«Тем лучше, – решил Заверин, – обойдется Андрюхина краля без вина, в молодежной компании всухую куда спокойнее».
Он дошел до дома, вставил ключ в замок, но дверь вдруг сама по себе отворилась.
«Это еще что за новости?»
Конечно, участковый не выхватил верный ТТ (за неимением такового, он давно лежал на сохранении в Яковлевском сейфе), просто приоткрыл дверь, прислушался, ничего страшного не услышал и вошел внутрь.
Там тоже ничего крайне опасного не ожидало. На кухне сидел дурацкий мальчишка Денискин, уронив на стол глупую голову. Рядом стояла початая бутылка портвейна «Сахра», лежал на боку пустой стакан. На всякий случай Олег заглянул в комнату, в ванну, в туалет – нет, бабьего духа не ощущалось.
Участковый полез в аптечку за нашатырем.
Денискин сопротивлялся долго, но от Заверина, если уж он принялся за дело, отвязаться было невозможно. Так что сначала пришлось проглотить стакан воды с аммиаком, потом унизительно-покорно волочиться в ванну. Полоща его под ледяным душем, хозяин назидательно приговаривал:
– Твое счастье, что горячую отключили, а то была бы тебе баня.
Оживший Денискин принялся отбиваться, путаясь в собственном языке, возмущенно бормотал:
– Отстань ты от меня! Да все я уже, все, я сам.
Заверин приказал:
– Дополаскивайся – и на кухню. И не вздумай тут травить – убью. Все руками собирать будешь.
Молодой организм не подкачал. Всего-то с четверть час спустя Денискин принял вертикальное положение, приличное для хомо сапиенса, вновь овладел членораздельной речью. После столь показательной демонстрации пагубного влияния спиртного на организм Заверин решил, что водки ему пока не охота. И надо сперва выяснить, что стряслось.
– Ты, болван стеклянный. Куда Джумайлу подевал?
Глава 20
С самого начала пути, как только Андрюха прибыл в Лианозово, он пребывал в меланхолии. Задачка ему предстояла не из приятных, прямо сказать: дрянь задача. Ведь и слепому ясно, что ситуация уже не разрешится легким испугом. Не загуляла Маргарита, не уехала с каким-нибудь поклонником ни на юга, ни на номенклатурные дачи.
Он, дурак деревянный, вопреки запрету Яковлева лихо пообещал Наталье, что найдет сестрицу, а ведь обделался по полной. Потому что если и найдется Маргарита, то вряд ли живой, и хорошо, если в целом виде, а не фрагментами. Огорчает ли это его – да как бы нет, ему-то самому эта Маргарита до лампочки, но его до крайности беспокоит, как он сейчас будет объясняться с Натальей.
Перегоны, которые обычно тянулись еле-еле, теперь пролетали незаметно, совершенно не оставалось времени обмозговать свой текст.
Вот он спустится с платформы, перейдет с оглядкой переезд, дальше вдоль ручья под мостом узкоколейки. Почему-то представилось, что стекла на его половине вымыты до невидимости, рамы побелены и подсинены, на окне обязательно какая-нибудь геранька…
– В горшке? – вдруг спросил Заверин.
– В нем, – горестно подтвердил Денискин. – Давай, смейся.
– Не стану, – пообещал Олег.
И чтобы обязательно под окнами купами цветы, несмотря на то что еще рано. А в самом окне чтобы показалась Наталья в белом платочке… нет, пусть лучше выбежит на радостях: Андрюша, мол, приехал!
И что же он ей собирался сказать? Сделав морду кирпичом, выдать: «Поедемте, Наталья Кузьминична, на допрос, или там для составления формального заявления о пропаже», – черт его знает, что эти столичные там решают в таких ситуациях.
А то и, глядишь, труп опознавать, все-таки путь туда-сюда небыстрый, и ко времени возвращения времени уже будет кого опознать.
– И в голове, знаешь ли, метель черно-красная, – говорил Андрюха. – О чем говорить? Как объяснить, зачем явился, если не нашел, а ведь обещал. И была, понимаешь, мыслишка: не подзабить ли на все?
– Как это?
– Взять и не доехать. Вернуться и наврать, что она куда-то делась? А потом – отметить эту чертову командировку и свалить домой, тут все куда проще.
– Так вернулся же, хотя мог не возвращаться. Стало быть, молодец.
– Трус я.
Олег возразил:
– Нет, ты дурак. Но не трус. Товарищ Достоевский еще когда-то правильно сказал: трус, который боится и идет, тот вроде как уже и не трус.
Андрюха раздраженно спросил:
– Ты мне тут за Достоевского втирать станешь или слушать?
– Одно другому не мешает, – дружелюбно заметил Заверин, – слушаю, конечно.
…В общем, доехал до станции, дождался автобуса, погрузил в него все свои скорбные, ноющие кости, сошел на остановке, переезд миновал, вдоль ручья прошел под мостом узкоколейки, повернул налево. Увидел родной барак. Ну натурально, ни гераньки, ни вымытых стекол, ни цветочных джунглей под окнами – да и не это насторожило, а то, что в принципе его сторона выглядела совершенно необитаемой.
Со своего крыла появилась тетя Настя, под мышкой – таз с выжатым бельем, принялась развешивать его на растянутый шпагат. Увидев соседа, поприветствовала:
– Что, Андрюша, вернулся?
– Да, только я ненадолго.
– Раз так, то нечего и времени терять. Поди вон, щец похлебай, на плите.
Денискин, все еще ничего не соображая, действуя, как автомат, зашел на их общую кухню, потрогал кастрюлю – она как будто ждала его, была горячая как раз. Налил тети-Настиных щец «с горкой», вынул из подпола сметаны, забелил, взяв миску и поедая, по обыкновению, на ходу, вновь вышел на крыльцо.
– Последков не оставляй, – предписала соседка, продолжая неторопливую работу, развешивая белое, как кипень на волне, белье. Андрюха увидел свои наволочки, простыни, внутри все сжалось.
– А что, теть Насть, Наталья когда вернется?
Соседка, бережно расправляя складки, спросила:
– Кто вернется, Андрюша? Ты о ком?
Вроде бы все. Больше расспрашивать было не о чем. Денискин зашел к себе, осмотрелся – конечно, нет ни следа чужого присутствия, все как было, так и осталось, лишь пару раз заботливая чистюля тетя Настя прибиралась, смахивала пыль, протирала полы.
Тетя Настя, закончив развешивать белье, зашла в дом, хлопоча на кухне, уже что-то рассказывала, но Андрюха не слушал – до тех пор, пока вдруг не прозвучало страшное известие:
– …А тут у нас ведь несчастье случилось. Гражданка попала под поезд.
В горле моментом пересохло, он то ли прокаркал, то ли проскрипел:
– Где? Когда?
– Ну где – на переезде нашем проклятом. А когда… да, чтобы не соврать, как раз ты в командировку отбыл, четвертого, что ли? Вроде бы в тот же день.
По голове точно треснули монтировкой, обернутой в одеяло. Конечно, он ничего уточнять не стал, поблагодарил за щи, которые точно комом в горле стояли, попрощался и пошел прочь. Когда немного пришел в себя, не сразу сообразил, где оказался – выяснилось, что унесло его аж на другую сторону шоссе, на берег канала. Почему-то, когда что-то надо было решить или что-то происходило, он шел сюда, а дальше уж в зависимости от состояния – или плюхался в воду, или жег костер, или рыбу ловил. Теперь, оглушенный, таращился на темную гладь, в которой отражались навигационные фонари.
В мозгах снова царил полный кавардак, но холодный ветер с никогда не прогревающегося канала уже охладил голову, и возникла мысль, единственно верная в данной ситуации: пойти к Подшивалову. Не было еще такого, чтобы он не знал, что делать.
Денискин снова сник, сидел, обхватив голову, и теребил растительность на ней. Наверное, это было то, что в былое время называлось «рвать на себе волосы». Олег, плюнув на благие намерения, налил себе до краев, во второй стакан – треть, подчеркнув:
– Не настаиваю.
Андрюха молча ухватился за посуду. Выпил.
…Подшивалов, теперь уже майор, был, как всегда, на месте. Он давно овдовел, в пустом доме ему нечего было делать, к тому же в отделении отопление было централизованное, не надо было возиться ни с печью, ни с дровами. Андрюха, не углубляясь в детали и стараясь, чтобы голос звучал как положено, а не как у плаксивого петуха, спросил о происшествии. Майор подтвердил:
– Да, было дело. Женщина, сказать что-то еще трудно. И насчет точной даты есть сомнения, заключения эксперта еще нет. Однако осмотр состава свидетельствует о том, что столкновение имело место вечером… четвертого, что ли. Ты как отбыл в командировку.
– Что, нашли не сразу?
– Где там. И обнаружили в двадцати пяти километрах от переезда. Рабочие с торфа возвращались – глядь, у подножия насыпи белеет. Решили сначала, что иного рода преступление, поскольку голая, вся в ссадинах-кровоподтеках, кожа висит. Одежда сорвана, а что осталось, то все в лоскуты.
– Тело в морге?
– Да, в городе.
– Опознали?
Подшивалов удивился:
– Что там опознавать, Андрюша? Нечего. Если только экспертиза останков что-то установит – и то не факт.
– Понимаю. Может, что-то из вещей?
– Андрей, что случилось? Пропал кто-то знакомый?
– Да нет, нет, – соврал Денискин. – Просто… ну, а можно глянуть на вещи, то есть остатки.
Подшивалов плечами пожал:
– Ну не хочешь – не говори, дело твое. Вещи в сейфе, ключ торчит. Смотри, не потеряй ничего, а то с полдня сегодня собирали с железнодорожниками и курсантами. Чтобы не соврать, с километр по насыпи щебень руками перебирали.
Он рассказывал еще какие-то детали о том, что уже в райкоме пишут письмо о том, чтобы оборудовали, наконец, нормальный переход, еще о чем-то. У Андрюхи снова как будто вата набилась в уши: среди различного тряпья, залитого кровью, грязного, нашелся особо упакованный крошечный прямоугольник, кусочек расписного фарфора, оправленный в тонкую вязь. Крышечка от часиков «Чайка», семнадцать камней, позолота – такие были подарены доброй Маргаритой младшей сестре на окончание школы.
…Олег, снова налив, опрокинул водку, не чокаясь. Андрюха попытался сделать то же, но, надув щеки, скрылся в уборной. Когда он вернулся, побледневший и немного посвежевший, Заверин попытался как-то снизить градус напряжения:
– Майор сказал, что требуется экспертиза.