Сама она – огромная бабища, из которой можно было бы скроить штук пять таких покушающихся, сидела тут же, бросая в сторону подсудимого огненные взгляды, острые, как меч Немезиды. И в разговоре с другой соседушкой, привлеченной в качестве свидетеля, именовала себя потерпевшей стороной и неоднократно подчеркивала, что, если бы не грубые слова, она бы и ничего, и стекла ей не жалко, не так уж обидно, но честь!
Поскольку соседка смирно слушала, не перебивая, к ней быстро утратили интерес, ведь потерпевшая сторона жаждала взаимодействия. Углядев участкового, она попыталась вовлечь в беседу его, но Заверин удачно притворился очень занятым и дисциплинированным. Наконец и секретарь, очень кстати, поднявшись, приказала:
– Встать! Суд идет.
После всех приготовительных формальностей свидетелей выставили в коридор. Ожидая своей очереди войти и обличить язву на теле общества, Заверин встретил знакомую секретаря Надежду. Чтобы не терять времени, поплакался на тяжелую жизнь, недостаток времени на вкусную и здоровую пищу, отзывчивая девушка вручила ему ротфронтовский батончик и пригласила на чай:
– Заходи, как закончишь.
– Знал бы я, что не ты в заседании, то вообще не пришел бы.
Соленый юмор одобрили, выдав еще одну конфету. Надежда пояснила:
– У Строевой секретарь в декрет ушла, я за нее, а Райка у новенькой Малыхиной на мелочовке обкатывается.
– Что за Райка?
– А вот которая сейчас в процессе.
– То-то я смотрю – незнакомая персона.
– Знакомая, – возразила Надежда, – она к нам с Дзержинского суда пришла, чуть поработала – и сразу в декрет. Поэтому до пенсии рукой подать, а все в секретаршах. Да видел ты ее.
– Я, кроме тебя, никого не вижу и, как следствие, не помню.
– Ах, ну да, ты ж такое, – Надя изобразила руками пару огромных щек, – не ценишь, тебе что попостнее.
– Фамилия ее как?
– Демидова.
– Раиса Демидова? – повторил Заверин, делая вид, что припоминает, – погоди-погоди. Это которую муж бросил с двумя малы́ми?
Расчет оправдался, Надежда, поднаторевшая в совании носа в чужие дела, немедленно клюнула, чуть не всхлипнув на радостях:
– Да ты что?! Серьезно, что ли?
Но на этом самом интересном месте им пришлось прерваться, поскольку в коридор высунулась обсуждаемая особа:
– Гражданин Заверин! Товарищ лейтенант, вас по всему суду искать?
Надежда изобразила пальцами идущие ноги, Олег кивнул и пошел в зал.
Давая показания и отвечая на вопросы, он то и дело по-новому и с куда большим интересом поглядывал на секретаря.
«Так это и есть Раиса, вроде бы бывшая Демидова. Ничего себе».
В самом деле, пересидела в секретарях по возрасту. На первый взгляд похожа на молодую старуху Шапокляк – пышные волосы в строгий пучок, резкие черты лица, выдающийся нос. На второй – исключительно обаятельная особа, с чертовщинкой. Одета со вкусом, с иголочки, костюм не ширпотреб, даже, может, и пошитый то ли своими руками, то ли на заказ, очки в прибалтийской оправе. Не красавица, и давно уж, но налицо и характер, и уверенность в себе, причем не глупая, раздражающая, а спокойная, располагающая к себе. Из тех, о которых говорят: как за каменной стеной.
Судья по молодости суетится, путает порядок, неуверенно ведет процесс, а секретарь пишет себе, и можно гарантировать, что замечаний к протоколу не последует, и переделывать его точно не придется.
В завершение допроса Заверин уточнил, может ли он быть свободным, и получил разрешение идти на все четыре стороны. Все четыре ему были ни к чему, ему нужна была Надежда. И она, как оказалось, так глубоко заглотила наживку, что стучала коготками от нетерпения. На столе уже было накрыто – баранки-пряники-конфеты, чашки-ложки. Надежда объяснила, разливая по чашкам чай:
– Я нынче сама себе хозяйка. Моя бюллетенит с ребенком. Желаешь чуть для настроения?
– Не откажусь.
Секретарь извлекла из сейфа заветную бутылку, отрекомендовала ее содержимое, как доброго и старого знакомого:
– Армянский, двадцать пять лет, взяточный. Лимон нарежь.
Повесив бумажку: «Судья на больничном», Надежда заперла дверь изнутри. Пару раз кто-то непонятливый побарабанил, но, не получив ответа, отстал до лучших времен. Заверин травил какие-то байки, делал комплименты разной степени рискованности, но Надежда была не из тех, кого можно легко сбить с толку. Она жаждала подробностей.
– Зубы не заговаривай. Что с Раисой?
– Говорят, развелась.
– Как же так получилось, что никто ничего не знает! – возмущалась Надежда. – Какова лиса, а?
– Удивительно нахальная зараза, – поддакнул он.
– И ведь только переехали в новую квартиру, живи да радуйся, кажется, и года не прошло – и на́ тебе!
– Да с жиру бесятся, – предположил участковый, вспомнив, что сама Надежда проживает в двух комнатах и с тремя поколениями.
– Не то слово! Тут всю жизнь, как в лагерном бараке, глотки друг другу не рвем – и того хватит, а эта – разводиться… Так, погоди. Она муженька выставила, или он сам сбежал?
– А что, у нее такой дурной характер?
– Как тебе сказать. Я, конечно, сплетничать не стану…
– Мы не сплетничаем, мы обмениваемся информацией.
– В точности, – одобрила Надежда. – Не то что дурной, но воображает о себе много. Надутая такая, больше всех знает, типа кругом соплячки, а ей бы образования побольше – была б правой рукой Смирнова[6].
– Что, образованная? – уточнил Заверин, надо сказать, с недоверием.
Надежда хмыкнула:
– Как же. Полтора курса и два коридора. Поступила в ВЮЗИ, отчислили, уж не знаю, за что – но на этом тухлом основании чрезмерно умничает, поучает, что льзя, что нельзя. А сама порой такое залудит в протоколе – на уши не налезает.
Надежда отставила рюмочку, Олег как бы не нарочно подлил еще граммов двадцать пять, секретарь как бы невзначай пригубила и спросила:
– Так что же? Нашел муж, что получше?
– Поговаривают, что да.
– Что значит – «поговаривают»? Ты участковый или как? Ты все про всех знать должен.
– Да у меня на участке народу чертова уйма, да еще кооперативных домов понастроили – где уж мне.
Олег снова ткнул в болезненный жилищный вопрос, снова Надежда расстроилась:
– Кооперативов развелось! И откуда у людей такие деньги? Вот у Демидовой, откуда?.. Да, так ты ее вспомнил, или как?
– Надюша, в упор не узнаю.
– Ну она еще толстенной была…
– А она была толстенная?
– Еще какая, на одних макаронах сидела! И одевалась, как квашня, чуть ли не в мешки из-под картошки. Ведь еле-еле концы с концами сводили.
– Давно ли? – осторожно спросил Заверин.
Надежда призадумалась, как бы невзначай допила коньячок, зажевала подсоленным лимоном:
– А ведь странно, Олежек. Как раз взяли они кооператив – и она прямо вся выправилась, приоделась.
– Так, может, на диете из воды и хлебушка? – хохотнул он.
– Может, – согласилась Надежда и сменила тему: – А между прочим, не врешь ли, Заверин?
– Мне – врать тебе? Надюша, за что?
– Не плачь, – утешила Надежда, – просто как-то странно. Не выглядит Раиска ни брошенной, ни покинутой. Такая, напротив, спокойная, свежая, всем довольная. Выглядит – ну что твоя картинка. Костюмы – платья шьет на заказ, а туфли ее видел?
– Стану я присматриваться, зачем мне?
– Туфли на ней ценой в две ее зарплаты.
– В кредит взяла, может?
Надежда твердо сказала:
– Вот нет и нет! Кстати!.. А между прочим, о кредитах. Раньше она в кассе взаимопомощи дневала и ночевала – чуть первое сентября или Новый год, так на всю зарплату деньги брала. Теперь нет, и все долги погасила.
– А зарплата какая у нее?
– Как у всех, восемьдесят.
Участковый заметил, допивая коньяк:
– На такие деньжата не шиканешь. Небось взятки берет.
Надежда рассмеялась:
– Нахал ты, Олежка! Да и кто ж ей даст-то? Судья у нее сопливая, ничего серьезного ей не распишут.
«Ну, тут более ловить нечего», – Заверин, поблагодарив за угощение, попрощался.
Спускаясь по лестнице, он размышлял над тем, как это факт чьего-то развода прошел мимо Надьки, известной сороки? И над тем, как у Демидовых получилось так быстро развестись, с двумя детьми и имуществом?
Заверин неоднократно бывал и на бракоразводных процессах, была пара знакомых, которые прорвались через это горнило. Он прекрасно помнил: быстро развестись обычным супругам, имеющим детей, практически невозможно.
Чаще всего судья отправляет мириться до второго пришествия. И коль скоро определения об отложении разбирательства дела для примирения супругов и «оздоровления семейной обстановки» обжаловать было нельзя, судьи – в основном женщины, – по собственному почину могли свободно и неоднократно откладывать разбирательство.
А тут по каким-то причинам утрясли все вопросы ударными темпами – значит, по блату. Раз так, то надо обратиться к тем, кто знает вообще все. Заверин отправился в канцелярию.
Для всех доступ в эту кладовую мудрости был открыт через небольшое оконце, для него – почти что в любое время. Его тут любили. Постучав особым образом, Олег получил доступ в помещение, более того, поспел удачно, как раз к обеду. Девчонки усадили за стол, навалили картошки, сваренной в нарушение всех противопожарных норм тут же на плитке, нарезали хлеба с маслом. За дружеским общением Заверин и подкатил с аккуратным вопросом к заведующей гражданской канцелярией. Она чуть заметно покачала головой и сделала знак – дескать, после.
Обед закончили, девчата разошлись работать, заведующая пригласила Заверина к себе в закуток, за полки:
– И что тебе надобно, товарищ лейтенант?
Времени было мало, и женщина была такого рода, что с ней можно было говорить прямо, без реверансов. Поэтому Олег все и выложил:
– Иринушка, крайне интересует вопрос: как товарищ Демидова, мать двоих детей, умудрилась развестись так скоро и незаметно, что даже Надежда об этом не знает.