— Милые… если не смотреть на их диету, — усмехнулся я. — Почему вы их тут держите? Для красоты?
Она пожала плечами, ее радость на миг померкла.
— Мы… забытые. Весь род. Заперлись здесь. — В ее голосе прозвучала горечь. — Светлячки… они напоминают, что красота бывает опасной. Как и мы.
— Забытые? — удивился я. — Вам же постоянно присылают… кхм… кандидатов. Живой товар. Разве это признак забвения?
Виолетта резко повернулась ко мне, изумрудные глаза сверкнули.
— Жертв! — поправила она резко. — Присылают жертв, Лекс! Не союзников! Не гостей! Не женихов! Потому что род Аспидовых ненавидит всех! И нас все ненавидят! Мы терпеть не можем эти глупые дома с их интригами! Императора с его праведным гневом! Дабы не начать войну, которую проиграем из-за своей… малочисленности… мы спрятались. Сюда. В Изнанку. Торгуем ядами, кристаллами… живем своей жизнью. В матриархате. — Она выпрямилась, гордо подняв подбородок. — Он стал им… когда умер последний настоящий глава рода. Мой… дед, наверное. Потому мы… одни. И мужчин видим только на Жатве. — Голос ее дрогнул. — А я… я даже ни разу не танцевала. Не держалась за руки с парнем… по-настоящему. До сегодня.
В ее словах, в этой внезапной уязвимости смертоносной графини, было что-то щемящее. Одиночество. Заточённость в роли и в этом ядовитом городе. Она была правительницей стражниц, дочерью древнего тотема, и… девчонкой, которая никогда не кружилась в вальсе.
Бездумно, движимый внезапным порывом жалости и странной нежностью к этому опасному, одинокому существу, я сделал шаг вперед. Отпустил ее руку. И с самым галантным поклоном, на какой был способен в потрепанной одежде и с синяками, протянул ей руку.
— Графиня Виолетта Аспидова, — произнес я, стараясь звучать торжественно, — позвольте пригласить Вас на танец? Пока синие людоеды нам подсвечивают.
Ее глаза распахнулись. Изумрудные озера наполнились таким чистым, безудержным счастьем, что моё сердце екнуло. Щечки залились румянцем, губы растянулись в самой искренней, сияющей улыбке, какую я когда-либо видел. Она забыла про яды, про род, про опасность.
— Д-да! — выдохнула она, срываясь на смешок, и робко положила свою маленькую руку в перчатке на мою ладонь. — Да, пожалуйста!
Музыки не было. Только шелест странных листьев, мерное жужжание синих светлячков над головой и наше дыхание. Я не знал сложных па. Просто медленно повел ее по небольшой поляне, кружась под лиловым небом Изнанки. Она шла неуверенно сначала, путалась в ногах, потом расслабилась, доверчиво следуя за моими движениями. Ее глаза не отрывались от моих, сияя, как те самые светлячки. Она смеялась тихо, счастливо, когда я слегка раскрутил ее. Ее каштановые пряди выбились из строгой прически и развивались вокруг лица.
Она была невероятно легкой. Опасной. Прекрасной. И в этот момент — просто девушкой на своем первом танце. Внутри меня все смешалось — остатки страха, нарастающая нежность, абсурдность ситуации. И что-то еще… сильное, тягучее, как ее яд.
Мы остановились, еще кружась от движения. Она запрокинула голову, смеясь, ее глаза сияли, губы были приоткрыты. И я… не смог устоять. Наклонился. Медленно. Давая ей время отстраниться, ударить, убить.
Она не отстранилась. Ее глаза широко распахнулись, в них мелькнул испуг, замешательство… и жгучее любопытство. Она замерла.
Наши губы встретились.
Ее губы были мягкими. Прохладными. Сладковатыми… с горьковатым привкусом полыни. И вдруг… я почувствовал всплеск. Не боль. Не жжение. Вкус… сочного, кисло-сладкого яблока! Освежающий, яркий, наполняющий энергией!
Виолетта вздрогнула всем телом и отпрянула от меня, как ошпаренная. Ее лицо исказилось чистым ужасом. Она вжалась в ствол ближайшего дерева, прижав руку в перчатке ко рту, глаза — огромные, полные паники и немого вопля.
— Нет! — прошептала она, голос сорвался. — Нет-нет-нет! Я… я не сдержалась! Я расслабилась! Я… выпустила яд! В поцелуе! Я убила тебя! Я…!
Она смотрела на меня, ожидая, что я рухну, задохнусь, покроюсь пеной, как Димон. Готовая броситься ко мне или бежать прочь от содеянного.
Но я стоял. Я чувствовал… прилив сил. Тот сладкий, яблочный вкус яда впитывался куда-то внутрь, растекался теплой волной. Мир вокруг стал четче, ярче. Листья на деревьях, мерцание светлячков, каждая травинка — все обрело невероятную резкость. А потом… жжение в глазах. Не больное. Странное, перетекающее.
Я поднес руку к лицу. Виолетта, все еще дрожащая, смотрела на меня, и вдруг ее паника сменилась шоком.
— Твои… твои глаза… — прошептала она.
Я ничего не видел, но чувствовал. Как что-то меняется. Сдвигается. Наливается… силой.
Виолетта медленно опустила руку ото рта. Ужас в ее глазах сменился невероятным изумлением, потом — восторгом, смешанным с суеверным трепетом.
— Они… они зеленые! — выдохнула она. — Как мои! Как… как у Аспида! Ты… ты впитал мой яд! Ты… — ее голос дрогнул, — ты настоящий! Папа не ошибся!
Она стояла, глядя на меня, на мои новые, чуждые мне глаза — глаза змеиного рода. И в ее взгляде уже не было страха. Была надежда. Или приговор.
Я стоял, все еще ощущая на губах сладковатый привкус яда-яблока, а в жилах — странную, бодрящую волну энергии. Новые, зеленые глаза видели мир с пугающей четкостью. Каждый лист на черных деревьях, каждую трещинку на коре, каждый мерцающий синий огонек светлячка-людоеда… Но главное — я видел тепло.
Не как цвет. Как… пульсацию. Смутную, размытую вдалеке, за деревьями. Десять… нет, одиннадцать горячих точек, быстро двигающихся в нашу сторону. Охотничьи тени в лиловых сумерках Изнанки.
— Виолетта, — я схватил ее за руку, прерывая ее изумленный восторг по поводу моих глаз. — Мне кажется, к нам кто-то идет. Твои подруги? Или… сестры? — В голосе прозвучала тревога. "Я подойду к тебе после отбора…" — но явно не так, чтобы нас поймали.
Виолетта встрепенулась, как змея, почуявшая опасность. Она резко повернулась, ее изумрудные глаза (теперь одного цвета с моими!) сузились, сканируя чащу. Она увидела их. Или почуяла.
— Чертовы крысы! — вырвалось у нее шипящим шепотом, полным ярости. Ее лицо исказилось в гримасе гнева и… страха? — Это мои сучки! Стражницы! Те, что за мной шпионят! Они хотят сдать меня Старшим Сестрам! Аспид бы их подрал за такое! — Она буквально затопала ногой от бессильной злости.
Паники не было. Была холодная ярость командира, преданного своими. Она резко схватила меня за запястье, ее хватка снова стала стальной.
— Побежали! Я верну тебя на место. Быстро!
И мы помчались. Не крались — неслись сквозь черный лес, как преследуемые тени. Виолетта вела безошибочно, ее ноги знали каждую кочку, каждый корень. Я едва поспевал, но странная энергия от ее яда и новые глаза помогали — я видел путь в полутьме как днем, мышцы слушались лучше. Мы летели мимо мерцающих синих огней светлячков, под черными сводами деревьев, обратно к скрытому проходу в стене.
Она щелкнула чем-то по камню — панель бесшумно отъехала. Мы выскользнули в зловонный переулок. Город спал, или притворялся спящим. Окна были темными, но я чувствовал на себе невидимые взгляды. Виолетта тянула меня за собой, не останавливаясь, петляя по узким улочкам. Мы бежали мимо готических фасадов, мимо змеиных изваяний, которые теперь казались насмешливыми свидетелями.
Наконец, мы замерли в тени, напротив знакомого здания — того самого трактира-гроба. В окнах — темно. Мои товарищи по несчастью, те пятеро выживших, наверное, видели третий сон после выпивки, не подозревая, что один из них только что целовался с графиней и убегал от ее же стражниц.
Виолетта резко развернулась ко мне. Дыхание ее было учащенным, но не от бега — от адреналина, от ярости. Она вжалась спиной в холодную стену, ее глаза метались, проверяя, не идут ли за нами. Потом взгляд упал на меня. И вдруг… ярость сменилась робостью. Она снова стала той девчонкой с первого свидания.
— Ну… — она начала, перебирая пальцами край перчатки, не глядя мне в глаза. — Вот мы и пришли… — Она раскачивалась на носках, как школьница. — Поздно. А утром… я приду вас будить. На испытание. — Она подняла на меня взгляд, изумрудные глаза светились смесью страха и надежды. — И… не надо на меня будет смотреть так, словно мы… пара… при всех. Хорошо? Я пока не готова принять твои… чувства… публично. Но… — она потупилась, играя с выбившимся каштановым локоном, — …ты можешь пообедать со мной. После испытания. Я… может, плохо готовлю, но там… на кухне замка… есть повар. Он что-нибудь…
Я не выдержал. Абсурдность, опасность, ее детская неуверенность после только что пережитого погони и яростных угроз — все это взорвалось внутри. Я шагнул к ней, перекрыв слова. Взял ее лицо в ладони. И поцеловал. Глубже, чем в лесу. Чувствуя ее испуганный вдох, потом — ответное движение губ, сладких и ядовитых. Она прижалась ко мне всем телом на миг — маленький, теплый, смертоносный комочек.
А потом отпрыгнула, как ошпаренная, прижав руку к губам. На щеках — яркий румянец, в глазах — паника и возмущение.
— Так! Все! — прошипела она, тряся пальцем. — До свадьбы нельзя целоваться! Что Вы себе позволяете, граф?! Это неприлично! Совсем раскрепостились!
Граф? — пронеслось у меня в голове с горькой усмешкой. — Ну и актриса! Явно перечитала любовных романов. А ведь в прошлой жизни я был обычным клерком, который считал копейки на обеды. Граф. Смешно. И страшно.
Я вздохнул, драматично приложив руку к сердцу, где все еще горело от ее яда и поцелуя.
— Ох, графиня… Я не могу терпеть! Ваша красота… Ваш яд… — я нарочно закатил глаза.
— Ну ты тоже мне тут не переигрывай! — резко оборвала она, и в ее голосе снова зазвенела сталь стражницы. Она коротко, но метко ткнула меня кулаком под дых. Больно. Очень. — Иди спать! Сейчас же! — Она резко развернулась и сделала несколько шагов прочь.
Потом остановилась. Обернулась. И на ее лице снова расцвела та самая, счастливо-безбашенная улыбка. Она послала мне воздушный поцелуй.