— Следующий! — голос старшей прозвучал, как удар хлыста. Она смотрела прямо на меня. Рубиновые глаза Аспида над ней сверлили меня в упор. Голодные. ОЧЕНЬ голодные. — Не задерживай очередь, юнец. Аспид ждет. Вдохни поглубже. Может, ты — счастливчик?
Глава 2
Сердце колотилось где-то в горле, готовое вырваться наружу и присоединиться к желтой пене на мраморе, где еще минуту назад бился в агонии Димон. Труп уже утащили. Мокрое пятно — вот и весь памятник его бычьей глупости. Рубиновые глаза Аспида сверлили меня. Голодные. Насмешливые.
Твою мать. Твою разэтакую мать.
Варианты? Ноль. Бежать? Эти стражницы в облегающей коже прошьют меня шпагами, как решето, прежде чем я сделаю три шага. Бунт? Хорёк рядом мочился в штаны от страха, остальные были бледнее мрамора под ногами. Драться с ними? Ха. Старшая посмотрела бы на меня, как на назойливую муху, перед тем как прихлопнуть.
Терять было нечего. Только жизнь. Которая и так висела на волоске с момента пробуждения в этой адской карете.
Я шагнул вперед. Камень под ногами был ледяным. Воздух вокруг статуи вибрировал, густой и горький. Я поднял голову. Встретил взгляд двух кровавых солнц. Ну давай, чешуйчатый ублюдок, — мысленно плюнул я, впиваясь взглядом в рубины. Если суждено сдохнуть — так сдохнуть. Только не тяни резину, как с Димоном. Раз — и в помойку.
И вдруг… в голове что-то щелкнуло.
Не звук. Ощущение. Как будто гигантская игла вонзилась в мозг. И по ней побежал голос.
Хриплый. Будто камни трутся друг о друга. Играющий. Как кошка с дохлой мышкой. Колючий. Каждое слово — укол.
«Интересненько…» — проскрежетало у меня в черепной коробке. — «Один из… товара. Но пахнешь… перегаром иного мира. Чужим. Как же ты сюда… занесло, пылинка?»
Я чуть не подпрыгнул. Мысли спутались. Ты… Ты кто? Аспид?
«Кто же еще, глупыш?» — послышалось ехидное шипение. — «Камень и плоть. Дух и Яд. Я — Основа. Я — Судья. А ты… загадка. Не отсюда. Не здешняя грязь в твоей… эссенции.»
Эссенция? Я едва не фыркнул вслух. У меня сейчас эссенция — чистый страх и желание не обосраться. Что за мир? КАК я сюда попал?
«Оооо, мой дорогой попавший в ловушку друг…» — голос Тотемного Аспида стал слащавым, как испорченный мед. — «Это такие… деликатные вопросы. Ответы на них — для Избранного. Для Главы Семьи. Стань им… и двери Тайн распахнутся. Но сейчас… сейчас я должен проверить. Ты ли… достоин вопроса? Или просто… мусор?»
Проверить? Плюнуть в меня своим ядом? — мысленно заорал я. — Да кто из живых это выдержит? Ты же видел! Он сварился заживо!
В голове раздался низкий, каменный смех. Он вибрировал в костях.
«Наивный червячок! Я распыляю… не совсем яд. Вернее, не только яд.» — Голос стал вдруг серьезнее, древнее. — «Мои пары… они проникают в разум. Читают. Сканируют. Ищут слабину. Глупость. Жадность. Трусость. Или… опасность для моего Рода. Если находят… тогда яд становится смертельным. Мгновенно. Считай это… нашим защитным механизмом. Отбором истинным.»
Как у скунса? — вырвалось у меня прежде, чем я успел подумать. Только вонь — смертельная?
«Я ТЕБЕ НЕ ВОНЮЧКА!» — громовой рёв обрушился на мое сознание, заставив пошатнуться. Рубиновые глаза вспыхнули ярче, ослепительно. — «Я — ДРЕВНОСТЬ! Я — СИЛА! Я — ИСПЫТАНИЕ! ХВАТИТ БОЛТАТЬ! ПОКАЖИ, ЧТО ТЫ ИМЕЕШЬ ВНУТРИ!»
Время проверки. Я почувствовал, как зеленоватый туман из пасти статуи сгустился, стал видимым, тягучим. Он обволок меня, проник в ноздри, в поры. Горько-сладкий вкус заполнил рот. В голове — давление. Как будто невидимые щупальца копошатся в мыслях, выискивая… что? Страх? Да он был! Озверевший, дикий! Но под ним — ярость. Решимость. И дикое, неукротимое: НЕ СДОХНУ!
Щупальца копошились, тыкались в воспоминания-обрывки: экран монитора, вкус кофе, холод кареты, страх Хорька, предсмертный визг Димона… Впивались в ненависть к продавшей меня "семье", в презрение к этим ядовитым красоткам, в острое, животное желание ЖИТЬ.
Ищи, чешуйчатый! Ищи слабину! Я не идеален! Я в говне по уши! Но я не сломаюсь! Не дам тебе удовольствия увидеть, как я визжу!
Давление нарастало. Виски горели. Но боли не было. Той адской, разрывающей боли, как у Димона. Было… напряжение. Экзамен. Испытание на прочность духа. Я стоял. Сжав кулаки до крови в ладонях. Глядя в ненавистные рубиновые глаза. Дышал этим дерьмом. И не падал. Не закашливался. Не начинал пускать пузыри.
Зеленый туман начал рассеиваться. Давление в голове ослабло. В ушах стоял звон. Но я стоял. На своих двоих.
И тут случилось нечто, от чего кровь реально стынет в жилах. Старшая стражница подошла. Быстро, решительно. Ее лицо было непроницаемым, но в глазах — искра невероятного, шокирующего интереса. И она… взяла меня за руку. Выше локтя. Кожа ее перчатки была холодной, гладкой, как змеиная чешуя.
Я замер. Ожидая жгучей боли, распада плоти, предсмертного хрипа. Но… ничего. Только холод. И ее лицо, приблизившееся к моему уху. Губы почти коснулись мочки. Дыхание — прохладное, пахнущее полынью и чем-то металлическим.
— Ты… — ее шепот был едва слышен, но каждое слово врезалось в мозг, как игла. — Ты с ним разговаривал? Я подойду к тебе после отбора…
Я не успел даже подумать о ответе. Она уже отстранилась. И ее голос, громкий, командный, ледяной, прорезал напряженную тишину площади:
— Первый прошел! — Она резко кивнула в сторону уцелевших кандидатов, их глаза были полны ужаса и… зависти. — Осталось сорок пять. СЛЕДУЮЩИЙ!
Она отпустила мою руку. Легкий толчок в спину — иди. Я сделал шаг, потом другой, отходя от статуи. Ноги ватные. В голове — каша из голоса Аспида и ее шепота. Рука, где она касалась, горела холодом. Но я был жив. Я выдержал.
Я отошел к пустому месту за тотемом. Хорёк смотрел на меня, как на призрака. Кто-то прошептал: «Везучий ублюдок…»
Я не чувствовал себя везучим. Я чувствовал себя пешкой, которую только что передвинули на опасное поле в какой-то чудовищной игре. Играли Аспид… и та стражница. А ее последние слова висели в воздухе, зловещие и неотвратимые:
— Я подойду к тебе после отбора…
Отбора… который только начался. Сорок пять вдохов смерти еще впереди. Но первый шаг в Ад был сделан. И Ад… в лице крылатой змеи с рубиновыми глазами и стражницы в облегающей коже… впервые взглянул на меня с интересом. От этого не стало легче. Стало в тысячу раз страшнее.
Следующие часы слились в кровавый, шипящий кошмар. Я стоял в сторонке, прислонившись к холодной стене здания на краю площади, и наблюдал, как Жатва пожинает свой урожай. Один за другим. Мужики подходили к каменной пасти. Зеленый туман окутывал их. И дальше… вариантов было немного.
Хрип. Резкий, как рвущаяся ткань. Человек хватался за горло, глаза вылезали из орбит. Падал. Дергался. Пена. Конец. (Так ушли семеро).
Визг. Пронзительный, безумный. Кандидат начинал рвать на себе одежду, биться головой о камень, пока стражницы не приканчивали его ударом эфеса в висок. (Еще пятеро, включая парня, который пытался бежать к статуе с криком "Я король!").
Молчание. Просто падали замертво после первого же вдоха. Без звука. Лишь судорога и стеклянные глаза. (Большинство. Одиннадцать человек.)
Хорёк был в середине очереди. Он подошел, дрожа как осиновый лист, слезы текли по грязным щекам. Он что-то бормотал, молился. Зеленый туман коснулся его лица… и он просто сложился пополам, как тряпичная кукла. Беззвучно. Только мелкая дрожь, потом — тишина. Стражницы вздохнули, почти с досадой, и потащили его к решетке. Аспид не ценит слабость. Точка.
К вечеру, когда лиловое небо Изнанки потемнело до цвета синяка, на площади стояли только шестеро. ШЕСТЕРО! Из пятидесяти. Воздух пропитался сладковато-кислым запахом смерти и страха. Мрамор под статуей был липким от непонятных пятен. Стражницы выглядели… скучающими. Как будто убрали мусор после долгого дня.
Старшая подошла к нам. Ее золотистая вышивка тускло мерцала в сумерках. На губах играла та же коварная ухмылка.
— Поздравляю, выжившие! — ее голос громко прозвучал в гнетущей тишине. — Сегодня вам удалось… не умереть. Заслужили ужин и постель. — Она обвела нас тем же оценивающим взглядом, что и утром, но теперь в нем было что-то… хищное. — И да. Вам теперь позволено… касаться нас. — Она провела рукой в перчатке по своему бедру. За ее спиной несколько стражниц усмехнулись, их глаза сверкнули опасным огоньком. — Но не обольщайтесь, червячки. Мы для вас все так же смертельны. Один неверный шаг, одна глупая мысль… — Она сделала выразительную паузу. — …и ваши кишки украсят мостовую. Понятно? Шевелитесь, за мной!
Нас повели по темнеющим улицам, мимо все тех же змеиных фасадов и мерцающих окон. Девушки в окнах теперь не подмигивали. Они наблюдали. Молча. Как удавы за добычей, зашедшей в нору.
Привели к зданию. Похоже, когда-то это была таверна. Сейчас же… "Склад еды для графа Дракулы после набега вандалов" — было точнее. Готические арки окон, почерневшие деревянные балки, огромный камин, в котором тлели жалкие угольки. Запах — пыль, сырость и старое мясо. Длинная барная стойка, заваленная бутылками странных форм и цветов. И несколько дверей, ведущих, видимо, в комнаты. Никакого уюта. Только мрак и ощущение ловушки.
— Еда. Выпивка. — Старшая махнула рукой в сторону стойки. — Комнаты — любые свободные. Выбирайте. Утро — на площади. Опоздавших — казним. Спокойной ночи, червячки. — Она повернулась, ее стражницы вышли, и тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась. Тишика щелкнул массивный замок.
Мы стояли в полумраке, освещенные лишь тлеющим огоньком камина и парой тускло горящих масляных ламп. Шесть теней. Шесть выживших в первом круге ада.
Григорий: Лет под сорок, коренастый, крепкий, как дубовый пень. Лицо — в шрамах и щетине. Один глаз мутный, белесый (катаракта?). Одежда — грубая, поношенная, но прочная. Стоит, опершись о косяк, наблюдает за всеми с холодным, бывалым спокойствием. "Ну, живем пока