«Под небом Шиллера и Гёте»
Неси меня к другой стране!
О, дайте плащ волшебный мне!
Профессор немецкой словесности Фридрих Гауеншильд был явно не в духе:
– Господин Пушкин! – обратился он к одному из учеников. – Какое невнимание! С огорчением вижу, как вы упорствуете в равнодушии к моему предмету. Ваши познания в немецком – весьма посредственные!
Вряд ли кудрявый лицеист потупил взор, скорее раздражение Гауеншильда его позабавило: и учитель был не любим им, да и к немецкому языку не испытывал он никакого пиетета.
И всё же в биографии Пушкина есть немецкая составляющая. И начинается она с места рождения поэта – части старой Москвы, именованной Немецкой слободой!
В Пушкине текла и немецкая кровь: его прапрабабушка, фрау фон Альбедиль, принадлежала к старинному немецкому роду, переселившемуся из Германии ещё в XV веке. Её дочь, Христина фон Шеберг, ставшая женой арапа Петра Великого Абрама Ганнибала, была немкой лишь наполовину. Темнокожий супруг Христины выписал из Германии студента-учителя, дабы дети его знали немецкий, не чужой им язык. Так что в доме, где рос дед Пушкина, звучала немецкая речь.
Сам Александр Пушкин немецкий язык учил лишь в лицее, знал его плохо, да и, признаться, не любил. В домашнем образовании с изучением немецкого был явный пробел, и потому в лицее отметки по немецкой словесности и языку так низки.
Но судьба распорядилась весьма затейливо: стихи не успевающего по немецкой словесности лицеиста в будущем веке зазвучат на языке Шиллера и Гёте!
Романтик Кюхля
Благодаря Вильгельму Кюхельбекеру, страстному поклоннику Шиллера, Пушкин ещё в лицее услышал имя немецкого романтика, прочитав его драмы и трагедии. Свидетельством тех давних поэтических бесед стали обращённые к другу пушкинские строки:
Поговорим о бурных днях Кавказа,
О Шиллере, о славе, о любви…
Так уж повелось считать, что Владимира Ленского его создатель наделил не только романтическими мечтами немецкого гения, но и его роскошными кудрями.
Он из Германии туманной
Привез учёности плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь,
И кудри чёрные до плеч.
И все же у Ленского был реальный прототип – вечный романтик, милый неудачник Кюхля.
Старинный университет в Гёттингене, колыбель наук и вольнолюбия. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г. Публикуется впервые.
Пётр Плетнёв – Гроту (февраль 1848 г.):
«В понедельник мы все трое были у Балабиных. Я прочёл там 2-ю главу Онегина. Это подало мне повод рассказать, как мастерски в Ленском обрисовал Пушкин лицейского приятеля своего Кюхельбекера».
Ведомо ли было о том самому Вильгельму Кюхельбекеру? Но в его дневнике сохранилась трогательная запись: «Читал я после обеда последнюю главу „Онегина“: в ней много чувства; несколько раз слёзы навёртывались у меня на глазах, – нет, тут не одно искусство, тут сердце, тут душа».
Как-то Кюхельбекер заметил, что вырос с Пушкиным и «его знает наизусть». Верно, те же слова мог повторить и поэт.
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Нет, самому Вильгельму Кюхельбекеру не довелось учиться на своей исторической родине в прославленном и самом либеральном в Европе Гёттингенском университете – рассаднике вольнолюбия и… поэтическом сердце Германии.
Не довелось и Пушкину. Хотя поэт Константин Батюшков полагал немецкий университет, известный одновременно строгостью законов, панацеей для спасения таланта своего юного друга. «Не худо бы Сверчка (прозвище поэта. – Л.Ч.) запереть в Гёттинген и кормить года три молочным супом и логикою, – писал он Александру Тургеневу в 1818 году. – Из него ничего не будет путного, если он сам не захочет; потомство не отличит его от двух однофамильцев, если он забудет, что для поэта и человека должно быть потомство… Как ни велик талант Сверчка, он его промотает… Но да спасут его музы и молитвы наши!»
Нет, не спасли. И дуэль, и смерть Ленского – не предвидение ли это собственной роковой судьбы?
Домой приехав, пистолеты
Он осмотрел, потом вложил
Опять их в ящик и, раздетый
При свечке, Шиллера открыл…
Уж не читал ли своего любимого Шиллера и Вильгельм Кюхельбекер перед дуэлью с… Пушкиным? В юности, обидевшись на пушкинскую эпиграмму, Кюхля вызвал на поединок друга, избрав себе в секунданты Дельвига. Но Пушкину вовсе не хотелось участвовать в той странной дуэли, а уж тем более стрелять в Кюхлю. Первый свой выстрел он уступил обиженному приятелю, не забыв обратиться и к другому товарищу: «Дельвиг! Стань на моё место, здесь безопаснее». Взбешённый Кюхельбекер выстрелил, и пуля, действительно, пробила фуражку на голове Дельвига. Кюхля промахнулся, а Пушкин бросил свой пистолет. На том друзья и примирились.
Великий Гёте. Старинная гравюра из музея Гёте во Франкфурте-на-Майне.
Этот трагикомический эпизод не омрачил их дружбы, и Кюхельбекер боготворил Пушкина до своих последних дней.
Не сожалел ли Пушкин, что так и не довелось ему прочесть немецкого гения в оригинале? Поэтому и просил друзей прислать ему драмы Шиллера во французском переводе. Но знаменитые баллады читал благодаря блестящим переводам Жуковского на русском.
«Ангел романтической поэзии»
Как знать, не появись во Франкфурте-на-Майне в 1749 году (ровно за 50 лет до рождения Пушкина!) младенец Иоганн Вольфганг Гёте, пушкинская поэзия несколько поблёкла бы, что-то важное в ней, быть может, было утрачено…
Дом-музей Гёте в Веймаре. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г.
«Ангел романтической поэзии» – так немецкого классика, кроме Пушкина, не называл, пожалуй, никто. Гении – родня друг другу. У Пушкина, помимо величественного фамильного древа, есть и своя особая родословная, идущая от корней французской, итальянской, английской, испанской, немецкой поэзии.
За двадцать лет до рождения Пушкина имя Гёте как сочинителя «Вертера» уже звучало в России. «Страдания юного Вертера» – поистине культовая книга в XIX столетии: вначале ею зачитывались немецкие фрейлейн, затем – русские барышни. С любимым романом не расставалась и пушкинская Татьяна:
И Вертер, мученик мятежный,
<…>
Все для мечтательницы нежной
В единый образ облеклись,
В одном Онегине слились…
Вертеровские страсти были перенесены и на благодатную русскую почву. И сколько же скрытых опасностей, таившихся в немецком романе, подстерегало доверчивых читательниц!
Одна с опасной книгой бродит…
Свою милую Татьяну автор уберёг от возможных бед. Но в жизни случались подлинные несчастья: некая немецкая мечтательница утопилась в реке Ильм с заветным томиком «Страданий…». И произошло то несчастье в окрестностях Веймара, совсем неподалёку от охотничьего домика Гёте. Создатель литературного шедевра был весьма опечален этой трагедией и, полный сострадания, воздвиг романтический памятник девушке из Веймара, что так страстно умела любить.
Памятник Гёте и Шиллеру в Веймаре. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г.
Гёте – это тоже «наше всё» для Германии, как и Пушкин для России. Ему было под силу поднять немецкую поэзию на небывалую высоту, создать бессмертные шедевры: драму «Фауст», романы «Страдания юного Вертера», «Вильгельм Мейстер». Он – литературный современник Пушкина. И в каком-то смысле его учитель.
Гёте приступил к «Фаусту» задолго до появления на свет младенца Пушкина, закончил же труд за несколько лет до гибели русского поэта. Ему было даровано творческое долголетие – он смог завершить почти все свои начинания. Пушкину судьба для развития его гения отпустила слишком короткий срок.
Гёте – кайзер немецкой поэзии, как Пушкин – царь русской. Оба они – Пушкин и Гёте – поэтические монархи. Их именами названы целые эпохи в культуре двух стран: пушкинская эпоха в России и гётевская – в Германии.
Немецкий классик и русский гений связаны особым поэтическим родством. Пушкин называл Гёте «нашим Германским Патриархом», а бессмертный «Фауст» вдохновил поэта на создание собственного творения «Сцены из Фауста». Совершенно оригинального и не повторявшего ни одного отрывка из «Фауста».
Удивительная метаморфоза – Пушкин «привил» Фаусту не знаемую на Западе «болезнь» – русскую хандру: «Мне скучно, бес…» и, вдобавок, от поэтических щедрот, наделил его онегинскими чертами.
Доктор Фауст надолго завладел воображением поэта, он хотел вывести его героем в своих поэмах и повестях, но отзвуки неосуществлённых замыслов остались лишь в планах и черновых набросках. (Стоит заметить, что в домашней библиотеке поэта хранилась книга – собрание немецких легенд о докторе Фаусте, «знаменитом чародее и чернокнижнике».)
«Сцены из рыцарских времён» – это плод пушкинского увлечения историей Средневековья Западной Европы, и Германии в том числе. Незаконченная пьеса написана Пушкиным в августе 1835 года, в ней, по замыслу автора, должен был появиться и Фауст. Поэт выбирает одну из легенд, где Фаусту приписывается изобретение книгопечатания: «Пьеса кончается размышлениями и появлением Фауста на хвосте дьявола (изобретение книгопечатания – своего рода артиллерии)».
Памятник Гёте в его родном Франкфурте-на-Майне. (Снимается фильм «Под небом Шиллера и Гёте»). 2007 г.
В пушкинских признаниях нет и следа зависти к создателю «Фауста»:
«Есть высшая смелость: смелость изобретения, создания… – такова смелость Гёте в „Фаусте“»;
«Читаю Библию, Святой Дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте…»;
«В „Фаусте“ больше идей, мыслей, философии, чем во всех немецких философах… Это философия жизни».
«Благоговею пред созданием „Фауста“…»
Но не удивительно ли, что и самому Пушкину довелось примерить маску гётевского героя? Сценическое действие разворачивалось в тверских усадьбах Малинники и Берново, в городке Старице; место действия – январь 1829-го; исполнители главных ролей – Пушкин, его приятель Алексей Вульф, Катенька Вельяшева, Нетти и Евпраксия Вульф; в роли «статисток» – уездные барышни.
Барельеф на памятнике Гёте с его героями Фаустом и Мефистофелем. Франкфурт-на-Майне. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г. Публикуется впервые.
«В Крещение приехал к нам в Старицу Пушкин, – записывает в дневнике Алексей Вульф. – С ним я заключил оборонительный и наступательный союз против красавиц, отчего его и прозвали сёстры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокитство Фауста, осталась холодною; все старанья были напрасны».
…В 1830-х «Фауст» ещё не был переведён на русский, и молодой поэт Эдуард Губер взял на себя этот труд. Работа близилась к концу, но однажды из-за придирок цензуры Губер в порыве гнева разорвал уже готовую рукопись – итог пятилетних трудов! И только Пушкин смог убедить его вновь приняться за перевод.
Но остались благодарные воспоминания Губера о «живом участии, советах и ободрении нашего поэта»: «…Под его надзором труд мой быстро продвигался вперёд… Многие места перевода исправлены Пушкиным».
Свой перевод «Фауста», увидевший свет после смерти поэта, Эдуард Губер посвятил «незабвенной памяти А.С. Пушкина, благословившего на подвиг трудный».
Так что Пушкин в какой-то степени – соавтор Гёте, ведь благодаря стараниям поэта «Фауст» зазвучал на русском.
Паломничество в Веймар
Немецкий город Веймар, где обосновался создатель «Фауста», стал поэтической Меккой для русских путешественников девятнадцатого столетия.
Достойный удивления факт: Гёте окончательно перебрался в Веймар в 1775-м, где при дворе великого герцога Карла Августа Саксен-Веймарского, по остроумному замечанию одной писательницы, «правил духовной жизнью своих современников как собственным царством»; и по некоему стечению обстоятельств в том же году, в далёкой петербургской усадьбе Суйда в семье русского африканца Абрама Ганнибала родилась его внучка Надежда, в будущем мать русского гения!
Своё паломничество в Веймар совершили многие русские писатели, художники, поэты, дипломаты. В их числе – близкие друзья и знакомые Александра Пушкина: Василий Жуковский, Зинаида Волконская, Орест Кипренский. Сохранились их воспоминания о встречах с Гёте, долгих беседах, где часто звучало имя Пушкина.
Князь Элим Петрович Мещерский, русский дипломат и поэт, лично знавший немецкого гения, полагал, что «выше всех знаменитостей, связанных с именем Веймара, – великая фигура Гёте обрисовалась в своих гигантских размерах… Гёте был настоящий микрокосм; он вмещал в себя мир, служил его храмом. Храмом Гёте был Веймар…».
Некогда Дмитрий Веневитинов, называя Гёте учителем, своим и Пушкина, словно предрёк приятелю:
И верь, он с радостью живой
В приюте старости унылой,
Ещё услышит голос твой…
И Гёте услышал русского поэта.
Впервые в гостиной веймарского дома прозвучали пушкинские строки в ноябре 1820-го: Вильгельм Кюхельбекер читал стихи лицейского приятеля самому Гёте, а тот внимал восторженному юноше из России. Его чуткое поэтическое ухо легко внимало музыке русского стиха.
Вильгельм с восторгом сообщает матери о столь значимом для него знакомстве: «Я видел бессмертного…» Веймар в ту пору сравнивали с поэтическим Олимпом, ведь там, на недостижимой для простых смертных вершине, обитал верховный бог, немецкий гений.
Вероятно, Гёте принял молодого паломника из России в память своих студенческих лет, ведь некогда он учился в одном университете с его отцом – Кюхельбекером-старшим.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете…
Есть необычное доказательство поэтического родства Вильгельма Кюхельбекера с Владимиром Ленским. Если следовать хронологической канве «Евгения Онегина», Ленский в начале 1820-х странствовал «с лирой» по Германии и не мог не посетить Веймар, дабы отдать дань уважения патриарху немецкой поэзии. Путь Ленского из университетского Гёттингена в Россию – так полагают знатоки пушкинского романа, – должен был пролегать через столицу немецкого классицизма. Миновать Веймар было невозможно!
Вероятно, если бы Пушкин продолжил роман, что и Ленского неосторожные мечты довели бы до Сибири. Как и его реального прототипа Вильгельма Кюхельбекера! Почти по Гёте:
Но есть
Прямое благо: сочетанье
Двух душ…
Осенью 1827 года Жуковский провёл в Веймаре в гостях у Гёте три незабываемых дня. Во время дружеской беседы Жуковский прочитал ему пушкинскую «Сцену из Фауста» в собственном переводе на немецкий. Магический круговорот поэзии!
Растроганный до глубины души Гёте просил русского друга оказать ему любезность: передать Пушкину, поэтическому собрату, так он называл русского поэта, на память гусиное перо. У Пушкина перо хранилось в кабинете в богатом сафьяновом футляре и надписью: «Подарок Гёте».
Никто доподлинно не знает, был ли в действительности сделан тот подарок? Но даже если это и легенда, то она несёт глубокий символический смысл: великая поэзия не имеет границ ни земных, ни хронологических.
Известно, что Гёте собирался в Россию. Его занимали русская культура и история, и особенно – загадочная смерть «самого романтического императора» Павла I, им были уже составлены записки для будущей работы. Поэт с интересом расспрашивал о России своих знакомцев, побывавших в Москве и Петербурге. Мечтал увидеть северную страну и Шиллер. Если бы Пушкин получил высочайшее позволение на поездку в Германию, с великой радостью отправился бы в немецкие «чужие края», совершив давно задуманный им «поэтический побег».
Памятник Пушкину в Веймаре. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г.
Не дано было встретиться поэтам в земной жизни.
Временные параллели: Шиллер умер в мае 1805 года в Веймаре; юный Александр Пушкин гостит в подмосковном имении Захарово у бабушки, Марии Ганнибал.
Гёте умирает 22 марта 1832 года в Веймаре, Пушкин – живёт в Петербурге (только что вышел в свет романс на его стихи «Я помню чудное мгновенье…»; в тот день поэт слушал концерт Гайдна – печальная весть из Веймара до Петербурга долетела не скоро).
Пушкин – дитя ко дню кончины Шиллера и зрелый муж, когда мир потерял Гёте.
Когда умер Шиллер, один из его почитателей горестно воскликнул: «Так себе что-то живёт, а Шиллер должен был умереть!»
Эта скорбная формула равно применима и к Гёте, и к Пушкину.
Фрейлина Александра Россет вспоминала давно слышанный ею разговор:
«Пушкин сделал одно из своих оригинальных замечаний:
– Мне хотелось бы встретить на том свете Данте, Шекспира, Паскаля, Эсхила и Байрона; и Гёте, если я его переживу…
Жуковский проворчал:
– Ты с ума сошёл! Гёте старик и близится к смерти, а у тебя ещё едва на губах молоко обсохло.
Пушкин рассмеялся:
– Вот нашёл грудного младенца!.. Даже твой любезный Шиллер сказал, что любимцы богов умирают молодыми…»
Как же скоро исполнилось пушкинское пророчество!
Царская депеша
В январе 1837-го из Петербурга в немецкий город Веймар летела императорская депеша. Николай I сообщает сестре, великой герцогине Марии Павловне Саксен-Веймарской, последние светские вести: «Здесь нет ничего такого любопытного, о чём я мог бы тебе сообщить. Событием дня является трагическая смерть Пушкина, печально знаменитого, убитого на дуэли одним человеком, чья вина была в том, что он, в числе многих других, находил жену Пушкина прекрасной, притом, что она не была решительно ни в чём виновата…»
Великая герцогиня не медлит с ответом царственному брату: «То, что ты сообщил мне о деле Пушкина, меня очень огорчило: вот достойнейший сожаления конец, а для невинной женщины ужаснейшая судьба, какую только можно встретить».
Великая княжна Мария Павловна, в будущем великая герцогиня Саксен-Веймарская. Художник В. Боровиковский. 1804 г.
Ранее великая княжна Мария Павловна, дочь императора Павла I, стала супругой наследного принца Карла-Фридриха Саксен-Веймарского. По праву снискала славу созидательницы духовных мостов между маленьким Веймаром и двумя российскими столицами – Москвой и Петербургом. Именно русская великая княжна способствовала тому, что Веймар в первой половине XIX века стал центром искусств, «немецким литературным олимпом». Мария Павловна, помимо титула великой герцогини, имела еще иной, более высокий: её называли «средоточием умственной жизни Германии». Она была дружна с Гёте, именовавшим её «добрым ангелом», поддерживала его интерес к русской литературе и поэзии.
Лишь одно упоминание о герцогине встречается в пушкинской переписке. Князь Вяземский в апреле 1828-го сообщает жене из Петербурга: «Веймарскую Марию Павловну ожидают сюда на днях». Пушкин также слышал эту светскую новость, так как в письме приятеля он приписал несколько строк княгине Вере…
Никогда не виданная поэтом столица Тюрингии вошла в летопись его жизни. Или вернее, смерти. Через Веймар пролёг путь дуэльных пистолетов, одним из которых был смертельно ранен Пушкин. В декабре 1835-го французский посол барон Амабль-Гильом-Проспер-Брюжьер де Барант, направляясь к месту новой службы, в Петербург, сделал остановку в Веймаре, остроумно именованном Гёте маленькой резиденцией, насчитывающей «десять тысяч поэтов и несколько жителей», где нанёс визит герцогине. О чём и сообщил в Париж: «Великая герцогиня, сестра русского императора, приняла меня благосклонно… Вообще разговор проходил в благосклонном тоне, было явное намерение показать, что я встречу в Петербурге хороший приём».
Пара дуэльных пистолетов проследовала вместе со своим владельцем, французским послом, через самый поэтический город в Германии, чтобы вскоре оказаться на берегах Невы…
В личной библиотеке Марии Павловны хранились прижизненные пушкинские издания «Полтавы» и «Евгения Онегина». Возможно, эти книги держал в руках и Гёте.
Некогда, увидев во дворце Бельведер юную герцогиню Марию, Шиллер словно предрёк: «Я ожидаю для нашего Веймара чудесную эпоху, если только она почувствует себя как дома».
Гёте почитал её одной из совершеннейших женщин своего времени: «Великая герцогиня и умна, и добра. Она истинное благословение для страны». Быть может, Мария Павловна оправдала и тайные надежды своего друга, после кончины увековечив память его и Шиллера, двух великих граждан Веймара.
Русская церковь во имя святой Марии-Магдалины, в Веймаре, возведённая волею великой герцогини. Фотография Л.А. Черкашиной. 2007 г.
Да, это она способствовала открытию в Веймаре мемориальных музеев Гёте и Шиллера. И так уж распорядилась судьба, что покоится эта удивительная женщина на Историческом веймарском кладбище вблизи двух великих могил: Гёте и Шиллер – в герцогской усыпальнице (там же похоронен и супруг Марии Павловны Карл Фридрих), а герцогиня – в русской церкви Марии Магдалины, возведённой по её воле и примыкающей к мавзолею. Даже смерть не смогла разделить их высокой земной дружбы.
Ещё при жизни Марии Павловны, в 1857-м, на Театральной площади Веймара, перед Национальным театром, появился бронзовый монумент Гёте и Шиллеру: два гения держат в руках лавровый венок – один на двоих…
Святое дружбы торжество,
И душ великих божество…
А в середине ХХ века – в год 150-летия Александра Пушкина – на краю городского парка, рядом со старинной крепостной башней, воздвигли памятник российскому гению. И улица, что ведёт к памятнику поэту, именована в его честь – Пушкинштрассе, название для русского уха непривычное, но в переводе не нуждающееся.
Веймар – единственный город в Германии, где возведены монументы трём величайшим поэтам мира. Поэтический тройственный союз под небом Тюрингии: Шиллер, Пушкин и Гёте!