таки могут, ведь могут отнять, имеют по закону право. Вот я и боюсь, ночей не сплю, караулю Сашку, – все кажется, отнимут, украдут, увезут тайком… Ох, Миша. я этого не вынесу! Нет, уж лучше сразу в Луганово…
Михаил. Значит, решила? Вернешься к мужу и будешь с ним жить?
Варенька. Что же делать?
Молчание.
Михаил. Делай, что хочешь, Варя. Только помни, дороги наши расходятся. Я больше не могу помочь тебе ничем. Ты все сама решила, и говорить нам больше не о чем. (Встает).
Варенька. Что ты, Миша? Миша, куда ты? Постой… Господи, что ж это? Как ты можешь?..
Закрывает лицо руками. Михаил молча смотрит на нее, потом вдруг наклоняется и целует ее в голову.
Михаил. Ну, полно, Варя! Прости. Полно же, не буду. Я только так…
Варенька. Только так? Ох, Миша, как страшно! И как ты мог с такою легкостью?..
Михаил. Нет, Варя, не с легкостью. Не могу я видеть, как ты губишь себя.
Варенька. Что же делать? Что же делать?
Михаил. Освободиться, разорвать цепь.
Варенька. Как разорвать? Ведь Сашка – цепь! Его разорвать, что ли?
Михаил. Не разорвать, а оторвать от отца. Помни, Варя, Саша – главная цель твоей жизни. Ты должна быть для него готова на все. Человека сделать из него – человека, который; может быть, будет одним из величайших проявлений Абсолютного, – вот твоя цель. А Дьякова – ты его не изменишь, – он всегда останется тем, что есть и из Саши сделает такое же, как он сам, животное… (Варвара плачет). Что ты? Обиделась? За него обиделась?
Варенька. Да, за него. Нельзя так. Ни о каком человеке так нельзя. И чем он виноват? Ах, Миша, если бы ты только знал, какой он хороший, чистый, любящий! Какое, золотое сердце! И что я с ним сделала!
Михаил. Варя, да ты все еще любишь его?
Варенька. Люблю? Ну, да, люблю, как брата, как сына, как дитя свое. Божье дитя… Животное? Но ведь и с животным нельзя делать то, что я с ним делаю. Помнишь, Миша, как мы детьми плакали, когда читали рассказ об этой собаке, которая позволяет себя убить своему господину и лижет ему руку, прежде чем умереть! Так вот и он: чтоб я с ним не делала, – хоть бы даже стала убивать его, – он и тут целовал бы мои руки, мои ноги, подол моего платья, защищал бы меня до последнего вздоха… Нет, не могу я вынести это раздирающей жалости, этой ужасной точки в сердце, когда обвиняешь себя в том, что разбил, разорвал чужое сердце. Ведь это убийство, хуже убийства. Легко сказать – освободиться. Но ведь я должна через него, через мертвое тело его… Или его, или себя… Нет, уж лучше себя!
Михаил. Послушай, Варя, скажи мне все, слышишь, все, как на исповеди… Мне нужна твоя исповедь, Я требую этого. Ты и теперь живешь с ним, как с мужем?
Варенька. Нет, с тех пор, как Саша родился, не живу. Да и прежде… Я никогда его так не любила.
Михаил. Зачем же вышла замуж?
Варенька. Разве я знала? Разве об этом знают девушки? Ничего не должны знать, должны верить, как дурочки, что детей приносят аисты, или вот как Ксандра, – что люди траву едят и от этого дети родятся… А тут еще Любиньку замучили. Помнишь, ты сам говорил: «деспотизм любви – самый страшный из всех деспотизмов, – только бы на волю вырваться». Ну, вот и вырвалась. А с кем, мне было все равно. Ведь Николай еще лучше других… Да, ничего, ничего я не знала – и вдруг… Нет, Миша; не могу я говорить об этом, – не спрашивай… Этого никогда больше не будет… Но ведь было же; было… Знаешь, я теперь как обесчещенная девушка… Укрыться бы, спрятаться от всех и смыть страданиями свой стыд… Мне иногда так стыдно, так страшно; самой себе страшно. Когда я начинаю жалеть этою невыносимою жалостью и вся вдруг слабею, изнемогаю, и опять, опять… Спаси меня, Миша, от самой себя спаси!
Михаил. Не бойся. Варя! Я теперь знаю, что надо.
Варенька. Что? Скажи.
Михаил. Сделаешь?
Варенька. Сделаю.
Михаил. Объяви Дьякову решительно, что не поедешь с ним в Луганово и жить с ним не будешь. А если Сашку отнимут, – пусть отнимают судом. Пусть сами себя обесславят. Не бойся, хуже не будет. А потом – бежать…
Варенька. Бежать? Куда? С кем?
Михаил. Со мной. За границу, в Берлин.
Варенька. Но как же, Миша? Обмануть всех – Николая, папеньку, маменьку?
Михаил. Ну, так что же, испугалась? Помни, Варя, ты должна уйти от мужа. Плотская связь без духовной – хуже всякого блуда – мерзость, кощунство, оскорбление Духа. Освободиться или погибнуть – другого выбора нет. И еще помни: всякий возложивший руку свою на плуг и оглядывающийся назад, неблагонадежен для царствия Божьего.[24] Абсолютная истина ревнива – она хочет царить одна, без раздела. Или все, или ничего. А если ты боишься…
Варенька. Да нет же; нет, Миша; ничего я с тобой не боюсь. Только не оставляй меня, не уходи; голубчик, родной мой, желанный, единственный! Когда ты вот так говоришь, мне так легко; так легко и радостно, как будто через тебя мне открывается воля самого Бога. О, если бы ты только знал… но нет, ты никогда не узнаешь и не должен этого знать. Ты моя совесть, ты моя правда, ты мое все. Делай со мною, что хочешь!
Обнимает и целует его.
Михаил(глядя на дорожку к дому). Дьяков! Я пойду, а ты поговори с ним…
Варенька. Не уходи, Миша. – лучше вместе.
Михаил. Нет, поговори ты сначала, а я потом. Будь же твердой, Варя. Помни все, что я тебе сказал. Будешь помнить?
Варенька. Буду.
V
Дьяков и Варенька.
Дьяков. Ах, Варя, прости. Помешал?
Варенька. Нет, ничего.
Дьяков. А это кто? Миша? Куда же он? Хочешь, пойду за ним – позову?
Варенька. Поди сюда. Коля. Садись. Поговорим. Ты ведь завтра едешь в Луганово.
Дьяков. Да, завтра.
Варенька. Ну, вот, а ведь мы еще не поговорили как следует.
Дьяков. О чем?
Варенька. Обо всем. Что с нами будет.
Дьяков. Как ты решишь, так и будет. Я на все согласен.
Варенька. На все – значит ни на что. Ах, Коля, если бы ты только мог решить что-нибудь, все равно что, но только твердо, твердо, раз навсегда, и уже не изменять решения.
Дьяков. Что же решать? Ведь уже давно решили. Я еду в Луганово, а тебе за границу надо. Вот Миша едет, – поезжай с ним.
Варенька. А Сашка? Сашка с кем?
Дьяков. Как с кем? С тобою. Разве ты можешь без Сашки?
Варенька. Я-то не могу, а ты?
Дьяков. Мне все равно.
Варенька. Серьезно, Коля?
Дьяков. Серьезно. А что?
Варенька. Нет, так. Говоришь, а сам как будто о другом думаешь.
Дьяков. О другом? Да, я теперь все думаю – так смешно, глупо, по-дурацки, – все о чем-то думаю, а сам хорошенько не знаю о чем.
(Прислоняется к стволу березы, закрывает глаза).
Варенька. Что с тобой? Опять голова болит?
Дьяков. Нет, ничего. Должно быть, все об этом думаю – о религии…
Варенька. О какой религии?
Дьяков. А помнишь, ты говорила, что у нас религии разные, – оттого-то нам так трудно вместе. А я вот не знаю, разные или не разные. Если бы мне только знать. Варя, какая у тебя религия. Отчего ты не хочешь сказать? Или я не пойму?.. И еще помнишь, ты говорила, что у одних глупых людей ум глупый, а у других – сердце. А у меня и ум и сердце глупое?
Варенька. Нет, Коля, сердце у тебя умное.
Дьяков. А если умное, значит, пойму. Только скажи просто. Разве нельзя просто? Знаешь, у меня был дядюшка. Ни в Бога, ни в черта не верил. Жена у него умерла. Он тосковал ужасно, а молиться не мог. Только раз покупал у мужика сено, на весах вешал и сам захотел свеситься. А мужик ему говорит: «Мы, говорит, с тобой старики, – нас вон где будут вешать». И указал на небо. А дядюшка и задумался. Думал-думал, да вдруг взял и начал молиться. Ну, так вот видишь, как можно просто сказать.
Варенька. Можно. Коля, да я не умею.
Дьяков. Не умеешь? И ты не умеешь? Оба, значит, не умеем. Вот горе! Ну что ж, ничего не поделаешь… Прости, Варя, я все не о том.
Она кладет ему руки на плечи и молча долго смотрит в лицо, улыбаясь.
Дьяков(тоже улыбаясь). Ну, что?
Варенька. А знаешь, Колька, может быть… может быть, я не уйду. Ты только скажи…
Дьяков. Что сказать? Ведь я не умею.
Она берет голову его обеими руками, кладет себе на плечи и тихим, однообразным движением руки, таким же, как у Полины Марковны, гладит по волосам и по щеке.