Росс поскользнулся на тропинке, Джим схватил его за руку и не дал упасть.
Полдарк поблагодарил и пробормотал:
– Тут уже ничем не поможешь.
– Что вы сказали, сэр?
– Говорю, им уже не помочь.
– Да, сэр. Лучше вернусь-ка я домой. А то Джинни будет волноваться.
– Еще один показался! – закричала стоявшая неподалеку пожилая женщина. – Вон там, подпрыгивает, как поплавок. То нос, то корма. Утром будет богатая добыча! Будет нам плавник!
Шквал брызг накрыл всех, как рой мошкары.
– Иди и девчонку с собой прихвати, – сказал Джиму Росс.
Демельза открыла было рот, чтобы возразить, но от ветра и брызг у нее перехватило дыхание.
Росс проследил взглядом за тем, как Джим с Демельзой карабкаются вверх по тропе, а когда они исчезли из виду, присоединился к тем, кто стоял на песчаном берегу.
Глава восемнадцатая
Джинни Картер заворочалась в постели. Она спала, вернее, дремала, и ей снилось, что она печет пироги с сардинами и вдруг все рыбы начинают моргать, превращаются в младенцев и принимаются плакать. Джинни резко проснулась, но плач все еще звучал у нее в ушах. Она села и прислушалась, решив, что это, должно быть, ее сын. Но ребенок мирно спал в деревянной колыбели, которую смастерил для него отец. Должно быть, у нее разыгралось воображение из-за хлещущего в ставни дождя и бури, которая с воем неслась через их поселок со стороны моря.
Джим оставил теплую постель и ушел из дома в такую страшную ночь. Зачем? Только затем, чтобы, если повезет, подобрать что-нибудь после крушения корабля. Джинни просила мужа не ходить, но он не стал ее слушать. И так всегда. Она постоянно просила его остаться, а он вечно находил оправдание, чтобы уйти. Два или три раза в неделю он непременно исчезал на всю ночь и возвращался на рассвете с фазаном или жирной куропаткой под мышкой.
Джим очень изменился за последние месяцы. А началось это в январе. Сперва он слег на неделю и не мог работать в шахте. Все кашлял, кашлял, кашлял. А потом ушел на две ночи с Ником Вайгусом и вернулся с богатой добычей: такой еды они, лишившись недельного заработка, не могли бы себе позволить. Джинни пыталась объяснить мужу, что согласна порой и впроголодь посидеть, только бы его не схватили за нарушение закона. Но все без толку. Джим смотрел на это по-другому, он тогда даже обиделся, увидев, что жена не обрадовалась.
Джинни выскользнула из кровати и, поеживаясь, подошла к окну. Она и не думала открывать ставни – дождь тут же ворвался бы в комнату, но, посмотрев в щель, поняла, что до рассвета еще очень далеко.
Потом ей послышался какой-то шум снизу. Весь дом скрипел и вздрагивал от шквалистого ветра.
Как бы она обрадовалась, если бы муж вернулся. Джинни вдруг захотелось, чтобы Бенджи проснулся и заплакал, ведь тогда у нее появится повод взять его к себе в постель. Она станет укачивать сынишку, а он будет хвататься за нее своими крохотными цепкими пальчиками. Но малыш крепко спал.
Джинни вернулась в постель и подтянула одеяло до самого носа. Это все Ник Вайгус виноват в том, что Джим стал таким. Он дурно влияет на ее мужа, внушая Джиму мысли, которые ему самому бы и в голову никогда не пришли. Дескать, частная собственность – ерунда и вполне можно добывать пропитание на земле, которая тебе не принадлежит. Ясное дело, он все это придумывает, чтобы оправдать свои грязные делишки. И очень жаль, что Джимми воспринимает слова этого проходимца всерьез. Нет, Джим Картер никогда бы не стал браконьерствовать ради того, чтобы набить себе брюхо. Но теперь он начал думать, что вправе воровать еду для своей семьи.
На дом обрушился шквал ветра. Словно великан навалился и пытается его опрокинуть. Джинни на минуту забылась. Она мечтала о счастливой жизни, где вдоволь еды, а все люди здоровые и веселые, где ребятишкам не надо начинать работать, едва лишь они научатся ходить. Потом она вдруг почувствовала, что темнота немного рассеялась, и встрепенулась. Сквозь щели между половицами пробивались три или четыре лучика света. На сердце сразу потеплело. Джим пришел домой. Она собралась было спуститься вниз и узнать, почему муж вернулся так рано, но очень уж не хотелось вылезать на холод из-под теплого одеяла. Джинни снова задремала и в следующий раз проснулась от громкого шума. Этажом ниже что-то упало на пол.
Видно, Джим вернулся с добычей и теперь складывал ее в углу комнаты. Вот почему он пришел так рано. Странно только, что один. Джинни не слышала голосов Ника или отца. Наверное, остались на берегу. На рассвете больше шансов выловить что-то ценное после кораблекрушения. Джинни очень за них волновалась. И двух лет не прошло с тех пор, как Боб Триги утонул, пытаясь доплыть с веревкой до корабля. Оставил вдову с двумя маленькими детьми.
Джим почему-то не стал звать жену вниз. Ну конечно, он ведь думал, что она спит. Джинни уже решила позвать его сама, но вдруг у нее тревожно кольнуло сердце. А что, если мужчина внизу вовсе не Джим?
Шаги были слишком тяжелыми. Вот из-за чего у Джинни возникли эти подозрения. Джим легкий, он всегда ходил тихо. Женщина села и прислушалась.
Если это Джим, то он, наверное, выпивши и что-то ищет. Но со дня их свадьбы он если и выпивал, то не больше одной кружки слабого эля.
Джинни не двигалась с места, страшная догадка вдруг парализовала ее.
Только один человек из всех, кого она знала, мог вот так войти в дом, пока нет Джима, – Рубен Клеммоу. Только он вот так неуклюже передвигался. И теперь этот человек мог в любую минуту подняться к ней в комнату. Клеммоу пропал несколько месяцев назад, и все думали, что он уже умер. О нем так долго ничего не было слышно, что и сама она тоже начала забывать о своих страхах.
Джинни подтянула колени к подбородку и молча слушала завывания ветра и грохот от передвижений нежданного гостя. У нее было такое ощущение, словно все внутри медленно сковывает льдом. Она надеялась, что, если сидеть тихо, Рубен уйдет. Может, он все-таки не будет ее искать и не станет подниматься наверх.
Или Джим сейчас вернется, и тогда она уже не будет одна. Вернется он, как же! Небось все еще торчит там, на берегу, наблюдает за тем, как пытаются спасти людей, которых он и в жизни-то никогда не видел. А в это время его жена, окаменев от ужаса, сидит на кровати, а этажом ниже по дому бродит голодный похотливый мужчина.
И тут заплакал ребенок.
Грохот внизу сразу оборвался. Джинни попыталась встать с кровати, но тело ее не слушалось, она не могла пошевелиться, не могла даже сглотнуть. Малыш умолк и снова заплакал, на этот раз более настойчиво. Тоненький плач на фоне завывания штормового ветра.
Джинни наконец выбралась из постели, взяла сынишку и едва не уронила его: руки онемели.
Пятно света, проникающего в щели между половицами, задрожало и стало неровным. Скрипнули ступеньки лестницы.
Джинни забыла все молитвы, у нее не осталось сил, чтобы спрятаться. Она стояла на краю кровати, прислонившись спиной к стене, и тихонько покачивала ребенка.
А дверь в спальню начала медленно открываться.
Джинни увидела руку, ухватившуюся за косяк, и сразу поняла, что предчувствие ее не обмануло. На нее надвигался настоящий кошмар.
Рубен держал свечу, в свете которой можно было разглядеть, как сильно он изменился за те долгие месяцы, что вел дикое существование в пещерах. Исхудавшее лицо – ну просто обтянутый кожей череп, костлявые руки, одет в лохмотья, босой, мокрые волосы и борода спутались, словно он явился из подводного царства. И все-таки это был тот самый Рубен Клеммоу. Блеклые глаза, отстраненный взгляд, безвольный рот и белые морщины на загорелом лице.
Джинни собралась с духом и посмотрела ему в глаза.
– Где моя сковородка? – спросил он. – Украли мою сковородку.
Малыш зашевелился, сделал глубокий вдох и снова заплакал.
Рубен шагнул в комнату. Дверь со стуком захлопнулась, и только в этот момент Клеммоу обратил внимание на сверток в руках Джинни. До Рубена постепенно доходило, кто перед ним. А когда он наконец узнал женщину, его захлестнула волна воспоминаний. Он вспомнил обо всех своих обидах, о том, почему теперь должен прятаться от людей и может только по ночам тайком наведываться в свой дом. Полученная десять месяцев назад рана в боку все не заживала, его по-прежнему одолевала похоть к этой женщине и не покидала ненависть к человеку, который заделал ей этого плачущего младенца. К Россу Полдарку.
– Лилия, – пробормотал Рубен. – Белая лилия… грешная…
Он так долго жил вдали от людей, что потерял способность внятно выражать свои мысли. В эту минуту он обращался к себе.
Рубен неловко выпрямился – мышцы вокруг раны стянуло.
Джинни снова начала молиться.
Клеммоу шагнул вперед.
– Непорочная лилия… – сказал он.
И тут в мозгу у него словно бы что-то щелкнуло. Что-то в поведении молодой женщины воскресило в его памяти давно забытые слова из детства:
– «Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби? По гордости своей нечестивый преследует бедного: да уловятся они ухищрениями, которые сами вымышляют. Ибо нечестивый хвалится похотью души своей; корыстолюбец ублажает себя»[10].
Рубен достал охотничий нож. Нож был таким старым, что от многолетнего использования его лезвие сточилось до четырех дюймов. За проведенные в одиночестве месяцы к желанию обладать этой женщиной примешалась жажда мести. Похоть всегда приводит к насилию и разрушению.
Свеча задрожала у него в руке. Рубен поставил ее на пол. Сквозняк раскачивал пламя, свечной жир стекал вниз.
– «Сидит в засаде за двором; в потаенных местах убивает невинного»[11].
Джинни закричала, обезумев от страха. Ее крик становился все пронзительнее.
Рубен сделал еще один шаг вперед, и она наконец сумела заставить себя двигаться. Джинни преодолела уже полкровати, когда Рубен настиг ее и, целясь в ребенка, ударил ножом. Джинни успела частично отвести удар, однако лезвие ножа окрасилось кровью.