. Бывало и хуже. В имперской тюрьме, например."
Марк: Худощавый, с острыми чертами лица и лихорадочным блеском в глазах за толстыми стеклами очков (как они уцелели?!). Одет в потрепанный, но чистый камзол. Потирает руки, нервно озирается. "Фасцинирующе! Фульминантный нейротоксин избирательного действия! Статуя — не просто артефакт, а биологический интерфейс! Надо записать…" (Роется в карманах, ищет карандаш и клочок бумаги).
Степан: Молодой, но с потухшим взглядом. Лицо бледное, осунувшееся. Одет в простую рубаху и портки. Постоянно крестится, шепчет молитвы. "Господи, прости… Господи, защити… Это наказание за грехи наши…"
Клим: Тихий, незаметный парень лет двадцати пяти. Движения плавные, кошачьи. Глаза темные, внимательные, почти не моргают. На шее — синяк в форме пальцев. Одежда — темная, удобная для движения. Ничего не говорит, просто смотрит на бутылки за стойкой. (…)
Артём: Почти мальчишка, лет восемнадцати. Глаза красные от слез, но старается держаться. Одежда — добротная, но порванная и грязная. Похоже, из небедной, но не знатной семьи. "Мама… Папа… Зачем вы меня продали? Я же не хотел…" (Всхлипывает, но старается сдержаться).
И Я. Синяки побледнели, но тело ломит. В глазах — смесь усталости, ярости и нарастающего параноидального ожидания. "Я подойду к тебе после отбора…"
Молчание повисло тягучее и неловкое. Прервал его Григорий, подойдя к стойке с грохотом отодвинув стул.
— Ну, что, герои? — его хриплый голос звучал громко в тишине. — Выжили. Чем не повод выпить? Эй, малец! — он кивнул Артёму. — Подбери нам чего-нибудь крепкого. И еды, если найдется неядовитой. Хотя… — он усмехнулся беззвучно, — …после сегодняшнего, может, и яд пойдет.
Артём кивнул, утирая лицо рукавом, и робко полез за стойку. Марк тут же пристроился к нему, с интересом разглядывая бутылки.
— О! Видимо, настойка на корнях Мандрагоры Изнаночной! И это… Кровь Теневого Оленя? Фантастический гемо-стимулятор! Степан, перестань бормотать, иди сюда, выпей, глоток храбрости тебе не помешает! Степан только молитвенно сложил руки и покачал головой. Клим молча взял первую попавшуюся бутылку темного стекла и налил себе в глиняную кружку. Понюхал. Выпил залпом. Не поморщился.
Я налил себе чего-то, пахнущего дымом и смолой. Обжег горло. Хорошо. Отвлекло на секунду.
— Итак, — Григорий поднял свою кружку, — за то, чтобы завтра не стать удобрением. Имена? Я — Григорий. Бывалый. Солдат. Продали за долги. Кто следующий?
— Марк, — откликнулся ученый, отхлебывая странную фиолетовую жидкость из пробирки (где он ее нашел?!). — Академик низшего круга. Исследователь токсинов. Сам… вызвался. За знанием. — Он нервно поправил очки.
— Степан… — пробормотал молитвенник. — Сельский… Меня… забрали… за недоимки… — Он снова замолчал, уставившись в огонь.
— Клим, — коротко бросил темноглазый, наливая себе вторую. Больше ничего.
— Артём, — прошептал юнец. — Сын купца… Родители… продали контракт… думали, шанс… для меня… — Голос его задрожал.
Все взгляды обратились ко мне.
Продали. Как скотину. Правда, хоть и не вся.
— Лекс, — соврал я, хлебая свой "дымок". — Семьи нет. Продали. И точка. — Постарался сделать голос грубым и не терпящим вопросов.
— Жестко, — констатировал Григорий. — Но не редкость. Сегодня… — он тяжело вздохнул, — …было жестоко. Даже для меня. Эти визги… Эта пена… — Он вдруг резко осушил кружку. — Ладно. Пить надо. Забыться. Завтра — ад второй серии.
Мы пили. Молча. Каждый со своими мыслями и демонами. Марк что-то бормотал о "нейротрансмиттерах" и "фильтрации сознания". Степан тихо плакал. Клим сидел неподвижно, как статуя, лишь его глаза отслеживали каждое движение в полумраке. Артём быстро захмелел и уснул прямо за столом, уронив голову на руки. Григорий пил методично, как солдат перед расстрелом. Я пил, чтобы заглушить навязчивый шепот в голове: "Я подойду к тебе после отбора…" Что она хочет? Зачем? Когда?!
Хмель ударил в голову, смешав страх, усталость и адреналин в тягучую, мутную кашу. Глаза слипались. Один за другим мы поползли в комнаты. Я выбрал самую дальнюю, маленькую, с узкой койкой и одним одеялом, пахнущим пылью. Рухнул на жесткий тюфяк, не раздеваясь.
Шестеро… Только начало… Завтра… Старшая… Аспид…
Тьма поглотила сознание. Глухой, беспробудный сон усталости и отравленного хмеля.
Холод.
Холодное прикосновение к плечу. Твердое. Через ткань рубахи.
— Проснись, червячок.
Голос. Тихий. Знакомый. С шипящими нотками. И запах… полынь и холодная сталь.
Я дернулся, пытаясь вынырнуть из липкого сна. Глаза слипались. В кромешной темноте комнаты едва угадывался силуэт у кровати. Высокий. В шлеме? Нет… Просто собранные волосы. И два холодных рубиновых отблеска — не глаз, а эмблемы на груди, едва видимые в темноте.
Старшая стражница. Она пришла. После отбора. Как и обещала.
Мое сердце ушло в пятки, а потом рванулось в горло, готовое выпрыгнуть. Хмель выветрился мгновенно. Остался только чистый, леденящий страх. И вопрос, висящий в темноте:
Зачем?
Холодное прикосновение сменилось… весом. Твердым, теплым, неожиданным. Я открыл глаза, все еще проваливаясь в липкую паутину сна и хмеля. В кромешной тьме комнаты сиделка моих кошмаров обрела форму. Старшая стражница. Она сидела верхом на мне, упершись руками в тюфяк по бокам моей головы. Ее бедра… двигались. Нет, не так — елозили. Сознание, затуманенное страхом и остатками алкоголя, пыталось осмыслить этот сюрреализм.
Что? Какого черта?! — мысль пробилась сквозь панику. — Она что, решила меня… до смерти? Буквально?
— Хочешь прогуляться? — ее голос прозвучал неожиданно… нормально? Почти игриво? В темноте я не видел лица, но слышал легкое дыхание. — Покажу тебе город. Настоящий.
Голос сорвался в хриплый шепот:
— Чтобы я сдох? Или прикончить тихо решила? В лесу удобнее труп прятать?
Она… фыркнула. Коротко, как рассерженная кошка. И… надула губки? Я почувствовал, как ее бедра перестали двигаться.
— Нет же, дубина! — ее шепот стал резче, но без привычной ледяной злобы. — С тобой же Аспид разговаривал. А он этого… никогда не делает. Только судит. Молча. Значит… — она наклонилась чуть ближе, я почувствовал запах полыни и холодной кожи, — …есть шанс, что ты выживешь. До конца. И я… — пауза, будто слова давались с трудом, — …я никогда не гуляла с мужиком! Заткнись и пошли!
Она резко соскочила с меня, как будто обожглась. Я лежал, оглушенный. Свидание?! — пронеслось в голове. В этом аду? После дня, когда сорок четыре человека превратились в пену? Но… да, логично. Железная. Если отбор идет десять лет безрезультатно… Судя по ее виду — двадцать пять, от силы — значит, последних "нормальных" мужчин в их роду она видела лет в двенадцать. Если видела вообще.
Я поднялся, костяшками протирая глаза. Она уже стояла у двери, силуэт напряженный, как тетива лука. Я подошел, все еще не веря.
— Как тебя зовут? — прошептал я.
— Тшшш! — она резко приложила палец в перчатке к моим губам. — Потом. Если выживешь. Идем.
Мы выскользнули из комнаты, как тени. Она вела меня не к главной двери, а вглубь здания, в какой-то чулан, откуда тянуло сыростью и мышиным пометом. Там, за грубой мешковиной, скрывалась низкая, покосившаяся дверь. Черный ход. Она ловко отодвинула засов — скрип прозвучал громовым раскатом в тишине — и мы вынырнули в узкий, вонючий переулок.
Свидание… — мысль крутилась, как назойливая муха, смешиваясь с адреналином и абсурдом. — В городе змей. С девушкой, которая за секунду может превратить меня в лужу.
Она схватила меня за рукав (опять — прикосновение! — и опять без последствий!) и потянула за собой. Мы не шли — крались. От тени к тени, прижимаясь к холодным, змеиным стенам домов. Она двигалась как призрак — бесшумно, стремительно, ее темная форма сливалась с мраком. Я пытался не отставать, спотыкаясь о неровности камней, сердце колотилось как бешеное. Глаза вылезали из орбит, высматривая стражу, ловушки, ядовитых дев, выглядывающих из окон. Но город казался вымершим. Только лиловый свет Изнанки лился с неба, отбрасывая длинные, искаженные тени.
И вдруг — стена. Высокая, древняя, поросшая темным мхом. Казалось, это край города, крепостной вал. Но Старшая стражница подбежала к неприметной нише, где каменные блоки образовывали что-то вроде арки, заросшей колючим, ядовито-синим плющом. Она провела рукой по камню — что-то щелкнуло — и часть стены бесшумно отъехала, открывая проход. Не в ров, а… в лес.
Лес? В центре города-крепости? — мелькнула дикая мысль, но задаваться вопросами было некогда. Она втолкнула меня внутрь, проскользнула сама, и камень так же бесшумно встал на место. Тишина. Густая, звенящая. И запах — не городская гниль и яд, а сырость, прелые листья, что-то древнее и древесное.
Мы оказались в чаще. Деревья были странными — огромные, с черными, чешуйчатыми стволами и листьями, отливавшими в лиловом свете серебром и ядовитой зеленью. Воздух вибрировал от невидимой жизни. Старшая стражница отбежала на несколько шагов, огляделась по сторонам, как дитя, проверяющее, не поймали ли его за шалость. Потом обернулась ко мне, и на ее лице расцвела самая настоящая, детская улыбка. Она даже подпрыгнула на месте от возбуждения!
— Да! — выдохнула она с чистым, незамутненным торжеством. — Мы справились! Они нас не заметили! Хих-хих! — Она засмеялась тихо, счастливо, прикрыв рот рукой.
Я стоял, остолбенев. Та самая старшая стражница? Та, что на площади командовала стражей с лицом ледяной маски, что спокойно наблюдала, как люди превращаются в пену? Передо мной была… девчонка. Взволнованная, сияющая от успеха своего маленького приключения. Ее пронзительные глаза, теперь я мог разглядеть их цвет даже в полумраке — изумрудно-зеленые, как у змеи, но полные живого огня — не могли оторваться от меня. В них светилось чистое любопытство и… восторг.
Она подошла ближе, вдруг смутившись, поправила несуществующую прядь волос (ее каштановые волосы были туго собраны, но несколько непослушных прядей все же выбились). Потом сделала небольшой, театральный реверанс, подбоченившись другой рукой. Носик ее, действительно горделивый, с легкой горбинкой, задорно вздернулся.